Текст книги "Белый рояль, чёрный туман"

Глава 8. Блондинка Жанна

Наконец заработала аптека доктора Ольшанского.

Стеклянные витрины сверкали, начищенные до зеркального блеска, цветные упаковки препаратов притягивали взгляд и обещали скорейшее выздоровление, намеренно заниженные цены заставляли пока ещё настороженных посетителей расслабиться. Весёлый крестик на вывеске круглосуточно зазывал покупателей зелёным ярким светом.

Идея Михаила получила зримое воплощение. И стало понятно, что воплощение это прожорливо и требует неотступного внимания, как вылупившийся птенец.

Совсем в скором времени новоиспечённый аптекарь сильно удивился, что хорошенькая сумма, вложенная в открытие и обустройство аптеки, совсем не предел.

Вместе с числом посетителей росла потребность в товаре: птенец рос, и ему требовалось всё больше червяков, букашек и мошек. И кормить птенца приходилось Михаилу. По сути, это был тот этап раскрутки бизнеса, который неизбежен до точки насыщения, когда беспомощный птенец оперится и расправит крылья. Тогда вскормленный бизнес начнёт кормить своего родителя.

В общем, птенчика надо было пестовать!

Всё в этом предприятии нравилось Вете, кроме одного: она застревала в Светловодске, часто на неделю и больше, – сначала с документами на открытие, а теперь с заморочками типа «у фармацевта заболел ребёнок и надо искать замену», или «поставщики перепутали адрес и увезли йод и зелёнку в фирму на соседнюю улицу». Она кружилась здесь всю весну, и клубок забот с бизнесом только разрастался, а Аля с Мишей остались в совсем другой теперь жизни. Не успев приехать в Москву, Вета уже рвалась в Светловодск.

– Мам, ты что, завтра опять уедешь? А как же, ты хотела послушать меня на концерте училища? Между прочим, твою любимую прелюдию Рахманинова буду играть, – со слезами уговаривала Аля маму остаться.

– И что? Прямо завтра надо ехать? Ты же сама говоришь, там всё нормально, всё работает, – раздражался и недоумевал Михаил.

– Народ! Вы не понимаете! Считайте, мы завели ещё одного ребёнка! У меня душа не на месте: что там и как там. Даже ночью в голове проблемы решаю: сделать то-то, не забыть это.

Вета начинала нервничать от раздвоенности, ведь дочь растёт без материнской заботы, муж брошенный, того и гляди подберут, а ей во что бы то ни стало надо ехать. На прошлой неделе она сдала термометры для холодильников на поверку, а теперь их надо забрать, иначе при очередной комиссии нарвёшься на штрафы. Доверенных лиц у неё нет, даже провизор приглашённая. Так что крутись, директор!

– Слушай, Вета, а нельзя нанять управляющего? Найти тётку-провизора, сделать ей хорошую зарплату, и пусть она там за всеми делами следит, а? – воодушевлённо предложил Михаил: им с Алей надоел пустой дом и неизменная яичница на завтрак и на ужин. Даже любимые пельмени осточертели.

– Тоскливо, когда ты уезжаешь! – он уронил в раковину недомытую чашку, обернулся на Вету, сидевшую в прострации за столом. – Алька скучает. И… вообще… – хотел, но не сказал Михаил главное: мол, в монахи он не записывался. А жена уже ухватилась за спасительную идею:

– Пожалуй, это выход. Мне самой поездки туда-сюда надоели, живу на два города. Замужем за бизнесом! Вот тебе оборотная сторона воплощённой идеи – между прочим, твоей, Мишенька, – невесело пошутила она.

– Короче, делай, как я говорю. Твоя задача – найти кандидатуру управляющего.

– И забросить документы Кречетова в филармонию. Да не забыть прихватить диск с его записями в Америке, – Вета встряхнулась и начала сосредоточенно собираться.

Жанна, красивая статная блондинка, супруга владельца частного предприятия по отделке помещений, скучала. За высоким забором с чугунными декоративными пиками проходили её лучшие годы. Ранний завтрак для мужа – в восемь утра он должен быть на объекте. Обед для дочки Лизы. Хорошо, если она подружек притащит, хоть не будет приставать: «Мама, чем бы заняться?» Каникулы, называется.

Когда Лиза учится, всё же веселее. Отвезти, встретить – повод сесть за руль старенькой, но верной «четвёрки». За рулём Жанну охватывал азарт, и жизнь не казалась такой однообразной. Школа, где училась дочь, – самая элитная в городе. Так Володя захотел, хотя и платежи приходится вносить, и от дома она – не ближний свет. Жанне любопытно было наблюдать за расфранчёнными родителями Лизиных одноклассников, разговоры между которыми вращались вокруг достоинств иномарок и преимуществ турецких и египетских пляжей. Для Жанны поездки на заграничные курорты и иномарка пока ещё были только мечтой, но Володя вкалывал, как раб на галерах, и, заканчивая строительство дома, планировал следующий этап. Он стремился сделать всё, чтобы ублажить свою любимую жену, в которой он души не чаял и с которой у него прочно связывалось ощущение дома как крепости.

Лизины танцы тоже были отдушиной. Красивые концертные наряды, современная зажигательная музыка! Но последнее время Вова скупился на костюмы и поездки, потому что необходимо было в конце концов закончить этот дом.

– Десять лет дому, а окна временные до сих пор на пластиковые не заменили! На втором этаже зал для бильярда не закончен! А ваши конкурсы! Какой толк с танцев? Да ещё оплати дорогу и фрак для партнёра! Для себя и я не против потанцевать, а для профессии танцы не годятся. Вот нотариус – другое дело, – рассуждения домовитого Владимира звучали убедительно.

Так что наступившие каникулы Жанна с Лизой проводили дома.

«Даже в лагерь Лизку не отправишь – такие цены заламывают, что „Прометей“, что „Лесные дали“, – сокрушалась Жанна, наблюдая из открытого окна, как дочь с подружкой играют в бадминтон на подстриженном газоне, а ветер всё время сносит волан в сторону. – Я хоть в „Артек“ съездила, не зря „пятёрки“ зарабатывала. Хотя что греха таить, без связей отца не обошлось. А доча учится на „отлично“, а что толку? Если поехать куда, – раскошеливайтесь, родители».

Жанна прошлась по комнатам и присела на диван в гостиной. Она любила свой дом, выстроенный по выбранному ею рижскому проекту. Кажется, это было вчера: Володька полгода в загранке на рыболовном судне, а она с Лизкой на руках командует бригадой рабочих. Зато есть что вспомнить. И ни у кого в округе лучше дома нет. За время строительства они с мужем очень сблизились, их отношения сцементировались, скрепились, хотя Жанна порой ловила себя на мысли, что любовь её к Володе была, скорее, привязанностью.

Жанна со скуки начала перелистывать газету с новостями города. «Опять денежные тузы поприжались», – подумала она. Вова по газете отлавливал заказы только когда с ними становилось туго. В основном же находил по рекомендации своих денежных клиентов. «Наверное, все рванули на Канары, не до ремонтов», – продолжила листать газету хозяйка дома.

«Фирме требуется специалист с фармацевтическим или медицинским образованием, без вредных привычек. Перспектива карьерного роста, достойная оплата труда», – прочитала машинально Жанна и остановила взгляд на контактном телефоне – знакомый номер!

«Вета! Сколько лет, сколько зим!» – вспомнила она приятельницу. Они вместе водили девчонок на танцы, только Аля потом переключилась на музыку, забросила танцы, и видеться они стали редко.

Тогда ещё Жанна работала медсестрой в детском санатории. Работа её устраивала: график спокойный, два дежурства в неделю, завотделением – милейшая дама, строгая, но по делу, они даже чай вместе пили, обменивались цветочной рассадой.

А потом это ужасное происшествие на дежурстве, после которого она стала избегать знакомых, чтобы не приставали с расспросами.

Память перенесла Жанну на семь лет назад.

Стояло лето. Она вышла на очередные сутки в детском отделении. Детей на третьем этаже было немного, всего четыре палаты по четыре человека. Всё шло как обычно: назначения, процедуры…

И вдруг раздирающий душу крик: «Батюшки-светы! Мальчишка разбился!..»

Искажённое ужасом лицо пожилой санитарочки, выскочившей из палаты и перевернувшей ведро с водой.

Уже в тот момент жизнь её безвозвратно разделилась на до и после. Собрав волю в кулак, Жанна на негнущихся ногах перешагнула порог зловещей палаты.

Окно было распахнуто. Занавеска колыхалась, скрывая там, за окном, то самое ужасное, непоправимое.

Ещё шаг.

Она перегнулась через подоконник…

Когда пришла в себя, отделение заполонили чужие люди. Милиция, скорая помощь, какие-то чиновники…

Работать Жанна больше не смогла. Хотя гибель мальчика ей никто в вину и не ставил – обязанности дежурной медсестры выполняла безупречно. Осматривавший место происшествия следователь обнаружил шпингалет, выпавший вместе с державшими его шурупами из сгнившей рамы окна. Только легче от этого никому не стало. А Жанне с тех пор снился один и тот же сон: она снова и снова идёт к окну с развевающейся занавеской, перегибается через подоконник. Внизу, на асфальте, маленькое тельце, раскинутые ручки и воротничок матроски, прикрывающий голову.

Ей сочувствовали: «Не приведи господь пережить такое!» Только этот мальчик её от себя не отпускал.

Вот и сейчас, вспомнив то дежурство, Жанна долго не могла прийти в себя.

Потом решила, что объявление в газете от давней приятельницы – знак. И надо позвонить. Может быть, что-то изменится в жизни.

Дозвонилась Жанна только поздним вечером. И попросила Вету взять её помощником фармацевта.

– Иначе дома я с ума сойду от бесконечных кастрюль. Если надо, пойду учиться, я уже узнавала – в городе аптечный бум, открылись краткосрочные платные курсы при медучилище.

Вета не скрывала радости:

– Жанна, это судьба! Надо же, ты раскрыла именно ту газету, где моё объявление!

– Миша! – спешила Вета обрадовать мужа. – Я нашла классного кандидата на управляющего! Моя давнишняя знакомая. Вот немного её подучу, и сердце моё за аптеки будет спокойно.

«На ловца и зверь бежит. Жанна – находка, на неё можно положиться. В школе комсоргом была, маму с папой в посёлке уважают – учительница и ветеринар, самые важные люди на селе. Жанна не подведёт».

Амбициозная Жанна незамедлительно, используя давние связи, влилась в поток курсисток – будущих фармацевтов. Уже в конце лета она должна была получить диплом. Но умница-блондинка быстро смекнула: без диплома провизора она останется мелкой сошкой. Сначала у круглой отличницы шевельнулась шальная мысль: не поступить ли заочно на фармфакультет в соседний областной город – ездить совсем недалеко. Но идея растаяла так же быстро, как и появилась: будущая бизнесвумен просчитала, во сколько обойдётся сдача сессии всего в одном семестре – а таких предвиделось шесть умножить на два.

За эти деньги можно, как ходили слухи, купить почти настоящий диплом провизора, который даже пробивается на компьютере при операциях у нотариуса, когда заверяешь копию. А владелец диплома даже вносится в списки выпускников института.

И целеустремлённая Жанна немедленно начала поиск поставщика провизорских дипломов. Как известно, кто ищет, тот найдёт. Скоро желанная встреча состоялась.

Навстречу клиентке из-за обитой обшарпанным дерматином двери протиснулась тётка с выпуклыми коровьими круглыми глазами цвета незабудок. На ней было заношенное ситцевое платье с драными рукавами. Пепельные волосы собраны в пучок на затылке. «Плюшкин в юбке».

– Что надо? – вплотную придвинулась, почти прижалась выпячивающимся животом тётка.

– Мне сказали… – невольно отпрянула Жанна.

– Понятно. Кто: инженер? Агроном? Юрист? – «Плюшкин» была не склонна к длинным разговорам.

– Провизор, – коротко в тон ответила «заказчица».

«Неужели она думает, что я ей поверю?» – думала Жанна, недоверчиво глядя на торговку дипломами сомнительного вида.

– Сегодня позвоню куда надо, завтра половину принесёшь. Остальное отдашь через неделю, когда товар привезу.

Тётка ушла в глубину квартиры, вернулась с обрывком бумаги, на котором была выведена кривыми цифрами нужная сумма.

– Запиши, – ткнула она бумажкой в грудь клиентки.

– Я запомню, – отступила на шаг Жанна.

– Как знаешь, – тётка развернулась и, переступив порог квартиры, захлопнула дверь. На площадке остался непереносимый запах мочи и пота.

Ни за что в жизни не вернулась бы к обитой дерматином двери осторожная и брезгливая Жанна, если бы не лучшая подруга с курсов фармацевтов, уже пристроенная в крупную городскую аптечную сеть по знакомству.

– Точно тебе говорю! Наша провизорша уже пять лет с таким дипломом. И комар носа не подточит! – убеждала подруга.

Назавтра торговка дипломами сунула в руки Жанне пачку отпечатанных листков с вопросами.

– Это тест. Экзаменационный. Заполнишь без пропусков. Завтра привезёшь.

Всю ночь Жанна с лучшей подругой, у которой уже был такой диплом, отвечала на вопросы теста, растормошив интернет и кое-какие учебники – их удалось откопать в захудалой медицинской библиотеке при облздраве. Но на некоторые вопросы они затруднились найти ответы, пришлось позвонить Вете.

– Вопрос на засыпку, – допрашивала Жанна начальницу по мобильнику в два часа ночи. – Растения – источники алкалоидов. Тут вот список. У меня уже голова кругом идёт…

Утром подружка увезла листки на проверку к провизорше. С оплатой по договорённости.

А ровно через неделю в руках сметливой провинциалки хрустел бумагой с водяными знаками провизорский диплом. Самый настоящий. С гербовой институтской печатью и подписью ректора чернилами.

Дотошная Жанна немедленно отправилась к нотариусу заверить копию для папки с документами сотрудников аптеки. И с облегчением вздохнула, когда расписалась в журнале оплаты нотариальных услуг – диплом «проскочил», ничем не выдав своей фальшивости.

Глава 9. Кое-что из жизни Кречетова

Они уже час гуляли по окрестным торговым точкам в поисках растворимого кофе. Окончательно стемнело, а дорога к бывшему пионерлагерю, где проводились мастер-классы для юных пианистов, не освещалась. Вета спотыкалась о неровности грунтовки. Кречетов подхватывал её под локоть, не давая упасть.

– Почему назад в Америку не уехал? – Владислав Александрович выуживал тремя пальцами очередную полоску сухих кальмаров из целлофанового пакетика и запивал пивом из металлической банки, при этом умудрялся удерживать вместе с пакетиком ещё и бутылку вина, купленного за отсутствием кофе в киоске у автобусной остановки. – Можете не верить, но я хочу жить в России. Мне здесь хорошо. В Америке, конечно, здорово, но там по-другому. Там каждый за себя. Она мне не стала… своей. Понимаете? А здесь моя страна, уж какая есть. Друзья, с кем учился, мама, бабушка с дедушкой… – У вас дедушка есть? – удивилась Вета.

– Да! – с гордостью ответил Кречетов. – Дед у меня генерал, в КГБ служил. Теперь на пенсии мается. Говорит, жить скучно, незачем. Я ему: «Дед, ты что!» А он рукой машет – мол, что ты понимаешь. Когда я в школе учился, ездил к ним с бабушкой на Камчатку, купался в горячих источниках. Здорово! – Кречетов шёл теперь задом наперёд, глядя на попутчицу и периодически прихлёбывая из бутылки. – А дедушка командовал Камчатским округом. В советские времена. Вот тогда, говорит, была жизнь!

– А бабушка?

– Бабушка… всегда была женой дедушки, – он рассмеялся. – Хотите кальмаров? Подставляйте ладонь.

– Солёные? – Вета отправила полоску кальмара в рот.

– Ну да, с пивом вкусно, – он отхлебнул из банки.

– А я готовлю кальмары в сметане. Свежие. Отвариваю их три минуты и на сковородку… А пиво не люблю.

– А моя жена любит. Да, вы спрашивали про перспективы в Америке. Мы с моей женой даже документы отправили по запросу. В Институт музыки, который я закончил, потом жена подала. Нас пригласили туда преподавать. Их оклады с нашими не сравнить. Но моя красавица не хочет преподавать. Ей нравится играть концерты. Пришлось отказаться. Теперь это не имеет значения.

– А как теперь? – не скрывала интереса мама ученицы.

– Скоро я должен получить доцента в академии искусств. По правилам надо проработать пять лет. Но мне обещали два года аспирантуры зачесть. Я как раз в этом году заканчиваю аспирантуру у Добрышева.

Почему-то в голосе Кречетова не слышалось оптимизма.

– У вас будет больше концертов? – с надеждой спросила Вета.

– Вряд ли. Зарплата, может, и будет больше. Но ненамного. Берите ещё кальмары, – протянул он ей пакетик. – Хотите с пивом?

– Да мне и так нормально. Я же говорю, пиво не люблю, – рассмеялась она его рассеянности. – А я тоже на Камчатке была, – сообщила Вета, – даже странно.

– Почему странно?

– Ну не все же были на Камчатке. Вот спросите любого, кто приехал на мастер-классы – уверена, никто там не бывал. А у вас в семье есть ещё музыканты? – полюбопытствовала она.

– Никого. Один я. Правда, брат тоже в музыкальной школе учился. А работает в фирме менеджером. Он такой преуспевающий и какой-то погружённый в чужой для меня мир, что я даже с ним не общаюсь.

– Понятно! Модная профессия. А папа? – осмелела Вета.

– Папа был чистый математик. Он тройные числа в уме умножал. У меня, кстати, от него математический склад ума. Он прикладной математикой занимался. Так вышло: я готовился к конкурсу. Мне играть, а тут телеграмма: отец умер. Совсем молодой был – ему всего сорок девять исполнилось. Я не мог поехать. Была не одна причина, – он помрачнел. – Во-первых, если бы я поехал, меня бы в армию забрали. Прямо на границе, при проверке документов. Правда, я слышал, что некоторым удавалось откупиться просто блоком хороших сигарет. Но это уж кому как повезёт. А во-вторых, призовой фонд там был хороший, а я был должен большие деньги. И я выиграл этот конкурс и отдал сразу весь долг. Да, там я реально мог рассчитывать на успех в будущем… А я сделал ставку на победу в конкурсе Чайковского, – думал, дома стены помогают… В общем, не поехал – и до сих пор себя ругаю, – Кречетов смял пакетик из-под кальмаров, засунул в карман джинсов и вернулся к семейной теме. – От чего отец умер? От рака. Дед по отцу тоже рано умер, тоже от рака, только другой формы. Теперь я боюсь, что тоже умру от этого же, потому что много нервничаю. Говорят, рак от нервов? Я где-то читал.

– Ну-у, как сказать, – протянула собеседница, опешив от его рассуждений, – пишут разное, но что именно от нервов – не доказано, – осторожно добавила она, желая успокоить разволновавшегося музыканта.

– И у всех есть эти клетки, – продолжал Кречетов, видимо, «больную» для него тему.

– Ну да, кажется, вы неплохо ориентируетесь.

– Некоторые врачи предполагают, что когда человек много нервничает, они начинают неправильно делиться, – знаток медицины допил остатки пива и поставил банку на дорогу.

– Там много неясного, не берите в голову, – предприняла попытку переключиться с неприятной темы Вета.

– Хотите, ещё погуляем? Вечер тёплый, – он закинул голову вверх, но кроны деревьев так плотно смыкались, что невозможно было разглядеть, есть ли звёзды на небе.

– Да можно, – Виолетта попыталась разобрать на циферблате наручных часов время, но ей это не удалось – темнота наступила кромешная. – Ничего не видно! Может, зажигалкой посветить? – спросила она, заметив, что спутник закуривает.

Владислав приблизился, взял руку женщины в свою, чиркнул зажигалкой, освещая циферблат часов.

– Пятнадцать минут первого, – констатировал он, – совсем детское время. И рука у вас… детская…

Они шли по грунтовой дороге рядом, периодически сталкиваясь друг с другом впотьмах на колдобинах, извинялись по сто раз и болтали без умолку.

– А что же тогда перед конкурсом произошло? Вы как-то сказали, что проигрыши на конкурсах ломают судьбы музыкантов… – интервьюерша отважилась задать вопрос, который не давал ей покоя. – Про вас столько всякого говорят…

– И что же говорят? – настороженно посмотрел на неё Кречетов, отводя руку с сигаретой в сторону и выпуская дым вверх.

– Да зачем это всё рассказывать? Каждый свою версию выдвигает. Все сожалеют, что досадная случайность помешала вам стать победителем.

– Ну да, на чужой роток не накинешь платок, как говорит моя бабушка. Жена тоже мечтала, чтобы я выиграл. Прилетела прямо перед третьим туром с очередных гастролей в Америке. Она очень хорошая пианистка. Выигрывает престижные конкурсы, у неё завидный ангажемент. Переживала она за меня, хотя накануне мы сильно поссорились, – Кречетов вытащил зазвонивший мобильник. – Извините, – кивнул он Вете. – Да, Лёнь, привет. Ключи от машины у Юли. Она тебе отдаст. Хорошо, – втиснул телефон в карман джинсов и пояснил:

– Это мой однокашник звонил, Лёня Беленький.

– Фамилия весёлая, – улыбнулась Вета, – я его помню. Загадочный обитатель вашего дома-теремка.

Кречетов промолчал, усмехнувшись.

– А мама? – продолжила задавать вопросы любопытная особа.

– Мама технолог. А работала в ЖЭКе, чтобы квартиру быстрее получить. У нас своей хаты не было. Грянула перестройка, квартиру нам так и не дали. Так и жили в дедушкиной все вместе. Мама вышла замуж за папу, потому что он очень умный был, – Кречетов взглянул на Вету, довольно улыбаясь, – а папа из провинции приехал, с ходу в МГУ поступил. Блистал! Ему все говорили: никуда тебе, Саня, от «нобелевки» не уйти. А тут – бум: я родился. Меня кормить надо. Папа свои формулы в ванной по ночам конструировал. Он, кроме формул, ничего вокруг себя не видел. И даже на себе. Мог рубашку наизнанку надеть и заметить это только вечером. Мог в носках дырявых ходить, и ему хоть бы что, – приостановился он на минутку. – Ну а мама… Скоро она поняла, что мужу нужна нянька, а ей хотелось быть королевой. А если бы она согласилась стать отцу нянькой – может, и получил бы он если не «нобелевку», то Госпремию точно. Но мама… Она, кстати, завтра приедет, – Кречетов затушил сигарету, наступив на неё носком туфли. – Это мама хотела, чтобы я стал пианистом. А я в футбол хотел играть и до тринадцати лет занимался без особого усердия. Меня заставляли. Приду из школы – бабушка уже тарелку с супом несёт. Десять минут на еду, пять на туалет – и за инструмент. И до вечера. Соседи снизу стучат в потолок шваброй, сверху – молотком по батареям. Потом привыкли. Вам не скучно? – спохватился Кречетов.

– Что вы, мне интересно.

– Я, когда маленький был, мог упасть в обморок от одного взятого звука, чувствительный был. На разную музыку по-разному реагировал. От какой-то музыки мне всех жалко становилось, сердце сжималось в комок, дыхание перехватывало, слёзы сами собой текли. Как-то один знакомый музыкант был у нас в гостях и играл «Элегию» Рахманинова. Мне было тогда года три. Так я впал в ступор – меня зовут, а я не отзываюсь и слышу только эту беспредельной тоски музыку… Меня трясут, а я не реагирую… Все перепугались тогда, особенно этот знакомый музыкант, – Кречетов секунду помолчал. – И ещё мне жалко было дедушку Ленина, который столько сделал хорошего для простых людей и для детей, а теперь в холодном стеклянном гробу в мавзолее лежит, – он посмотрел на Вету и поймал её лукавый взгляд:

– Звучит необычно, понимаю! Мне теперь тоже странно. Да и смешно, наверное…

– Да не сказать, что смешно, – возразила слушательница, – я тоже, когда маленькая была, мечтала о волшебной палочке, чтобы своего дедушку оживить, которого я никогда не видела, потому что он умер после войны от ран, и дедушку Ленина оживить тоже. Так что мне не смешно, мы все были наивны тогда…

– Ну да, – вздохнул Кречетов. – Ещё помню бездомного щенка во дворе, я ему колбасу в кармане носил, а домой забрать мне его не разрешали. Я ему конуру на лестничной площадке из коробки сделал и свою шубку новую туда постелил. Как меня мать не убила – не знаю! Маму было жалко, она всё время кричала на меня, на бабушку, на отца. А отец молчал, его тоже было жалко. Себя было жальче всех – ведь всё равно когда-то умру!.. – он вдруг споткнулся и чуть не потерял равновесие. – Ну и темнота, корни какие-то под ногами. Вам не надоело слушать? – снова спросил он.

– Нет-нет, продолжайте!

– Ну вот, про музыку. От другой музыки – это уже позже было, в школе, я играл тогда «Баллады» Брамса – у меня сердце начинало колотиться, я потел и чуть сознание не терял. Точно так, как когда девчонку соседскую, Люсю с розовыми бантами, видел на качелях. В глазах темнело. Оскар Эдуардович – это мой учитель в музыкальной школе – мне воду в стакане давал, чтобы я выпил. В толстом гранёном стакане. Им убить можно было. Такие теперь не делают. Мы с вами не заблудимся? – вдруг спохватился Кречетов и тут же добавил: – Я на что-то мокрое наступил, – наклонился он, всматриваясь, – тут уже тропинка закончилась, кочки какие-то, – растерянно проговорил он.

– Давайте вернёмся, – предложила Вета, – здесь, говорят, болота вокруг. Хоть лето и жаркое, а вряд ли они совсем высохли… А кофе мы с вами так и не нашли, что самое смешное.

– Зато погуляли хорошо, я нисколько не жалею, – прозвучал из темноты задумчивый голос Кречетова.

Помолчали.

Когда подошли к главному корпусу, Вета не удержалась, глядя на бутылку вина в руке музыканта:

– Вы бы поосторожней. Вдруг кто-нибудь увидит – тот же охранник, – Ираида Львовна узнает. Да и зачем…

– Я друга пригласил, может, приедет. Да вы не волнуйтесь, все уже спят, – Кречетов открыл Вете входную дверь в корпус. – До завтра. Я ещё постою на улице, покурю.

Маме Кречетова отвели лучший номер – с креслом, диваном и холодильником. Телевизор показывал три программы. Аделаида Витальевна, женщина экспрессивная, сразу выразила своё «фу», подойдя к окрашенному белой эмалью старому деревянному окну:

– Ну и вид! Просто удавиться!

За окном, выходящим на северную сторону, колыхались непролазные заросли ветлы, проблёскивала латунью в излучине речка. На противоположном берегу коричневыми ореховыми скорлупками неряшливо были рассыпаны захудалые дачки.

Она любила шик. А здесь – на кровати пуританское гобеленовое покрывало времён родительской молодости. А мебель! Это же дрова! Дверца шкафа скрипит, как колесо древней телеги, и настырно не закрывается. «Тоже мне люкс!»

В столовой мадам Кречетова заявила, что у неё пост. Даже потребовала постное меню, но заведующая столовой извинилась, что выполнить заказ не может – в бывшем пионерлагере просто нет такого размера кастрюль, чтобы готовить на одного. Когда Аделаида Витальевна уточнила, что на двоих – сын тоже будет поститься, – заведующая вторично извинилась и сказала, что такой посуды тем более нет. Пришлось этой мадам умерить запросы и ограничиваться макаронами без масла и баночной кабачковой икрой.

К инакомыслящим она была нетерпима и без устали гнула свою линию нудными проповедями. Директриса мастер-классов из соображений гостеприимства пригласила мать преподавателя в соседки по столу и скоро об этом пожалела. Поэтому Ираида Львовна стала регулярно опаздывать, чтобы съесть спокойно, без назиданий омлет, котлету или бутерброд с маслом и колбасой.

Аделаида Витальевна оказалась очень общительной и пиарила сына, рассказывая истории, достоверность которых трудно было проверить. В первый же день всем стало известно о чудесном спасении Владика из-под колёс самосвала.

– Владику было года три, – рассказывала умилённо Аделаида Витальевна. – Он с мальчиками в мячик играл. Да тогда все дети спокойно во дворе играли, кто в скакалки, кто в классики. Бабушка – это мама моя – за Владиком из окошка смотрела, обед варила. Ну, и отвлеклась! Слышит – скрежет. Глянула в окошко – катится мячик, за ним Владик бежит, а на него самосвал несётся, а мячик – прямо под колёса. Ужас! Можете представить? Мама потом рассказывала, что никогда так не молилась, как в тот раз. «Господи, меня забери, ребёнка пощади!» И что вы думаете? Выбегает, видит: сидит Владик посреди дороги в обнимку с мячиком. Помните, такие резиновые мячи были, красные с синим, и полосочка вокруг, как ободок? Машины, люди, постовой – толпа! А ему хоть бы хны! Живой-здоровый, без единой царапинки! Тогда-то я и поверила – все под Богом ходим!

Вета попыталась высказать своё мнение по поводу рассказов о чудесных спасениях, но Аделаида Витальевна так взвилась, что сидевшие за столиками юные музыканты разом дёрнулись, как на электрических стульях, а кто-то даже закашлялся, будто подавился этой тирадой в защиту Божественного провидения.

Кречетов приходил под конец кормёжки, когда его маман, заболтавшись с какой-нибудь родительницей или педагогшей, не контролировала постное меню сына. Он появлялся с бутылкой кетчупа, шёл быстрыми шагами к раздаточному окну. Пухленькая веснушчатая раздатчица Оленька торопливо выставляла в глубокой миске горку сосисок или полдюжины деревенских домашних лаптей-котлет с тройным гарниром, прикрыв сверху бумажной салфеткой. Кречетов уносил миску в дальний угол у окна, демонстративно отсаживаясь от матери вместе с профессором Добрышевым. Смачно поливал сосиски или котлеты острым соусом и быстро поглощал в некотором напряжении. Не ровён час, любительница постных блюд опомнится и пойдёт выяснять, не забыли ли на кухне, что в картошку для сына ни в коем случае нельзя добавлять сливочное масло.

Педагогини и родительницы приносили в рояльный корпус бутерброды с сыром и кофе в термосе. Подкармливали Кречетова. Он не отказывался. Занятия проходили всё тем же поточным методом, начинались в одиннадцать утра и в одиннадцать же вечера заканчивались. Так что даже думать о постном меню такому трудяге было бы опасно для здоровья.

Зарядившись энергетикой любимого педагога, юные пианисты продолжали тренировки за фортепиано сверх графика, который вывешивала каждое утро пунктуальная Ираида Львовна на доске объявлений возле столовой и в фойе рояльного корпуса. Тем летом мастер-классы переехали из композиторской деревни, где они могли пострадать в пламени рейдерского пожара, языки которого облизывали территорию творческого союза со всех сторон, в бывший подмосковный пионерлагерь.

Заброшенный пионерлагерь усилиями одержимой Ираиды Львовны за несколько зимних месяцев превратился в тусовочный приют для музыкантов. Из заброшенных домов культуры близлежащих населённых пунктов за самовывоз приобрели больше десятка «Украин», «Красных Октябрей» и других советских брэндов в совершенно волшебном состоянии, среди них два чудом сохранившихся рояля «Эстония». Их прежние хозяева не могли утилизировать инструменты по причине чудовищной тяжести. Ещё один рояль Ираиде Львовне упал в руки прямо в рейсовом автобусе до Москвы, когда она ехала встречать на конечной станции метро настройщика. Два женских голоса на сиденье за её спиной переговаривались:

– И не знаю, что с ним делать. Списать-то его мы списали, да не знаем, как избавиться от него, колченогого – ножка у него, как тронешь, отлетает. Его же с места не сдвинешь, разве что разобрать.

– И что за зверь, как хоть называется? Сейф, что ли?

– Да пианино трёхногое – рояль. По бумагам значится как «бер…», в общем, немецкий инструмент. А мне – ярмо на шее.