Текст книги "Следующая остановка – смерть"

– Не думаю. Когда Альф получил травму, их союзу тоже был нанесен удар.

– Говорят, Альф начал пить и куролесить.

Дорис сердито уставилась на меня.

– Не только он начал куролесить. Не пора ли тебе перестать совать свой нос в это дело? Ты допрашиваешь меня покруче полицейских.

– Последний вопрос. Вы с Ингой Бритт дружили?

В ее зеленых глазах вспыхнул недобрый огонек.

– Если тебе обязательно нужно это знать, я вовсе не любила госпожу Экман, которую все считали такой милашкой. Я не то чтобы моралистка, но разрази меня господь – чтобы замужние женщины так вешались на мужчин, как она!

В иной ситуации было бы забавно слышать, как Дорис осуждает женщин, которые вешаются на мужчин. Теперь же я начал понимать, что две женщины соперничали между собой и что мужчины не колебались в выборе между юной красавицей Ингой Бритт и более зрелой Дорис.

Наш разговор прервал звонок телефона. Я вышел на улицу, поговорил с таксистами, и они подтвердили слова Дорис. Случается, что они останавливаются на улице, когда кто-то машет рукой. Но чаще всего народ все же звонит на станцию и заказывает такси. По поводу семейной жизни Экманов тоже все были единодушны. Все там было чудесно – пока не взорвалась та граната.

Я зашел в кафе, где, как я знал, болтались во время перерывов почтальоны. Там и вправду сидело несколько человек, с которыми я был поверхностно знаком, а навести их на разговор об убийстве оказалось делом несложным.

– Аффе крут, – проговорил молодой почтальон с прической «под Битлз». – Помните его правый апперкот? На ринге ему не было равных.

– Да, если бы не тот несчастный случай, – согласился другой. – Если бы не оно, он был бы сейчас профи, никаких сомнений.

– А как он на почте? – спросил я.

– Ему бы надо взять себя в руки, – ответил веснушчатый почтальон, член Общества трезвости. – Алкоголь – страшная вещь.

– Да брось, – прошепелявил длинноволосый юнец. – Когда у тебя все плохо, невольно рука потянется к бутылке.

– В каком смысле у Аффе все плохо? – спросил я.

Коллеги разом замолчали.

– Он работал вчера вечером?

– Альф должен был дежурить всю ночь, – рассказал третий. – Но он заболел и около двенадцати ушел домой. Мне пришлось его срочно заменить.

Трезвенник презрительно хмыкнул.

– Заболел! Знаю я эту болезнь. Но – что правда, то правда, он поставил нас всех в дурацкую ситуацию.

Позволив себе немного вздремнуть после обеда, я вернулся в редакцию свежим и отдохнувшим. Торстенссон отрапортовал, что от полиции ничего нового ожидать не следует. Достав свой блокнот, я пробежал глазами записи. Мне тоже особо нечем хвастаться.

Однако в интервью с Дорис Бенгстссон меня зацепила одна деталь. Инга Бритт сказала ей, что побывала у врача в Мальмё. Но не рассказала о причине, а только выглядела веселой. Стоило потратить пару часов сидя на телефоне, чтобы выяснить, в чем тут дело.

Конечно же, Инга Бритт могла получить направление к врачу в больницу Мальмё, однако я решил начать с врачей, имеющих частную практику. Открыв раздел врачей в Мальмё, я начал с фамилии Андершё, Пер.

Без малейшего угрызения совести я заявил, что я Альф Экман и меня интересует, не оставила ли моя жена сумочку во время посещения врача в субботу.

Моя ложь так и не была раскрыта, однако результат все равно не порадовал. Я уже дошел до фамилии Эстберг, Ларс, а ответ звучал все так же:

– У нас не было пациентки с такой фамилией!

Ну что ж, можно начать и с этого. Вставив в машинку лист бумаги, я принялся оттачивать заголовок:

ПОЧЕМУ УБИТАЯ СОЛГАЛА

ПО ПОВОДУ ВИЗИТА К ВРАЧУ В МАЛЬМЁ?

Бенгт создал впечатляющее описание атмосферы в городке: ужаса, сочувствия, слухов и пересудов. Очень неплохо. Придется Торстенссону взять себя в руки и написать о том, чего не происходило в здании полиции.

В дверном проеме появилось детское лицо Севеда Дальстрёма.

– Ты уже поймал убийцу?

Я хотел послать его, но тут у меня возникла идея.

– Ты на машине?

Он доверчиво кивнул.

– Прихвати фотоаппарат и вспышку и отвези меня на место преступления!

Я ожидал, что он будет протестовать, однако, напротив, – он, кажется, пришел в восторг от возможности поучаствовать в расследовании убийства.

– А правда, что говорят – что убийца всегда возвращается на место преступления? – с блеском в глазах спросил он.

– Конечно, и мы, вероятно, повстречаем его там, в лесу, – будничным голосом ответил я.

В том месте и впрямь повисла атмосфера страха. Свет от одинокого фонаря где-то впереди не мог развеять осенний туман. Вдоль дороги стояли длинной вереницей припаркованные машины, в них светились где зажженная спичка, где огонек сигареты.

Само собой, в тот вечер данный участок дороги стал самым популярным местом для экскурсий. Тут и там любопытные гиены собирались кучками, стояли и дрожали на холоде, глядя в никуда. Само такси, конечно же, давно увезли, но место преступления по-прежнему было оцеплено, у натянутых лент дежурили полицейские. Среди них был Дан Сандер, и мне удалось отозвать его в сторонку.

– Кто свидетель, показания которого считаются ненадежными?

– Не знаю.

– Ясное дело, ты знаешь, – настаивал я.

– Правда, не знаю. Карлссону удалось скрыть его имя от всех.

– Ну что-нибудь ты можешь мне сказать?

Дан мерзко ухмыльнулся.

– Прости, брат, не сегодня. Здесь, вдали от цивилизации, мы не очень-то в курсе того, что происходит в штаб-квартире. Но мне кажется, что они увязли. Никаких улик, никаких подозреваемых.

– Чем, черт подери, мне заполнять газетные полосы? – с раздражением пробормотал я себе под нос.

– Снимок-то всяко можем сделать, – предложил Севед, до этого державшийся в сторонке, прекрасно понимая, что все это не по его профилю.

– Если мы будем столь оригинальны, что сделаем снимок полицейского возле таблички «Оцеплено», то, может быть, ты, Дан, любезно согласишься нам попозировать? – сказал я.

Ни Дан, ни Севед не уловили иронии в моем голосе и начали всерьез готовиться к съемке. Севед выставил расстояние и диафрагму и запустил агрегат. Дан поправил на голове пилотку, придав ей нужный угол, и принял самый решительный вид. В темноте мелькнула вспышка – снимок для первой полосы был готов.

Мы с Севедом вернулись к машине. Полулежа на переднем сиденье, я размышлял над тем, как подать имеющийся у нас убогий материал. Внезапно машина дернулась, и Севед громко выкрикнул:

– Черт бы тебя побрал!

Я догадался, что случилось нечто серьезное. Редактор семейной хроники не прибегал к крепким выражениям без особой необходимости.

– Чуть не сбили, – выдохнул он, снова обретя контроль за машиной. – Парень был в паре метров от капота.

– О ком ты? – спросил я, больше из вежливости.

– Крунблум, опять под мухой. Жаль, что социальщикам приходится возиться с такими типами.

– Второй день подряд квасит. – Я зевнул и снова погрузился в полудрему.

Две секунды спустя я заорал Севеду:

– Тормози!!!

Остановив машину, он в ужасе уставился на меня.

– Что делает Крунблум на этой дороге?

– Он живет тут неподалеку, – выдавил из себя Севед, в полной уверенности, что я спятил.

– Поворачивай, – проговорил я одним уголком рта, как делают опытные частные детективы. – Возьмем эксклюзивное интервью.

Хуго Сундин был не из тех, кто пропустит хорошую новость. Для заголовка на первой полосе он подобрал самый броский шрифт:

Я ВСТРЕТИЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С УБИЙЦЕЙ!

Никогда ранее первую полосу газеты не украшал портрет героя репортажа, пребывающего в столь сильном подпитии, как Крунблум. Одновременно я вынужден был внутренне согласиться с Кислым Карлссоном. Такие свидетельские показания вряд ли можно назвать образцом четкости и надежности.

Но что делать журналисту, когда правоохранительные органы молчат?

Севед Дальстрём сумел развернуть на узкой дорожке свою старенькую «Вольво», и мы догнали вихляющего велосипедиста. Выскочив из машины, я поднял руку, изображая сигнал «стоп».

– Не-не, меня вы больше не возьмете, – заявил, икая, Крунблум. – Я только что из полиции.

– Привет, – начал я, пытаясь изобразить товарищеский тон. – Мы не из полиции, мы из газеты, и с удовольствием послушаем, что ты видел вчера вечером на этой дороге.

Крунблум уставился на нас своими покрасневшими от хмеля глазами.

– Откуда, черт подери, вам известно, что это был я? Карлссон утверждает, что не сказал ни одной живой душе.

– Мы сами догадались, – похвастался я. – Теперь, когда тайна уже перестала быть тайной, можешь нам все рассказать. Сам знаешь, какую ложь пишут в крупных газетах.

Крунблум сделал над собой огромное усилие, пытаясь собраться с мыслями.

– Лгут, как дышат, – сделал он вывод. – А вот ваша газета хорошая. Когда мне стукнуло пятьдесят, вы написали, что у меня доброе сердце и все меня любят. И что я каждую неделю прихожу проверять свой лотерейный билет.

Достав из кармана платок, он шумно высморкался.

– Чертовски красиво написали, – всхлипнул он. – Подумать только, найти такие трогательные слова для старого алкаша вроде меня.

Я почувствовал, как Севед покраснел. После такого неожиданного успеха продолжать было проще простого.

– Ясное дело, – воскликнул я и похлопал Крунблума по спине. – Прыгай в тачку, поедем в редакцию. Там ты сможешь в спокойной обстановке рассказать нам обо всем, что ты пережил.

Сопротивление было сломлено. Оставив велосипед на обочине, Крунблум забрался на заднее сиденье и проспал почти всю дорогу. У себя в кабинете я сделал кофе, пытаясь разговорить его, пока он прихлебывал черную жижу.

– Что ты делал в тот вечер?

Крунблум выпрямился и прокаркал:

– Принимал пищу в одном заведении.

– Сколько ты там пробыл?

– Пока меня не… то есть пока они не закрылись. До половины двенадцатого в воскресенье.

– Ты поехал прямо домой?

– Не-а, не совсем. – Глаза Крунблума забегали. – Побродил немного по городу.

– Как долго?

Моя тяжеловесная журналистика совсем пригвоздила к земле моего собеседника. Вид у него сделался несчастный.

– Да черт его знает. Я же не хожу по городу с часами в руке.

Я пристально посмотрел на него.

– Ты был трезв?

Его затуманенный взгляд заметался по комнате.

– Ну как сказать… Возможно, за ужином я и пропустил пару-тройку кружек пива, но тогда я был не пьянее, чем сейчас.

– Что произошло потом?

Крунблум лукаво посмотрел на меня.

– А как обычно бывает? Разве газеты не платят тем, кто сообщает им новости?

– Бывает в виде исключения, – уклончиво ответил я.

Крунблум закрыл рот.

– Я хочу получить свое, прежде чем скажу еще хоть слово!

На самом деле я сказал истинную правду. Один из странных принципов Давида Линда – никогда не платить за информацию и не подкупать людей. Но тут налицо исключительный случай. Подкрепленный алкоголем, Крунблум может и вправду сдержать свое слово и промолчать.

– Сколько ты хочешь?

Он взглянул на часы. Я ощутил, как он пытается подсчитать в голове, во сколько ему встанет посещение кабака.

– Восемьдесят крон. Это очень дешево, но, поскольку вы так мило обо мне написали, когда мне стукнуло пятьдесят…

Крунблум пошарил рукой во внутреннем кармане, чтобы убедиться, что вырезка при нем.

– Ок, пусть будет восемьдесят, – кивнул я и в свою очередь стал рыться во внутреннем кармане, ища чековую книжку.

Сейчас, в конце месяца, денег у меня было немного, однако я понадеялся, что Давид уже на следующий день выпишет мне чек.

– А наличными не можешь дать? – спросил Крунблум, с подозрением глядя на меня.

Я покачал головой.

– Так этой бумажкой везде можно расплатиться?

– Ну да, в кафе и кабаках она сгодится, – заверил я его, и он выдохнул.

Я вернулся к расспросам.

– Что произошло позднее вечером?

Крунблум потянулся, осознавая свою ценность как главного свидетеля.

– Прогулявшись по центру, я сел на велосипед и поехал домой. Фары у меня на велосипеде нет, но дорогу я знаю как свои пять пальцев – каждый камушек на ней мне знаком. Но тут я услышал этакое завывание – и тут же понял, что это такое.

За пару дней до того моя дочь Ирма попросила меня посмотреть динамо на ее велосипеде. Поэтому я сразу понял, что слышу именно этот звук. И точно, из-за поворота появился свет велосипедной фары, и я слез со своего велосипеда.

– Почему?

Крунблум удивленно уставился на меня.

– Хотел увидеть, кто это катит на ее велике, ясное дело. Ирма жутко боится темноты и никогда в жизни не поехала бы ночью одна. Но я давно подозревал, что у нее по ночам бывает мужик.

«Это можно было заподозрить еще лет десять назад», – подумал я.

– Но тут я подумал, что устрою ему, так что мало не покажется, – разошелся Крунблум и стукнул кулаком по столу. – Нечего портить репутацию моей дочери!

«Об этом тоже можно было начать думать еще лет десять назад».

– Когда велосипед был в нескольких метрах от меня, я встал посреди дороги и крикнул ему, чтобы он остановился. Но он понесся прямо на меня, я получил удар в грудь и упал в канаву.

– Откуда ты знаешь, что это был мужчина?

– А кто же еще, черт подери? – прошипел Крунблум, возмущенный уже самой мыслью, что его могла сбить с ног женщина. – Когда я вернулся домой, Ирма сидела в кухне. Она утверждает, что к ней никто не приходил.

– Ты можешь описать того мужчину?

Крунблум почесал свой большой нос.

– Темень была страшная, все произошло очень быстро. Но на мужике был черный костюм, а на лбу что-то блеснуло.

Я буквально подпрыгнул.

– Блеснуло? Ты имеешь в виду – на головном уборе?

Крунблум кивнул.

– Очень странно, – в растерянности проговорил я.

– Карлссон тоже так сказал, – признал Крунблум. – Счел, что я выдумываю.

Он нервно посмотрел на часы.

– А сейчас мне пора. Сказать мне больше нечего. Спасибо за деньги.

Крунблум явно взял курс на бар при городском отеле, и я понял, что дожимать его дальше будет непросто. Как он намеревался миновать швейцара при входе, чтобы добавить себе градуса, – это уже его проблема.

Торстенссон успел поставить вспышку и сделать снимок, прежде чем наш герой на заплетающихся ногах удалился.

Закурив сигарету, я крепко задумался.

Чего стоят свидетельские показания Крунблума?

Что означает его болтовня о том, что на лбу у убийцы что-то сверкнуло?

Я обсудил этот вопрос с Хуго. Он-то и предложил мне написать статью от первого лица.

– Тем самым ты избежишь самых ужасных нападок, – утешил меня он.

Я написал леденящую душу историю о том, как я (Крунблум) встретил на узкой тропинке убийцу, и о краткой, но ожесточенной борьбе между нами.

Хуго урчал от удовольствия, сидя с синим карандашом в руке и редактируя мою рукопись.

– Отлично сработано, парень. За это дело надо выпить. У тебя есть деньги?

Я помахал чековой книжкой.

– Я не просто на дне, я пробил дно. Счет в минусе.

Хуго рассмеялся.

– Если у тебя есть чеки, то ты в обойме, парень. Заплатишь по счету, а потом скажешь Давиду, что это представительские расходы. Ты пригласил шефа полиции Карлссона на обед, чтобы выудить из него важную информацию. Сам знаешь, как это делается.

Внутренний голос подсказывал мне, что надо отказаться, но, с другой стороны, я чувствовал, что заслужил стаканчик виски. К этому моменту Хуго уже успел напялить пиджак. Мы пересекли площадь, но в тот момент, когда мы уже собирались войти в распашные двери, за спиной у меня раздался надтреснутый голос:

– Эй, господин редактор!

Я обернулся. Из соседней двери выходил Крунблум, явно добавивший еще несколько сотен грамм.

– Эти уроды выкинули меня вон, хотя у меня был твой чек и я мог расплатиться. И это называется общество всеобщего благополучия! Нет, напиши, что мы живем в обществе воров и обманщиков. Слышишь? Пообещай мне.

На этот раз я был вовсе не заинтересован в его обществе и пытался пройти дальше, но он задержал меня.

– Хочешь, расскажу еще что-нибудь?

– О чем? – прошипел я.

Крунблум достал из кармана пиджака несколько купюр и пересчитал их.

– За двадцать расскажу. Тогда мне хватит на пол-литра у перекупщика. За двадцать крон ты узнаешь, как я врезал этому проклятому убийце.

– Приходи завтра, когда будешь трезв, – ответил я и поспешил за Хуго, который уже зашел в зал ресторана.

Там он и восседал, изучая меню.

– Знаешь, что я подумал, – ухмыльнулся он. – Раз уж ты пригласил в ресторан Кислого Карлссона, надо нам что-нибудь поесть. Странно будет выглядеть, если ты просто пошел надраться с высокопоставленным полицейским. Что скажешь по поводу пютт-и-панны [11]11
  Пютт-и-панна – традиционное шведское блюдо из мелко нарезанного картофеля, лука, мяса и колбасок.


[Закрыть] со шнапсом и кофе с коньячком?

Свое мнение я высказать не успел, потому что Хуго уже подозвал официантку, потрепал ее по попе и сделал заказ.

Шнапс, крепкое пиво и коньяк к кофе развеяли мою тревогу по поводу перерасхода по лимитам. Хуго пришел в прекрасное расположение духа, и мы очень хорошо посидели, пока не настала пора возвращаться на работу, чтобы он успел подготовить первую полосу и заголовки.

В квартиру я поднялся в приподнятом настроении. Бенгт сидел в кресле при свете ночника и слушал «Rapsody in Blue».

– Романтика опять цветет пышным цветом, – весело крикнул я.

– Опять?

– Никаких шансов в городском театре Мальмё, дорогой мой. Агент ноль-ноль без семерки выяснил все. Вчера тебя навестила дама, прежде чем ты совершил прогулку и вернулся домой позднею порой.

Он покраснел как ребенок.

– Доказательство первое, – продолжал я, ткнув его пальцем в грудь. – Резкий запах духов вблизи кровати.

(Об этом я понятия не имел, но запустил ложный шар, ожидая реакции. Реакция последовала.)

– Какого черта? Ты что, обнюхивал мою кровать?

– Доказательство второе, – продолжал я, не обращая внимания на его возмущение. – Среди окурков в пепельнице некоторые носили следы губной помады.

Бенгт вздохнул.

– Да, папочка, ко мне вчера приходила дама. Ты хочешь рассказать мне о тычинках и пестиках?

– Я прощаю тебя, сын мой, поскольку ты оставил глоток изысканного вина, дабы оросить мое иссохшее горло.

– Это любимое вино Гит, – доложил Бенгт.

– У девушки хороший вкус, – ответил я. – Правда, не совсем понимаю, что она нашла в тебе. Думаю, мне придется рассказать ей, какая ты по сути дела скотина.

Бенгт бросил на меня серьезный взгляд.

– Ты или кто-то другой, какая разница? Да и кому удавалось сохранить свои дела в тайне? Ни вздохнуть, ни пукнуть – сразу же об этом напишут в газете или поползут слухи.

– Ну хватит ныть. Я тут уже второй вечер подряд делаю сенсацию. Хочу видеть радостные лица. Не осталось ли у тебя еще пары бутылочек любимого вина Гит?

– Само собой, господин звездный репортер, ведь блистательное убийство надо отпраздновать, – проговорил Бенгт и поплелся в кухню.

До меня донесся приятнейший звук, когда из бутылки вынимают пробку, и в комнату вернулся Бенгт с бутылкой и двумя бокалами.

Я в лицах пересказал ему свое интервью с Крунблумом.

– Ты во все это веришь? – спросил он, когда я закончил.

– Он так и сказал, слово в слово, – заверил я.

– Пьяная болтовня чистейшей воды. Хотя Кислый Карлссон не из выдающихся умов нашей эпохи, не думаю, что он так легко откинул бы показания свидетеля, будь в них хоть малейшая доля правдоподобности. Что говорит о том, что Крунблум встретил именно убийцу?

– Неизвестный украл велосипед Ирмы!

– Похитители велосипедов не всегда убивают людей. Впрочем, не хочу портить тебе радость. Только не проверяй эти сведения, а то мираж рассеется.

Я обиделся и залпом допил вино.

– Спокойной ночи. Я сегодня очень устал.

Бенгт остался сидеть в кресле, а я пошел ложиться. Его слова жгли меня. Внезапно я вскочил.

– Послушай! Конечно же, я проверю эти сведения. Самым простым способом.

– Как?

– Когда завтра в девять откроется универмаг, я уже буду стоять под дверью и пойду прямо в парфюмерный отдел. Там работает дочь Крунблума, пусть она мне и расскажет, чем занималась в воскресенье вечером. Может быть, она что-нибудь видела или слышала.

Мысленно я проклинал самого себя. Как я не подумал об этом раньше!

Утром я ворвался в еще пустующий универмаг и по запаху разыскал парфюмерный отдел. Ирма была известна в городе, да ее и не пропустишь – крашеная блондинка с довольно приятным лицом: полные губы, большой бюст и ищущий взгляд.

Ленивой походкой с кошачьей грацией она приблизилась ко мне.

– Что желаете?

Наклонившись к ней через прилавок, я прошептал:

– Сведений. Ценных сведений. Я Йоран Сандаль из газеты.

Ирма поджала кроваво-красные губы.

– Какие сведения я могла бы дать? Мне мало что известно о жизни.

– Нет, о смерти, – ответил я, чувствуя себя жутко остроумным. – Я прошу прощения, что это затрагивает неприкосновенность частной жизни, но мне хотелось бы знать, чем вы были заняты в воскресенье вечером.

У Ирмы был такой вид, словно она пыталась думать. От этого непривычного занятия ее оторвал звонок телефона.

– Да, это я… Поняла.

Бряк! Разговор закончился.

Ирма подалась еще ближе ко мне. Наверное, меня опьянили запахи всего ее парфюмерного арсенала. Мой взгляд против воли устремился к вырезу ее блузки.

– На чем мы остановились? – иронично спросила она.

– Воскресенье вечер – чем вы занимались до полуночи?

Ирма улыбнулась ослепительно-белыми зубами и небрежно помахала указательным пальцем. Я ощутил ухом ее горячее дыхание.

– А тебе какое дело, жирный газетный слизняк? Я делаю что хочу – и в воскресенье вечером, и во все остальные вечера. Но делаю я это не с тобой. Проваливай!

Выпрямившись, она послала улыбку другому покупателю.

– Похоже, вам понравились эти духи, – как ни в чем не бывало сказала она, обращаясь ко мне. – Минуточку, сейчас заверну. Подозреваю, что вы хотели бы приобрести их в подарочной упаковке.

Я ничего не понял, пока она не положила передо мной крошечный пакетик, перетянутый красной ленточкой с бантом.

– Сорок крон, – улыбнулась она и протянула руку.

Я хотел было возразить, но взгляд Ирмы и другого покупателя заставили меня покориться.

– Можно расплатиться чеком? – пробормотал я, совершенно уничтоженный.

– Разумеется. Если он обеспечен, само собой.

После вчерашних поборов ее отца и Хуго Сундина на счету уже точно ничего не оставалось, однако я отбросил угрызения совести.

– Спасибо за покупку, ждем вас снова, – проворковала Ирма, когда я поплелся прочь.

Жирный газетный слизняк! Как она могла такое сказать? Правда, я на пару килограммов выхожу за пределы нормы для своего роста, но это только потому, что у меня тяжелая кость.

Из магазина я направился прямиком в здание полиции на пресс-конференцию Кислого Карлссона. Видимо, я припозднился – все уже собрались, и я снова оказался в опасной близости от шефа полиции и Роффе Нурдберга.

– Раз уж сам редактор Сандаль изволил явиться, то мы можем начинать, – язвительно произнес Карлссон. – Его присутствие в высшей степени желательно, поскольку он, судя по всему, знает о ходе событий куда больше, чем мы в полиции. По крайней мере, две из новостных статей в сегодняшней газете оказались для меня полнейшим сюрпризом. Приключения Блума и визит госпожи Экман к врачу.

– Вы по-прежнему отрицаете, что Конрад Блум был вчера на допросе в полиции? – вспылил я.

– Не на допросе, – поправил меня Кислый Карлссон. – Он просто свидетель, как любой другой. Хотя я, конечно, и не подозревал, что он столько всего пережил – пока не прочел в газете его версию случившегося. Там содержится немало сведений, которые он нам не сообщил.

– Почему вы окружили его историю такой тайной? – мрачно спросил Роффе Нурдберг.

– Между нами, господа, могу сказать, что мы не особо доверяем показаниям этого человека. Проезжая в воскресенье вечером по дороге рядом с местом убийства, он был весьма под градусом. Мы даже не знаем, столкнулся ли он с убийцей – это мог быть обычный велосипедист.

– Велосипед, – возразил я. – Это был велосипед его дочери с визжащим динамо.

– Возможно, ее навещал мужчина – говорят, такое случается, – ответил Кислый Карлссон и раздвинул тонкие губы, изображая улыбку. – Пока мы даже не знаем, действительно ли ее велосипед украден.

– Что вы думаете по поводу его показаний о внешнем виде неизвестного мужчины, у которого на головном уборе якобы находился блестящий предмет? – спросил журналист из Мальмё.

Кислый Карлссон пожал плечами:

– А что думаете вы сами? К показаниям Блума мы вынуждены относиться с исключительной осторожностью.

Я откашлялся.

– Несколько лет назад при расследовании убийства в Чернарпе также фигурировали свидетельские показания о мужчине с блестящим предметом на шапке. Впоследствии выяснилось, что убийца – полицейский.

Шеф полиции уставился на меня.

– Обещаю редактору Сандалю, что я лично проверю алиби всех полицейских на ночь убийства. В остальном же сожалею, что вам, господа, пришлось прийти сюда. Все новости вы и так могли прочесть в нашей крупнейшей газете сегодня утром.

– Я пытался разыскать свидетеля, но не смог, – сказал Роффе. – Вам известно, где он находится?

Во второй раз Кислый Карлссон сделал попытку улыбнуться.

– Можно сказать, что у нас действительно все под контролем. Вчера Блума задержали в состоянии сильного подпития. Сперва он посетил ресторан, а затем купил алкоголь у перекупщика – все по его собственным показаниям. Вопреки обыкновению, у этого лица вчера имелись деньги.

Мы уже приготовились уходить, когда он откашлялся.

– Есть одна маленькая деталь, которую упустил господин Сандаль в своих статьях. Судмедэксперт провел новое освидетельствование трупа. На лице обнаружены следы ударов.

Кислый Тюре замолчал, словно собираясь с духом.

– Кроме того, Инга Бритт Экман была беременна!

Выдержав театральную паузу, Карлссон продолжал:

– Не спрашивайте меня о подробностях. Эти сведения я получил перед самым началом пресс-конференции. Надеюсь, что во второй половине дня смогу сообщить вам еще что-нибудь.

– Ты крут, – сказал Роффе Нурдберг, когда мы вышли из здания. – Вместе мы смогли бы делать классные штуки.

– Самые классные штуки я делаю один, – небрежно заявил я и еще долго ощущал спиной его взгляд, удаляясь в сторону своей редакции.

– Невероятно, какие сенсации вы выдаете по вечерам, – сказал мне Густаф Окессон. – Все, что мы делаем в дневную смену, просто меркнет.

– Ты что, недоволен репортажами об убийстве? – с вызовом спросил я.

– Нет-нет, это отличное чтиво для народа. Но на самом деле я на тебя немного зол. Ты пропустил одну новость.

Я в недоумении уставился на него.

– Результаты ежемесячных соревнований по стрельбе, которые прошли в воскресенье. Я позвонил Дану Сандеру, и он заверил меня, что ты получил списки еще вчера утром. Верно?

– Густаф, прости меня. Сожалею, что я не отдал тебе такую важную бумагу. Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину?

Наивный человек, он воспринял мои слова всерьез!

– Да ладно, не расстраивайся! Забыть легко, но учти – мы всегда даем отчет по деятельности стрелкового клуба.

Зайдя в свой кабинет, я закрыл за собой дверь, выудил из кармана помятую сигарету, закурил и стал анализировать ситуацию.

День не очень задался. Сначала меня послала куда подальше Ирма, потом эта пресс-конференция. О’кей, вероятно, я немного переборщил, так цветисто подав показания Крунблума. Но полиция зашла в тупик, в этом не оставалось сомнений. К этому моменту Кислый Карлссон должен был бы уже задержать подозреваемого.

Единственное, что удалось обнаружить, – это зародыш. Да уж, судьба – жестокая штука. Судя по свидетельским показаниям, Инга Бритт и Альф Экманы мечтали о ребенке, надеясь таким образом спасти свои рушащиеся отношения. Теперь уже поздно.

– Возьми себя в руки и не впадай в сентиментальность, – сказал я себе. – Ты должен писать репортажи о расследовании и гоняться за убийцей, а не переживать из-за чужих личных проблем.

Надо сказать Бенгту, чтобы он написал трогательную историю о счастливой молодой паре: мечты о совместном ребенке и внезапная трагедия, положившая конец всему. Он знает, как выжать слезу.

Выйдя в коридор, я столкнулся с Таге Троппом, который только что пришел и как раз вешал на вешалку пальто.

– Отличная работа! Вчера ты опять оказался на высоте. Но, послушай…

Таге перешел на шепот.

– Ты не преувеличиваешь? Давид требует, чтобы мы строго придерживались фактов.

Тут на столе у меня замигал внутренний телефон, и я кинулся обратно в кабинет.

– Доброе утро, Сандаль, это Редактор. Вы не могли бы зайти ко мне на минутку?

Стало быть, Давид Линд уже на месте. Очень хорошо. Тогда я могу воспользоваться случаем и попросить покрыть мои расходы – вознаграждение Крунблуму, представительские расходы на ужин с Кислым Карлссоном и прочие траты в связи с журналистским расследованием – флакончик духов стоимостью сорок крон.

Когда тебя вызывали в кабинет Редактора, это могло означать две вещи – увольнение или повышение. Повышения я не хотел, но благодарность за хорошую работу могла бы исправить мне настроение в это не самое удачное утро.

Давид Линд восседал за своим большим тиковым столом. Жестом он указал мне на стул напротив себя.

– Вы по-прежнему занимаетесь следствием по делу об убийстве? Вы были единственным со статьей о приключениях Конрада Блума, не так ли?

Я сел по стойке «смирно».

– Как вам удалось его вычислить?

– Частное расследование и простой метод дедукции, – скромно объяснил я. – Однако он не пожелал давать интервью бесплатно.

Давид Линд нахмурился.

– Не пожелал бесплатно?

– Блум потребовал вознаграждения за эксклюзивное право на его рассказ. Поэтому я заплатил ему восемьдесят крон из собственного кармана.

Редактор резко повернулся в кожаном кресле.

– Это прямо противоречит моим принципам. Мы никогда не платим людям за то, что они выступают в нашей Газете. Я хочу поддерживать хорошие контакты с читателями во всей нашей местности, но решительно отказываюсь платить какое-либо вознаграждение. Разве вам никто не сообщил об этом, Сандаль?

Я молча кивнул.

– Однако вы позволили себе такое своеволие! Я не смогу принять счета, в который вы включаете позиции такого рода.

Пропали восемьдесят крон. Осталось еще две попытки.

– Однако я пригласил вас не за этим, – продолжал Линд. – Сегодня утром мне на квартиру позвонил шеф полиции региона Карлссон. Он был возмущен тем, как мы подали рассказ Крунбл… Блума. Кроме того, статья о визите к врачу в Мальмё также явилась для него неприятным сюрпризом. Карлссон открытым текстом заявил мне, что ему не нравится такого рода погоня за сенсациями. Я вынужден с ним согласиться. Газета не должна лишиться доверительного сотрудничества с полицией. Поэтому прошу вас, Сандаль, тщательно продумывать, что вы пишете, чтобы впредь у нас не возникало столкновений с кем бы то ни было. Маленький городок вроде нашего не привык к таким серьезным преступлениям. Сразу же поползли сплетни и слухи. Газета не должна публиковать то, что является всего лишь разговорами.

Пропали еще шестьдесят крон. Теперь пытаться убедить Давида Линда, что мы с Кислым Карлссоном накануне обсуждали убийство за пютт-и-панной, было бы редкостной дерзостью.

– С этой целью я и вызвал вас к себе, Сандаль, – проговорил Линд в знак того, что аудиенция окончена. – Желаете еще что-нибудь добавить?