Текст книги "Казино «Руаяль»"

6. Двое в соломенных шляпах

Выйдя из бара, Бонд по обсаженному деревьями бульвару направился прямиком к своему отелю, находившемуся всего в нескольких сотнях ярдов.

Погода по-прежнему стояла превосходная, и хотя солнце припекало все жарче, росшие на ухоженных газонах между тротуаром и асфальтовой мостовой платаны давали прохладную тень.

Людей поблизости было немного, поэтому двое мужчин, стоявших под деревом на противоположной стороне улицы, сразу привлекали внимание.

Бонд заметил эту парочку, когда до нее оставалось еще около ста ярдов. Такое же расстояние отделяло мужчин от богато украшенного porte cochère[26]26
  Парадного входа (фр.).


[Закрыть] отеля «Сплендид».

Что-то во внешности незнакомцев насторожило агента. Оба были невысокого роста и одеты в темное. Жарковато, наверное, в таких костюмах, подумалось Бонду. Ни дать ни взять два комика, поджидающие на остановке автобус до театра. На обоих были соломенные шляпы (очевидно, уступка атмосфере летнего курорта) с широкими черными лентами. Тень от полей шляп и от деревьев, под которыми стояли мужчины, скрывала их лица. На фоне приземистых фигур в темном казались неожиданными два ярких пятна – квадратные футляры фотоаппаратов, свисавшие с плеча каждого из незнакомцев.

Один футляр был ярко-красный, другой – светло-синий.

К тому времени, когда Бонд вник во все эти подробности, до мужчин оставалось около пятидесяти ярдов. Агент праздно размышлял о различных типах оружия и возможностях защиты от них, когда перед ним начала разворачиваться кошмарная сцена.

Тип с красным футляром едва заметно кивнул своему спутнику с синим фотоаппаратом. Одним стремительным движением «синий» сбросил с плеча свою ношу. Бонд не сумел хорошенько разглядеть всю картину из-за ствола платана, но видел, что «синий» наклонился вперед и как будто стал расстегивать футляр. Затем мелькнула слепящая белая вспышка и раздался оглушительный взрыв, от которого зазвенело в ушах. Хотя Бонд в этот момент находился за деревом, его швырнуло наземь мощной волной горячего воздуха, который смял щеки и живот, точно бумагу. Агент лежал на тротуаре, бессмысленно уставясь на солнце, а воздух вокруг (по крайней мере, ему так казалось) продолжал звенеть, будто кто-то со всей силы хватил кувалдой по басовым клавишам фортепьяно.

Когда оглушенный и почти ничего не соображающий Бонд с трудом поднялся на одно колено, сверху на него обрушился жуткий ливень из ошметков плоти и обрывков окровавленной одежды вперемешку с ветвями деревьев и гравием. За ливнем последовал поток прутьев и листвы. Со всех сторон доносился звон бьющегося стекла. В небе висело грибовидное облако черного дыма, которое медленно поднималось и постепенно рассеивалось на глазах у Бонда. Нестерпимо воняло взрывчаткой, гарью и – да, именно: жареной бараниной. Платаны в радиусе пятидесяти ярдов обгорели и лишились листвы. Два дерева подломились у основания и рухнули на землю. Между ними виднелась дымящая воронка. От двоих типов в соломенных шляпах не осталось абсолютно никаких следов. Однако повсюду – на мостовой, тротуарах и стволах деревьях – виднелись кровавые отметины, а высоко в ветвях болтались обрывки одежды.

Бонд ощутил, как к горлу подступила тошнота.

Первым к нему подскочил Матис; к этому времени Бонд уже поднялся и стоял, обхватив рукой ствол дерева, спасшего ему жизнь.

Оглушенный, но целый и невредимый, он позволил Матису отвести себя к «Сплендиду», из которого в́ысыпали испуганные постояльцы и персонал. Пока где-то поодаль ревели сирены, извещавшие о прибытии карет «скорой помощи» и пожарных расчетов, Бонд и Матис сумели протиснуться сквозь толпу, поднялись по лестнице и добрались до номера агента 007.

Первым делом Матис включил радиоприемник, стоявший перед камином, и, пока Бонд стаскивал с себя окровавленную одежду, закидал его вопросами. Когда дошло до описания двух подозрительных типов, Матис сорвал трубку с телефонного аппарата, находившегося возле кровати.

– …И скажите в полиции, – закончил он, – скажите, что англичанин с Ямайки, оглушенный взрывом, – это моя забота. Он не ранен, и его не должны трогать. Через полчаса я все разъясню инспекторам. Пусть сообщат прессе, что это, очевидно, были разборки между двумя болгарскими коммунистами. Один бросил в другого бомбу. О третьем болгарине, который, должно быть, ошивается где-то рядом, сообщать не надо, но взять его необходимо любой ценой. Он, вне всякого сомнения, отправится в Париж. Необходимо блокировать дороги. Понятно? Alors, bonne chance[27]27
  Что ж, удачи (фр.).


[Закрыть].

Матис повернулся к Бонду и дослушал рассказ друга до конца.

– Merde![28]28
  Вот дерьмо! (фр.)


[Закрыть] Однако ты везунчик, – заметил он, когда Бонд замолчал. – Ясно, что бомба предназначалась для тебя. Должно быть, что-то сработало не так. Они хотели кинуть ее и укрыться за деревом. А получилось иначе. Ладно, черт с ними. Подробности выясним после. – Он сделал паузу. – Впрочем, любопытно вышло. Похоже, за тебя взялись всерьез. – Вид у Матиса был обиженный. – Но как эти sacré[29]29
  Проклятые (фр.).


[Закрыть] болгары собирались уходить? И для чего им понадобились такие яркие фотоаппараты? Надо постараться отыскать какие-нибудь фрагменты красного футляра.

Матис принялся грызть ногти. Он разволновался не на шутку; глаза у него сверкали. Дело, в которое он сам был непосредственно вовлечен, принимало опасный и драматический оборот. Отныне задача Матиса не ограничивалась лишь тем, чтобы стеречь пиджак Бонда, пока сам агент будет сражаться с Ле Шифром за карточным столом. Связной вскочил на ноги.

– А теперь выпей, чего-нибудь перехвати и отдохни, – велел он Бонду. – Что до меня, я должен быстренько вникнуть в это дело, пока полицейские не затопчут все следы своими огромными черными башмаками.

Матис выключил радио, после чего громко и вежливо распрощался. Хлопнула дверь, и в номере воцарилась тишина. Бонд какое-то время сидел у окна, радуясь, что чудом остался жив.

Позднее, когда он допивал первую порцию чистого виски со льдом и созерцал только что доставленные официантом в номер паштет из гусиной печени и холодного омара, зазвонил телефон.

– Это мадемуазель Линд. – Голос был тихим и встревоженным. – Как вы?

– Ничего.

– Я рада. Берегите себя. – И она повесила трубку.

Бонд стряхнул с себя оцепенение, взялся за нож и придвинул к себе самый толстый ломтик горячего тоста.

Внезапно он вспомнил: в стане противников двое мертвы, а на его стороне на одного союзника стало больше. Начало хорошее.

Он опустил нож в стакан с кипятком, стоявший возле горшочка из страсбургского фарфора, и напомнил себе, что за этот обед надо будет выдать официанту двойные чаевые.

7. Rouge et noir

[30]30
  Красное и черное (фр.).


[Закрыть]

Чтобы привести себя в отличную форму к началу игры, которая могла продолжиться до утра, необходимо было как следует отдохнуть и зарядиться бодростью. На три часа дня Бонд заказал массаж. Расправившись с остатками ланча, он устроился у окна и любовался морем, пока не раздался стук в дверь. Это пришел массажист, представившийся шведом.

Он работал молча, долго разминал мышцы Бонда от ступней до шеи, снимая напряжение и расслабляя натянутые нервы. Даже огромные багровые кровоподтеки на левом плече и боку перестали ныть, и когда швед ушел, Бонд погрузился в глубокий, спокойный сон.

Проснувшись вечером, он почувствовал, что полностью восстановился.

Приняв холодный душ, Бонд отправился в казино. Поскольку прошлым вечером он лишился нужного для игры настроя, ему требовалось вернуть себе ту основанную на логике пополам с интуицией сосредоточенность, которая, наряду с мерным пульсом и сангвиническим темпераментом, составляет необходимую черту всякого игрока, стремящегося к выигрышу.

А Бонд был прирожденным игроком. Ему нравились шелест тасуемых карт и тот неизменный затаенный драматизм, что чувствуется в неподвижных фигурах, окружающих крытые зеленым сукном столы. Он любил солидный, продуманный комфорт игорных залов и зон отдыха, мягкие подлокотники кресел, бокал шампанского или стакан виски под рукой, ненавязчивую предупредительность обслуги. Ему импонировала беспристрастность игральных карт и шарика рулетки – и при всем том их вечная предвзятость. Он с удовольствием ощущал себя одновременно актером и зрителем; сидя в своем кресле, сопереживал драмам других участников и вместе с ними принимал решения, пока не подходил его черед произнести роковое «да» или «нет». И притом всегда помнил, что вероятность успеха – пятьдесят на пятьдесят.

Но самое главное, ему нравилось, что вся ответственность лежит на нем одном. Лишь самого себя он мог поздравить или отругать. Удача была его служанкой, а не госпожой. Везение следует просто принимать, пожав плечами, и выжимать из него все до последней капли. Однако надо уметь отличить фарт от якобы нащупанной стратегии, ибо самое страшное для игрока – счесть невезением плохую игру. А удачу во всех ее проявлениях нужно любить, а не бояться. Бонду Фортуна представлялась красавицей, которую можно окружить нежным поклонением или взять силой, но ни в коем случае нельзя покупать или преследовать. Впрочем, он откровенно признавал, что ни карты, ни женщины еще ни разу в жизни не заставляли его страдать. Однажды – и он смирился с этим как с данностью, – либо любовь, либо удача все же поставят его на колени. Бонд знал, что, когда это случится, его отметит то же роковое клеймо, которое он так часто видел на других, – готовность оплатить долг еще до проигрыша, отказ от веры в собственную непобедимость.

Но в тот июньский вечер Бонд, пройдя через общий салон, входил в salle privée с ощущением полной уверенности в себе, в приятном предвкушении того, как он вскоре обменяет миллион франков на фишки номиналом пятьдесят тысяч и займет место рядом с chef de partie за рулеточным столом номер один.

Бонд попросил дать ему список номеров, которые выпали за последний сеанс, начавшийся в три часа дня, и внимательно изучил его. Он всякий раз обязательно просматривал статистику, хотя понимал, что каждый поворот колеса рулетки и каждое попадание шарика в пронумерованную ячейку никак не связаны с предыдущими. Он знал, что игра начинается заново всякий раз, когда крупье правой рукой берет шарик слоновой кости, той же рукой толкает одну из четырех рукоятей, запуская колесо по часовой стрелке, и, наконец, все той же правой рукой бросает шарик на внешний обод колеса в направлении, противоположном вращению.

Совершенно очевидно, что этот ритуал, так же как и мельчайшие детали устройства рулетки, разрабатывались и совершенствовались годами, поэтому ни мастерство крупье, ни какие бы то ни было дефекты колеса не способны повлиять на выбор маленького шарика. И все же у игроков существует традиция, которой твердо придерживался и Бонд: просматривать списки выпавших номеров за предыдущий сеанс и руководствоваться любыми подмеченными странностями в поведении колеса – например, если чаще двух раз подряд выпадал один и тот же номер или больше четырех раз – один и тот же «шанс»[31]31
  Вариант ставок пятьдесят на пятьдесят: чет – нечет, красное – черное и т. д.


[Закрыть].

Не то чтобы Бонд особенно полагался на эту традицию. Однако он верил: чем больше внимания и изобретательности вкладываешь в игру, тем больше от нее получаешь.

Записи о выпавших за три часа игры на этом столе номерах мало чем заинтересовали Бонда, если не считать того, что числа из последней дюжины практически не выпадали. Он давно взял себе за правило подстраиваться под рулетку и идти наперекор ей лишь после того, как выпадало «зеро». Сегодня он тоже решил начать с одной из своих излюбленных комбинаций и поставить на две (в данном случае две первые) дюжины по максимальной ставке, в общей сложности сто тысяч франков. Таким образом он покрыл две трети номеров (исключая «зеро»), и поскольку дюжины оплачивались два к одному, у него был шанс увеличить свой капитал на сто тысяч каждый раз, когда выпадет число меньше двадцати пяти.

За семь раундов он выиграл шесть раз. В седьмом раунде все-таки проиграл: вышла тридцатка. Чистый доход Бонда составил полмиллиона франков. В восьмом раунде он пропустил ставку. Выпало «зеро». Подобное везение еще больше развеселило Бонда, и, сочтя тридцатый номер, выпавший в последнем раунде, руководством к действию, он решил ставить на первую и последнюю дюжины до тех пор, пока дважды не проиграет. Спустя десять раундов дважды подряд выпадали номера из второй дюжины, обошедшиеся ему в четыреста тысяч франков, но из-за стола он поднялся с прибылью миллион сто тысяч.

Как только Бонд начал играть по максимальной ставке, он сразу же оказался в центре внимания. Поскольку ему явно везло, мелкие рыбешки тотчас вознамерились поплавать вместе с акулой. Усевшись напротив, какой-то тип, которого Бонд определил как американца, начал усиленно выказывать ему свое дружеское расположение. Он пару раз широко улыбнулся Бонду и, старательно копируя его действия, выкладывал свои мелкие фишки по десять тысяч франков рядом с крупными ставками Бонда. Когда агент поднялся, американец тоже вскочил, чуть не опрокинув стул, и приветливо крикнул через игровое поле:

– Спасибо за компанию! Теперь я обязан угостить вас выпивкой. Не желаете присоединиться ко мне?

Бонду пришло на ум, что это, возможно, один из церэушников. Он понял, что не ошибся, когда, бросив крупье фишку стоимостью в десять тысяч и дав тысячу huissier[32]32
  Служителю (фр.).


[Закрыть], который предупредительно отодвинул его стул, подошел вместе с новым знакомым к бару.

– Меня зовут Феликс Лейтер, – представился американец. – Рад познакомиться.

– А меня – Бонд. Джеймс Бонд.

– Отлично, – отозвался его спутник. – Ну-с, посмотрим… Чем отпразднуем наше знакомство?

Бонд настоял, чтобы Лейтер заказал себе виски «Хэйг энд Хэйг» со льдом, а затем внимательно посмотрел на бармена.

– Сухой мартини, – произнес он. – Один. В глубоком бокале для шампанского.

– Qui, monsieur[33]33
  Да, мсье (фр.).


[Закрыть].

– Минуточку. Три части «Гордонса», одна часть водки, полчасти «Кина Лилле». Как следует встряхните, пока смесь не станет ледяной, и под конец добавьте длинную тонкую спираль лимонной кожуры. Ясно?

– Разумеется, мсье. – Бармену состав, очевидно, пришелся по душе.

– Черт возьми, вот это рецепт! – воскликнул Лейтер.

Бонд усмехнулся.

– Когда я… э… собираюсь с мыслями, – объяснил он, – то никогда не пью перед ужином больше одной порции. Зато люблю, чтобы это был очень крепкий, очень холодный и очень хорошо приготовленный коктейль. Терпеть не могу маленькие порции, особенно если вкус паршивый. Этот напиток – мое собственное изобретение. Я собираюсь запатентовать его, как только придумаю подходящее название.

Бонд внимательно следил, как запотевает бокал, наполняемый бледно-золотистым напитком из шейкера. Затем придвинул к себе коктейль и сделал большой глоток.

– Превосходно, – сказал он бармену. – Но если бы вы взяли пшеничную водку вместо картофельной, было бы намного лучше. Mais n’enculons pas les mouches[34]34
  Не стоит совокупляться с мухами (фр.).


[Закрыть], – добавил он.

Бармен ухмыльнулся.

– Это вульгарное выражение означает: не будем придираться к мелочам, – пояснил Бонд Лейтеру.

Однако тот все еще находился под впечатлением от напитка Бонда.

– А вы человек обстоятельный, – весело заметил американец, когда они, прихватив свою выпивку, направились к столику в углу. Понизив голос, он добавил: – Вам надо назвать свое изобретение «коктейлем Молотова». Одним таким вас сегодня днем уже попотчевали.

Они сели.

Бонд улыбнулся:

– Я заметил, что место взрыва уже оцеплено, и автомобилям приходится объезжать его по тротуару. Надеюсь, это происшествие не отпугнет толстосумов от Руайаля.

– Люди охотно поверят в версию о коммунистах. Или решат, что произошел взрыв бытового газопровода. Вечером все обгоревшие деревья срубят, и если здесь умеют работать не хуже, чем в Монте-Карло, то к утру не останется и следа от беспорядка. – Лейтер вытряхнул из пачки «Честерфилда» сигарету. – Я рад работать с вами, – сказал он, уставившись на свой бокал, – и еще больше рад, что вы сегодня не отправились к праотцам. Наши люди очень заинтересованы в намеченной операции. Они, как и ваши коллеги, отнеслись к ней в высшей степени серьезно. По их мнению, идея вовсе не безумна. В сущности, в Вашингтоне жалеют, что мероприятие инициировано не нами, но вы же знаете этих начальников… Вероятно, у вас в Лондоне то же самое.

Бонд кивнул.

– Любят тянуть одеяло на себя, – согласился он.

– В любом случае, я в вашем распоряжении и по первому же сигналу приду на помощь. Правда, здесь Матис и его ребята, которые уже обо всем позаботились. И все-таки я буду поблизости.

– Рад слышать, – ответил Бонд. – Я под колпаком, и вы с Матисом, возможно, тоже. Однако все детали продуманы, отступать некуда. Ле Шифр, кажется, действительно в отчаянии, как мы и думали, и это мне на руку. Боюсь, никаких особых заданий для вас не найдется, но я буду признателен, если вы на весь вечер останетесь в казино. У меня есть ассистентка, мисс Линд, мне бы хотелось поручить ее вам, когда я начну играть. Вы не будете разочарованы. Она прелестна. – Он улыбнулся. – Кроме того, держите в поле зрения телохранителей Ле Шифра. Вряд ли он решится устроить бучу, но на всякий пожарный…

– Положитесь на меня, – сказал Лейтер. – До того как связаться с этой конторой, я был морпехом, если вам это о чем-нибудь говорит. – Он взглянул на Бонда почти заискивающе.

– Конечно, – заверил его Бонд.

Выяснилось, что Лейтер из Техаса. Пока новый знакомый повествовал о своей работе в Объединенном разведывательном штабе НАТО и огромных проблемах с безопасностью в организации, где трудится такое множество представителей разных национальностей, Бонд размышлял о том, что американцы – отличные ребята и большинство из них почему-то непременно родом из Техаса.

Феликсу Лейтеру было около тридцати пяти. Он был высок и худощав; светло-бежевый костюм болтался на нем, как на Фрэнке Синатре. Говорил и двигался он неторопливо, однако складывалось ощущение, что он обладает недюжинными проворством и силой и способен биться жестко и непримиримо. Когда он сидел, облокотившись на стол, то напоминал нахохлившегося сокола. Сходство усиливали и черты лица: заостренные скулы и подбородок, широкий тонкогубый рот. Серые с кошачьим разрезом глаза постоянно щурились от дыма сигарет, которые он вытряхивал из пачки «Честерфилда» одну за другой. От этого возле внешних уголков глаз у него образовались морщинки и казалось, что он все время улыбается, но не губами, а глазами. На лицо ему падали непослушные пряди соломенно-желтых волос, придавая американцу мальчишеский вид, хотя более пристальное знакомство с ним опровергало это впечатление. Хотя Лейтер вполне откровенно распространялся о своей работе в Париже, Бонд вскоре заметил, что он ни разу не упомянул своих американских коллег в Европе и Вашингтоне, и предположил, что его новый знакомый строго блюдет интересы своей организации, которые простираются намного дальше совместных проектов с союзниками по НАТО. Агенту 007 такая позиция импонировала.

К тому времени, как Лейтер допил вторую порцию виски, а Бонд успел рассказать ему о Мюнцах и своей короткой утренней поездке по побережью, было уже полвосьмого, и мужчины решили вместе вернуться в отель. Прежде чем уйти из казино, Бонд поместил все свои наличные средства в размере двадцати четырех миллионов в кассу, оставив себе несколько десятитысячных купюр на текущие расходы.

Проходя по дороге в «Сплендид» мимо того места, где сегодня прозвучал взрыв, они увидели бригаду рабочих, наводивших порядок. Несколько деревьев было выкорчевано, а бульвар и мостовые отмывали три поливальные машины. Воронка исчезла. Поблизости торчало лишь несколько зевак. Бонд заключил, что бар «Эрмитажа» и близлежащие магазины, фасады которых пострадали во время взрыва, тоже приведены в порядок.

В теплых синих сумерках Руайаль-лез-О снова был тих и спокоен.

– На кого работает портье? – осведомился Лейтер, когда они подошли к отелю.

Бонд сказал, что точно не знает. Матис не смог ответить ему на этот вопрос. «Если вы не подкупили его сами, – заметил он, – логично будет предположить, что это сделал враг. Все портье продажны. Это не их вина. Они приучены рассматривать любого постояльца, за исключением разве что махарадж, как потенциального жулика и вора. Ваши комфорт и спокойствие волнуют их не больше, чем крокодилов».

Эти слова Матиса вспомнились Бонду, когда портье услужливо поинтересовался, оправился ли мсье от сегодняшнего происшествия. Бонд почел за лучшее ответить, что все еще ощущает некоторую слабость. Он надеялся, что в том случае, если его слова достигнут нужных ушей, Ле Шифр с большей охотой вступит сегодня вечером в игру, будучи заранее дезинформирован относительно состояния своего оппонента.

Номер Лейтера располагался выше, поэтому у лифта новые друзья расстались, условившись встретиться в казино около половины одиннадцатого или в одиннадцать – именно в это время обычно начинается большая игра.