Текст книги "Мунрейкер"

Ян Флеминг
Мунрейкер

1. «Совершенно секретно»

Оба «кольта» 38-го калибра грянули одновременно.

Стены подземного тира подхватили ломкое эхо и перебрасывались им до тех пор, пока оно не заглохло. Джеймс Бонд наблюдал, как расположенные в разных концах тира воздухозаборники вентиляционной системы «Вент-Аксия» высасывают из помещения пороховой дым. Правая рука еще хранила воспоминание того, как одним молниеносным рывком слева он вскинул пистолет и открыл огонь; воспоминание придавало уверенность. Он вынул из рукоятки «кольта» отстрелянную обойму и, направив оружие в пол, ждал, пока инструктор преодолеет те двадцать ярдов тускло освещенного туннеля, что разделяли их.

На лице инструктора Бонд заметил усмешку.

– Прямо-таки не верится, – воскликнул он. – Снова моя взяла.

Теперь они были вместе.

– Я на больничной койке, а вы, сэр, на том свете, – продолжал инструктор. В одной руке он держал поясную мишень, в другой – поляроидный снимок форматом с почтовую карточку. Его он протянул Бонду, и они оба повернулись к стоявшему позади столику, на котором была лампа с зеленым абажуром и большое увеличительное стекло.

Притянув лупу к себе, Бонд склонился над фотоснимком. На снимке, в зареве фотовспышки, был изображен он сам. Его правую кисть обволакивало размытое облачко белого пламени. Бонд поймал в фокус левый борт своего темного пиджака. Точно в сердце булавочным уколом светлело крошечное пятнышко.

Не говоря ни слова, инструктор положил под лампу большую белую мишень. Черный круг диаметром в три дюйма обозначал сердце. Прямо под ним и с полдюйма вправо зияла пробоина.

– Пуля продырявила левую стенку желудка и прошла навылет, – удовлетворенно прокомментировал инструктор. Взяв карандаш, он тут же на мишени небрежным росчерком произвел подсчет.

– Двадцать кругов, итого в общей сложности вы должны мне, сэр, семь шиллингов и шесть пенсов, – голос его был ровен.

Рассмеявшись, Бонд отсчитал серебро.

– В следующий раз удвоим ставки, – сказал он.

– Не возражаю, сэр, – ответил инструктор. – Однако, сэр, машина все равно сильнее вас. А если вы хотите попасть в команду «Дьюар Трофи», то следовало бы дать отдых «кольтам» и посвятить какое-то время «ремингтону». Этот новый удлиненный патрон 22-го калибра позволяет преспокойно выбить 7900 очков из необходимых 8000. Большинство ваших пуль должны угодить точно в «яблочко» размером не более шиллинговой монеты, когда та лежит прямо у вас под носом, однако на дистанции в сто ярдов это все равно, как ее вовсе нет.

– К дьяволу «Дьюар Трофи», – бросил Бонд, – меня интересуют ваши деньги. – Он вытряхнул на ладонь неиспользованные патроны и вместе с «кольтом» положил их на стол. – Значит, до понедельника. Время обычное?

– Десять часов в самый раз, сэр. – Инструктор рванул книзу две рукоятки на металлической двери. Провожая взглядом спину Бонда, уже ступившего на лестницу, что вела на первый этаж, он не смог сдержать улыбку. Он был доволен стрельбой Бонда, которого считал лучшим во всей Сикрет Сервис стрелком, но которому ни за что не решился бы сказать это прямо. Это полагалось знать только М. и его начальнику штаба, в круг обязанностей которого входило заносить результаты стрельб сотрудников в личные дела.

Бонд протиснулся в обитую зеленым сукном дверь, и подошел к лифту, которому предстояло поднять его на девятый этаж высокого серого здания неподалеку от Риджентс-Парк, где размещалась штаб-квартира Сикрет Сервис. Он был удовлетворен результатом, но отнюдь им не гордился. Пытаясь понять, за счет чего можно было бы дополнительно выиграть в скорости и победить наконец машину – сложнейший агрегат, который на каких-нибудь три секунды поднимал мишень, выстреливал холостым патроном 38-го калибра, посылал концентрированный пучок света и фотографировал «противника», пока тот вел ответный огонь, стоя в очерченном мелом на полу круге, – Бонд помимо воли дернул в кармане указательным пальцем.

Двери лифта со вздохом отворились, и Бонд вошел в кабину. Исходивший от Бонда запах кордита лифтер уловил сразу. Так пахло всегда, когда они возвращались из тира. Он любил этот запах, напоминавший ему о днях армейской службы. Лифтер нажал кнопку девятого этажа и положил свою изувеченную левую руку на рычаг контроля.

Если бы только освещение было не таким скверным, мысленно посетовал Бонд. Однако по настоянию М. все занятия по огневой подготовке проходили в одинаково неблагоприятных условиях. Тусклый свет и подвижная мишень призваны были как можно точнее копировать действительность. «В простую картонку любой дурак попадет», – такую фразу предпослал М. в качестве предисловия к «Руководству по методам самообороны стрелковым оружием».

Лифт плавно остановился. Шагнув в коричневый со специфическим зеленым оттенком, свойственным лишь интерьерам министерства общественных работ, коридор, наполненный суетой снующих туда-сюда с папками девушек, звуками хлопающих дверей и приглушенных телефонных звонков, Бонд тут же оставил все мысли о стрельбе и приготовился с головой окунуться в рутину обычного рабочего дня в штабе.

Он направлялся к расположенной в конце коридора по правую руку двери. Ничто не выделяло ее в ряду прочих дверей, которые оставались у него за спиной. Номера отсутствовали. Если у вас есть дело на девятом этаже и вы тут не работаете, то за вами придут и проводят в нужный кабинет, а потом, когда дело будет решено, проводят до лифта.

Бонд постучал в дверь и теперь ждал ответа. Он посмотрел на часы. Было ровно одиннадцать. Дьявол бы побрал эти понедельники. Впереди два дня бумажной канители. Почти каждый уик-энд занят работой за границей: взломы пустых квартир, сбор фотокомпромата. Куда приятнее «автокатастрофы» – с ними меньше хлопот, особенно в том побоище, которое начинается на дорогах с приходом выходных. Кроме того, должны поступить и пройти сортировку еженедельные пакеты из Вашингтона, Стамбула и Токио. Может, найдется что-нибудь и для него.

Дверь отворилась, и он увидел хорошенькую секретаршу, которую видел каждый день и которой каждый день готов был любоваться заново.

– Привет, Лил, – сказал Бонд.

Дозированно радушная улыбка, которой она встретила его, сразу «остыла» градусов на десять.

– Давайте сюда пиджак, – приказала она. – Насквозь провонял порохом. И не называйте меня Лил. Вы ведь знаете, что мне это неприятно.

Сняв пиджак. Бонд протянул его секретарше.

– Каждая женщина, окрещенная при рождении Лоэлией Понсонби, обязана мириться с тем, что рано или поздно ей придумают уменьшительное имя.

Она была высока, темноволоса и сохраняла некую нетронутую, девственную прелесть, к которой война и пять лет службы в Сикрет Сервис добавили определенный оттенок строгости. Если только в ближайшее время она не выскочит замуж, уже в сотый раз думал Бонд, или не заведет себе любовника, то эта патина холодной суровости очень просто может обернуться сварливостью старой девы, и тогда она пополнит собой армию женщин, навсегда обручившихся с собственной карьерой.

Бонд не раз говорил ей об этом и вместе с двумя другими сотрудниками секции «00», в разное время, предпринимал решительные атаки на ее невинность. Она же с неизменной надменностью матроны (которую все трое, льстя своему мужскому самолюбию, приписывали фригидности) отражала их и уже на следующий день относилась к очередной своей «жертве» с подчеркнутым вниманием и великодушием, как бы давая понять, что сама во всем виновата, но что больше не сердится.

Однако, что им не дано было знать, так это то, что, любя всех троих одинаково, она до боли в сердце переживала за каждого из них, когда им грозила смертельная опасность, и не желала связывать себя духовными узами с человеком, которого через неделю могло уже не быть в живых. Служба в Сикрет Сервис – это своего рода кабала, и коли ты женщина, то не много остается у тебя возможностей для посторонних связей. Мужчинам легче. Разводить амуры на стороне им не возбранялось. Ведь для них – в случае если они хоть как-то использовались в, как это тактично именовалось, «полевых условиях», – такие понятия, как брак, дети, дом, попросту не существовали. Однако для женщины связь вне пределов Сикрет Сервис автоматически означала «опасность утечки информации», и в конечном счете она становилась перед выбором: либо увольнение, и тогда нормальная жизнь, либо вечное «сожительство» с Королем и Отечеством.

Лоэлия Понсонби знала, что почти достигла того возраста, когда пора принимать решение, и все в ней склонялось к тому, чтобы уйти. Но с каждым днем мученический ореол Эдит Кавелл и Флоренс Найтингейл все теснее замыкал ее в круг подруг по штабу, с каждым днем становилось все труднее и труднее решиться покинуть эти ставшие ей родными стены.

А пока, будучи одной из самых преуспевающих девушек в штабе, она входила в состав высшего сословия старших секретарей, имевших доступ к самым сокровенным секретам службы и вправе была рассчитывать, что через двадцать лет радениями управления личного состава ее имя вкупе с именами чиновников из Совета рыбной промышленности, почтового ведомства и Женского института будет внесено золотыми чернилами в самый конец рождественского списка награжденных орденом Британской империи 4-й степени – мисс Лоэлия Понсонби, старший секретарь, министерство обороны.

Она отвернулась от окна. На ней была розовая в белую полоску сорочка и простая темно-синяя юбка.

Глядя в ее серые глаза, Бонд улыбнулся.

– Я зову вас Лил только по понедельникам, – запротестовал он. – И мисс Понсонби в остальные дни. Но я никогда не назову вас Лоэлией. Это имя ассоциируется у меня с одним неприличным лимериком [шуткой (англ.)]. Есть что-нибудь для меня?

– Нет, – отрезала она, но, смягчившись, добавила. – У вас и так полно работы. Правда, не срочной, но все равно очень много. Ах, «сарафанное радио» сообщает, 008 выкарабкался. Сейчас в Берлине, набирается сил. Боже мой, как я рада!

Бонд вскинул глаза.

– Когда вы об этом узнали?

– С полчаса тому назад, – ответила она.

Бонд вошел в просторный кабинет, где кроме его стола стояли еще два, и плотно закрыл за собой дверь. Подошел к окну. Его взору открылась уже почти летняя зелень Риджентс-Парка. Значит, Билл все-таки сделал это. В Пенемюнде и обратно. Набирается сил в Берлине – звучит не больно-то обнадеживающе. Видимо, здорово ему досталось. Что ж, придется ждать новостей из единственно доступного в штабе источника достоверной информации – дамской уборной, известной, к бессильной ярости Отдела внутренней безопасности, как «сарафанное радио».

Бонд вздохнул и сел за стол, придвигая к себе корзину с коричневыми папками, помеченными красными звездочками, которые заменяли гриф «совершенно секретно». Как там дела у 0011? Минуло уже два месяца, как он бесследно исчез в портовых трущобах Сингапура. И с тех пор ни слова. В то время как он, Джеймс Бонд, агент 007, старший из трех агентов, заслуживших право иметь в личном номере индекс «00», сидит за удобным столом, возится с какими-то бумажками и пытается ухаживать за секретаршей.

Он поежился и решительно раскрыл верхнюю папку. В ней была подробная карта южной Польши и северо-восточной Германии. В глаза бросилась кривая красная линия, соединявшая Берлин и Варшаву. К карте прилагался пространный меморандум, отпечатанный на машинке и озаглавленный «Железнодорожная магистраль: Надежный вариант отхода с Востока на Запад».

Бонд достал черный вороненый портсигар и черную зажигалку «Ронсон» и положил перед собой. Прикурив сигарету – одну из тех, набитых македонским табаком, с тремя золотыми кольцами на мундштуке, что изготовляли специально для него в лавке «Морлендс» на Гросвенор-Стрит, – он придвинулся в мягком шарнирном кресле к столу и погрузился в чтение.

Таково было начало обыкновенного рабочего дня для Бонда. Лишь два-три раза в год выпадали задания, требовавшие от него специальных навыков. В остальное время он выполнял не слишком обременительные обязанности старшего государственного служащего – присутственные часы с десяти до шести, которые, впрочем, не требовали строгого присутствия; ленч, как правило, тут же в столовой; приятный вечер за карточным столом в компании близких друзей, или в казино «Крокфордс», или занятия любовью, без особой страсти, с одной из трех одинаково благорасположенных к нему замужних женщин; уик-энды, посвященные игре в гольф по-крупной в одном из клубов в пригородах Лондона.

Отпуска он не брал, разве что по болезни, и то только в случае необходимости, но, завершив очередную миссию, почти всегда получал две недели отдыха. В год имел 1500 фунтов, обычное жалование старшего чиновника на государственной службе, и плюс к этому еще 1000 фунтов необлагаемого налогом дохода из собственных источников. Впрочем, находясь на задании, Бонд волен был тратить любые суммы, так что в остальное время года мог вполне безбедно существовать на чистые 2000.

У него была небольшая, но уютная квартирка в районе Кингс-Роуд, за которой присматривала пожилая шотландка, этакий божий одуванчик по имени Мэг, и двухместный закрытый «бентли» 1930 года выпуска с усиленным двигателем, который Бонд держал в таком превосходном состоянии, что при необходимости тот выдавал все сто миль в час.

На это и тратил он все свои деньги и гордился тем, что коли суждено ему погибнуть до предельного в его профессии возраста в сорок пять лет, в чем в минуты хандры был абсолютно уверен, то на его банковском счету не останется ни пенса.

До той поры, когда его автоматически исключат из списка сотрудников с индексом «00» и переведут на работу в штаб, оставалось еще восемь лет. Или по меньшей мере восемь опаснейших заданий. Может, шестнадцать. А то и все двадцать четыре. Мало не покажется.

К тому моменту, когда Бонд закончил фиксировать в памяти подробности меморандума, в большой стеклянной пепельнице уже лежали шесть окурков. Взяв красный карандаш, он пробежал глазами приклеенный к титульному листу список сотрудников, допущенных к ознакомлению с документом. Список возглавлял М., следом шел «начштаба», затем около дюжины литер и цифровых индексов и уже в самом конце «00». Напротив нулей Бонд поставил аккуратную галочку, вместо подписи приписал семерку и отложил папку в корзину исходящих материалов.

Было уже двенадцать. Бонд взял следующую в стопке папку и раскрыл ее. Папка с грифом «только для ознакомления» поступила из дивизиона радиоразведки НАТО и была озаглавлена «Идентификация почерка радиста».

Бонд придвинул к себе остальные папки и бегло просмотрел заголовки. Они были таковы:

«Инспектоскоп – прибор для обнаружения контрабанды».

«Филопон – японский наркотик-убийца».

«Вероятные тайники на железнодорожном транспорте. № 11. Германия».

«Методы Смерша. № 6. Похищения».

«Маршрут № 5 в Пекин».

«Владивосток. Данные аэрофотосъемки США».

Причудливая пестрота материалов, которые ему предстояло усвоить, нисколько не удивила Бонда. Входя в структуру Сикрет Сервис, секция «00» не касалась текущих операций других подразделений; здесь обрабатывали лишь информацию общего характера, которая могла оказаться полезной единственным во всей Сикрет Сервис трем агентам, в чьи обязанности входило убивать, или – точнее – кто мог получить такой приказ. Лежавшие сейчас на столе папки не требовали срочного рассмотрения. Бонд, как и двое его коллег, должен был только кратко излагать суть тех документов, которые, по его мнению, следует прочитать его товарищам, когда те в следующий раз будут прикомандированы к штабу. Когда секция «00» заканчивала обработку очередной порции материалов, материалы прямиком поступали в архив.

Бонд снова взял в руки натовскую папку. "Стиль работы радиооператора, – читал он, – в мельчайших подробностях отражающий особенности его характера и не поддающийся имитации, фиксируется посредством уникальных характеристик почерка каждого радиста. Этот почерк, или стиль работы на ключе, проявляется достаточно ярко и легко узнается опытными радиоперехватчиками. Кроме того, он может фиксироваться при помощи сверхчувствительных приборов. Эти данные были с успехом применены на практике Бюро радиоразведки США в 1943 году при раскрытии в Чили радиостанции противника, которой руководил молодой немецкий разведчик по кличке «Педро». Когда чилийская полиция накрыла радиостанцию, «Педро» удалось скрыться. Год спустя опытные радиоперехватчики обнаружили новый нелегальный передатчик и по почерку узнали в радиооператоре «Педро». В целях маскировки почерка он работал на ключе левой рукой, однако маскировка не удалась, и «Педро» был схвачен.

В последнее время научно-технический отдел радиоразведки НАТО провел ряд опытов с так называемым «скрамблером», который, присоединяясь к запястью радиооператора, осуществляет микровмешательства в деятельность нервных центров, контролирующих деятельность мышц рук. Однако…"

Три телефона стояли на столе перед Бондом: черный – для связи с городом, зеленый – служебный, и красный, который соединял его только с М. и с начальником штаба. Как раз в этот момент тишь кабинета нарушило знакомое жужжание красного аппарата.

Звонили от начальника штаба.

– Можешь сейчас подняться? – услышал он приятный голос.

– К М.? – спросил Бонд.

– Да.

– Что-нибудь серьезное?

– Просто сказал, что если ты на месте, то он хотел бы тебя видеть.

– Иду, – ответил Бонд и положил трубку.

Забрав пиджак и предупредив секретаршу, что будет у М. и что, когда вернется, не знает, он вышел в коридор и направился к лифту.

Пока он ждал лифта, на память ему явились другие случаи, когда вот так же, в середине абсолютно пустого дня, красный телефон разрезал тишину кабинета и переносил его из одного мира в совершенно иной. Он вздрогнул – понедельник! Стало быть, жди неприятностей.

Подошел лифт.

– Десятый, – сказал Бонд и сделал шаг.

2. Колумбитовый король

Десятый этаж был в здании последним. Большую его часть занимало Управление коммуникаций – вспомогательное подразделение, состоявшее из горстки высококлассных специалистов, интересы которых не простирались далее микроволн, солнечных пятен и среднего слоя ионосферы. Над ними, на плоской крыше были установлены три невысокие антенны одного из самых мощных в Англии передатчиков, принадлежавшие, как явствовало из укрепленной в вестибюле аккуратной бронзовой дощечки со списком арендующих организаций, радиоремонтной фирме «Рэйдио Тестс Лимитед». Другие квартировавшие в здании службы именовались – «Юниверсал Экспорт Кампани», «Делоней Бразерс (1940) Лимитед», «Омниум Корпорэйшн» и «Справочное Бюро (Мисс Э.Туайнинг, дама ордена Британской империи)».

Собственно мисс Туайнинг существовала реально. Лет сорок тому назад она тоже была начинающей Лоэлией Понсонби. Теперь же, уйдя в отставку, она сидела в крошечном кабинетике на первом этаже и коротала дни, разрывая в клочья докучливые рекламные проспекты, заполняя тарифные и налоговые карточки мифических арендаторов и отсылая восвояси коммивояжеров, а вместе с ними и всех тех, кто желал предложить что-нибудь на экспорт или отдать в ремонт радиоаппаратуру.

Здесь, на десятом этаже, всегда было тихо. Выйдя из лифта и повернув направо, Бонд зашагал по мягкой ковровой дорожке, направляясь к обтянутой зеленым сукном двери, за которой располагался кабинет М. и весь его штаб. До ушей Бонда долетал лишь слабый – нужно было напрягать слух – высокий гул.

Без стука войдя в зеленую дверь, Бонд поспешил к предпоследней в открывшемся проходе комнате.

Личный секретарь М. мисс Манипенни оторвалась от машинки и улыбнулась. Они всегда ладили друг с другом, и мисс Манипенни знала, что ее внешность не оставляет Бонда равнодушным. На ней была сорочка того же фасона, что и у его секретарши, только в голубую полоску.

– Это что, новая форма, Пенни? – съязвил Бонд.

Она рассмеялась.

– Просто у нас с Лоэлией одна портниха, – объяснила она. – Мы разыграли, и мне досталась голубая.

Из средней комнаты сквозь приоткрытую дверь донеслось сердитое ворчание. Потом на пороге кабинета показался начштаба; он был примерно одних лет с Бондом, на его бледном, усталом лице играла сардоническая усмешка.

– Поторопись-ка, – сказал он. – М. ждет. Обедаем вместе?

– Само собой, – отозвался Бонд. Повернувшись к двери, что была прямо возле стола мисс Манипенни, он вошел в кабинет. Над закрывшейся дверью загорелась зеленая лампочка. Мисс Манипенни вопросительно подняла глаза на начальника штаба. Тот покачал головой.

– Вряд ли по делу, – сказал он. – Так, вызвал ни с того ни с сего. – И он удалился к себе, чтобы вновь вернуться к прерванной работе.

В момент, когда Бонд входил, сидевший за своим широким столом М. как раз раскуривал трубку. Сделав горящей спичкой пространный жест, он указал на стоявшее напротив кресло, Бонд сел, М. пристально посмотрел на Бонда сквозь завесу дыма, затем кинул перед собой на свободное пространство обитого красной кожей стола коробок спичек.

– Отпуск прошел нормально? – спросил он вдруг.

– Так точно, благодарю, сэр, – ответил Бонд.

– Загар, я вижу, еще не сошел, – взгляд М. выражал неудовольствие. В действительности, однако, он ничуть не завидовал каникулам Бонда, часть которых была посвящена лечению. Нотка неудовольствия исходила скорее от духа пуританизма и ханжества, обитающего в каждом начальнике.

– Да, сэр, – сказал Бонд, не вполне еще сориентировавшись. – Вблизи экватора сущее пекло.

– Это точно, – согласился М. – Отдых заслуженный. – Он прищурился, в глазах его не было лукавства. – Надеюсь, скоро сойдет. В Англии загорелый человек вызывает подозрения. Либо ты бездельник, либо греешь пузо под кварцевой лампой. – Коротко взмахнув трубкой, он дал понять, что тема исчерпана.

Снова вложив трубку в рот, М. с задумчивым видом затянулся. Погасла. Потянулся за спичками и какое-то время снова разжигал трубку.

– Похоже, то золото станет в итоге нашим, – выдавил он наконец. – Поговаривали о Международном суде в Гааге, но Эшенхайм опытный адвокат.

– Хорошо, – сказал Бонд.

Наступила пауза. М. уставился в чашечку трубки. Из распахнутого окна доносился далекий шум лондонских улиц. Хлопая крыльями, на карниз сел голубь и тут же снова взлетел.

Бонд попытался было хоть что-нибудь прочитать на этом столь знакомом ему обветренном лице, которому так доверял. Однако серые глаза были спокойны, и маленькая жилка, всегда в минуты напряжения пульсировавшая в верхней части правого виска М., теперь не подавала признаков жизни.

Внезапно у Бонда зародилось подозрение, будто М. чем-то смущен. Складывалось впечатление, что он не знает как подступиться к делу. Бонд решил помочь. Поерзав в кресле, он переменил положение и отвел глаза. Теперь он уставился на свои руки и стал безучастно ковырять обломившийся ноготь.

М. оторвал взгляд от трубки и откашлялся.

– Ты сейчас не особенно занят, Джеймс? – спросил он как-то неопределенно.

«Джеймс». Это было необычно. В этой комнате М. редко обращался к подчиненным по имени.

– Бумажные дела, рутина, – ответил Бонд. – А что, есть что-нибудь для меня, сэр?

– Откровенно говоря, есть, – сказал М., бросив на Бонда хмурый взгляд. – Но не по линии разведки. Вопрос деликатный. Думаю, ты мог бы помочь.

– Конечно, сэр, – сказал Бонд. Он почувствовал облегчение – лед наконец-то сломан. По всей вероятности, кто-то из родственников старика попал в беду, и М. не хочется обращаться за помощью в Скотленд-Ярд. Шантаж. Или же наркотики. Хорошо, что М. позвал именно его. Он, разумеется, поможет. Ведь М. так щепетилен, когда речь заходит об использовании государственной собственности и личного состава. Для него привлечь Бонда к частному делу все равно что залезть в чужой карман.

– Я нисколько не сомневался, – хрипло буркнул М. – Это не займет у тебя много времени. Должно хватить одного вечера. – Он помолчал. – Так вот, приходилось ли тебе слышать что-нибудь о человеке по имени сэр Хьюго Дракс?

– Конечно, сэр. – Упоминание этого имени удивило Бонда. – Стоит развернуть любую газету, и вы непременно наткнетесь на информацию о нем. В «Санди Экспресс» сейчас публикуется его биография. Занятная история.

– Знаю, – коротко сказал М. – Изложи факты, как видишь их ты. Хочу знать, насколько твоя точка зрения совпадает с моей.

Собираясь с мыслями. Бонд бросил пристальный взгляд за окно. М. не любил, когда разговор протекал сумбурно. Он любил обстоятельные доклады, без запинок. Все по порядку.

– Итак, сэр, – начал Бонд, – этот человек, прежде всего, национальный герой. Его любит публика. По-моему, он чем-то напоминает Джека Хоббса или Гордона Ричардса. Эта любовь искренна. Его считают «своим» с той лишь разницей, что ему улыбнулась слава. Он вроде супермена. Отнюдь не красавец, и шрамы, оставшиеся после ранения, не делают его привлекательнее, вдобавок он шумлив, душа нараспашку. Людям это нравится. Это придает ему сходство с лонсдейлским боксером, и вместе с тем ставит на одну с ними ступень. Людям нравится, когда друзья называют его «Хаггер» – «Медведь». Это дает ему дополнительное очко и, вероятно, привлекает женщин. А если вспомнить, что он делает для страны, да еще на собственные средства и в размерах, намного превышающих возможности государства, то остается лишь удивляться, что его кандидатура до сих пор не выдвинута на пост премьер-министра.

Бонд заметил, что и без того суровый взгляд шефа стал еще суровее. Он изо всех сил старался скрыть от своего более опытного собеседника собственное восхищение успехами Дракса.

– В конце концов, сэр, – продолжал Бонд рассудительно, – похоже, он и в самом деле оградил нашу страну от угрозы военного нападения на годы вперед. Вряд ли ему может быть сильно за сорок. Я отношусь к нему так же, как и большинство людей. Плюс еще эта загадка его личности. Меня нисколько не удивляет, что люди относятся к нему с сочувствием, несмотря на его миллионы. Хотя он и ведет жизнь, полную удовольствий, сам он, похоже, одинок.

М. сухо улыбнулся.

– Все, что ты рассказал, очень напоминает мне продолжение истории Дракса из «Экспресса». Сомнений нет, человек он выдающийся. Но я спрашивал тебя о фактах. Вряд ли мне известно больше, чем тебе. Может, даже и меньше. Газеты я читаю вполглаза, а досье на него нет, только в военном ведомстве, да и то не больно-то вразумительнее. В чем суть статьи в «Экспрессе»?

– Прошу прощения, сэр, – извинился Бонд, – факты, изложенные в ней, довольно скользкие. Дело вот в чем, – сосредотачиваясь, он снова бросил взгляд за окно, – в ходе арденнского контрнаступления зимой сорок четвертого немцы широко использовали отряды диверсантов и партизан, которые не без претензий именовались «Вервольфы» – оборотни. Асы камуфляжа и минирования, они наносили нам весьма ощутимый ущерб. Даже после того, как операция в Арденнах провалилась и мы форсировали Рейн, некоторые из них долго еще продолжали действовать. Считалось, что они не сложат оружия даже тогда, когда мы оккупируем всю Германию. Правда, как только запахло жареным, все они посдавались.

Среди самых удачных их акций был взрыв одного из наших тыловых штабов связи между американской и британской армиями. Это было смешанное подразделение союзников – американские сигнальщики, английские водители санитарных машин – и его пестрый состав постоянно менялся. «Вервольфам» удалось каким-то образом заминировать полевую столовую, и когда та взлетела на воздух, то унесла с собой и значительную часть лазарета. Погибших и раненых насчитывалось больше сотни. Разбирать тела было адски трудно. Одним из англичан оказался Дракс. Он лишился половины лица. Целый год длилась абсолютная амнезия, но и по прошествии года никто, в том числе и он сам, не знал, как его зовут. Оставалось еще двадцать пять неопознанных трупов, которых ни мы, ни американцы не смогли определить; либо не хватало частей тела, либо это были прикомандированные, либо без документов. Таким было это подразделение. Конечно, два командира, штабные документы велись кое-как, архив отсутствовал. Пока Дракс в течение года валялся по госпиталям, его проверяли по спискам пропавших без вести военного министерства. Когда наткнулись на бумаги некоего Хьюго Дракса, не имевшего родственников и до войны работавшего в ливерпульских доках, пациент стал проявлять признаки узнавания, в добавок фотоснимок и словесное описание вроде бы соответствовали тому, как выглядел пациент до взрыва. С того момента он начал выздоравливать. Потихоньку стал говорить о самых простых вещах, которые помнил, врачи были им очень довольны. Военное министерство разыскало человека, который служил вместе с этим самым Хьюго Драксом, и доставило в госпиталь, где он заявил, что убежден в том, что перед ним именно Дракс. На этом все и закончилось. Публикации в газетах иного Хьюго Дракса не выявили, и в конце сорок пятого он был выписан из госпиталя под этим именем с компенсацией и пожизненной пенсией.

– Тем не менее, он до сих пор в точности не знает, кто он, – вставил М. – Он член клуба «Блейдс». Мне приходилось играть с ним в карты и беседовать затем за ужином. Он утверждает, что испытывает подчас сильнейшее чувство «дежа-вю». Часто ездит в Ливерпуль, пытается вспомнить прошлое. Ну да ладно, что еще?

Бонд напряг память.

– После войны он исчез, – продолжают Бонд, – однако три года спустя в Сити отовсюду стали стекаться слухи о нем. Первыми о нем прослышали на рынке металла. Поступили сведения, что он монопольно овладел рынком весьма ценной руды, которая называется колумбит. Этот материал нужен всем. Он чрезвычайно стоек к воздействию высоких температур и поэтому незаменим при производстве реактивных двигателей. Мировые запасы колумбита очень скудны, в год его добывается всего несколько тысяч тонн, и то в основном в качестве побочного продукта на оловянных копях Нигерии. Вероятно, Дракс предвидел эру реактивных самолетов и поспешил прибрать к рукам рынок ключевого сырья. Чтобы начать дело, он добыл где-то около 10.000 фунтов стерлингов, поскольку, как сообщает «Экспресс», закупил в 1946 году три тонны колумбита, который идет примерно по три тысячи фунтов за гонцу. От одной американской самолетостроительной компании, которой срочно понадобился колумбит, он получил за эту партию что-то около 5.000 фунтов прибыли. После этого он стал скупать руду про запас – на шесть, девять, двенадцать месяцев вперед. Через три года он добился монополии. Всякий, кому нужен был колумбит, шел за ним в компанию «Дракс Метал». Все это время он не оставлял попыток захватить рынки и других товаров – шеллак, сизаль, перец, словом все, что сулило быстрый успех. Разумеется, он блефовал, но ему всегда хватало здравого смысла держать правую ногу на тормозе даже тогда, когда гонка казалась неуправляемой. И каждый раз, получив прибыль, он мгновенно вкладывал деньги снова. К примеру, он одним из первых стал скупать отработанную породу в Южной Африке. Теперь она вторично используется для добычи урана. И снова успех.