Текст книги "Отшельничество и сумасшествие. Жизнь как она есть. Мемуары"

Дни становились короче и холоднее. Вскоре, курам пришлось топить печку. Козлят ближе к весне дождались только от старшей козы. Младшие друг другу все повыбивали, что, опять же являлось следствием неумеренной кормежки и запредельных сил. Правда, две из них всё-таки доились плюс старшая. Козел, которого отсадили в другую стайку, вышиб в ней сначала двери, потом, когда дверь укрепили, стену. Произошло это, когда мы с братом ездили в город и маме пришлось воевать с ним одной. Когда мы вернулись, она была просто измучена потому, что рогатый идиот норовил то пробиться к козам, то сожрать кусты жимолости. Маму он один раз сбил с ног и пробежал над ней. В общем, до этого мы хотели оставить его на зиму, но теперь быстренько поменяли решение и к вечеру козла прирезали. Как говорится, сам дурак. Мяса нам хватило на месяц с лишним, всё-таки, козел был огромным, хотя козлятина – не такой уж хороший выбор. Хорошо, уже схолодало настолько, что можно было хранить ее не опасаясь порчи.

Итак, наступили холода. Снег сыпал почти постоянно и солнце не показывалось из-за туч. Мрак давил на душевное состояние, вгонял в тоску. Я приноровилась вечером читать со свечкой, но мама и брат, из-за плохого зрения, были лишены и этого. Приемник говорил исправно, но в связи со всеобщей цифровизацией, телевизионный канал на нем вешать перестал. Это было очень тяжело пережить. Постепенно мы нашли программы на «Радио Россия» и «Вести FM». Мама и брат ездили в город за пенсией и покупками, но мне уже гораздо меньше хотелось сдвигаться с места. Тоска набирала обороты. Был только один светлый момент – соседи завершили сезон и съехали в город. Как говорится, скатертью дорожка! В остальном было плохо. Уход за козами и печка для кур сильно уменьшали время отдыха. Нужно было пилить дрова и это занимало почти весь день. Дров шло очень много. По ночам приходилось бегать в сарай к курам, поддерживать тепло. Настала настоящая зима с морозами. Мы бродили, как сомнамбулы к курам каждые два часа, а утром нужно было работать по хозяйству.

Все чаще случались срывы. Я, вообще, все время была «на грани». За что? За что эта проклятая жизнь? Почему мы не бросим все и не уедем? Я не знаю… Жалели коз, кур, собак, кошек. Жалели дом, в котором со всеми вещами пришлось бы попрощаться потому, что воры и так ходили табунами вокруг огорода. В наглую подъезжая на машинах, доставали большие сумки и деловито шли к калитке, только на полпути разглядев, что в доме живут, из трубы идет дым, а за избой пилят дрова. Нужно было видеть их лица выражавшие недоумение и недовольство нашим присутствием. Они словно вопрошали: «Какого лешего вы тут забыли?» – заводили свои снегоходы и автомобили и нервно уезжали.

Холод в этом году дошел до 44', правда, стоял всего два дня, но бензопила, как водится, приказала долго жить. Дрова добывали клиньями и кувалдой плюс двуручная пила «Дружба-2». Кроме того, мы съездили в город и привезли ткань – бязь, ватин и ручную швейную машинку «Подольская» и изготовили себе одеяла. Бязь была шириной 1,6 метра, мы сложили отрезы пополам по длине на каждое одеяло, а в середину поместили тройной слой ватина, прошив все это от центра к краям. В отличие от коротких покупных, наши были длинные так, что вполне хватало закутаться с головой и подвернуть под ноги. Сразу купили и белой бязи на пододеяльники и простыни. Простыни получились без шва посередине, как для покойников, но в могилу никого из нас не уложили. К теплым одеялом у нас были шерстяные покрывала, которые накидывали сверху поперек, подвергнув в ногах под матрац, что уменьшало потерю тепла. А это – хороший сон, после которого, прогревшись, становилось легче жить. Дом мы обстроили полками над спинками диванов и вещи перестали лежать узлами. Появился даже некоторый уют. Стены за полками обшили ДВП, швы промазали шпаклевкой, потолок и стены снаружи тоже покрыли ДВП, которое покрасили в ярко-зеленой цвет. Окошки и досточки на углах были беленькие, а фронтон белый с зеленым, в полосочку. Домик приобрел вполне крымский вид. Дед-сосед по этому поводу перешвырял кучу тряпок, остальные, что жили ниже по дороге (где-то в полукилометре от нас) ездили позади нашего участка на машинах и чуть не врезались в деревья, разглядывая дом с задних углов в надежде, что там он окажется ободранным, в отличие от фасада, который мы, по их мнению, могли покрасить только из показушности. Увы, их надеждам сбыться было не суждено!

В доме стало теплее. Зимой – это главный критерий. Если тепло, значит, жизнь сносная! День уже неплохо удлинялся и мрачность настроения, совсем чуть-чуть, ослабевала, как всегда, когда кончалась зима.

В этом году вместо коньяка у нас было домашнее вино. С лета наготовили «рябиновки», «арониевки» и «викториевки». Вино было вкусное и крепкое, разгоняло хандру, но утром становилось гораздо хуже. Злость наваливалась такой горой, что хотелось просто повеситься, а еще хуже – поперевесить весь окружающий мир. Однажды я пошла с собаками в лес за осиной. От постоянных пожаров осинки с руку толщиной высыхали и ломались просто руками. Их можно было отыскать и упавшие, достаточно в нужном месте потоптаться в снегу и обязательно наткнешься на пару-тройку штук. Я привязывала их к собачьим ошейниками и наши псинки наперегонки притаскивали деревца домой. Но у Мары была привычка – пока я занималась поисками и обламыванием веток, она без конца скулила. Мое бешенство дошло до того уровня, что я махала на нее топором и орала, как дурная, чтоб она заткнулась. В итоге, заткнулась я, внезапно поняв, что окончательно сошла с ума! После этого ударилась в слезы, валяясь в снегу и причитая. Осины мы тогда все же притащили, но я до сих пор помню то свое состояние.

От физической работы, впрочем, злость сильно ослабевала и к ночи можно было потешить душу беспочвенными мечтами, от которых утреннее пробуждение было еще хуже. И так без конца! Персональный ад, который никогда не закончится.

Ночами мы спасались тем, что нагревали на печке кирпичи, те, что потяжелее и, завернув их в газеты и тряпки, клали под одеяло к ногам и к боку. Их хватало на половину ночи. Это при температуре за -40'. Когда стало потеплее кирпичи не так быстро остывали и можно было в тепле спать до утра. Еще мы обложили оставшимися кирпичами нашу печку и тепло от нее стало сохраняться в доме гораздо дольше, даже если проспали и дрова прогорели.

Глава третья. Год третий. Дно

Весна была быстрой. Кажется, только потянуло теплом, а уже появились проталины и вот, снега почти нет. К весне пришли в неплохом составе: мы трое, несколько потрепанные, но выстоявшие; две наши собаки; две кошки, прожившие зиму на крыше у трубы, где мы им сделали что-то вроде домика; 14 из изначально купленных 22 кур и пять коз – старшая, две помладше и один козленок (козлик). Козочка, к сожалению, погибла. Они родились у старшей козы 10 февраля. Был не самый сильный мороз, но достаточно холодно и мы забрали их в дом. Каждые два часа таскали их к матери на кормежку, при этом не забывая по соседству подкидывать печь курам и, в итоге, спустя сутки ходили в такую ёлочку, что, посовещавшись, решили оставить детей с родительницей – авось не пропадут! Потом выяснилось, что коза кормила козлика, а козочку к вымени не подпускала. Мы слишком поздно поняли, что с ней не так. Видели, что слабая, думали какая-то болезнь. Оказалось, просто с голоду померла. Козлик, правда, был сильный.

Стаявший снег принес новую заботу – нужно было обскребать траву вокруг участка. Наученные прошлым пожаром, мы довольно далеко выкосили прошлым летом от забора да и козам запасали сено, но оставшаяся отава все равно давала приличную пищу для огня. Мы бегали с граблями и тюками с сеном, а потом мчались на огород, готовить землю под посадки. Коз стали выводить на пастьбу, а кур выпускать во двор.

Зимой мы, в качестве профилактики простудных заболеваний пили сосновый настой. Делали его так: осенью собирали под деревьями старые сосновые шишки, с утра клали их по 3 штуки в алюминиевую «солдатскую» кружку, заливали водой и кипятили 30 минут, подливая горячую воду взамен выкипевшей, а потом настаивали в течение дня и пили по небольшому стаканчику каждый вечер перед сном. К слову сказать, посуда от этого настоя почти не отмывается так, что использовали одну и ту же, пряча на день в пакетик. А еще мы очень пристрастились к меду. Покупали по две литровые банки каждый месяц и благополучно приговаривали к следующему. Это было вкусно, полезно и имело, как выяснилось позже, еще один интересный побочный эффект. Ближе к весне мы стали замечать, что вино стало не то, чтобы невкусным, но его не хотелось пить. В конце концов, когда снег стаял, у нас оставалось около 15 трехлитровых банок горячительного. Посовещавшись, мы отнесли его в лес и благополучно вылили в ямку от вывернутого дерева. Нас немного удивляло нежелание его пить, но позже я нашла в книге-травнике, что один знахарь лечил алкоголика, заставляя употреблять мед и тот бросил пить. Видимо, это же произошло и с нами. С тех пор мы благополучно оставили сию вредную привычку и, периодически, где-то раз в три месяца, покупаем банку меда для, так сказать, поддержания «спортивной формы».

4 мая нас осчастливили приездом соседи, дружно вытаращившиеся на наш огород. Мы в это время выводили коз на пастбище. Животные наши за зиму уписали огромный зарод сена и были гладкими, как супоросные свиньи. Потом, после того, как перестали держать коз и кур, мы поняли свою ошибку – мы сами очень любим покушать и животных держали на таком рационе, что в них уже не лезло. В итоге, сила из них просто выпячивалась и они задуривали, бодались, скакали, ломали, что угодно, только не доились. А у тех, чьи козы ходили с выпирающими крестцами, было и молоко, и все молочные продукты и козлята. С курами была та же песня. Ни в коем случае нельзя кормить их досыта! Зажиреют, отяжелеют и ни яиц от кур, ни молока от коз. Единственное, чего нам досталось много – это навоз для огорода. Вот этого добра хватило еще на много лет!

В этом году мы начали заготовку дров прямо с весны, чтобы к тому моменту, когда снег станет непроходимым, у нас накопилась приличная куча. От бензиновых инструментов мы, постепенно, отказывались, предпочитая бензопиле нашу «тяни-толкайку», сиречь двуручную пилу и колун, а мотоблоку – лопату. Изобретения древние, зато безотказные и, в отличие от двигателей внутреннего сгорания, не требующие дорогого ремонта.

Дрова мы тоже стали добывать другие. Если раньше набрасывались на толстенные, только что упавшие березы, то теперь брали, в основном, ветки, вершины, а если видели толстые пни (они высокие здесь, до нескольких метров) проверяли, если рукой качается – можно брать. Пилиться будет легко да и перетаскивать бревнышки не трудно, а если крепкий, жесткий – пусть еще постоит, погниет. Многие считают такие дрова недостойными их внимания, предпочитая гладенькие, беленькие полешки, но уж больно тяжело они добываются. Кто «дружит» с бензопилами – оно, конечно, но таким, как мы дрова «второго сорта» – самое то!

Кроме того, нам не было нужды убивать живые деревья, а те, кто приезжал в лес за дровами, зачем-то усердно выбирали самые белые и ровные березы. Люди, всё-таки, сволочи! Ну, да ладно!

В этом году мы планировали построить подвал. Яму вырыли давно, позапрошлым летом ее еще расширили. Мы для этого дела применили древне-римские технологии. А, проще говоря, сделали деревенский журавль. Из пиленых бревнышек, что валялись вокруг огорода, оставшись от упавших берёз, сделали высокие (по грудь взрослому человеку) козлы. По низу им приделали основание из более толстых бревен. Поперек козел туда, куда, обычно, кладут бревна на распил, положили гладкое сухое сосновое бревешко диаметром приблизительно сантиметров 15. К нему перпендикулярно присоединили «стрелу» – жердь длинной метров 5, укрепив ее жесткостями (дощечками, прибитыми под 45' от крутящегося бревнышка к стреле), чтобы не водило из стороны в сторону. Толстый конец выступал назад метра на полтора. К нему привесили груз – две старые покрышки, внутрь которых поместили бетонный блок (20*20*40), к тонкому концу прикрепили цепь с крюком, на который цеплялось металлическое ведро. Когда «маханизьма», как мы ее прозвали, стояла, ведро находилось выше уровня ямы на 1,5 метра, когда натягивали вниз за цепь, оно опускалось до уровня груди стоящего в яме человека, чтобы было удобно снимать с крюка и тут же, чтобы не было холостого хода, вешать ведро с выдолбленным камнем.

Полное ведро не поднималось, примерно 2/3. Наверху от края ямы цепь была далековато, ее доставали кочергой. Камень высыпали в тачку и отвозили к куче. Получалось очень ловко. Камень выдалбливали кувалдой и старыми железнодорожными костылями, что всегда валялись на ЖД путях. В общем, вышло где-то 2 на 3 метра, чуть покороче. Теперь, собрав деньги с продажи ягоды, которой в этот раз было меньше – 65 ведер (но зато, благодаря меду, мы перестали покупать всякие глупости и денег набралось больше), мы отправились покупать брус для подвала. С покупкой тоже вышла история. Сначала нам попался продавец, предлагающий брус на треть дешевле, но с условием, что мы заплатим вперед, а он потом напилит нужное нам количество и позвонит. Причем возле офиса никаких признаков лесопилки не обнаруживалось. В общем, мы отговорились тем, что нам нужно все и сразу и ретировались.

У нескольких следующих лесопилки были, но они тоже требовали деньги вперед, а мы не были готовы отдать свои кровные невесть кому, невесть за что. Попытались собрать по разным складам по несколько штук, но так ничего и не вышло. Потом нашли продавца ближе к нашей остановке и у него приобрели 7,5 кубов. Брус был 10*10 и часть 10*15 длинной 6 метров. На нашу гору заходит не каждая машина, во всяком случае в непогоду, поэтому продавец созвонился с водителем «КАМАЗа «Батыр». Он нас и повез вместе с брусом. Доставив до места, сгрузил материалы у забора, мы с ним рассчитались и он уехал. Ближайшие два дня мы усердно перетаскивали брусья в ограду. Наконец, взялись за строительство.

Все это время душевное состояние не было таким уж мрачным. Мы занимались делом, что-то начало получаться, тяга к городской жизни несколько ослабла, но все-таки это нельзя было назвать спокойным существованием. Злость давила, но ее можно было хоть как-то уменьшить, интенсивно работая. Что касается неразделенных чувств, то любовь моя стала, пожалуй, трансформироваться в, сначала периодическую, а потом все усиливающаяся ненависть. Хотя, не так! Это была болезненная, собачья тяга к избивающему ее хозяину. Да, наверное, это было ближе всего. Любая поездка оборачивалась ожиданием встречи и последующим разочарованием. Хотя тот, кого я ожидала увидеть только выглядел, как прежде. Думаю, что характер и привычки были совсем иными, чем те, которые представляла я. Болезнь превратилась из острой в хроническую с которой, хоть и тяжело, но жить можно.

Очередное лето, тем временем, заканчивалось. Подвал мы продолжали строить и урожай в него сложить вряд ли удалось бы, поэтому опять взялись притаскивать овощи в тамбур и складывать в сарайчики. Козам накосили сена и утеплили стайку, хотя толку с них особого не было. Вскоре мы поехали искать им другого козла так, как родившийся от старшей козы козлик был с ней и ее дочкой в близком родстве и для вязки не годился. Хотя некоторые хозяева полагают, что козла можно держать в стаде, не меняя, до трех лет. Но мы с нашим не рискнули. Вырос он, кстати, в своего папашу, упрямый и дураковатый, но, хотя бы, не бодливый. Нового козла нашли на той же станции, где купили брус. Был он по виду породистый, зааненский – безрогий, высокий (холка мне по пояс), белобрысый, хотя почти без шерсти и тощий, но, как говорили в древности: "Покупай коня худого, а меч ржавым". Хозяин довез его нам до все того же пешеходного мостика, возле которого нас не захотел оставить в прошлую поездку за козами прошлый водитель. Этот оставил. Мы распрощались и повели Кирилла (так звали козла) в свою обитель. Животное было спокойное, только жадно ело по дороге все пыльные лопухи. Когда мы вышли к нашей горе и направились по лесной дороге, он начал просто застревать в траве и выглядел, как дорвавшийся до еды изголодавшийся пленник. Кроме того, он совершенно не мог долго идти – открывал рот и вываливал язык, как собака. Потом вовсе лег на дорогу. Ясное дело, в его старом доме козлика просто заморили! У него даже мышцы на задних ляжках просохли, а копыта и голова были огромными против тела. Кое-как, с уговорами мы дотащили его до дома. Он взялся объедать хмель у калитки и, когда ее открыли, просто не мог поверить, что мы, наконец, пришли, что выражалось в вытаращенных глазах и растопыренных ушах. Чтобы у него ничего не случилось с пищеварением, мы растворились в ведре с водой пачку «Регидрона», который дают людям при отравлении, напоили его и закрыли в сарайчике с двумя охапками сена. Он этому был настолько рад, что даже не блеял от одиночества, как обычно делают козы. Кстати, мы в то время опробовали новый способ пастьбы. Таскать коз на веревках было тяжело, долго и они в них без конца запутывались. Пасти, охраняя на пастбище – мы и так ничего не успевали, а тут еще один из команды выбывал каждый день на два часа. Поэтому сделали пугало из плаща и ведерка для майонеза вместо головы, на котором изобразили выразительные глаза. Козы вполне воспринимали это изобретение, как пастуха и далеко от него не уходили. Козел быстро к нам привык и стал набирать вес. Он просто обожал время пастьбы и никак не мог наесться травой. Шерсть у него стала густой и сам он как-то расправился и повеселел. В общем, что-что, а спасать от голодной смерти мы умели. Козы сперва его бодали потому, что он был слаб, но потом он их поставил на место. Но, вообще, козлик был очень мирный и добрый. К тому же, коз облагодетельствовал и мы взялись ждать новое поколение. Козам в стайке сделали отдельные клетки, чтобы будущее потомство не пострадало от взаимных тычков. Огородное время опять прошло. Из работ оставались дрова, строительство подвала и хозяйство, которое отнимало почти все время. Курам вновь нужно было топить печь, а коз доить и обихаживать.

Подвал строили рубленный. Сперва выставили стены, потом пол, потом потолок из двойного слоя брусьев с вентиляцией и горловиной. Над подвалом предполагалось построить помещение, но пока нам хватило материала только на цокольный этаж, пол и часть каркаса. Когда подвал засыпали землей, а это было уже следующим летом, он, по сути, остался хоть и не под открытым небом, но осадки протекали под пол и вниз. Это было плохо, но сделать мы ничего не могли потому, что денег на материалы не было.

А пока осень понемногу переходила в зиму. У меня, наконец, начал получаться ржаной хлеб. До этого пекла из пшеничной муки. Дрожжи использовала быстрые. Тесто заводила густое (чтобы ложка не тонула), в ведерке, без изысков – мука, соль, столовая ложка сахара, полпакета дрожжей перемешивала в теплой воде, ставила в теплое место и через 40 минут – час вываливала в сотейник, смазанный свиным нутряным жиром. Жир этот мы покупали по осени, килограммов 10—15 и я перетапливала его в дюралевой жаровне или кастрюле с толстым дном. Нарезала крупными кусками и ставила на печь на дополнительную железку толщиной мм 5. Жир потихоньку истаивал, я его сливала в пластмассовые ведерки от майонеза. Он не очень горячий и ведерки выдерживали. Зато хранился этот продукт и летом, и зимой просто в тамбуре и совершенно не портился. Кроме съедобных качеств у него были лечебные свойства. Он прекрасно помогал при повышенном давлении, достаточно было съесть хлеба намазанного жиром или просто ложку жира запить горячим чаем. Его можно было применять и наружно – растирать спину при радикулите и ноги при судорогах. А еще смазывать стертые обувью ступни, сверху прикрывая кусочком полиэтилена и одевая что-нибудь теплое. Жир и заживлял, и дезинфицировал, и смягчал подсыхающую кожу вокруг ранки, тем самым обезболивая. Кстати, его можно было использовать, как косметическое средство для борьбы с морщинками, а чтобы лицо не блестело, сверху смазывать кожу крахмалом, чуть разведенным с водой. Когда крахмал подсыхает, он становится самой полезной для кожи пудрой. Такая вот натуральная косметика! Так вот о черном хлебе. На эксперименты, чтобы получился настоящий хлеб с дырочками, ушло около года, в течении которого моим бедным родственникам пришлось съесть невероятное количество хлебного подобия – неподнявшиеся или осевшие непропеченные булки. Дело в том, что ржаная мука, в отличие от пшеничной не густеет в тесте, а наоборот. Дрожжи с такой мукой (если не добавлять пшеничную) почему-то не работали поэтому, постепенно научилась ставить тесто на закваске. В общем, у меня на кухне появилось специальное ведерко, все от того же майонеза, которое закрывалось тряпочкой (простой, хлопчатобумажной) сложенной в четыре слоя, а сверху пластиковой крышечкой – от мышей. Без тряпочки содержимое начинало плесневеть. В ведерко я наливала воду в остатки от прошлого теста, туда же, в течении дня, ссыпала крошки от разрезанного хлеба, как белого, так и черного. Если какие-то кусочки не очень размыкали, разминала их толкушкой для картошки. Затем добавляла треть столовой ложки соли и муку столько, чтобы тесто с трудом промешивалось ложкой, выкладывала на блюдо с мукой и наминала до тех пор, пока оно не начинало держать форму каравая. Каравай этот помещала в сотейник, смазанный жиром, закрывала крышкой и ставила в теплое место на ночь. К утру тесто поднималось, увеличиваясь раза в два, а то и три, сотейник перемещался на печку с подставленным железным листиком (чтобы уменьшить жар) и хлеб выпекался сначала с одной стороны, а как тесто потемнеет и «схватится» сверху, а снизу подрумянится, то с другой. Затем каравай нужно было остудить на деревянной дощечке. Хранился он в десятилитровом пластмассовом ведре с крышкой (опять же от мышей), завернутый в тряпицы, которые каждый день просушивались (и ведро тоже), чтобы не появлялся неприятный запах.

Хлеб был вкусный и полезный. Это и еще некоторые удачи несколько скрашивали беды, которых было не счесть. У печки отвалилась дверца. На новый агрегат у нас не было денег. Хорошо, что она еще лопнула по шву сверху, на той же стороне, где дверца держалась. За эту дыру получилось зацепить проволоку, а к дверце примотать другую, сделав этакий навесной шарнир. Провозились мы с этим довольно долго, подпирая пока дверцу кочергой, но потом она все-таки получилась и стала закрываться. Щель наверху закрыли железкой, загнутой в форме буквы «Т». Ножкой в отверстие, а шляпка закрывает. На этой же стороне, около стены, опираясь краешком на печку, постоянно стояло эмалированное ведро, в котором была горячая вода.

Все это время, вместе с укорачивающимся днем ухудшалось душевное самочувствие. По нему можно было рисовать график – лето проходило относительно спокойно, хотя злость и не исчезала никогда, а к зиме становилось хуже. Я продолжала увлекаться всякой мистикой. Заказывала книги по журнальным каталогам, изучала их. В общем, все опыты и ритуалы сводились к трем вещам – вернуть бывшего возлюбленного, отомстить обидевшим и добыть денег, чтобы улучшить свое существование. Кроме этого во мне поселился страх. Я боялась всего: к примеру, в весенне-летний сезон, я страшилась, что не успею что-то посеять; что посею, но оно не взойдет; взойдет, но не вырастет; вырастет, но не даст урожая; недостаточно даст или мы не сможем его сохранить. И так во всем! А больше всего я боялась чужих людей. От них не приходилось ждать добра. Соседи всегда хотели что-нибудь выманить или сказать какую-нибудь гадость, грибники лезли в огород отнюдь не за грибами и получили кодовое название «погребники», хотя вокруг стоял лес в котором грибов хоть… ну, дальше Вы знаете, дровосеки пытались спилить деревья прямо около дома. Все это порождало постоянное напряжение, душевное сопротивление и страх. После какого-нибудь события я часами и днями перебирала его по косточкам, боясь обнаружить свои промахи и умирая от страха и стыда. Не помогали никакие уговоры – я упорно продолжала рыться в воспоминаниях и сходить с ума от обжигающих раскаяний. Наверное, это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать.

К тому времени, как выпал снег, козы доиться перестали, к тому же выяснилось, что козлику удалось дать потомство только старшей козе. Младшие просачковали и теперь только исправно поглощали сено. Куры, в связи с коротким днем, если и неслись, то не в гнездо, а прямо с насеста и сами же сжирали утром все яйца, если я, топя ночью печку, не успевала «подношения» украсть. Так, что кроме работы и навоза наши животные ничего нам не приносили. Правда, во время весенней линьки я вычесала с коз два мешочка пуха из которого, перемешав с собачьим позже сшила пояс, коим мы лечились от радикулита, одевая на поясницу или на одно плечо, как пулеметную ленту. А из чистого собачьего пуха спряла и связала шаль, получившуюся очень пышной. Для этого изготовила из досок прялку. Четыре досочки коробом для сиденья, одна (боковая) выступала вверх до уровня макушки, когда сидишь на прялке. Короб укреплялся жесткостями по диагонали, а к выступающей доске был прибит гвоздик, загнутый вверх, куда цеплялся мешочек с клубком купленных хлопчатобумажных ниток из которого, по мере надобности они вытягивались. Кудель из пуха привязывала рядом веревочкой. Нитку завязывала за веретено, купленное на базаре у дедушки, за верх и раскручивала его, держа за нить. Когда скручивание доходило до кудели, подсовывала шерстинки, которые накручивались на нить. Сначала не получалось ничего. Пух лежал на нитке комками или вовсе сползал в одну охапку. Сколько слёз и нервов было убито на эту затею, сосчитать невозможно. Только через год проб и ошибок у меня стало что-то выходить. Итогом этих экспериментов была шаль, которую мама носит до сих пор. На большее меня, правда, не хватило.

Чтобы зимой было теплее, диваны подняли на подставленные чурбаки. Дверь обили утеплителем плюс на проем изнутри повесили старое одеяло. Так, что зима ожидалась не такой ужасной. Впрочем, наши ожидания с треском рухнули. Зима была не просто ужасной – она превзошла все, что было за прошлые два года. Мороз опустился до -42' и держался в течении 20 дней. Казалось, стены просто отсутствуют. У нас были электронные настольные часики показывавшие, кроме всего прочего, температуру. Они продемонстрировали цифру -9' и отрубились. Мы дрожали трое суток, а на четвертые сдвинули два дивана ближе к печке, сиденьями друг к другу, на спинки положили листы ДВП, оставшиеся от стройки, внутрь натащили горячих кирпичей, забрались рядочком и, наконец согревшись, смогли уснуть. Впрочем, долго разлеживаться не приходилось. Каждый час нужно было бегать к курам, подкидывать печку. После этого, придя обратно в избу пили горячую воду, чтобы немного отогреться. Козам загородили «теплушку» вместо разобранных клеток, но они били друг друга и, если одна заходила внутрь, то другие ночевали в стайке потому, что она выгоняла их, бодаясь.

Через пару дней мы немного расширили свою избушку в избушке, включив внутрь печь и получив возможность устанавливать «стол», чтобы можно было есть в тепле, иначе еда быстро остывала. Света теперь было мало даже днем потому, что окна остались за «теплушкой». За дровами ходили по метровому снегу, в мороз, который днем ослабевал до -35—37'. Одна курица упала ночью с насеста и замёрзла, несмотря на печь. Козы держались, видимо, на вредности. Собаки были умнее и поселились в одной конуре, которую мы забросали снегом так, что остался только узкий лаз наружу. Потом запропадала одна коза. Мы кормили их сеном, а потом приносили воду. Животные пили жадно, а, как выяснилось позже, нужно было ставить им не воду, а снег. Мы об этом услышали в передаче по радио про оленей. Вода в их организме застывает в морозы и убивает животное. К сожалению, мы успели угробить таким образом не только козу, но и Кирю, козла. Его было настолько жалко, что даже сейчас, спустя годы, этот ужас помнится. Мы не знали, что делать. Животные не стояли на ногах, кричали и слабели. К концу морозов у нас осталось три козы. Старшая сукозная и две помладше. Туши козла и козочки скормили собакам. Младшего козлика забили еще по осени от коего действия я чуть не получила инфаркт. В общем, после всех этих смертей мы стали всерьез задумываться о том, что животных нам лучше не держать. Толку от них не было никакого, одна работа да слезы. Спустя месяц старшая коза «скинула» и даже доиться не стала так, что решение завершить козоводство и птицеводство стало окончательным.

После того, как морозы кончились и мы разобрали нашу «теплушку», дело потихоньку пошло к весне. Подвал мы достроили и ждали, когда земля оттает, чтобы его засыпать. Ключи вокруг на зиму замерзали, поэтому нам приходилось довольствоваться талой водой из снега, что, впрочем, являлось облегчением, так как не нужно было ходить за тридевять земель.

Так пришел конец марта. Снег еще лежал, но уже не мешал ходить и я поехала на «птичий» рынок, искать покупателя на нашу живность. Собственно, мы их, можно сказать, не продавали, а отдавали почти даром (за 4 тысячи вместе с курами), лишь бы избавиться. В первый день мне не повезло – договорилась, вроде бы с женщиной, но на завтра она отказалась. К счастью, по соседству от нее торговала семья, муж сам подошел и мы, сговорившись о цене и дороге, поехали на его автомобильчике. Пробиться наверх, к нам, через снег и грязь, на колесах не получилось и мы пошли пешком. Покупателю дорога оказалась несколько в тягость, но мы все-таки добрались, хотя я сильно боялась, что он плюнет и повернет обратно. Осмотрев живность, он хотел было отказаться от кур под предлогом, что нести их не в чем. Но если бы куры остались, нам бы пришлось дальше топить им печь и варить кашу, на что уже не было никаких сил. А рубить их… это просто ужасно! Короче, кур мы посадили в два мешка, петуха в третий, коз привязали на веревки и отправились обратно. Под горку идти было веселее и до машины дошли без приключений. Брат и покупатель загрузили рогатых, потом пересадили кур в клетку, рассчитались, помахали ручкой и мы, окрыленные избавлением, убежали обратно в горы. Последующий месяц меня обуревал страх, что козы наши чем-нибудь не угодят новым хозяевам и их припрут обратно. Мне даже их блеяние мерещилось. Конечно, этого не случилось и наша молочно-яичная эпопея завершилась, хотя наши собаки очень сильно переживали это событие и Мара долго «ругалась» на меня (гавкала, как только я выходила из дома) видимо, за то, что, по ее мнению, коз надо было скормить ей, а не отдавать чужому мужику. Но постепенно я получила у нее прощение.