Текст книги "Аукцион"

Варлам и в Кварталах на местного походил с натяжкой, он заметил это очень рано, когда понял, что никто вокруг не хочет учиться. Варлам хотел, а другие нет. А у Варлама все чесалось; от зуда избавляло думанье. Книги, беседы после школы (Арсений так и называл их встречи – «беседами». Арсений про мир знал гораздо больше, чем казалось на первый взгляд), задачки, загадки – все помогало думать, и в голове меньше зудело. Варлам обожал это чувство облегчения, которое, впрочем, быстро сменялось голодом.

«Больно шустро твои мозги все переваривают», – сказал как-то Арсений, и Варлам обиженно насупился. В мозгах нет желудочно-кишечного тракта, мозг не умеет переваривать. Это нелогично. Тогда Варлам решил, что уже передумал Арсения. Ему было лет одиннадцать.

Для местных существовали вещи поважнее думанья, пускай и без этого не обходилось. В школе дети скорее тусовались на передержке, но учительница Татьяна об интересном рассказывала тоже: о традициях и правилах, о летописи старого Луки, о Королях и знаменитых бойцах, которые в Кварталах были главными звездами, и многие мечтали на них походить. Варлам мечтал, чтобы в библиотеке было больше книг.

Арсений водил Варлама в библиотеку по выходным, если папа отпускал (он всегда отпускал, только для виду задумчиво хмурил брови). Библиотека была в Кварталах одна: маленькое деревянное здание, брось спичку – полыхнет вместе с остатками литературного достояния. Арсений рассказывал, что книг, в общем-то, много, разве что художественных не хватает: сначала Власти Города аккуратно подрезали тиражи, вводили ограничения (по чайной ложке, чтобы не так заметно), потом художественных книг почти не осталось. В Кварталах с любыми книгами была напряженка, больше за ненадобностью, ведь при желании в Кварталах достать можно всё. Книги стоили дорого, и библиотеку легко грабануть, но и за ней присматривал Данте. Кроме библиотеки и ринга, Данте еще держал под крылом швейную лавку, которую, в свою очередь, держала швея Паучиха, законодательница местной моды. Такой вот странный наборчик, но у отщепенцев из Города свои причуды. Словом, библиотека стояла и не горела, за этим Арсений приглядывал сам, по поручению Данте, и Варлам, таскаясь с Арсением, успел влюбиться в книги. Папа в делах забывал про многое, но все-таки книги, со скромной надеж-дой, притаскивал отовсюду. Одну Данте передал лично, ту, про белого кита. В твердой обложке, с лоснящимися цветными рисунками, усталыми зачитанными страницами, но все равно безупречную, с пометкой на подвертке

в противостоянии. навсегда с тобой. твоя.

Точно из Города. Личная. Ее Варлам носил с собой; даже сейчас, по пути в Город, он запихнул книгу в холщовую сумку, которая болталась у него на плече. Вчера к ним домой приходил человек. У человека была записка для Варлама с пометкой «Лично в руки». Маму человек радостно встревожил, она села перед ним на корточки и стала перекладывать три пары тапочек, но человек не обращал на маму внимания, и она даже бросила в него одной, пушистой. Варлам бегло погладил маму по волосам. Н.Ч., хозяин Аукционного Дома, приглашал Варлама для личной беседы.

вам ведь нравятся беседы?

Приписка в конце была шутливой и жуткой. Варлам давно не видел такого стройного почерка, его собственный походил на хаотичное подрагивание мозга. Тик-тук-тук. Всю дорогу Варлам перебирал в уме варианты, но ему не хватало исходных данных. Недавно в университет Кварталов приезжала комиссия из Города. Н.Ч. там был, но его никто не видел. Зачем понадобилась комиссия – непонятно, этот загибающийся изо всех сил институт знаний давно пора было закрыть. Варлам окончил программу (единственную, общую) за год, на три быстрее своих немногочисленных сокурсников, еще и шагнул дальше, в одиночку выпускал научный университетский журнал на стареньком компьютере, мониторил статистики просмотров. Из постоянных – папа, Арсений, учительница Татьяна, еще человек десять текучки. Научные интересы Варлама в Кварталах не помещались, и он писал письма, виртуальные горы писем, в научный Прогрессивный Центр, в Аукционный Дом. Варлам не ждал ответов, лишь изредка внутренняя несправедливость придушивала до мерзкой пульсации в висках. И вот комиссия, человек с запиской, автомобиль, везущий Варлама по Городу. Варлам светился довольством: ему было что сказать. Решительно было.

попугаи жако самые разговорчивые, лучше других ус– ваивают человеческую речь. напопугайничал – получается, нажаковничал.

Автомобиль остановился у здания Аукционного Дома. Старая высотка с острой центральной башней и двумя пристройками-крыльями по бокам. От реки Аукционный Дом отгораживала небольшая площадь с клумбами и памятником в виде собирающего кристалла (хотя это Варлам выяснил позднее). Через реку на Аукционный Дом пялилось, считай глаза в глаза, здание, напоминавшее огромную коробчонку – ровную, гладкую, с муравейником окон и буквами ВЛАСТЬ на фасаде. Варлам поерзал в пиджаке (серый отцовский костюм велик в плечах, но короток в рукавах и штанинах) и вывалился на улицу, где смог наконец выпрямиться во всю долговязость своего роста. Вокруг Аукционного Дома дежурили люди в форме, с оружием, их лиц не было видно из-за закрытых шлемов. Сначала они долго проверяли документы Варлама, потом его обыскали и пропустили внутрь в сопровождении одного без лица. Никто не сказал ни слова, и Варлам тоже молчал, хотя у него всегда случались приступы болтливости, когда он нервничал. Тик-тук-тук.

Центральный холл с высоченными потолками и хрустальными люстрами, скульптуры и картины на стенах – из древних. Варлам узнал их по каталогу городского музея, который держала у себя на столе библиотекарь, она разрешала брать его по вторникам. Варлам пригляделся к поверхности пола: витиеватые узоры, матовая ровная поверхность без единого глянцевого отблеска.

– Мрамор. Решительно невозможно.

Варлама проводили в кабинет на первом этаже. Перед ним стояли широкий стол, кресло, в котором никто не сидел. Наверху в нише – большое зеркало. Варлам покачал головой и усмехнулся:

– Зеркало Гезелла. Толщина варьируется от четырех до десяти миллиметров. Изготавливается на основе титана. Кто бы сомневался.

– Всего пять в данном случае.

Варлам обернулся. Смуглая девушка в черном костюме прошла к пустующему креслу. В руках у нее были набитые до отказа папки.

– Мы не па’аноики.

– Я думал, в Городе давно отказались от бумажных носителей. Даже в Кварталах их почти не используют.

Девушка кивнула:

– Да, но любую систему можно взломать. А эти папки – вынести или сжечь, что сложнее. – Она откинулась в кресле и скучно посмотрела на Варлама.

– Логично. – Варлам разозлился: не обратить внимания на такую глупую очевидность.

– Меня зовут ’ада, я являюсь основным ’аспо’ядителем Аукциона и официальным п’едставителем Н. Ч. Пе’вый этап собеседований всегда п’овожу я, так что…

Варлам хихикнул. Тик-тук-тук.

– Я сказала что-то смешное?

– Вы букву «эр» потеряли. Это смешно.

Рада прикрыла ладонью лицо, и Варлам уже было удивился ее ранимости, но, когда она убрала руку, Варлам понял, что там по-прежнему только скука.

– О П’ог’есс, за что мне это! – Рада махнула рукой.

В комнату вошла женщина, она толкала перед собой заставленную чашками тележку. Женщина расставила на столе чашки, двумя руками с прихватками подняла увесистый чайник, но Рада одернула ее так поспешно, что женщина едва не выплеснула кипяток на себя.

– Ида, кофе. Я п’осила кофе. Те’петь не могу твой чай.

Ида забубнила под нос, но отставила чайник, сморщившись, вытащила с нижних ярусов тележки кофейник, конфетницу и потолкала тележку к выходу. Варлам сразу уловил терпкость кофе. Он нюхал его у Арсения, тот часто таскал санкционочку из Города, и Прогрессу известно, сколько кишок он выпускал за эти крохотные мешочки. Чашки дымились, а в хрустальной конфетнице (свет от лампы падал прямо на нее, и, если наклонить голову, можно было увидеть, как красиво преломляются электрические лучи) лежали кубики разных цветов, на вид мягкие, ягодные.

– Решительно невозможно. И хрусталь.

– А? Ага. – Рада нахмурилась, отпивая из дымящейся чашки. – Наш владелец долгое в’емя ищет человека для ’аботы в Банке Душ. Важной ’аботы. И посмот’ите на себя. – Рада открыла папку, бумажки скатились вниз, и она повозила их туда-сюда по столу. – Окончили униве’ситет Ква’талов не п’осто с отличием, а с каким-то невозможным от’ывом. Подобного там еще не случалось.

– Подобного и в Городе не случалось, – вставил Варлам.

– Почти. Мы наблюдали за вами какое-то в’емя. Н.Ч. считает, вы нам подходите.

– Подхожу для чего?

Рада улыбнулась впервые за все это время, а Варлам разозлился еще больше – еще одна очевидность.

это у медуз нет мозга, а у тебя есть.

– У нас уникальный п’оект, нужны уникальные люди. – Рада захлопнула папку и отодвинула ее от себя. – Сначала испытательный с’ок. Аукционный Дом оплатит пе’еезд, ваше соде’жание, семьи тоже. Семья-то есть?

– Вам лучше знать.

– Логично. – Рада прятала лицо в чашке, но Варлам кожей ощутил щекотку ее издевки. – Пе’евезти семью мы не можем. Но мате’иальная подде’жка га’анти’ована.

– Какие обязанности?

– Это обсу́дите с Н.Ч. лично. ’азве важно, что за обязанности, если у вас будет шанс уехать из этой ды’ы?

Варлам промолчал.

– Так вы согласны?

– А если я облажаюсь? – Варлам не сомневался в себе, он опасался, что, пойди что не так, даже возможности вернуться в Кварталы уже не будет.

Рада кивнула, словно подтверждая невысказанные опасения, но вслух сказала:

– Я уве’ена, сп’авитесь.

Новая очевидность от Варлама не ускользнула. В Аукционном Доме не давали вторых шансов.

Ворота северного поста закрылись, и Город выплюнул Варлама обратно. Всё. Склеилось. Столько лет Варлам копошился в Кварталах без возможности вырваться. Туда, где простор, где дышится свободней, где давящее уныние нереализованных амбиций перестанет сосать ему кровь, накручивать нервы на палец. Варлам чувствовал: кончилось бессмысленное существование, началась жизнь – настоящая.

У Дворца было почти пусто. На дворцовой площади ошиваться не принято, но в спальный район, где они жили, от северного поста можно было пройти только через нее. Рядом с резиденцией Короля, как и у Аукционного Дома, стояли люди с пушками. Разношерстные, разномастные головорезы из Свиты, увешанные цепями и кожаными куртками. В Кварталах не носили ни шлемы, ни бронежилеты, никакой защиты. Это показатель трусости. Люди не боялись умереть, но, безусловно, боялись прослыть ссыклом.

Членов Свиты называли «овчарками», и они носили собачьи клички, что для местных звучало почетно. Охрана Дворца к овчаркам не относилась, но тем не менее выглядела пугающе. Варлам заметил двух молодых людей, парня и девушку, а рядом с ними стояла женщина в халате.

Ее голос хрипел неестественно и надрывно:

– Пустите, пустите меня к Королю!

Юные охранники гоготали, а женщина пыжилась, злилась, размахивала руками. Тик-тук-тук. Варлам проглотил ком в горле, едва не подавившись слюной.

– Пустите! У меня есть заявление!

Чем больше над женщиной смеялись, тем громче она кричала.

Варлам похолодел. Мамин голос он узнал сразу, но стоял не двигаясь, боялся поверить, что это происходит взаправду и с ними. Он вспомнил, что с утра не запер дверь. Надел ботинки, положил в сумку книгу про кита, документы, переступил порог, закрыл дверь и не запер ее. Варлам делал это изо дня в день – вставлял ключ в замочную скважину, жирный и ржавый ключ, с усилием проворачивал его два раза по часовой стрелке. Сегодня поторопился, забыл. Затянутое небо Кварталов вдруг свалилось Варламу на голову. Тик-тук-тук.

– Мам, отойди, мам! – Варлам схватил мать за локоть, попытался ее оттащить.

Она выдернула руку, взглянула на него мельком, но ее рассеянный взгляд не зацепился за сына. Она его не узнала.

Такое случалось в плохие дни. Варлама это сильно расстраивало, и папа объяснил, что со временем маме становится все хуже, плохие дни постепенно растягиваются. Папу она всегда узнавала, но с ним она жила дольше, дольше была собой. Варлама мама знала урывками. Она была не виновата, но Варлама мутило от этого взгляда – сквозь.

– Варлам-Хер-Вам, ша! Уйми свою бешеную! Уйми мамашу.

Варлам обернулся. В суматохе он не сразу узнал его. Адриан был все такой же островатый и бледный, на теле прибавилось татуировок, они темными узорами ползли по рукам, терялись под одеждой и снова выглядывали на ключицах. Адриан зализывал волосы назад и еще больше щурил зеленые глаза, отчего походил на совсем бесноватого.

Варлам отвернулся, старательно делая вид, что все это не с ним и Адриана здесь нет. Только не Адриан!

– Мам, говорю же, пойдем!

– Заявление! Заявление для Короля!

Тик-тук-тук. Мама рванулась вперед, вцепилась заломленными от судороги руками в куртку Адриана. Тот грубо ее отшвырнул.

– Свали, сука! – Адриан все тянул рот в недоброй улыбке. Зубы у него, кстати, походили на звериные. К Адриану цеплялось все хищное – и внешний вид, и повадки.

Мама металась, чужой смех, который, как назло, не смолкал ни на минуту, лишь сильнее ее нервировал.

– Мы просто уйдем. Ма, твое заявление передадут. Я передам. – Все уговоры разбивались о мамино затуманенное сознание, она не слышала. Но он продолжал говорить четко и внятно, по привычке: тяжело, но нужно.

– Пацан, забери ее резче и уебывай, – сказала девушка.

– Саша, чё ты… – Адриан весело передернул плечами, он явно наслаждался нарастающей паникой.

Саша поморщилась, но вмешиваться не стала. Сколько Варлам знал Адриана, люди, его окружавшие, почему-то никогда его не одергивали.

От беспомощности хотелось кричать громче мамы. Тик-тук-тук. Вдруг дверь Дворца открылась и на крыльце показался мужчина в пальто. Варлам не узнал, скорее почувствовал – по прямой спине, деликатному наклону головы – Данте. Тот не обратил внимания на суету, но все охранники тут же напряглись и вытянулись как по команде. Данте закурил, пригладил бороду, потом посмотрел в их сторону. Они отвлеклись, они все так глупо отвлеклись. Мама, воспользовавшись затишьем, ломанулась вперед, оттолкнув Адриана плечом. Она побежала к ступеням, где стоял Данте.

– Заявление! Заявление для Короля!

Адриан среагировал первый. Он выхватил пистолет и выстрелил, мама упала и теперь не шевелилась. Выстрел – как короткая вспышка, но все равно еще долго стоял в ушах. Пыль же над телом улеглась быстро, ее было немного: мама почти не ела и стала совсем невесомой.

– Адриан, твою мать! – Саша треснула Адриана по спине и схватилась за голову. – Блядь, блядь, блядь… – бормотала она.

Несколько мгновений Варлам мешкал, переводя взгляд с тела на земле на Данте и обратно. Наконец сорвался и бросился к маме.

нет-нет-нет.

Он перевернул ее на спину. Мамино лицо казалось мирным. После смерти мышцы человека расслабляются, Варлам давно ее такой не видел. Очки свалились на землю, мир вокруг расплылся – то ли от дальнозоркости, то ли от едких слез. Рано или поздно она должна была умереть. Болезнь медленно сжирала маму изнутри, а на нужные лекарства у них не хватало денег, чего там – таких лекарств в Кварталах вообще не водилось, да и от одних таблеток толку мало. Те, что папа изредка приносил, не помогали. Варлам рано начал готовиться к маминой смерти, но это должно было случиться не так. По-другому.

– Мне жаль. – Это был Данте. Варлам ничего не ответил, покачал головой. Он крепко сжимал мамину руку. Зашаркали ботинки по земле, голос Данте зазвучал чуть отдаленно: – Адриан, какого хрена?

– У нас есть распоряжение…

– Какое, блядь, распоряжение?

– В случае угрозы… – Адриан отвечал не мешкая, но Данте заткнул его, предупреждающе подняв руку.

– Какая угроза? Ты ебнулся? – Данте поднял с земли сумку, вывалившуюся книгу. Провел ладонью по обложке, кит на ней побелел. – Сын главного рефери?

Тогда Варлам поднял голову и кивнул, неловко напяливая запыленные очки. Данте открыл книгу и долго смотрел на подвертку. Это был взгляд, который уносится сквозь объект, обращается куда-то в прошлое. Данте вздохнул и положил книгу обратно в сумку.

– Разберитесь тут. Как положено.

Данте вручил сумку Варлама старшему охраннику, подошел к Адриану и ткнул пальцем ему в грудь:

– А с тобой поговорим, когда я вернусь. Ты еще за это получишь.

Варлам ждал, что Адриан на него бросится. Адриан хмурился, поджимал губы, но не двигался. Он даже не смотрел в сторону тела. Варлам тоже не смотрел, хотя чувствовал кровь у себя на пальцах.

Это должно было произойти по-другому.

^{Уважаемый Н. Ч.,}

от гостей много вопросов. Чем ближе Аукцион, тем больше волнения. Каждый раз как первый. Особенно наседают Тобольские, хотя их можно понять – кому хочется хоронить вторую дочь подряд.

Как просили, подготовили памятку. Надеюсь, публика успокоится. Высылаю вариант на подпись.

Я переписала начисто, но, может, стоит повлиять на Варлама? Он задолбал со своими злобными комментариями. Уже ни в какие ворота.

Рада Рымская

^{Памятка для потенциальных реципиентов душ}

Уважаемые потенциальные и текущие реципиенты, гости Аукциона и Банка Душ. Настоящим документом напоминаем о некоторых стандартных свойствах душ. Информация представлена в формате ответов на часто задаваемые вопросы.

Воздействуют ли привязанности / травмы / воспоминания донора на реципиентов?

Действительно, душа донора оказывает некоторое воздействие на реципиента. Однако перед пересадкой с душой проводятся соответствующие лабораторные работы, в ходе которых негативное воздействие души на реципиента сводится к минимуму.

В первые дни после пересадки могут наблюдаться следующие побочные эффекты: проявление фобий (которые ранее не наблюдались у реципиента), чувство тоски, ощущение нехватки кого-то/чего-то (при этом реципиент не обязательно осознает объект тоски), ощущение дежавю или непроизвольные флешбэки (нечеткие, размытые) – подобное явление называется «призрак донора».

Как бороться с побочными эффектами?

Побочные эффекты возникают в 70 % случаев. Показатель высок, так как проводимые лабораторные работы носят щадящий характер. Процедура может повлиять на полезные качества души, поэтому Банк Душ допускает такой процент возникновения побочных эффектов.

Тем не менее побочные эффекты в большинстве случаев проходят сами по себе в течение 3–4 дней. Это связано с тем, что ведущая душа абсорбирует пересаженную, полностью подчиняя ее организму реципиента. По этой причине после проведения операции дополнительное наблюдение не требуется.

Бывают ли исключения?

Существует вероятность (около 30 %), что ведущая душа не сможет самостоятельно абсорбировать пересаженную. Если по истечении 3–4 дней побочные эффекты у реципиента не исчезают, Банк Душ проводит соответствующие исследования, назначается медикаментозное лечение, которое обычно занимает не более 5 дней (с учетом реабилитации).

Напоминаем, что вероятность подобного исхода невелика, поскольку перед пересадкой Банк Душ проводит ряд тщательных исследований на совместимость.

По каким причинам ведущая душа может не абсорбировать пересаженную самостоятельно?

Как правило, так происходит в случае, если ведущая душа реципиента слишком чувствительна или слишком слаба, чтобы абсорбировать донорскую душу. Также причиной может оказаться несовместимость, но преобладает первый вариант.

Бывают ли совсем непоправимые случаи?

Да, бывают. Подобные ситуации редки (около 6 %), их относят к категории аллергических реакций. Аллергические реакции делятся на обычные и стремительное поглощение. За всю историю душ последний вид аллергической реакции встречался меньше десятка раз, поэтому вероятность проявления стремительного поглощения менее 1 %.

По всем прочим интересующим вас вопросам обращайтесь в информационный отдел Банка Душ.

Варлам Кисловский,

глава Банка Душ

* 1 8 9 г.

Варлам уехал из Кварталов вскоре после смерти мамы и больше не возвращался. Как и распорядился Данте, с похоронами всё уладили. Пришло много людей: в основном с ринга, Арсений и учительница Татьяна тоже заглянули, еще несколько человек от Свиты, даже хмурая Саша – смотрела на гроб (настоящий, дубовый) чуть виновато. Небольшая площадка перед крематорием была завалена цветами – живыми. Папа не плакал, только повторял без конца:

– Отмучилась, моя милая. Вот и отмучилась.

Когда гроб понесли в печь, стали расходиться. Данте довез Варлама с папой домой, зашел ненадолго, попил чая под желтыми занавесками – тем утром папа впервые расправил их сам.

– Я не знаю, как и благодарить… – мялся папа, пододвигая по чуть-чуть тарелку с парой печенек, к которым Данте так и не притронулся.

– Брось, не первый год знакомы, – отмахивался Данте. Он был сильно старше папы, но его лицо, подкормленное душами, оставалось приятно молодым. Данте все время оглаживал бороду и курил. – На самых важных похоронах в своей жизни я мало пригодился. Хоть так…

Потом Данте ушел, оставив под тарелкой с печеньем увесистый конверт.

Варлам с папой практически не разговаривали, без мамы дома все непривычно стихло. Через пару дней за Варламом опять прислали машину, и на этот раз пропуск ему дали бессрочный. Варлам собрал вещи (одежду, почти все книги – обязательно про белого кита, – вторую пару очков) и уехал. В спешке он снова забыл запереть входную дверь, но больше это не имело значения. Папа писал ему отчаянно много. Варлам отправлял деньги, на день рождения – настоящий торт из трех видов шоколада с открыткой, свиную вырезку или целую индейку по другим праздникам, но никогда не звал папу в Город и не приезжал сам, хотя читал его письма, до сих пор полные нежности, на которую папа, как Варламу казалось, всю жизнь был не способен. Он рассказывал, что уже не работает на ринге, слишком устал, но ему хватает, что следит за Аукционным Домом и очень гордится сыном, все болтал о чепухе, но никогда не упоминал маму. Варлам тоже старался о ней не думать. Иногда он целился в ассистента и ждал – тишины, глухого безмолвия. Но раздавался выстрел, хлопал у Варлама в голове, и он проваливался, постоянно, безнадежно, на дворцовую площадь, и мама теперь не шевелилась. Этих хлопков в черепной коробке хватало, чтобы они, щелкая, напоминали:

это моя вина.

Варлам не говорил с папой, потому что пытался перечеркнуть себя старого. И если Город не забудет ему квартального происхождения, сам Варлам мог это сделать.

Несколько лет прошло, а в Кварталах ему все так же душно и мерзко. Из-за вони канализации и мусорной гнили Варлам прижимал к лицу платок. Он не смотрел в окно, чтобы не видеть, как время потопталось по улицам. Здание его школы наполовину обвалилось, но там все еще бегала куча детей, дома́ еще немного скукожились. Один Дворец стоял все такой же – вылизанный, ощетинившийся гаргульями. Варлам закрыл глаза, когда они проезжали дворцовую площадь. Он не мог поверить, что Адриан больше не бегает среди охраны, что он стал Королем. Адриан отныне распоряжался Кварталами – каждым торговцем мясом и наркотой, каждой проституткой и единственной акушерской семьей Докторов, каждой еще не сдохшей крысой. Оставалось только гадать, как засранец завалил предыдущего Короля: Буч держался молодцом еще с их школьных лет. Правда, Варлама заботило не это. Адриана в роли Короля, живя в Городе, можно пережить, Адриана с пересаженной душой – ни в коем случае. Варлама поколачивало от одной мысли.

Извлечение души из тела донора – тонкая работа. Уникальная операция, которая помогала реципиенту буквально переродиться. Люди не просто жили дольше, их внешность менялась очень медленно, и каждая новая операция «освежала» весь организм. Новая душа позволяла реципиенту пережить заново эмоции, с которыми не довелось столкнуться донору. Пересадка душ открывала море возможностей для реципиентов. По мнению Варлама, души́ заслуживал далеко не каждый, и в последнюю очередь – Адриан. Варлам решительно не собирался в этом участвовать.

Напрямую ослушаться распоряжения Н.Ч. он не мог. Н.Ч. покровительствовал Варламу, но его благосклонность основывалась исключительно на выгодном сотрудничестве. Н.Ч. делал ставки на преданность, на благодарность – за то, что вызволил из паршивой жизни, подарил возможность быть нормальным. Тик-тук-тук. Варлам сжал кулаки, и кожаные перчатки сдавленно заскрипели. У него в любую погоду мерзли руки. Носки Варлам тоже носил исключительно с начесом. Сегодня – ярко-голубые. У контракта с Н.Ч. не было срока действия, да и Варлам не представлял себя за пределами лаборатории, вдали от Умницы-616. Его планшет периодически пищал и загорался: ассистенты каждые пять минут докладывали о состоянии машины. Наблюдали за Умницей-616 удаленно, разумеется. Тик-тук-тук. Все в порядке. Варлам старался дышать ровно, но его то и дело передергивало. Он ерзал по сиденью, потягиваясь, но все тело сводило судорогой.

я физически не могу здесь находиться.

Н.Ч. было плевать на то, какие у Варлама и Адриана личные счеты, хотя он прекрасно знал, что случилось в день собеседования на дворцовой площади. Но раньше Королям Кварталов ду́ши не давали. Считалось, квартальным не положено. Тик-тук-тук. У Варлама сохло во рту. Он причмокивал губами, пытаясь собрать слюну. До Адриана много Королей было – и гораздо больше тех, кто действительно заслуживал. Вернее, хоть как-то заслуживал душу. А Адриан…

из всех дворняг – самая сутулая псина. решительно невозможно.

– Останови на секунду. К обочине, тут… – Варлам торопливо выскочил из машины.

Ухающее в груди сердце перебило все прочие звуки. Он жадно задышал: нехватка кислорода оказалась сильнее брезгливости. Досчитал до десяти. Тик-тук-тук. Стихло. Мама тоже считала вслух, иногда выкрикивала. Они всё сильнее походили друг на друга, и Варлам не знал, когда жизнь снова развалится на хорошие и плохие дни, теперь – для него самого.

Он выглядел странно в своем атласном канареечном костюме. Если в Городе его считали просто экстравагантным, то в Кварталах Варлам автоматически превращался в бельмо на глазу. У местных вкусы были своеобразные. Паучиха, на попечении у Данте неприлично разбогатевшая, давно тронулась умом, но все ее модные изыски – корсеты из крысиных косточек, шляпы-вуали, бесконечные берцы всех цветов и размеров – страшно радовали местных. А Варлам был с ног до головы городским, его выдавали вылизанная гладкость и дорогие ткани.

У пекарни со «Жгучим котиком» очереди: одна дула на дымящиеся миски, вторая распихивала по сумкам булки и батоны, – но Варламу нужна была другая дверь, та, что справа. Брякнул звоночек, запах машинного масла вернул Варлама в прошлое. В те редкие моменты, когда ему казалось, что хорошие люди есть, что жизнь в Кварталах тоже есть.

На столе беспорядок: запчасти от байков, пустые пачки «Раковки», отрубленные пальцы, ошметки бананов, банки консервов, крысиная отрава. Варлам демонстративно подтолкнул поля такой же, как костюм, канареечной шляпы вверх и прокашлялся. Арсений сидел за стойкой и мусолил купюры. Его борода стала длиннее и белее. Арсений постарел, но годы его не сгрызли. Лицо оставалось жестким – на вид и на ощупь. Он считал деньги, бубнил-бубнил, и Варлам по этому бубнежу понял: только голос и остался прежним, трогательным. Арсений мельком глянул на Варлама, и его перекосило: так в Кварталах встречали городских.

– Чё надо, гоблин?

– Я принес кое-что. – Варлам достал из портфеля несколько книг и положил их на стол между отрубленными пальцами и консервами.

Блестящие яркие обложки, ровные корешки, чистая бумага. Если открыть – повеет свежей типографской краской. Книги были красивыми. Городскими. Арсений переводил взгляд с Варлама на книги, и его лицо постепенно разглаживалось, оно не стало мягче, но трогательнее – чуть-чуть.

– Варламчик… – Арсений хрюкнул, пережевывая его имя. – Варла-а-а-амчик.

– Варлам, ох Прогресс, просто Варлам. – Варлам кончиками пальцев касался разбросанных на столе предметов, сдвигая их в симметричные кучки, перекладывая одно к другому. – Так меня зовут.

– Смекнул… – Арсений свалил в кучу брови, хмурясь. – Сколько лет, сколько лет…

– Не так много, как хотелось бы, – вставил Варлам нетерпеливо, он отвык от растянутой неторопливости местной речи.

– Как тебя занесло сюды?

– Появились срочные дела. – Варлам наконец справился с кучками, не хватало одного пальца, чтобы вышло поровну, и одна консервная банка лишняя. Варлам провел рукой по столешнице, помесил в пальцах пыль и скривился.

– Деловой.

– Безусловно. Решительно так и есть. – Его снисходительный тон нагнетал напряжение: оно отскочило от хлама на столе и заискрилось.

Варлам пытался разглядеть связывающие их с Арсением нити, но они истончились, их не было видно, и привычные когда-то «беседы» больше не клеились. Арсений потер обложки книг, ощупал похрустывающие корешки и отодвинул их на край стола.

– Уезжай-ка, Варламчик. Тебе здесь делать нечего. – Арсений ткнул рукой уже в Варлама, не указывая на что-то конкретное, а обводя его целиком. – Еще и в таком прикиде.

Точно. Он стал абсолютно лишним, но слышать это от Арсения все равно больновато.

– Так и сделаю, так и сделаю. А подарок примите. Я вам должен.

– Ничего ты не должен, но спасибо. Отнесу в библиотеку, кто-нибудь да порадуется.

– Славно-славно, решительно славно, а мне пора, души не ждут! – Варлам рассмеялся, Арсений даже не улыбнулся. Этот укол отозвался еще хуже: над шутками Варлама и смеялся только Арсений, причем не показательно, а вполне себе искренне – подрагивая бородой и жмурясь до морщинок вокруг глаз. Нити не просто истончились – скорее, исчезли.

– Гадко это. – Голос Арсения поймал Варлама на выходе из мастерской, но тут же оборвался, Варлам и от этих пауз успел отвыкнуть, у него на них совсем не было времени. Местные не торопились жить, несмотря на то что в Кварталах «на жизнь» времени как раз маловато, вот они, видимо, и смаковали каждую минуту. – То, чем вы там занимаетесь.

– Ах, это. – Варлам покачал головой. – Арсений, у вас там пальцы чьи-то валяются. Вы в курсе? Не валяются, впрочем. Аккуратная кучка справа. Во-о-он там.

Для Арсения, как для жителя Кварталов, смерть была разной, и та, что водилась в Аукционном Доме, его пугала и возмущала.

– Вы убиваете людей, – отчеканил Арсений чуть ли не по слогам. – Вы их убиваете.

– О, что вы. Конечно, нет. Решительно невозможно. – Варлам будто махал перед собой руками, щупая воздух. Пусто, нитей не было. Он отсалютовал Арсению шляпой: – Хорошего дня.

Скрипнула входная дверь. Арсений ничего не ответил.

Тик-тук-тук. Варлам злился, нестерпимо хотелось унять скребущуюся в груди несправедливость, и он решил пройтись пешком, преодолевая отвращение, потому что так он мог доказать:

я горожанин.

За Варламом автоматически выдвинулись два ударника, которых он вытребовал у Рады для охраны. В Кварталах горожан терпели постольку-поскольку, но Аукционный Дом местных пугал. Н.Ч. и его детище обрастали сплетнями, жуткими до потных ладоней. У ударников Варлама на груди были вышиты буквы А.Д., этого было достаточно, чтобы на Варлама косились издали. Люди в Кварталах не боялись самых отвратительных вещей, для них удивительные низости – часть привычного уклада, но Аукционный Дом, властный, непонятный, – его квартальным не переварить. Варлам их презирал просто так (как и многих в Городе), а еще потому, что неспособность осознать величие душ казалась ему смехотворной. Сам Варлам весь прикипел к Умнице-616, Душелокатору, безмик– робному уюту лабораторий, стойкому запаху хвои.