Текст книги "Кольцо для Афродиты. Часть 1. Пробуждение"

Глава 7

Утром я проснулась раньше, чем планировала, то есть не в семь утра, а около шести, и сама удивилась, с чего бы это. У меня было ощущение, что сегодня произойдет то, от чего моя жизнь резко поменяется. Предчувствие это не было радостным, а каким-то тревожным и странным. Никогда ничего подобного я не испытывала раньше и поэтому стала нервничать. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, села заниматься, не умываясь, даже зубы не почистила, но чувство непонятной тревоги не проходило. В голове то и дело звучало: «Ну начинается…» А что именно «начинается»? Ответа на этот вопрос мне никто не дал.

К восьми утра меня начало потрясывать, и заниматься я уже не могла вообще. Вышла в сад, хотела пробежаться по дорожкам и залюбовалась первым снегом, выпавшим ночью. Мягкой легкой снежной шубкой были покрыты деревья и кусты, пушистый снежок укрыл клумбы и даже ступеньки крыльца, а на крыльце сидел, и, наверное, тоже любовался снегом любимец деда Помидоркина рыжий кот Пашаня. Делать пробежку мне сразу же расхотелось, жаль было портить своими следами нетронутую прелесть первого снега. Я вернулась в дом, выпила свою обязательную чашечку кофе, заела ложкой конфитюра, съела бутерброд с сыром и пошла приводить себя в порядок и готовиться к посещению выставки.

После душа нанесла подаренные Ромкой духи, как положено, на все пульсовые точки тела, не удержалась и побрызгала чуточку на волосы. Духи были резкие и странные, но я обещала Ромке их попробовать, а обещанья надо выполнять. Они оказались, к тому же, нестойкими, потому что минут через 15 запах пропал, исчез совсем, как будто я духами и не пользовалась. Пролетел Ромка с парфюмером, это уж точно.

Одевалась я и наводила красоту тщательней обычного. Длинные волосы завила локонами, сделала легкий макияж на лицо, надела свое любимое платье из бархата цвета спелой вишни. Платье ниже колен, узкое, приталенное, с длинными рукавами и вырезом, приоткрывающим плечи, шло мне необыкновенно, даже несмотря на мои светлые волосы. Обычно вишневый цвет лучше смотрится на брюнетках, но мне он тоже подходил. Даже консервативной в одежде бабушке Оганян мое платье нравилось, и она подарила мне гранатовое колье на тоненькой серебряной цепочке и такие же серьги к этому платью. Драгоценностей у меня было очень много, но я всегда почему-то любила серебро больше, чем золото. Маленькие гранатовые цветочки и сердечки в обрамлении серебряных листочков и крошечных завитушек. К моему платью эти скромные украшения подходили идеально. В честь Илюшкиной выставки я даже надела новые туфли вишневого цвета с серебряными пряжками и высоченными каблуками и взяла такую же сумочку, накинула жакетик из светлой норки, а потом пошла на кухню, где раздавались голоса дедушек и бабушек; мои родители уже уехали по своим делам.

Я еще по лестнице спускалась, а обе бабушки уже ахали по поводу моей сказочной красоты. Оба деда тоже не отставали в похвалах, а потом все стали хвалить мои ДУХИ, нет, не хвалить даже, а удивляться, какой нежный аромат исходит от моей кожи, от моих волос, от моих рук: свежий, горьковатый и в то же время теплый и сладкий, как будто ветер с моря пролетел над садом. Незнакомый аромат, пробуждающий в памяти что-то, что вспомнить полностью не получалось. Это дед Помидоркин так высказался, а бабушка Ираида добавила, что у деда большой опыт в духах и ему можно верить, так как до женитьбы у него были подружки в каждом порту, и он много духов перенюхал, пока бабушкина «Кармен» дожидалась его дома. Я не выдержала и засмеялась. Дед укоризненно покачал головой, а бабушка фыркнула. Интересно… неужели бабушка до сих пор ревнует деда к прошлым приключениям? А дедуля каков? Ну прямо Казанова, надо подлизаться к нему и расспросить про его любовь в дальних странах. Расскажет или нет?

Садовник уже убрал снег с дорожки от крыльца до гаража, и я смогла пройти к машине, не замочив туфель. Добралась до города нормально, снега там было очень мало, зато машин у галереи было полно. Ромка стоял у входа при полном параде и выглядывал меня, а когда увидел, подошел, чтобы показать мне, куда лучше поставить мою машину, а потом подхватил меня под руку и повел в галерею. По дороге он дергал носом и принюхивался. Это было так смешно, что я не выдержала и начала хихикать, а потом спросила:

– Ну и что ты носом дергаешь, духи не нравятся? Я честно надушилась, как обещала.

– Знаешь, духи как бы и не духи, а твой собственный аромат, чем больше нюхаю, тем больше голову кружит, да и ты сама такая красивая, что смотрел бы на тебя и смотрел. Парфюмер был прав, такие духи действительно подходят только тебе. Я тебя сегодня познакомлю с одним моим приятелем, он твой портрет видел и впечатлился так, что прилетел на выставку из Парижа, – ты как, не возражаешь?

– Ну если уж ТАК впечатлился, то знакомь, – засмеялась я, – а какой портрет он видел? Ты ему эскизы показывал?

– Да тот, что на Илюхином сайте, «Спящая Афродита», – да ты что, не видела, что ли? Эжен этот портрет покупает у Ильи и все эскизы и наброски к нему тоже. Подожди, я сейчас твой полушубок пристрою и покажу тебе портрет.

Ромка унес мой жакет в кабинет хозяина, а ко мне подошла Мишка со своим женихом. Я поздравила их с помолвкой, жених мне понравился, солидный такой, лет эдак на 10 старше Мишки, импозантный рослый дядечка, слегка лысоват, правда, владелец известной страховой компании. На Мишку он смотрел с обожанием, и было на что посмотреть, если честно. Мишка у нас красавица, старше меня на год, дважды была замужем, а выглядит, как подросток. Перекрашивает свои волосы во все цвета радуги почти каждый месяц, и ничего волосам не делается; а как она одевается! Вот и сейчас на ней надеты черные кожаные шорты, черные сапожки ботфорты, короткая зеленая кружевная блузка свободного покроя на черный бюстгальтер, а на ярко-рыжих волосах, распущенных по плечам, красовалась черная беретка с брошкой в виде пчелки.

Пчелок этих у Мишки множество разных, она их коллекционирует, потому что себя тоже пчелой считает. Твердит, что трудится она «аки пчела», с цветка на цветок перелетая, чтобы нектар собрать. Мишкины глаза сегодня были зелеными, как весенняя травка. Позавчера Мишка еще была блондинкой, но вообще в натуральном виде Мишка шатенка с карими глазами. Косметики на лице почти нет, только пухлые губы накрашены яркой красной помадой, вот так, и самое главное, что в любом одеянии, с любой косметикой, с любого цвета волосами и глазами Мишка ну так хороша, слов нет. А в придачу, она еще и умница.

Мишка работает корреспондентом светской хроники, ну то есть в «отделе сплетен и пересудов», как она сама это называет. Мои бабушки очень любят читать Мишкины статьи, очерки и заметки «с поля действий». Мишка остроумная, наблюдательная, очень внимательная, умеет серьезно говорить о смешном и смешно о серьезном, и главное, она всегда основывает свои статьи на фактах. Мишка лучше всех в нашем регионе знает, кто из местных знаменитостей женился, кто развелся, у кого какая любовница или любовник, а также у кого от кого дети, где и что происходит, и что сколько стоит.

Однажды ее соперник на ниве светской хроники в желтеньком журнале так написал про нее в своей колонке «Против фактов не попрешь»: «Уж если сама Соловьиха шутит о странном любовном треугольнике в нашей родной администрации, то дело труба и для А, и для Б, и для В. Администрация Соловьихе верит и не потерпит такого скандала, так что веселым ребятишкам надо либо стреляться, либо увольняться». Мишка подписывает свои статейки «Графиня М», но однажды она принимала участие в телепрограмме, где ведущий легкомысленно свистнул, глядя на Мишкины брюки с разрезами по бокам почти до бедер. Мишка глянула на растущее пузцо ведущего и свистнула так в прямом эфире, что ведущий чуть ни выпал из кресла. Некоторые зрители тут же вспомнили ее давнее прозвище «Соловьиха». Эту выставку Мишка тоже осветит как положено. Уж она найдет, что сказать, несмотря на неоспоримый талант Ильи и его безукоризненную репутацию. Надеюсь, Мелка, прочитав статью, оставит Мишку в живых. Нет, Илью Мишка критиковать не будет, она фанатка его таланта, но по приглашенным на открытие пройдется, это уж точно.

Подошел Ромка, тоже познакомился с Мишкиным женихом, а потом увел меня смотреть мой портрет. Портретов было два. На одном я сидела в кресле и ела виноград, отщипывая от кисти по ягодке, и было понятно, что мне очень вкусно. А второй был даже не портрет. На картине был солнечный теплый день, и под деревом на мягкой траве, застланной легким покрывалом, спала девушка. Золотистые волосы разбросаны легким ветерком длинными вьющимися прядями по траве, нежное лицо, чуть заметный румянец, четкие дуги бровей, тень на щеках от пушистых ресниц, она улыбалась во сне: наверное, ей снилось что-то хорошее. Девушка была одета то ли в сарафан, то ли в хитон, а на маленьких узких ступнях сандалии с множеством тонких ремешков. Рядом на красивом подносе стояла чаша с фруктами и кубок из цветного стекла в серебре. Это была я, а может быть – и не я, я никогда не видела себя спящей. Девушка была не просто красива, она была прекрасна, а я, хоть и красива, но назвать себя прекрасной не смогу, совесть не позволяет. Зато я могу уверенно сказать, что Муромец очень талантлив, и талант его раскрывается все больше и больше с каждым годом, и не только я это понимаю. Девушка на картине казалась живой. К рамкам обеих картин были прикреплены карточки с надписью: «Продано».

После всех похвал художнику, торжественных речей, съемок интервью для телевидения, фотосъемок для газет и журналов и так далее, всех пригласили в другой зал на фуршет. Я есть и пить не хотела, а вот Ромка сказал, что ему просто необходимо закинуть в желудок несколько корзиночек с куриным салатом, и только он собрался пойти в другой зал на пару минут, как к нам подошел высокий, худощавый мужчина лет около тридцати пяти или немного старше. Смуглая кожа, черные волосы коротко пострижены, глаза очень темные, одет дорого и модно, на руке часы тысяч за пятьдесят евро, самое малое, на мизинце перстень-печатка, похож на иностранца.

– Женька, – весело сказал Ромка, – я уж думал, ты уехал, не попрощавшись со мной и не познакомившись с Дитой. Дита, познакомься, это мой старый приятель Эжен Дроздов, можно просто Женя. Он француз с русскими корнями и отлично говорит по-русски.

– Афродита, – представилась я и улыбнулась, – рада познакомиться с вами, Эжен.

Эжен взял мою руку, поднял к губам и поцеловал слишком долгим поцелуем. Его руки и губы были очень горячими, болезненно горячими, и мне стало не по себе, даже мурашки пошли по коже. Я осторожно высвободила руку и вцепилась в Ромкин локоть. Как назло, Ромка предложил нам поболтать, а он соберет себе тарелочку еды, пока она не исчезла со столов. И я осталась одна с этим странным Эженом. Внутренний голос прошептал мне, что я влипла, но во что влипла, не пояснил. Эжен смотрел на меня тяжело и жадно, на щеках у него появился темный румянец, он трудно дышал и ноздри его раздувались. Было что-то странное в его взгляде, что-то пугающее, что именно я не знала, но страх все равно начал подниматься в душе.

– Я так долго тебя искал, уже думал, что в этой жизни никогда с тобой не встречусь, – сказал он очень тихо и печально с легким акцентом, – но потом увидел твой портрет и чуть ни сошел с ума. Я прилетел, чтобы убедиться, что это ты. Это ты, конечно же, это ты. Твой аромат остался прежним, его нельзя забыть, и ты так же прекрасна в этом воплощении, как и во всех остальных. Ты меня помнишь? Помнишь, как я умолял тебя о смерти, а ты говорила мне о жизни. Но нет мне жизни, если ты не будешь моей. Не мучай меня больше, Афродита. Будь моей или убей меня, забери мою жизнь, я знаю, ты можешь, а мне она без тебя не нужна… Боги наказали меня за то, что я сделал смертной тебя, Великая, но я сделал это, потому что всегда любил и люблю только тебя одну, – и он снова взял мою руку и начал ее целовать, и поцелуи обжигали мне кожу и кололи, как иголками.

Боже мой, да он сумасшедший, – ну где же Ромка? Мне страшно, мне правда очень страшно, что же делать? Можно повернуться и уйти, но тогда он пойдет за мной. Можно позвать на помощь, но тогда сбегутся сюда операторы, фотографы, газетчики всех сортов и будет скандал, или же он меня или себя убьет у всех на глазах, и это будет уже катастрофой. Ну как в таких случаях поступают Богини? Что они делают в таких ситуациях, или же надо говорить что-то? «Да говори же ты, не молчи, как дура, только ласково, нежно…» – это снова внутренний голос подсказывает, интуиция заработала, наверное… скорей бы Ромка вернулся.

Я посмотрела на Эжена, освободила свою руку и погладила его по горячей щеке кончиками пальцев. Он вздрогнул, а я заговорила так нежно, как только смогла:

– Глупый, глупый мальчик, любовь Богини надо заслужить, а ты не умеешь ждать, тебе нужно научиться терпению, – сказала я и почему-то вдруг вытащила гранатовую сережку из мочки уха, – вот, возьми, пусть это будет всегда с тобой. Когда я пришлю тебе вторую, ты сможешь за мной приехать, и тогда твоя мечта исполнится. А сейчас уходи и забудь о своей любви, пока ни приедет мой посланец с известием. Сейчас нам еще нельзя быть вместе.

Эжен глянул на меня с восторгом и благодарностью, взял мою сережку и прижал к губам, его глаза наполнились слезами счастья и бесконечного обожания, он прошептал что-то на незнакомом мне языке, я не поняла, но улыбнулась и кивнула головой на всякий случай, и он поклонился мне и ушел… а я начала дрожать так, что застучали зубы.

Меня затошнило и голова закружилась, и я даже не заметила, как вернулся Ромка. В обморок я не свалилась, Роман жутко перепугался и держал меня очень крепко, а я умоляла его увезти меня отсюда и побыстрей. Я так за него цеплялась, боялась остаться одна даже на секунду, что даже за моим жакетом нам пришлось идти вместе. На выходе Ромка позвонил кому-то, чтобы забрали со стоянки его машину и поставили у подъезда его дома. Ключи оставил охраннику, а мы поехали в моей машине к нему домой. Если честно, я мало соображала, куда мы едем. Я была уже не здесь.

«Я бежала к реке, скорее, только бы успеть…Ты моя… моя… моя…моя… полюби меня… меня… меня… меня… Это не он, это эхо, я не боюсь, слышишь? Кольцо надо бросить в реку. Ну скорей же… Добежала, успела, теперь сорвать кольцо с пальца, размахнуться и бросить подальше… как больно… Бросила… успела… река всхлипнула и проглотила Кольцо, спутала бесчисленными потоками злые чары, опустила на дно, но я этого не видела. Я корчилась на берегу от боли, раздирающей мое тело и душу. Мне больно… не надо… мне больно… Я очнулась на закате. Моя одежда порвана, ноги поцарапаны… У меня поцарапаны ноги? Это же невозможно… ах, нет, теперь это возможно… я смертная… я не знаю, как быть смертной и что делать… где я?»

Глава 8

По дороге я рассказала Ромке про Эжена и про видение, и он раз двадцать сказал «невероятно» и «этого быть не может». Я все еще тряслась от пережитого страха, и дома Ромка усадил меня в кресло и закутал теплым пушистым пледом, а сам пошел наливать мне коньяк, а себе виски, и резать лимон. Он тоже еще никак не мог оправиться после моего рассказа. Еще бы… расскажи мне кто-нибудь такое, я бы его или ее к психиатру бы записала на прием. Коньяк и виски мы с Ромкой пили стопками, не имею понятия, почему. После третьей стопки я перестала трястись и даже смогла связно рассказать все заново и в деталях. В этот раз Ромка все понял, слава Богу, в третий раз я бы уже не смогла рассказывать. Потом он начал кому-то звонить, а я начала сначала дремать, а потом и вообще уснула глубоким сном.

Мне снились странные сны, ничего подобного раньше не снилось. Я видела теплое ласковое море, жаркое солнце, скалы, странные деревья и цветы, людей, которые подползали ко мне на коленях и целовали подол моей одежды. Вот только один просто смотрел на меня и молчал, а однажды он выхватил свой короткий меч, вонзил его себе в грудь и упал, обливаясь кровью. Я кинулась ему на помощь и призвала своих служанок и лекарей. Он просил меня дать ему умереть; шептал, что любовь страшна и жестока; что он не хочет любить, но не может не любить; и что любовь приносит ему только боль и ничего, кроме боли, потому что он знает, что Богиня не может любить смертного. А я, что делала я? Я лечила его тело и вселяла надежду в его душу и говорила, что когда-нибудь может произойти чудо, ведь любовь может делать чудеса… и он мне поверил. А потом я услышала звон далекого колокола и проснулась…

Я проснулась, и мне было очень хорошо, тепло, уютно, надежно и приятно лежать в огромной постели под легким пуховым одеялом. Ой, а где это я? Я тихонько приподняла голову и огляделась. Комната была незнакома, мебель и постель тоже, но зато мне был очень даже знаком здоровый детина, на голой груди которого я уютно устроилась, обнимая его за шею. Его же рука удобно лежала на той части моего тела пониже талии, которая у меня частенько мерзла в холодную погоду; но сейчас у меня ничего не мерзло, так как теплая ладонь эту часть тела грела, как печка. Ну, Афродита, ты меня удивила, как же это ты, родимая, забралась к Ромке в постель, с перепугу, что ли? Господи… мы же приехали, когда вроде бы темнеть начинало, а сейчас солнце светит, значит я с ним ночь провела, мои, наверное, все морги и больницы обзвонили. Мы же ни с кем не прощались, когда ушли, никто не знает, где я… ой, мамочки… что же делать…

Я хотела выползти из постели, но Ромка замычал во сне и крепко прижал меня к себе, а потом открыл глаза, подтянул меня повыше и начал целовать. Он был твердый и теплый, а местами даже горячий. Целовался он классно, мне понравилось, и я стала отвечать на его поцелуи. Раз мы уж зашли так далеко, ничего не случится, если зайдем и подальше… ну и зашли, конечно… с ума сойти…

Боже мой, а ведь на том берегу, ну где все произошло в первый раз, было совсем не так… мне не казалось, что я умираю и рождаюсь заново, и не хотелось плакать и смеяться одновременно. И тот, другой, не шептал мне задыхаясь о своей любви, тот, другой только пыхтел и носом шмыгал, как будто у него насморк. С Ромкой же все было не так, ну не так и все, а как было, не могу объяснить. С Ромкой у меня не текла, а бурлила кровь в венах и артериях, не стучало, а грохотало сердце в груди, и сладкая судорога рождалась в низу живота, и все тело отзывалось ей эхом, вот. И мне очень стыдно признаваться даже самой себе, что мне это все очень понравилось: и как он меня целует, и как прижимает к себе, и как дышит, ну и все остальное тоже, а сейчас лежит рядом и думает о чем-то…

– Котенок, – расслабленно произнес мой любовник, – не надо таращить свои красивые глазки, мне просто нравится называть тебя котенком, так вот, котенок, я надеюсь, что ты поняла, что я тебя люблю, даже очень, и давно, и не временно люблю, а навсегда, это проверено. Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, и чтобы у нас были дети, желательно штуки четыре, можно и больше, если захочешь. Между прочим, я так твоему отцу и сказал вчера, а потом пришлось повторять то же самое еще два раза: один раз дедушкам, второй раз бабушкам и маме твоей, потому что твой отец думал, что я пьян и неудачно шучу.

– Господи, Ромка, ты что… звонил моим? Когда? Зачем?

– Ну ясное дело, звонил вчера, после того, как ты в кресле уснула, чтобы они не волновались, сказал, что ты заснула и я не хочу тебя будить, поэтому ты останешься у меня. Потом сказал, что хочу на тебе жениться, потому что люблю. По-моему, твой отец был в шоке, даже не мог говорить, зато оба деда говорить могли, и один из них, уж точно бывший моряк, высказал мне по-английски все, что он обо мне думал. Интересно он обо мне думал! Английский язык у него богатый, и я все прекрасно понял, я же в Англии полжизни прожил, и он упорно называл меня Пашаня. Я ему ответил вежливо, что мнение его уважаю, но решения моего это не изменит, то есть ты остаешься на ночь у меня, я от тебя не отступлюсь, все равно на тебе женюсь, и ты нарожаешь ему правнуков, ну и что меня зовут Роман, а не Пашаня. Потом пришлось повторить все твоей маме и бабушкам. Одна из бабушек сказала, что Пашаней зовут кота, но не объяснила, при чем тут я. Бабушки и мама все поняли очень быстро, вообще в вопросах любви женщины соображают лучше и быстрее, чем мужчины. Твоя мама только спросила, все ли с тобой в порядке; а одна из бабушек намеревалась приехать, но вторая сказала ей: «Ираида, уймись».

– Ираида – это жена бывшего моряка с богатым английским.

– Я так и понял, солнышко.

– Ром, а как я в постели оказалась, я же в кресле уснула?

– Раз никого другого рядом не было, значит это я тебя перенес в постель, раздел и надел на тебя мою новую пижаму. В середине ночи ты почему-то пижаму с себя сбросила, а потом и белье тоже, и чесалась минут пять, не меньше, я даже испугался, подумал, что у тебя аллергия, и на всякий случай тоже разделся, чтобы у тебя нового приступа не вызвать, – Ромка фыркнул, закашлялся и уткнулся лицом в подушку.

– Ромка, ну хватит уже смеяться, это совсем не смешно. У меня действительно что-то вроде аллергии, и я сплю голышом с детства, а может, и с младенчества.

– Я не смеюсь, я радуюсь. Я тоже люблю спать голышом с детства, видишь, сколько у нас с тобой общего… Кстати, котенок, а ты почему молчишь насчет главного? Я тебе сказал, что люблю, хочу жениться на тебе и иметь с тобой детей, я это твоим дедушкам, бабушкам и родителям вчера тоже сказал, а ты не выдаешь никаких комментариев по этому поводу.

– Ромка, без обид, вчера ты был мой друг, сегодня стал моим любовником, завтра хочешь быть моим мужем, – а послезавтра кто ты мне будешь, а мне учиться хочется, понимаешь? Я вообще про замужество не думала еще. И потом я терпеть не могу эти пышные свадьбы и белые платья, все это театральное представление, которое потом часто заканчивается разводом, я уже на Мишку насмотрелась, – не торопи меня, Ром.

– Дитка, глупышка, я никогда с тобой не разведусь, я чувствую, что я только для тебя, а ты только для меня, и мы не сможем быть счастливы с другими, понимаешь? Учись на здоровье, сколько хочешь, и свадьба и платье все будет, как ты сама захочешь, но только будь со мной рядом, котенок, а сейчас иди ко мне, тебе же надо ко мне привыкать…

Ну в общем, я к нему привыкала почти до вечера и проголодалась ужасно. Пришлось выползти из кровати, пойти на кухню варить кофе и делать бутерброды. Ромка поплелся за мной, и мы с ним съели целое блюдо бутербродов с копченой колбасой, потом два тульских пряника, и честно поделили засохший зефир, найденный Ромкой за банкой с сахаром. Все это запили кофе с молоком, и все время хихикали. Нам почему-то было очень весело. У Ромки блестели глаза, длинные волосы были чуть влажными и завивались в смешные кудряшки, и вообще он был похож на большого наевшегося щенка, особенно когда тыкался лицом в мою грудь или живот, когда я пополняла наш запас бутербродов, а он сидел в кресле и пытался до меня дотянуться. Как выглядела я сама, не имею понятия, зеркала на кухне не было, но наверное, выглядела не очень плохо, потому что наевшийся Ромка подхватил меня на руки и понес снова в кровать, где я с удовольствием привыкала к нему еще примерно час или чуточку больше; а потом Ромка уснул, как будто его отключили, а меня распирала энергия и спать совершенно не хотелось. Я даже собой погордилась, надо же, вот я сама кнопка-кнопкой, а здоровенного мужика почти до комы довела.

Я вылезла из-под Ромкиной руки и направилась в ванную, где проверила содержимое всех шкафов и шкафчиков, нашла все необходимое, включая новую зубную щетку, и начала приводить себя в порядок, а потом с наслаждением постояла под душем. Душ у Ромки не простой, а с прибамбасами, и этих прибамбасов там полно, потому что на стене была встроена панель с кнопками и экраном. Пришлось экспериментировать, не душ, а прямо сказка. Можно регулировать все: температуру воды, режим потока, цветотерапию, звукотерапию, и так далее. Круто, ничего не скажешь. Я перепробовала все варианты и решила попросить отца, чтобы мне поставили такой же, а потом подумала, что спешить не надо, раз у Ромки уже все имеется, и вполне вероятно, что я буду проводить много времени в этой квартире, так как к Ромке мне надо привыкать основательно.

Потом я завернулась в один из Ромкиных халатов и решила проверить телефон и попить чаю, пока Ромка спит. Пропущенных звонков было 8, сообщений только 2. Звонили мне родители, дедушки и бабушки, а также Мишка и Мелка, сообщения были только от Мишки и от Мелки, слава богу. Мишка писала, что мои ей звонили, расспрашивали про Ромку. Она дала ему блестящую характеристику, посоветовала мне не задерживаться у Ромки еще на сутки, а вернуться домой и впустить к себе Ромку, когда мои улягутся спать. Надо думать, что Мишка сама так делала раньше, так как советы она дает исключительно из собственного опыта. Мелка писала, что звонила моя расстроенная мама в слезах и спрашивала, чего ждать от Ромки и нужно ли меня спасать от него, на что Мелка ответила, чтобы успокоить, что раз я УЖЕ у Ромки, то спасать меня поздно, а ждать надо свадьбу и внуков, потому что Ромка слово свое держит всегда. Ага, успокоила она ее как же… лишь бы они сюда ни приперлись, с них станется.

Надо же, совершеннолетняя девушка, которой почти 25, осталась ночевать у парня, который известил об этом событии семью, чтобы они не волновались, и что же? Они все равно паникуют, рвутся ее спасать из рук «соблазнителя», хотя сама девушка их об этом не просит и спасаться не желает, и соблазняться ей очень даже нравится.

– Они тебя просто очень любят и боятся, что я тебя у них отниму, – сказал Ромка заспанным голосом за моей спиной, и даже зевнул, – ничего, твои родные скоро поймут, что я им не соперник, и примут меня в члены семейства.

– Ой, я снова вслух думала?

– А то… Мне особенно понравилась часть, где девушка подтверждает, что ей нравится быть соблазненной и совсем не хочется спасаться от соблазнителя. Это большой шаг вперед в наших отношениях.

– Ромка, ты ненормальный.

– Конечно, какой нормальный мужчина захочет жениться на Богине Любви? Но, видишь ли, счастье мое, ты родилась, чтобы встретиться со мной, чтобы я тебя любил и оберегал, и сделал тебя счастливой. Все очень просто: ты Афродита, а я Роман Энгельгард. Я твой Ангел-Хранитель, так сказать. Нас сама судьба свела.

В голове у меня вдруг что-то полыхнуло, взорвалось, я закричала и услышала свой крик, а потом увидела старую женщину с седыми волосами и в черной свободной одежде, и себя увидела тоже, босую, с поцарапанными ногами, в покрытом пылью плаще из толстой синей ткани.

– Напрасно твоя мать надела то кольцо, дитя мое. Гефест сделал два кольца. Одно превращало Богиню в смертную женщину, но давало любовь. Другое отнимало божественную силу и ничего не давало взамен. Гера выбросила первое кольцо в море, а про второе кольцо она не знала. Это кольцо передали Дионисию, одному из поклонников Афродиты, и тот глупец, потерявший разум от любви, уговорил твою мать принять кольцо в подарок. Как только она примерила кольцо, она стала простой смертной. Теперь и тебе придется пройти через множество испытаний и множество разных жизней. О Богине Любви и Красоты Афродите еще будут складываться легенды и сказания, а вот у смертной Афродиты совсем другая судьба, но не бойся, я попробую тебе помочь, девочка. Тебе придется многому научиться. Не отчаивайся, дитя мое, ведь сущность Любви нельзя уничтожить. Твоя мать умерла, но Любовь осталась. Она теперь живет в каждой смертной женщине, значит, и в тебе тоже. Каждая женщина, которая пробуждает в мужчине любовь, становится немножко Богиней. Придет день, когда сила кольца растает в Реке Времени, и ты освободишься от злых чар, но до тех пор ты будешь хранить и оберегать Любовь, ты станешь Хранительницей Любви, дитя мое, ты и все женщины, рожденные женщинами твоего рода.

– Кто ты, добрая бабушка, богиня или смертная?

– Я всего лишь Мать Всех Матерей, дитя мое, да убережет тебя любовь твоих матерей во всех твоих рождениях, а сейчас мне пора, прощай, Афродита.

И она исчезла, а вокруг меня воздух начал подрагивать, меняться цветом, изображения двоились, распадались на части, появлялись новые и тоже исчезали, у меня кружилась голова, меня тошнило, было тяжело дышать, а потом я увидела что-то белое. Глаза сфокусировались, и я поняла, что это женщина в белом халате, наверное, врач или медсестра, или повар, хотя что она здесь делает? Рядом стоял Ромка… тоже в белом халате, но махровом, и лицо его было таким же белым, как и халат, а я лежала на диване, тоже белом, и почти все вокруг было белым. Странно…

– Котенок, ты меня больше так не пугай, пожалуйста, – испуганным голосом сказал Ромка и погладил меня по голове, а потом стал целовать мою руку.

– Молодожены, наверное? Я смотрю день давно на дворе, а вы в халатах, да и бельишко разбросано…, а то с молодыми такое бывает, переоценивают свои силы, поесть забывают и потом в обморок падают, – засмеялась врач или медсестра, или повар, а я глянула, куда она смотрела.

Через открытую дверь спальни было видно, что на высоком торшере висели мои трусики, с журнального столика свешивался бюстгальтер, а на полу валялись колготки рядом с Ромкиными синими трусами с мелкими красными розочками, стыдоба полная, тихий ужас, и только. Ромка пошептался с женщиной, рванулся в спальню, вернулся с денежкой и отдал ей. Та посмотрела на банкноту, подобрела взглядом и пошла к выходу, смешливо сказав мне на прощанье:

– Ты, молодуха, главное поесть не забывай и его корми тоже, и сок пейте или чай сладкий… в промежутках. Мяса побольше, ему белки нужны.

Ромка, стыдливо подхихикивая, закрыл за ней дверь, подошел ко мне, наклонился, взял мои руки и поцеловал обе, а потом высказался:

– Ты в обморок упала скорее всего от обезвоживания, мы ведь только кофе пили, а ты вон какая крошечная у меня, а я от тебя оторваться не мог. Давай, я тебе чай заварю с травами и с медом, домой я тебя отвозить не буду сегодня, нам надо обоим прилично выглядеть завтра, так что позвоню твоим, скажу, что сдаваться завтра вместе приедем.

– Ладно, – согласилась я, – давай чай, какой есть, но звонить буду я, иначе они подумают, что ты взял меня в заложники, и примчатся все вместе меня освобождать.

Мы попили чаю, Ромка по телефону заказал пиццу, ее быстро доставили, и он ее всю съел, потому что я пиццу такую не люблю. Я домашнюю, свежую люблю, а не замороженную и заново разогретую. Я себе куриный салатик соорудила, к которому Ромка тоже приложился. Нужно было звонить моим, а я трусила, как напроказивший ребенок, и тянула время. Дело кончилось тем, что Ромка сел со мной рядом, поцеловал, обнял крепко одной рукой, а второй подал мне мой телефон. Пришлось звонить. Я набрала номер… Господи, помоги мне грешной…