Текст книги "Голубая роза"

Но по виду брата, по его неторопливым, радостным репликам Айше тут же поняла, что он один и никуда не торопится.

– Привет, сестренка! Прекрасно выглядишь. Что у тебя стряслось? Обычно ты мою контору не жалуешь.

– Не волнуйся, ничего страшного. Сейчас все расскажу. Ты не очень занят?

– Да нет, – брат взглянул на часы. – Скоро придет новая секретарша. Точнее, претендентка. Но я с ней быстро поговорю, мне же никаких особых навыков от нее не требуется. Надоело самому дверь открывать и на звонки отвечать. Несолидно, правильно? – Мустафа улыбался сестре, которая усаживалась в кресло, предназначенное для клиентов, напротив его стола.

– Правильно, – серьезным голосом ответила Айше. – При такой вывеске, как у тебя, надо держать двух секретарей, шофера, официанта и, как в Японии, специальную девушку для улыбок входящим и уходящим клиентам.

– Смеешься, – без малейшей обиды констатировал брат. – Посмотрел бы я на тебя, если бы ты занималась частной практикой. Везде бы двухметровыми буквами понаписала «Лучшие в мире уроки английского и французского языка»! Ладно, рассказывай! Хотя я, кажется, догадываюсь, что у тебя стряслось, – он чуть насмешливо улыбнулся. – Я уже говорил с Октаем.

– Сегодня? – удивилась Айше. «Неужели Октай так забеспокоился, что сразу бросился к адвокату? Или понял, что я влипла в эту историю по уши?»

– Почему сегодня? – в свою очередь удивился Мустафа. – Дня три назад. Я, честно говоря, не ожидал, что ты прибежишь советоваться. Раньше, помнится, прекрасно обходилась без моих советов. Во всяком случае, я польщен!

Айше озадаченно уставилась на брата. Кажется, они говорят о совершенно разных вещах? Она не без труда заставила себя отвлечься от мыслей об убитой девушке и предстоящей встрече с полицейским. Дня три назад? Что там было, в той спокойной жизни? Октай советовался с адвокатом? С какой стати?

– Итак, тебя можно поздравить, – хорошо поставленный голос брата звучал торжественно и вмиг подсказал Айше нужное направление мыслей. Ах, вот он о чем! Могла бы и сразу догадаться! – Я искренне рад. За вас обоих. Не хочется говорить очевидные вещи, но я уверен, что на этот раз ты не совершаешь ошибки, – он слегка выделил «на этот раз». – Это во всех отношениях удачный брак. Потому что любовь любовью, но есть вещи не менее важные. Мой брак, как ты понимаешь, в этом смысле плохой пример…

– Ну что ты говоришь! – возмутилась Айше. – Не смей возводить напраслину! Твой брак – один из лучших поступков в твоей жизни. Как тебе не стыдно! Эмель – просто сокровище, а ты превратил ее из художницы в домохозяйку и еще смеешь говорить о ней всякие гадости!

– Какие гадости? – во взгляде брата было неподдельное недоумение. – Я только сказал, что мой брак с точки зрения карьеры, связей, денег был не слишком удачен. Только с этой точки зрения. А Октай для тебя, повторяю, во всех отношениях прекрасная партия. Составить тебе брачный контракт?

– Ты что, смеешься? Какой контракт? Не знаю, что тебе наговорил Октай, но очередного предложения он мне не делал, а я, между прочим, еще не решила, принимать ли его.

– Очередного? Ты хочешь сказать, что он его тебе уже делал?

– А что в этом удивительного? – ощетинилась Айше. «Кажется, вчера Сибел говорила то же самое, а я отвечала то же самое. Как они мне все надоели!» – Ты, по-видимому, считаешь, что разведенной женщине никто не будет делать предложения? Или я так плоха и недостойна?

– Не злись, пожалуйста. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Иначе ты не была бы доктором наук. Просто если ты ему уже отказывала, то его «очередное», как ты выражаешься, предложение доказывает, что он действительно тебя любит. Так что не переборщи. Не каждый мужчина будет повторять свои предложения по несколько раз. Я бы не смог, например. Тебе не кажется, что ты рискуешь его потерять, и исключительно из-за глупого упрямства?

– Не знаю, – Айше сама удивилась своему равнодушию к обсуждаемому предмету. – А ты что, теперь выступаешь его адвокатом и в личной жизни тоже?

– Можешь считать, что да. Хотя он не уполномочивал меня что-либо обсуждать с тобой. Только сказал, что ваш брак – дело практически решенное, что вы на днях поедете смотреть дачу, которую он собирается купить, что летом он планирует взять отпуск и вы поедете куда-нибудь на медовый месяц.

– Ничего себе, новости! Лучше бы он это сказал не тебе, а мне!

– А у тебя есть возражения? – Айше показалось, что брат непонятно почему встревожился. – Я надеюсь, ты не собираешься «очередной» раз ему отказывать? Давай поговорим серьезно. Ну, забудь на минутку все свои феминистские штучки и подумай: тебе тридцать, ты разведена, ты небогата. Да, с другой стороны, ты хорошо выглядишь и одеваешься, у тебя прекрасная работа и хорошие перспективы и заработки. Но не более того. Ты умна. Не знаю, куда это отнести: это плюс или минус? – Мустафа чуть улыбнулся, чтобы сестра не обижалась и могла ненадолго расслабиться. За время адвокатской практики он приучил себя постоянно пользоваться маленькими риторическими хитростями. – Ты не умеешь вести домашнее хозяйство, не любишь готовить, ты много времени проводишь на работе – думаешь, это может понравиться мужчине? Или ты всерьез хочешь жить одна, не иметь детей, спутника жизни в старости…

– Послушай, – перебила его Айше. – Я пришла посоветоваться совсем по другому поводу. Это во-первых. А во-вторых, ты, по-моему, чересчур озабочен тем, чтобы выдать меня замуж. Интересно, почему?

Айше загадала: если в ответе брата первая фраза будет со словом «ты» – значит, он хочет, чтобы она просто благополучно вышла замуж. А если со словом «Октай» – значит, ему хочется выдать ее именно за него. Она еще не придумала, что будет означать, если Мустафа скажет «вы с Октаем», когда он заговорил:

– Потому что лучше Октая ты никого не найдешь!

Айше попыталась прикинуть, как ей оценить сказанное братом по придуманной системе. Все-таки слово «Октай» опередило слово «ты»!

– О чем ты только думаешь? Ты, наверно, даже не представляешь себе, что такое «доктор Октай Гюльолу»! Конечно, ты выше материальных соображений, ты газет не читаешь…

– А при чем здесь газеты?

– А при том, моя дорогая возвышенная Айше, что если бы ты заглядывала в местные газеты, то видела бы и статьи о нем, и рекламу его методики лечения глазных болезней, и интервью с ним. И лучше представляла бы себе, с кем имеешь дело.

– Но он никогда не говорил, что о нем писали в газетах! Ни разу!

– Что, между прочим, тоже говорит в его пользу. Или ты и с этим не согласна?

– Да, то есть нет, то есть я не знаю… – Айше чувствовала, что мысли ее путаются, а вслед за ними становятся беспорядочными и несвязными слова, которые она произносит. Чего профессиональный филолог никогда не должен допускать. Поэтому она быстро сосредоточилась, приказала себе выкинуть из головы Октая, газеты, в которых о нем, оказывается, пишут, и тот факт, что он никогда об этом не упоминал.

«Я не хочу все это обсуждать! Точнее, хочу, но не знаю – с кем. Не с братом. Не с Сибел и не с Софией. Они все чувствуют и понимают не так, как я. Неужели к тридцати годам у меня нет никого, с кем я могла бы поговорить, ничего не скрывая и не притворяясь? Ну и дела!» – но Айше тут же приказала и этим мыслям если не уйти прочь, то хоть умолкнуть на время.

– Я пришла поговорить об убийстве, – решительно сказала она Мустафе, резко сменив тему.

– Да, кстати, что это у вас там за убийство? – Мустафа, казалось, не обратил внимания на перемену тона сестры: он привык, что его клиенты периодически не желают обсуждать некоторые вопросы и любят резко осадить адвоката, чтобы не лез слишком глубоко в их личную жизнь.

– А откуда ты знаешь про наше убийство? – удивленно спросила Айше.

– Утром заезжал муж твоей Сибел, а его вчера вечером полицейский допрашивал. Вернее, не допрашивал, а просто интересовался, не встречал ли Мехмет убитую.

– И что же он так перепугался, что сразу помчался к адвокату?

– Да нет, он совсем по другому делу приехал – насчет ипотеки и контракта. Заодно и про убийство рассказал.

– А ты знаешь, что ее убили в той самой квартире, которую они покупают?

– Знаю, – недовольно поморщился Мустафа. – Мне из-за этого уже из полиции звонили. У этого Мехмета хватило ума ляпнуть, что я недавно в этой квартире был. И теперь они заявятся за отпечатками пальцев. Кто его за язык тянул? И ведь вдобавок врет, что ничего полиции не говорил!

– Он и правда не говорил. Это я сказала.

– Ты? – Мустафа изумленно уставился на сестру. – Ну, знаешь ли… Ты с ума сошла? Ты хоть можешь объяснить, зачем ты это сделала?!

– А что в этом такого? Во-первых, не люблю врать, а во-вторых, когда я это сказала, то еще не знала, что убийство совершено именно там. И, кажется, даже вообще не знала про убийство. Нас же спрашивали, не встречали ли мы эту девушку – и все. А потом спросили, бывали ли мы в той квартире.

– Кто это «мы»?

– Я и Октай. И всех соседей так же опрашивали.

– Ну хорошо, а зачем было впутывать в эту историю меня? Тебя разве спрашивали: «Был ли ваш брат в этой квартире?»?

– Нет, конечно. Но я подумала, что… ну, в этом ведь нет ничего плохого. Если мы там были, то зачем это скрывать? Пусть возьмут отпечатки, если им это нужно. Может, убийцу быстрее найдут.

– Ты об этом и хотела со мной посоветоваться? – взгляд Мустафы смягчился: он подумал, что сестра, сделав глупость, запаниковала и решила его срочно предупредить о возможных звонках и визитах полицейских. – Только ты опоздала. Жаль, что ты мне по телефону не сказала, в чем дело. Я был бы морально готов, когда позвонили из полиции.

– Я решила, что это не телефонный разговор. И потом ведь у тебя кто-то был, ты же обычное телефонное шоу устраивал! – Айше не сказала ни слова неправды и похвалила себя за это. Решение пришло мгновенно: «Я не буду с ним советоваться. Зачем? Я же все уже решила. Я скажу всю правду этому полицейскому, даже если это не понравится брату, Сибел, Октаю. Не знаю, почему, но я уверена, что им – всем! – это не понравится. Зачем я вообще хотела советоваться с Мустафой? Чтобы он похвалил меня за принятое решение?»

– У меня была стажерка, и я вполне мог тебя выслушать. Если бы соизволила ясно и четко сообщить, в чем дело…

Год назад Мустафа начал использовать в своей конторе стажеров. Он, не скрывая самодовольства, рассказал Айше, что выпускникам университета становится все труднее устроиться на работу: никто не хочет брать молодежь без опыта и стажа. Поэтому студенты старших курсов юридических факультетов готовы бесплатно работать на любого, кто потом напишет им похвальную характеристику и подтвердит, что они год или два совмещали учебу со службой в какой-либо фирме. Лучше, конечно, приличной и не принадлежащей их собственному папочке.

Мустафа радостно рассказывал сестре, что теперь он спокойно может доверить всю несложную работу стажеру и нанять совсем дешевую секретаршу, которой останется лишь подавать чай и говорить «Алло» по телефону.

Но Айше не разделила его радости:

– И ты им совсем-совсем ничего не платишь? – спросила она тогда.

– Конечно. Я заранее составляю характеристику, пишу прекрасный отзыв о его работе, официально оформляю его как сотрудника фирмы, плачу выплаты в пенсионный фонд – и стажер счастлив.

– Но это же нечестно. Ты используешь их, наверняка загружаешь всякой черной работой, гоняешь в суд и архив… это нехорошо!

Эта дискуссия тогда так и завершилась, не начавшись всерьез. Мустафа втайне хотел, чтобы сестра гордилась им, одобряла его, и ему были неприятны и ее выпады по поводу его секретарш, и ее возмущение насчет новых стажеров. Подумаешь, борец за права человека!

Вот и сейчас она поморщилась при упоминании о стажерке. Того и гляди начнет упрекать его, что он эксплуатирует стажеров и морит голодом своих секретарш. И, кстати, новая секретарша скоро придет!

Подумав все это, господин адвокат спокойно закончил начатую фразу:

– …то я прекрасно мог бы обсудить с тобой все это по телефону. И тебе не пришлось бы тратить время на поездку сюда. У тебя во сколько лекция?

– В три. Я спокойно успеваю. Значит, к тебе тоже придет полицейский?

– Придет – по твоей милости. А мне только не хватало быть втянутым в такую историю!

– Но ведь тебе абсолютно ничего не грозит! А если бы мы скрыли, что были в той квартире, это потом могло бы обнаружиться, и было бы только хуже. А при посторонних по телефону ты бы не ответил честно на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Опасно ли лгать, давая показания об убийстве?

Мустафа рассмеялся.

– Ты выиграла, сестренка! Ловко ты меня подловила. Знаешь, что скажет тебе в ответ старый опытный адвокат? Лгать, говоря об убийстве, нельзя. Но старому опытному адвокату и его умной сестре можно кое о чем промолчать. Или забыть. Если убийство к ним лично отношения не имеет.

«Вот я и посоветовалась с адвокатом. Лгать – нельзя. А умолчать я могу о старушке Мерием, нервозности Софии, ожидавшей какую-то девушку, и о твоем, братец, нежелании давать показания. О Сибел умолчать не получится, потому что надо будет лгать. Все ясно. Впрочем, мне и так все было ясно, и до визита сюда».

Айше решительно встала.

– Я пойду. Скоро твоя новая жертва придет. Не хочу тебе мешать ее допрашивать и убеждать работать за гроши.

– Ну-ну, не такое уж я и чудовище. Да, подожди! – брат стал быстро перебирать бумаги, лежащие на его столе. Вытянул тоненькую папку с несколькими листами обычного формата, на которых Айше сквозь прозрачную пластиковую обложку мельком увидела напечатанный текст с пометками и исправлениями, сделанными разборчивым и ясным почерком брата. – Отдай, пожалуйста, это своей подружке. Я там все исправил, что нужно, пусть сама перепечатает. Скажи, что у меня секретарша завалена срочной работой или что компьютер не в порядке, ладно? Твоя Сибел все равно печатает лучше любой секретарши.

– Она все делает лучше всех. А что это за бумаги?

– Я же тебе говорил: это контракт с домовладельцем. Мехмет утром привез. И слава богу, что привез! Как можно было его подписывать в первоначальном варианте, ума не приложу. Ты только представь, что по этому контракту они выплатили бы аванс, не получив практически никаких гарантий…

И Мустафа, позабыв обо всех своих неприятностях, грозящих ему в связи с убийством какой-то неизвестной и неинтересной ему девицы, стал с увлечением объяснять сестре то, чем он действительно интересовался. Айше знала, что брат по-настоящему любит свою работу: все эти контракты, статьи законов, решения суда, и с удовольствием слушала его, не особенно, правда, вникая в детали. Почему на таких условиях нельзя отдавать задаток? Почему им могут не предоставить ипотечный кредит? При чем здесь инфляция и курс доллара и марки? Все это, несмотря на подробные объяснения специалиста, так и осталось для Айше непостижимой тайной за семью печатями.

– А зачем им вообще брать этот кредит? – зацепившись за более или менее понятную ей тему, спросила она, выждав паузу в речи брата. – Я думала, у них есть деньги на эту квартиру.

– Конечно, есть. Но было бы глупо покупать за наличные, если можно получить кредит. А Сибел обычно глупостей не делает. Она же математик: мы с ней давно просчитали все варианты с учетом инфляции. Ты все равно, как я вижу, ничего в этом не поймешь; скажу одно: так выгоднее. Твой Октай, кстати, во всем этом отлично разбирается, можешь его порасспрашивать на досуге.

– А ему-то зачем знать про все эти кредиты или как там их?..

– А ты думаешь, он так хорошо живет на доходы от медицинской практики? Наивная ты моя! Ты что, вообще не в курсе его операций с недвижимостью?

– Вроде в курсе. Я знаю, что у него есть дом, и он говорил про покупку этой дачи, и про аренду родительской квартиры…

– Вот и хорошо. Значит, ты о нем и его деятельности знаешь меньше всех. Видимо, он не хочет тебя соблазнять размерами своего состояния. Подумай об этом, это редко встречается.

– Подумаю, обязательно, – Айше не хотелось снова начинать этот бессмысленный разговор. Ясность в голове по поводу убийства и предстоящей встречи с полицейским затемнялась и омрачалась теперь новыми непонятными фактами: об Октае пишут в газетах? у него есть какая-то еще сфера деятельности? а она об этом ничего не знает?

Впрочем, и он не знает, что она пишет роман. Хорошо ли быть такими скрытными? Или они оба просто привыкли быть одиночками?

Она шагнула к двери.

– А папка?! – напомнил ей брат. – Скажи Сибел, если у нее будут вопросы, пусть звонит. Я сегодня в офисе до вечера.

Айше сложила тонкую папку вдвое и неохотно сунула ее в сумочку. Папка еле влезала и навела Айше на мысль, что надо бы приучить себя ходить с солидной, средних размеров сумкой, более подобающей ее положению. Но она так любила маленькие сумочки!

«Второй раз испытываю неудобство из-за глупости Сибел, – вдруг подумала она, – и всего за два дня. Как он сказал? «Обычно Сибел глупостей не делает»? Очень даже делает. Ежедневно».

Сумочка наконец закрылась, Айше вышла из офиса брата, а знаменитая склонность к предвидению, якобы присущая ей, как всем Рыбам, никак не проявилась и не подсказала ей ничего. Никакой внутренний голос не шептал ей: «Не бери эту папку, не трогай ее руками, выброси ее в урну!».

Айше не знала и не предчувствовала, что уносит в своей маленькой сумочке тоже маленькую, но важную улику.

Глава 11. Подозреваемые

Звонок телефона раздался вовремя: вокруг не было обычного столпотворения коллег, секретарша куда-то вышла, да и время на разговор у него было. Поэтому трубку он снимал без раздражения, которое нередко охватывало его, если на работе приходилось отвечать на телефонные звонки. Однако первая же фраза собеседника разогнала его благодушное настроение.

– Ты уже знаешь, что случилось с Аксу?!

– Знаю, – помедлив, ответил он. Зачем скрывать то, что все равно выяснится? – Я разговаривал с полицией. Это ужасно.

– Ужасно, – согласился собеседник. – И что ты сказал полиции?

– А что я, по-твоему, должен был сказать? Сделал вид, что в первый раз ее вижу и не знаю, кто она такая. Я надеялся, что ты… а кстати, ты-то откуда узнал?

– От той же полиции. Они же пока всех подряд опрашивают. А ты думал, до тебя одного докопались?

– Что значит «докопались»? – ему не понравился ироничный тон приятеля. – И я не понимаю, почему ты иронизируешь? Что особенного в том, что я скрыл от полиции, что знал ее? К убийству это отношения не имеет! Можно подумать, ты сам признался…

– Я не признался, но только потому, что был, как ты понимаешь, не один. А сейчас собираюсь сообщить полиции, кто она такая. Но наших дам, надеюсь, мы в это посвящать не будем?

– Конечно, нет, – он обрадовался, что общий язык найден. Почти найден. – А зачем тебе сообщать о ней полиции? Боишься, что они потом сами узнают о ваших отношениях?

– Во-первых, я не боюсь, а во-вторых, «отношения» – это сильно сказано. Я ее видел-то раза два, до того как вы с ней…

– Да что ты говоришь? – он вмиг почувствовал себя хозяином положения. – Может, не стоит играть в эти игры? Она мне ведь многое рассказала. Повторить?

– Не знаю, что такого она могла тебе рассказывать, и, честно говоря, знать не хочу. Я видел ее всего несколько раз, и в основном с тобой. Что она напридумывала, никому не интересно.

– Полиции может быть интересно. У тебя появится хороший мотив для убийства. Просто замечательный мотив!

– Это что, угроза? И по какому поводу? Я тебе звоню по-дружески предупредить, что намерен сообщить полиции ее имя и адрес. Не более того. Но и не менее. Убийство, по-моему, поважнее твоих любовных историй.

– И твоих, если на то пошло. Или скажешь, она не была твоей любовницей, до того, как стала моей?

– Скажу. А если ты будешь продолжать разговор в таком тоне, то полиция узнает и о ваших проблемах, а не только о том, кто она такая. И замечательный мотив, как ты выразился, будет отнюдь не у меня. Или она не хотела за тебя замуж? А может, ты всерьез собирался на ней жениться и будешь строить из себя безутешного возлюбленного?

– Я не желаю это обсуждать. Говорю тебе еще раз: наши отношения – это одно, а убийство – совсем другое. И те отношения давно в прошлом. Поэтому я считаю себя вправе ничего не сообщать полиции – чтобы не портить свою собственную личную жизнь.

– А вот я не считаю себя вправе скрывать, что знаю ее. И сообщу полиции правду. Но я собирался посоветоваться с тобой и спросить, умолчать ли о тебе и о вашем с Аксу романе или лучше ничего не утаивать. Кстати, ты узнал фото?

– Еще бы. Какого черта она его носила с собой?

– Откуда ты знаешь, что оно было у нее с собой?

– Не строй из себя сыщика. Это же ясно, иначе откуда бы оно взялось у полицейских, если они ни имени, ни адреса ее не знают?

– А с чего ты взял, что они говорят правду? Может, они все это прекрасно знают и проверяют нашу реакцию? Поэтому-то я и собираюсь как можно скорее заявить: мол, вчера я признаваться не хотел по понятным причинам, а сейчас все-все расскажу. Но границы этого «всего» мы должны определить вместе. Мне не хотелось бы тебя подводить.

– Эффектно. Красиво звучит. Благородный друг и добропорядочный гражданин! Не волнуйся, меня ты не подведешь! Поскольку я ее не убивал, несколько дней с ней не виделся, а ничего серьезного между нами давно нет. С осени примерно.

– Это тоже красиво звучит. Но не слишком убедительно. Тебе полицейский сказал, что она была беременна?

– Ну и что? Это может иметь отношение как ко мне, так и к тебе. И к кому угодно.

– Тебе лучше знать. Я-то был с ней едва знаком…

– Можешь не продолжать. Твоя позиция предельно ясна. Кстати, тебе показали целое фото?

– Нет, только кусочек с самой Аксу. А что?

– Просто интересно. Кто и зачем его отрезал? Я сначала испугался, что полиция – специально для меня. Я скажу, что впервые ее вижу, а они предъявят мне вторую часть. Но они, похоже, всей фотографии не видели.

– Может, она сама ее отрезала? Если, как ты утверждаешь, между вами все давно кончено, то она могла так выразить свое отношение ко всей этой истории. Отрезала – и вспоминать не хочет!

– Ну, ты, конечно, знаток женской психологии, но, по-моему, это чушь. В таких случаях фотографии вообще рвут на мелкие кусочки или не рвут, а мнут и выбрасывают в мусорное ведро. И зачем, скажи, пожалуйста, она таскала с собой свое собственное изображение? Обычно носят фото любимых, или детей, или еще кого-то, но свое? Да еще отрезанное? Странно это, разве нет?

Собеседник помедлил.

Ему это тоже сначала показалось странным. Но если предположить… да, тогда все встает на свои места. И тогда ни в коем случае нельзя делиться своими подозрениями и предположениями. Это может оказаться опасным. Ведь если его предположения верны, то приятель не случайно завел речь об этом фото. Проверяет. Интересно только, как он догадался взять с собой ножницы? Фотография была отрезана аккуратно и ровно, это он помнил. Одно непонятно: почему было нужно ее отрезать? Почему не уничтожить совсем?

В отрезанном виде фото не представляло опасности? И оставленная часть должна была навести полицию на какой-нибудь ложный след? Вряд ли.

– Да, пожалуй, это странно, – чтобы не молчать дольше, чем нужно, как можно равнодушнее ответил он. – А у тебя самого, кажется, тоже была такая же фотография? Или они обе были у Аксу?

– А ты точно помнишь, что делал два отпечатка? – вопросом на вопрос ответил приятель.

– Да, конечно. Я редко делаю два-три экземпляра фотографий: зачем они мне? И те две заказал специально для вас, – говоря это, он подумал, что, может быть, зря позвонил и затеял весь этот разговор. «Сейчас он спросит, остались ли у меня негативы. И что бы я ни сказал, он мне не поверит. Но если мои предположения верны… – он не мог даже мысленно сформулировать: если мой друг – убийца, – то что он сделает дальше? Станет искать у меня негативы? Но как? Попробуй найди что-нибудь у меня дома или на работе! Особенно то, чего нет!».

– А у тебя остались негативы? – от того, что он верно угадал логику собеседника, он не почувствовал ни малейшего удовольствия: надо что-то отвечать, чтобы у того не возникло никаких подозрений.

– Нет, я всегда выбрасываю негативы, и эти выбросил. Уже давно. Так что у тебя остался последний, неповторимый снимок. Спрячь подальше! – вот так: чтобы голос звучал весело, чтобы все фразы были на грани шутки и дружеской насмешки. – Или в полицию понесешь? Они тебе спасибо скажут.

– Лично я в полицию не собираюсь. Если ты им сообщишь ее имя и адрес, то этого будет вполне достаточно, чтобы они занялись нормальным расследованием, а не околачивались в доме и не приставали ко всем со своими расспросами. Так что ты, надо признать, прав: кинь им минимум информации и пусть от нас отстанут.

– Наконец-то я слышу разумную речь! Думаешь, я все это сто раз не просчитывал? Всегда лучше сказать часть правды, чем лгать или что-то скрывать. Глядишь, до другой части и не докопаются.

«Вот так и говорил бы с самого начала! А то начал: у меня с ней ничего никогда, убийство – дело серьезное! А ты сам чист как ангел! Так я и поверил. Ты боишься не меньше моего, просто привык строить из себя супермена. Узнать бы, врешь ли ты про негативы. И куда могла подеваться вторая фотография? Она же здесь лежала, на работе, вот в этом ящике… Кто ее мог взять? И когда?..».

– А что ты скажешь полиции о вашем знакомстве? Не боишься, что они не поверят твоей версии? Она же такая красотка – у каждого сразу возникнет мысль…

– Не возникнет. Или как возникнет, так и исчезнет.

– Откуда такая уверенность?

– Не скажу. Вокруг меня, как и вокруг тебя, всегда крутится немало девиц и молодых женщин. И они имеют привычку строить глазки всем подряд, на это и внимания обращать не стоит. И на то, красотки они или нет. Я буду говорить с тем же полицейским, который вчера обходил дом, и он мне поверит, я знаю.

– Дай бог. Попробуй заодно вытянуть из него какую-нибудь информацию. Как бы то ни было, я хотел бы знать, что произошло с Аксу. Кто и почему мог ее убить? Ума не приложу.

– Я тоже. Я позвоню, если что-нибудь узнаю. Пока.

– До свидания, – вежливое слово далось не без труда.

Он нажал сигнал отбоя и несколько секунд в каком-то оцепенении смотрел на экран мобильного телефона. Цифры, высвечивающиеся на нем, были ему хорошо известны: сколько раз он набирал номер своего приятеля – и по делу, и просто так.

Если бы на этот номер по какой-нибудь невероятной случайности мог посмотреть Кемаль, он бы сразу узнал его: именно этот ряд цифр был записан на маленьком листочке из блокнота убитой девушки. Только последняя цифра «5» высвечивалась так же четко и ясно, как остальные.

И Кемаль уже знал, кому этот номер, записанный в полицейский компьютер среди десяти других, принадлежит.