Текст книги "Секретики, Чёртова башня и другие рассказы"

Глава третья
Отец

– Дядя Петя, а дядя Петь! Скажи вот, когда я вырасту, ты отдашь Янку за меня замуж? – голос Алёшки Балабушко доносился со двора через приоткрытое окно в зале. Отец поправлял кабель уличной антенны и, услышав возгласы юного Ромео, спросил:

– А ты принц, Балабушко?

– Нет, – ответил Лёшка.

– Коня белого можешь купить? – продолжал шуточный допрос папа.

– Не-а…

– Так чего же свататься пришёл? – удивился он.

– А зачем мне лошадь? – не унимался мальчишка.

Отец на минутку задумался и произнёс:

– И в самом деле, зачем? Ведь ты мою Янку на год моложе и на целую голову ниже… Зачем тебе это? Подрастёшь, приходи… Но, по большому секрету тебе скажу, девчонки, все как одна, о принцах мечтают. Хорошо бы было, чтобы ещё и на белом коне, – закончил шутить отец и закрыл створку.

Алёшка тоненьким прутиком чиркал что-то на асфальте под нашим окном. Вероятно, он пытался написать печатными буквами моё короткое имя.

Отец заглянул в мою комнату и, увидев, что я уткнулась лицом в подушку и заткнула уши, понял, что во двор сегодня я не выйду, переживая за то, что кто-то всё же мог услышать это признание и будет теперь дразнить: «Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Он подошёл, присел на краешек кровати и спросил:

– Ачто, дочурка, пойдём на Озеро?

– Ура-а-а! – закричала я, моментально забыв о своём недавнем «позоре»…

Если обогнуть Полынное поле, пройти через лесополосу, то как раз и окажешься на берегу огромного озера. Скорее всего, оно не являлось настоящим природным водоёмом и, вероятно, это был какой-нибудь бывший карьер… Но только было оно необычайно чистое и очень глубокое. Названия ему никакого не придумали и говорили просто – Озеро. Однако писали о нём всегда с большой буквы. В этом нашем Озере водилась довольно крупная рыба, даже несколько видов. А вот купаться детям в нём не разрешали из-за его приличной глубины: сразу, почти у самого берега… На Озере плавали резиновые надувные лодки с рыбаками. А те рыбаки, у которых не имелось лодки, сидели вдоль берега.

Для нас отцом поход на рыбалку был настоящим отдыхом, но если ещё и поймаем рыбу, то просто большим днём, когда можно было похвастаться:

– Мы во-о-о-т такую рыбищу поймали!

Кроме червей на рыбалку отец брал обед. Это кефир для него и снежок мне, булку белого хлеба и несколько толсто нарезанных кусков докторской колбасы. В сумке также оказывались, на всякий случай, прихваченные журнал «Крокодил» и газеты «Труд», и «Советская Россия»… Отец говорил, что если клевать не будет, то хоть прессу на свежем воздухе можно будет просмотреть.

Когда поплавок надолго замирал, я, потеряв к нему интерес, брала журнал и рассматривала шаржи Кукрыниксов[5]5
  Кукрыниксы – творческий коллектив советских художников-графиков и живописцев, в который входили действительные члены АХ СССР, народные художники СССР, Герои Социалистического Труда Михаил Куприянов (1903–1991), Порфирий Крылов (1902–1990) и Николай Соколов (1903–2000).


[Закрыть] или пыталась сначала прочесть, а потом понять анекдоты, напечатанные в том журнале… Потом наоборот, отец читал, а я во все глаза следила за удочкой. Домой мы приходили под вечер, уставшие, но страшно довольные. Поэтому, когда отец брал меня с собой, я всегда радовалась и с нетерпением ждала следующей такой рыбалки.

В тот день мы вернулись без улова, зато никто из детей нашего дома не смог пристать ко мне со своими дразнилками. Юркнув в свой подъезд, я быстренько поднялась на третий этаж. Когда наши сумки были разобраны, руки вымыты, отец предложил мне помочь ему в одном очень ответственном деле.

– Что за дело, папуль? – спросила я, сгорая от любопытства.

– Сегодня у нас с тобой очень важный день. Будем, наконец, завершать этажерку, – сказал отец и прихватил купленные заранее ручки и шарниры для её нижней тумбочки.

Детали были в смазке и завёрнуты в вощёную бумагу. Отец дал мне старую тряпку и сказал, что мне нужно очистить все эти грязные штуковины, пока он будет занят чем-нибудь другим.

Отец мастерил в нашем подвале, в маленьком закутке, который запирался на большой висячий замок. Я обожала бывать там вместе с ним и вдыхать запах свежеоструганных, слегка влажноватых досок. Мне нравилось играть с кудрявыми стружками, которые выходили из-под рубанка и закручивались как локоны у Буратино! У отца в мастерской стоял длинный верстак и небольшой стол. Висели полочки, на которых помещались баночки со столярным клеем, бутылки с лаками и краской. В жестяной высокой банке щетинками вверх торчали различные кисти и кисточки. Это и была вотчина отца, его столярная мастерская. Иногда отец подшучивал надо мной и говорил, что нам с Володькой надо было наоборот родиться – мне мальчишкой, ему девочкой…

Мой старший брат совсем не интересовался папиными рубанками и удочками. Гонял весь день на велосипеде или надоедал матери с просьбой научить его свистеть, как она. Мама, и правда, лучше всех во дворе умела насвистывать любые мелодии, даже те, которые слышала всего один раз, да и то очень давно.

Осмотрев этажерку придирчивым взглядом, отец, кажется, остался доволен…

– Ну-ка, дочка, где там шарниры? Сейчас дверцы навешивать будем! Будет к моему дню рождения для всех подарок! Мы с мамой поставим свои книги на две верхние полочки, а вы с Володькой – на нижние, – сказал отец, заканчивая работу.

Этажерка вышла замечательная, с балясинами и перегородками и солидной тумбой внизу.

– А что же будет в тумбочке лежать, а, пап? – спросила я.

– Там? Романы из журнала «Иностранная литература» переплетем, вот там им самое место, – ответил отец.

– Пойду, позову Петра Корноухова… Как думаешь, дочь, вдвоём мы поднимем её? – спросил отец, выходя из мастерской.

– Думаю, да, – крикнула я ему в след…

А сама в уме стала прикидывать – какую же именно полочку мне лучше занять, пока Володька не вернётся со двора, чтобы досталось ему то, что останется. Как говорил отец, это и есть «закон джунглей», о котором я слышала, но не имела чёткого представления, как это применительно к нашей жизни будет… Ведь джунглей-то у нас нет… Откуда тогда закон взялся?

Вот! Всё стоит на своих местах: мамины любимые книги, «Гаргантюа и Пантагрюэль» и «Собор Парижской Богоматери», отцовские военные романы…

Я даже поставила «Гум-Гама» Евгения Велтистова и томики сказок Александра Пушкина. Все большие книги и особенно свою любимую – «Волшебник Изумрудного Города», потом книги стихов Агнии Барто и Маршака…На краешек тумбочки усадила плюшевого медвежонка. Теперь – совсем красиво!

Володька, почесав затылок, предложил мне за шоколадку расставить и его книги. Он их очень любил читать, но возиться сейчас с ними не хотел… Я вздохнула и сказала:

– И не нужно мне твоего шоколада…

Протирая каждую книгу мягкой салфеткой, я ставила их на самую нижнюю полку. Это была серия «с золотыми узорами», так я называла «Библиотеку приключений и фантастики»: Беляев, Стругацкие… Вторым рядом на той же широкой полочке расположилась серия книг «Зарубежная фантастика»: Станислав Лем, Илья Варшавский, Роберт Шекли, Айзек Азимов. Это были совсем маленькие книги, в мягких обложках.

«Вот и порядок!» – подумала я и, не успев толком уютно устроиться на кроватке, тут же заснула… Ведь закончился длинный, но всего один день семилетнего ребёнка, вместивший в себя столько событий, которых, казалось, хватило бы и на целую неделю! А завтра новый день! Хорошо бы, чтобы он и начался хорошо! Потому что с окончанием лета наступит первый в моей жизни школьный год… А там совсем другие правила и законы, о которых я ещё даже не насмелилась спросить у старшего брата, который закончил начальную школу, но совсем не волновался по поводу предстоящих перемен.

Мне снился какой-то яркий-яркий сон, в котором наш дом был похож на волшебный пряничный домик, а его жильцы на героев из ещё не придуманных сказок. Коты разговаривали человеческим голосом, а рыбы поучали рыбаков. Книги сами переворачивали свои странички, а папы летали на работу на больших дирижаблях… «Какое замечательное место!» – подумала я во сне. Надо обязательно всё хорошенько запомнить и рассказать папе. Ведь он сейчас для меня самый близкий на всём белом свете человек, конечно же, после мамы! Только занятия у него гораздо интереснее маминых!..

Глава четвёртая
Сокровища

Шёл второй день нашей необъявленной войны, которую мы устроили мальчишкам за очередной варварский набег на наши Секретики. Это продолжалось со вчерашнего утра, и вот сегодня уже настало послеобеденное время… Мы крутили скакалку и по очереди прыгали через неё, то боком по отношению к девочкам, вращающим её, что было весьма непросто, то, скрестив ноги…

Мальчишки косились на нас и что-то активно обсуждали. Потом от их плотной кучки оторвался один, самый худой и стеснительный. Почему они отправили мириться с нами именно его, было непонятно… Возможно, это был тонкий расчёт. Они решили, что ему-то мы точно не сможем отказать в перемирии. Он шёл и размахивал коричневым клетчатым мужским носовым платком.

– Я па-парламентарий – сказал Игорёк, и вот наши условия до-договора, – он протянул нам помятый листок в клеточку.

– Не парламентарий, а парламентёр! – уточнила Наташа, самая старшая из нас, – и что у вас там за условия?

Мы обступили его, а Игорь начал зачитывать пункт за пунктом то, что мы не должны вредить им в их мальчишеских играх, а они тогда перестанут ломать и грабить наши тайники. А в качестве бонуса, или, идя нам навстречу, мальчишки обещают показать нам свои сокровища, которые не идут ни в какое сравнение с нашими малюсенькими Секретиками…

Конечно же, мы заинтересовались.

И вот теперь, объединившись, мы стояли плотным кружком и, вытянув перед собой, в центр круга, каждый одновременно свою правую руку, торжественно клялись никогда и ни при каких условиях, никому на всём Белом Свете не рассказывать о том месте, где скрыты Сокровища Семерых. Так мальчишки называли место, где впервые обнаружили то, что сейчас собирались показать нам, шести слегка перепуганным от таких новостей, девочкам…

Кто-то непрестанно дергал свои косички, чтобы как-то скрыть своё волнение, кто-то ёрзал на скамейке…

– А чего мы тогда ждём? – сделав шаг вперёд, спросила я на правах самой обиженной девочки. Ведь мой-то Секретик был самым ценным и продержался дольше других…

– Вот, держи, Янка, твои вещи, – сказал Славик и протянул мне мешочек с перепачканными бусинками и маминой позолоченной брошкой.

– Уф-ф! – с облегчением вздохнула я, успокоившись, что теперь-то точно мне не достанется от мамы, за то, что я опять без разрешения взяла её памятные вещи…

– Надо подождать до шести. Тогда закончится рабочий день, – ответил на мой вопрос Мишка.

– У кого он закончится? – спросили мы нестройным хором.

– Потом сами всё увидите, долго рассказывать, а пока, давайте в войнушку поиграем, – ответили они.

И мы, взявшись за руки, длинной шеренгой, в ногу, пошли в наступление на Полынное поле, чтобы найти и обезвредить новых вражеских лазутчиков, которые обязательно должны были появиться после обильного, недавнего грибного дождя…

Пройдя до конца поля, мы ничего не нашли кроме старой, дохлой кошки, которая до сих пор ещё сильно воняла, а вокруг летали большие блестящие мухи. Я предложила похоронить её. Все согласились. Мы нашли старый плотный бумажный мешок из-под сахара и, осторожно, палочками и прутиками засунули кошку в него. Потом вырыли ямку и столкнули туда несчастное животное. Сделав из веток что-то наподобие креста, воткнули его в земляной холмик и, сказав: «Покойся с миром, кошка!», мы отправились, наконец, искать, вернее, делить уже найденные, но теперь на тринадцать душ Сокровища Семерых…

В то время дома строились очень медленно. А вот строительство нашего Дома культуры считалось не просто долгостроем… Оно било все рекорды по срокам его возведения. Шёл уже пятнадцатый год с начала строительства. Десятки бригад успели побывать за это время на том месте. В результате был построен большой, в три этажа Дворец или Дом культуры. Там была возведена и крыша, и лестничные пролёты. И даже окна были застеклены… Оставалось только провести отделочные работы. А с ними произошла какая-то задержка. Поэтому строители то появлялись, то вновь исчезали на целые месяцы…

Мальчишки издалека наблюдали: если на стройке было какое-то движение, старались уйти незамеченными, чтобы никто из взрослых не заметил их тайный лаз, через который мы теперь и попали на второй этаж Дома культуры. Мальчишки провели нас в огромное, очень светлое помещение. На стенах были сделаны импровизированные вешалки или крючки для одежды. На некоторых висели тёмно-синие рабочие комбинезоны. Повсюду валялись старые перчатки, и даже лежала защитная, ржавая маска для сварочных работ.

– Чего это? Вот это и есть ваши Сокровища? – спросила нетерпеливая Алёнка.

– Тише ты! – шикнул кто-то из ребят.

– Вдруг уже сторож пришёл… Мы и сами случайно всё обнаружили. Понимаете, здесь у них, наверное, есть и всегда была раздевалка. А когда рабочие торопятся, то даже не обращают внимания на то, что из карманов мелочь какая-то высыпалась. Может и не слышно, – сказал Санёк.

Мы огляделись… На полу толстым слоем лежали мелкие щепки и старые рыхловатые опилки. Игорь прямо руками начал шарить у себя под ногами. Тогда мы увидели… Конечно, это были не пиастры и тугрики… Среди мелких щепок, стружки и опилок лежали просто кучки мелочи: полтинники, пятнашки, десятники и пятаки. На копейки никто даже не смотрел.

– Ух, ты! – почти одновременно воскликнули мы, потрясённые зрелищем, а особенно той щедростью, которую проявили пацаны, решив поделиться с нами своим недавно найденным и почти нетронутым богатством…

Мы набили полные карманы мелочью, мысленно представляя, сколько всего вкусного и замечательного можно купить на эти деньги. Кто-то ещё продолжал поиски. Зал был просторный, и не нужно было толкаться, каждый исследовал свой, собственный кусочек от Поля Чудес. Я почему-то вспомнила Буратино и, посмотрев с опаской в окно, сказала:

– А если у нас местные, большие мальчики деньги отнимут?

– Не бойся. Во-первых, никто про это не знает. А во-вторых, нас много и мы пойдём все вместе. Только деньги эти сразу тратить нельзя. Будем постепенно, каждый день что-то покупать. А то родители чего-нибудь заподозрят. Решат, что мы их украли или, чего хуже, кого-то ограбили, – сказал Мишка.

Все, молча, согласились.

Когда мы вернулись в свой двор, кого-то из ребят уже давно разыскивали обеспокоенные родители. Мы разбились на небольшие кучки и, прихватив забытые на детской площадке скакалки и мячи, отправились по домам, прятать в коробки из-под монпансье или печенья найденные деньги.

Тщательно отмыв руки, и стряхнув с платья прилипшие опилки, я вбежала в кухню и заявила, что страшно проголодалась и могу съесть хоть что, даже молочный суп-лапшу.

– Милая, а что ты так сияешь, как начищенный пятак? – спросила мама.

Я, вся вспыхнув, словно боясь, что мама уже обо всём догадалась, брякнула что-то такое, что первое пришло в голову:

– Мамуль, а я твою старинную брошку, наконец-то, нашла. Только её надо немного почистить и всё!

– Ну, вот и хорошо! Тогда давай, кушай скорее, пока аппетит не пропал. Сегодня я твои любимые ватрушки с творогом испекла. И какао наливай, – сказала мама, ставя тарелку со свежими щами перед отцом.

– А я тоже суп хочу! – возмутилась я.

– Светопреставление какое-то! Дочь суп попросила! – удивилась мама…

После ужина, проверив, что мой тайник никто не нашёл, я улеглась спать, мечтая о том, как завтра вместе с Катюшкой мы пойдём в магазин… Я представила, что обязательно спрошу в киоске, не появились ли новые наборы для филуменистов[6]6
  Филумени́я – коллекционирование спичечных этикеток, коробков, буклетов (спичек-книжечек), самих спичек и других предметов, связанных со спичками. Коллекционеров спичечных этикеток и т. п. называют филуменистами.


[Закрыть]. Мне не терпелось скорее пополнить свою большую коллекцию. Ну и пускай брат считает её дурацкой и совсем неподходящей для девочек. Я знала, это он просто завидует, что у меня есть такое увлечение, а у него нет. Ведь у брата ни на что не хватает терпения. Я думала и постепенно засыпала, грезя о вкусных булочных зверушках, но это будет уже совсем другая, новая история!

История про магазин…

Глава пятая
Сорок восьмой… или Магия чисел

В ту пору небольшой город, в котором я жила, считался островком коммунистического рая, затерянным на просторах нашей необъятной Родины. Когда сюда приезжали дальние или близкие родственники с берегов Волги, или же из соседних областей, то реакция на изобилие в ассортименте наших магазинов, как правило, сводилась к одной, но очень ёмкой фразе:

– В ваш город скоро приедет Правительственная комиссия или его посетит Сам, (а тут подразумевалось, что сам Леонид Ильич)…

Но мы-то знали, что это не так!

Я росла. А магазины как были полны всегда различными деликатесами, так и оставались таковыми. Во всяком случае, пока мне не исполнилось семнадцать, и я не покинула наш город, сначала, чтобы просто поступить на биологический факультет, а затем так и остаться работать на кафедре, в стенах старинного Alma Mater[7]7
  А́льма-ма́тер (лат. alma mater – буквально «кормящая, благодетельная мать») – старинное неформальное название учебных заведений (университетов, которые изначально давали в основном теологическое и философское образование), как организаций, питающих духовно. В современной лексике образно означает учебное заведение, в котором человек получал или получает образование; для профессиональных учёных – место их наибольшей занятости.


[Закрыть]. Изобилию тому приписывалось очень простое, но горькое объяснение. Наш шахтёрский городок выдавал на-гора необходимое для страны стратегическое сырьё, так называемое чёрное золото. Зарплаты у горняков были невелики, но этот недостаток с лихвой компенсировался дешевизной и изобилием. Мужчины жили одним днём и никогда не загадывали наперёд… Вот такой был уклад.

Заступая в очередную смену, они брали с собой обед, называемый тормозком, и мысленно прощались с семьёй, ведь трагедии случались очень часто. Десятки шахтёров погибали от взрыва метана, другие задыхались, не находя выхода из заваленных штолен и шурфов. На городском кладбище ежегодно появлялись могилы и, чаще всего, братские. Количество погибших горняков исчислялось, увы, не одной сотней жизней. Одинаково рискованными считалась и работа забойщиков, и труд крепильщиков, и поиски горноспасателей. Но мы росли, не замечая, как быстро старели наши отцы, как рано седели их головы, а в их глазах надолго поселялась неистребимая грусть… Вероятно, потому они с головой уходили, занимаясь любимыми делами: кто мастерил, кто рыбачил. Некоторые имели совершенно немыслимые для такой глуши хобби.

Но всё по порядку. Потому что этот рассказ про наши, совершенно сказочные, конечно же, на взгляд дошколёнка, магазины. Надо отметить, что дети нашего двора, если и не все умели достаточно хорошо читать к семи годам, то считать – будь здоров! Мы, непрестанно тренируя друг друга в таких подсчётах, спрашивали:

– После миллиона что идёт? – или:

– Секстиллион это что?

Потом сами же, перебивая друг друга, и отвечали на эти «каверзные» вопросы.

Наши мамы доверяли нам деньги, когда отправляли за покупками в магазины, совершенно уверенные в том, что сдача будет правильной и не нужно проверять оставшуюся мелочь в кошельке. А магазины располагались на одной улице, немного в отдалении от нашего дома. Слева оставался недостроенный Дворец культуры, а прямо как раз и начиналась Мекка, куда и направлялись мы, чтобы выполнить поручение мам, а также купить себе сладости на разрешённую сдачу или на деньги из поделенных Сокровищ Семерых.

Перейдя перекрёсток и прыгая по ступенькам, а их было ровно тридцать шесть, мы оказывались около первого магазина. В него чаще всего ходили либо сами мамы, либо они брали нас только для того, чтобы помочь донести какую-нибудь не слишком тяжёлую сумку. «Овощи и фрукты» – гласила вывеска над дверью первого магазина. Однако внутри него оказывалось, что эти овощи и фрукты представлены были не в живой, ароматной ипостаси, а как рукотворные пирамиды из консервных банок или как висящие на огромных, высоченных стенах большие натюрморты в золочёных рамах. Картины эти, настолько реалистичные и досконально выписанные, что хотелось дотронуться и оторвать ягодку от грозди тёмного винограда или поковырять вилкой в нарисованном брюхе рыбы… Металлические банки с ярко-зелёными этикетками, на которых были изображены персики или абрикосы, ёмкостью в один литр, считались очень дорогими. А моими любимыми тогда стали стеклянные пол-литровые баночки с протёртыми с сахаром яблоками. Вид у них, конечно, не был таким праздничным, но вкус помню до сих пор. И никакая «Неженка» не идёт с ними, ни в какое сравнение.

Следующий в списке, но самый необходимый по значимости, считался магазин с кратким названием «Хлеб». Все его называли просто – «хлебный». Удивительно то, что кроме обыденных буханок тёмного и белого хлеба там отпускали такие вещи, о которых большинство теперешних взрослых даже и не слышало. Самый яркий и запоминающийся пример: булочные зверушки… Кто придумал выпекать их для ребятишек, и как были изготовлены формы для выпечки этих булочек, для меня так и осталось загадкой, но радость, которую хлебопёки приносили малышам, была неоспоримой. Булочка эта, в диаметре не менее двадцати сантиметров, хорошо прожаренная и блестящая сверху, внутри оказывалась совершенно белой и восхитительной на вкус. Но самое главное, если её вращать, то на глазах изумлённого ребёнка булочный кролик превращался в утку или белочку. Насчитывалось несколько видов таких съедобных зверушек. Для творческого ребёнка существовали и другие варианты превращений булочных зверей… Например, если сначала потихоньку отъесть ушки, то кролик становился мышкой, и так далее. А для детей постарше выпекали шахматный бисквит. Этот бисквит лежал на большом подносе, и вроде бы ничего особенного… Но стоило лишь отрезать от него один пласт – он становился настоящей шахматной доской. Кондитеры хитро переплетали жёлтый, обыкновенный, и коричневый, с добавлением какао, бисквиты, которые при нарезке и формировали съедобную шахматную доску. Бисквитную доску заворачивали в прозрачный целлофановый пакетик, к нему можно было купить набор шахматных фигур или круглые двухцветные шашки.

Такие вещи родители старались купить на праздник или в день рождения, чтобы дети могли, конечно, предварительно тщательно вымыв руки, поиграть в шахматы или шашки за праздничным столом, одновременно съедая срубленные фигуры. После окончания турнира гроссмейстеры и их болельщики доедали, разделив на квадратики, бисквитное поле и оставшиеся шахматные фигуры.

Продолжая путь по асфальтированному тротуару от магазина «Хлеб» и, даже не успев ещё толком отгрызть булочному льву его роскошную гриву, чтобы он стал безобидной кошечкой, я останавливалась перед тоже очень-очень любимым магазинчиком, с ласкающим ухо любого ребёнка названием: «Бакалейный». В магазине три отдела. Только деление на отделы, скорее всего, очень условное, то есть по наличию трёх прилавков. А работало в магазине всего два продавца. Никакой очереди. Никогда. Приходи и покупай. Дети частенько заходили туда, чтобы просто поглазеть на шоколадные витые пирамиды. Пробовали сначала сосчитать количество видов стограммовых шоколадных плиток. Потом тех, что были поменьше, дальше батончиков с различными начинками и, устав от подсчётов покупали себе малюсенькую плитку, двадцати граммов «Сказки Пушкина», которая была сделана в виде гармошки.

Горький шоколад, продаваемый на вес, мы никогда не пробовали и не видели, чтобы хоть кто-то, ну хоть когда-нибудь его покупал… Количество видов шоколадных конфет никто не мог сосчитать, быстро запутываясь в рядах и ячейках. Мы обожали есть шоколадные конфеты: и «Южную ночь», и «Ананасные». Кто-то предпочитал «Озеро Ритц» или же простые «Морские камушки» и пластики школьных ирисок. Словом, то был конфетный рай… Предмет детского восторга и преклонения перед затмевающим любое ребячье воображение множеством шоколадно-мармеладных припасов и способов их упаковки.

Оказавшись на улице и держа в руках заветный кулёчек сладостей, я продолжала свой путь, минуя совершенно обыкновенный, опять же на мой взгляд, магазин с вывеской «Сельхозпродукты». Зайдя туда с мамой всего раза два или три, быстро потеряла к нему всякий интерес. Ничего замечательного. Только семечки: чёрные, да в полосочку, подсолнечное масло, орехи, сухофрукты. Кажется, ещё был и мёд… Мне здесь делать нечего!

Зато следующий и последний магазин в нашем районе – он и есть конечная цель, ради которой был проделан этот длинный путь. Сорок восьмой, так назывался большой гастроном номер сорок восемь. В нём размещалось пять или, потом уже, шесть отделов. О каждом из этих отделов можно было сложить песню… У магазина имелось два входа: основной или парадный и выход сбоку. Если зайти сбоку, то прямиком окажетесь в мясном отделе, с яркими схемами разделки говяжьей и свиной туш. Схемы висели на стене, перед глазами покупателей, которые просили дядю Сашу и дядю Колю отрубить для них именно ту или иную часть от туши для приготовления антрекотов или отбивных. Кому-то нужны были рёбрышки или хорошая мясная косточка на суп…

На высокой боковой стене слева от этого мясного изобилия, каким-то невероятным образом расположился, или он просто заменял боковую стену, огромный, с потолка до пола, аквариум. В нём плавали экзотические рыбы, большие и настолько необычные, что, попав в магазин, я теряла счёт времени, застыв в удивлении перед ним и наблюдая за жизнью и непрестанными разговорами этих рыбин в ярком оперении. Мне казалось, что это был какой-то Рыбий Бразильский карнавал. Кто и когда ухаживал за ними, являлось для меня величайшей тайной… Да только вода в этой гигантской, прозрачной стене всегда была исключительно чистая, а обитатели аквариума общительные и, казалось, очень удивлённые тем фактом, что мы можем обходиться без воды и стоять просто так, глазея на их размеренный бег по кругу.

Пробежав быстренько мимо отдела «Рыба», в «Колбасном» купила «Докторскую». Вот и «Молочный».

– Мне, пожалуйста, бутылку кефира. Вот чек!

– Держи аккуратно. Не торопись! – напутствовала пожилая продавщица, провожая меня глазами.

В отделе «Соки-воды» продавались ещё и папиросы, и сигареты со смешными названиями: «Казбек», «Стюардесса» и «Шипка», «Беломорканал». Девочкам отпускали, предварительно спросив и убедившись, что именно для папы сигареты и папиросы. Купив две пачки, на сдачу можно было выпить стакан вишнёвого сока с мякотью или гранатового. Да, только гранатовый – самый дорогой!

Почти у самого выхода сидела мороженица. Перед ней стоял тёмно-зелёный ящик, в котором лежало несколько сортов мороженого. Моим любимым в ту пору было «Ленинградское», за двадцать две копейки и батончик за двадцать восемь. Мороженое это сливочное и покрывалось изумительно хрустящим, тоненьким слоем шоколада.

А вот и выход! Или парадный вход с другой стороны… Но для меня точно выход! Утомившись от долгого похода и выполнив все поручения, наконец-то я приблизилась к заключительному пункту своей прогулки.

Газетный киоск. Сегодня смена Валентины Петровны, бывшей учительницы младших классов. Она приветливо улыбнулась:

– Давненько не видела тебя. Как дела, малыш? – спросила она.

– Нормально! Тёть Валь, а новые наборы для меня есть? – задала вопрос я, теребя в нетерпении маленькую сумочку с деньгами.

– Так вот, выбирай! Как раз утром поступили с журналами. Целых три! Вот этикетки, но, наверное, всё-таки для мальчиков – «Танки»! А эти – «Бабочки» и, наконец, «Известные изобретатели». Что, малыш, брать будешь?

– Всё! – ответила я. – Просто давно жду…

Расплатившись, я несу сумку с продуктами.

Кажется, всё купила, что мама наказала:

колбасу, сыр, бутылку кефира, хлеб, пряники к чаю, две пачки сигарет… Ой, а вот и брат на велике! Повезло! Махнула ему рукой… Мы вместе едем домой, я сзади, на беседке, крепко сжимая сумку…