Текст книги "Невеста призрака"

Янгцзе Чу
Невеста призрака

Посвящаю эту книгу Джеймсу

Часть первая
Малайя, 1893 год

Глава 1

Как-то вечером мой отец спросил, не желаю ли я стать невестой призрака. «Спросил», возможно, неточное слово. Мы находились в его кабинете. Я листала газету, отец лежал на своей ротанговой кушетке. Было очень жарко и тихо. Масляная лампа горела, и мотыльки лениво кружили во влажном воздухе.

– Что ты сказал?

Отец курил опиум. Первую трубку за вечер, так что я предположила: он относительно трезв. Его глаза были печальны, кожа покрыта оспинами, словно абрикосовая косточка. Отец был посредственным ученым. Наша семья раньше жила в достатке, но в последние годы мы скользили по наклонной вниз, пока не достигли уровня уважаемого среднего класса, да и за него едва цеплялись.

– Невеста призрака, Ли Лан.

Перевернув страницу, я затаила дыхание. Сложно определить, когда отец шутит. Порой я даже не была уверена, утверждает он или спрашивает. Он относился легко к серьезным вещам – например, к нашему скудному доходу, утверждая, что не против носить потрепанную рубашку в такую жару. Но время от времени, когда опиум принимал его в туманные объятия, отец становился молчаливым и рассеянным.

– Мне предложили это сегодня, – быстро добавил он. – Я подумал, тебе захочется узнать.

– Кто предложил?

– Семейство Лим.

Род Лим считался одним из богатейших в городе Малакка. Малакка – это порт, входящий в число старейших торговых поселений на Востоке. За прошедшие несколько веков город побывал сначала под голландским, затем под датским и в конце концов под британским управлением. Скопление низеньких домиков из красного кирпича, растянувшееся вдоль берега, окруженное рощицами кокосовых пальм и вплотную касающееся густых джунглей, которые покрывают Малайю, будто волнующийся зеленый океан… Город был очень тихим, он грезил под тропическим солнцем о былой славе жемчужины порта, контролирующей пролив. Однако с наступлением эры пароходов он пришел в состояние элегантного упадка.

И все же по сравнению с деревеньками в джунглях Малакка оставалась образцом цивилизации. Португальский форт, правда, разрушился, однако у нас были почта, ратуша Стадтхейс, два рынка и больница. Фактически мы являлись британским административным центром всего государства. Тем не менее, когда я читала о великих городах вроде Шанхая, Калькутты или Лондона, то утверждалась во мнении, что Малакка вполне незначительна. Лондон, как сообщили чиновники Управления округа сестре нашего повара, был центром мира. Сердцем великой и блистательной империи, простиравшейся так далеко с востока на запад, что над нею никогда не заходило солнце. С этого далекого острова (крайне сырого и холодного, как я поняла) и правили нашей Малайей. Но поскольку множество народов – малайцы, китайцы, индийцы и кучка торговцев-арабов и евреев – проживали здесь поколениями, мы сохраняли собственные обычаи и одежду. И хотя мой отец мог говорить на малайском и сносном английском, он все равно искал китайские книги и газеты. Неважно, что мой дедушка оставил родные края в поисках удачи на ниве здешней торговли. Слишком скверно, что его деньги растаяли в руках моего отца. В противном случае он вряд ли стал бы утруждать себя даже обдумыванием предложения семейства Лим.

– Несколько месяцев назад у них умер сын. Юношу звали Лим Тиан Чин – помнишь его?

Лим Тиан Чина я видела однажды или, быть может, пару раз на каком-то празднике. Кроме фамилии богатого клана, он ничем мне больше не запомнился.

– Кажется, он был очень юным?

– Ненамного старше тебя, полагаю.

– А от чего он умер?

– Сказали, от лихорадки. Так или иначе – он и есть жених. – Отец говорил осторожно, словно уже пожалел о своих словах.

– И они хотят, чтобы за него вышла я?

В смятении я опрокинула чернильницу на его стол, и содержимое пролилось на газету зловещей темной кляксой. Такая практика бракосочетания живого с мертвецом была не самой распространенной, как правило, ею пользовались, чтобы умиротворить дух покойного. Почившая конкубина[1]1
  Конкуби́на (лат. concubina, от лат. con – вместе и лат. cubare – лежать) – в Древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. – Здесь и далее прим. ред. и пер.


[Закрыть], родившая сына, могла таким образом вступить в официальный брак и обрести статус супруги. Трагически погибшие возлюбленные могли быть так соединены после смерти. Об этом я еще слышала. Однако венчать живую с мертвым – явление редкое и, вне всяких сомнений, ужасающее.

Отец потер лицо. В прошлом, как мне сказали, он был весьма привлекательным мужчиной, пока не подцепил оспу. За две недели его кожа стала такой же толстой, как крокодилья шкура, и покрылась тысячами кратеров. Некогда общительный человек, он удалился от мира, отдал семейное дело в руки посторонних и погрузился в чтение романов и стихов. Возможно, все могло бы сложиться иначе, не умри моя мать во время той же эпидемии, когда мне исполнилось всего четыре года. Меня саму оспа пометила одним шрамиком за левым ухом. Тогда прорицатель предрек, что я буду удачливой, но возможно, он просто оказался оптимистом.

– Да, они желают именно тебя.

– Но почему?

– Все, что мне известно, – они интересуются, есть ли у меня дочь по имени Ли Лан и была ли ты уже замужем.

– Что ж, не думаю, что мне все это подойдет. – Я свирепо оттирала чернила со стола, словно могла избавиться и от темы разговора. И откуда они узнали мое имя?

Я как раз собиралась спросить об этом, когда отец сказал:

– Что, тебе не по нраву стать вдовой в свои без малого восемнадцать лет? Провести жизнь в особняке Лим, облаченной в шелка? Хотя вряд ли тебе позволят носить яркие цвета. – Он меланхолично улыбнулся. – Конечно, я не согласился. Как бы я посмел? Впрочем, если ты не ищешь любви или детей, все могло бы быть не так плохо. Ты бы имела пропитание, кров и одежду до конца дней.

– Неужели сейчас мы так бедны? – уточнила я. Нищета нависала над нашим домом годами, точно готовая обрушиться волна.

– Ну, если говорить о сегодняшнем дне, то нам уже не по карману лед.

Кирпичик льда, тщательно уложенный в опилки и обернутый коричневой бумагой, можно было приобрести в английском магазине. Это был остаток груза, проделавший на пароходе путь через полмира: чистый лед укладывали в трюмы, чтобы сохранить свежесть продуктов. После выгрузки кирпичики продавали всем, кто желал приобрести кусочек морозного Запада. Ама рассказывала мне, что когда-то отец покупал для мамы экзотические фрукты. Горсточку яблок и груш, выросших в умеренных широтах. Такого я не помнила, хотя время от времени обожала обкалывать купленный лед, воображая при этом, что я могу путешествовать к холодным землям.

Я оставила отца наедине с недокуренной трубкой опиума. Ребенком я проводила часы в его кабинете, заучивая стихи или растирая тушь для его уроков каллиграфии, но мои навыки в вышивании оставляли желать лучшего, да и управление домашним хозяйством не давалось, как и все остальные навыки, присущие хорошей жене. Моя Ама сделала все от нее зависящее, но ее знания были не безграничны. Часто я фантазировала о том, на что походила бы моя жизнь, если бы мама выжила.

Едва я вышла за порог, Ама пошла в атаку. Она поджидала за дверью и изрядно меня напугала.

– О чем это хотел спросить твой папа?

Моя Ама была крохотной и старенькой. Такого росточка, что выглядела почти как дитя – очень упрямое и деспотичное дитя, любившее меня при этом от всего сердца. До меня Ама нянчила мою маму и давным-давно имела полное право уволиться, но и сейчас ковыляла по дому в своих черных штанах и белой блузке, как заводная игрушка.

– Ни о чем, – ответила я.

– Это было брачное предложение? – Для человека, заявлявшего о своей старости и глухоте, нянечка обладала удивительно острым слухом. Попробовал бы таракан проскочить мимо нее в темной комнате – живо бы попал под ее башмак.

– Не совсем. – Поскольку она не выглядела убежденной, я добавила: – Больше похоже на шутку.

– Шутку? С каких это пор твой брак стал шуткой? Замужество очень важно для женщины. Оно определяет все ее будущее, ее жизнь, ее детей…

– Речь шла не о настоящем замужестве.

– Конкубина? Кто-то хочет сделать тебя наложницей? – Она потрясла головой. – Нет, нет, маленькая мисс. Ты должна стать женой. Первой женой, если возможно.

– Нет, и не об этом.

– Тогда от кого поступило предложение?

– От семьи Лим.

Ее глаза расширялись до тех пор, пока Ама не стала похожей на большеглазых лесных лемуров.

– Семья Лим! О! Маленькая мисс, не зря вы родились прекрасной, как бабочка, – и она продолжала в том же духе.

Я слушала со смущением и раздражением, пока она перечисляла множество моих достоинств, прежде ни разу даже не упомянутых, и вдруг няня умолкла.

– А разве наследник Лим не умер? Хотя у них есть племянник. Думаю, ему все достанется.

– Нет, это было предложение от сына, – сообщила я неохотно, ощущая себя предательницей, – ведь я признавала, что отец рассматривал столь вопиющую идею.

Ама отреагировала, как и ожидалось. О чем вообще думал мой папа? Как Лим могли так оскорбить нашу семью?

– Не волнуйся, Ама. Он не собирается принимать предложение.

– Ты не понимаешь! Это к несчастью! Разве ты не слышала, что это означает? – Ее маленькая фигурка затрепетала. – Твоему отцу никогда не следовало упоминать подобное в твоем присутствии, даже в шутку.

– Пустяки, – я скрестила руки на груди.

– Айя, если бы твоя матушка была тут! В этот раз твой отец зашел слишком далеко.

Несмотря на мои попытки успокоить Ама, заслоняя лампу от мечущихся теней и укладываясь в кровать, я чувствовала неловкость. Наш дом был старым и большим, из-за финансового упадка в нем не жило и десятой части требующихся слуг. При жизни дедушки дом был полон народа: здесь обитали его супруга, две конкубины и несколько дочерей. Единственным выжившим сыном стал мой отец. Теперь женщины умерли и оставили дом. Мои тетушки давно вышли замуж, а кузины, с которыми я играла в детстве, вместе со своей ветвью семьи переехали в Пинанг. По мере того как наше состояние таяло, все больше и больше комнат закрывалось. Я смутно припоминала кучу гостей и слуг, но это было еще до того, как отец отрешился от мира и позволил деловым партнерам себя надувать. Ама иногда вспоминала о былых временах, однако всегда завершала свои речи, проклиная глупость моего отца, его злобных дружков и особенно божество оспы, которое позволило всему этому произойти.

Я не была уверена, что верю в божество оспы. Казалось неправильным, что высшее существо вынуждено унизиться до подобного – расхаживать всюду, швыряя оспу через окна и двери в людей. Иностранные доктора в больнице говорили о болезни и карантинных мерах против вспышки, и такое объяснение казалось мне куда более разумным. Порой я думала, что стану христианкой, как те леди-англичанки, посещавшие англиканскую церковь каждое воскресенье. Я никогда туда не заходила, но снаружи церковь выглядела такой мирной. А их кладбище, с опрятной зеленой лужайкой и ухоженными надгробиями под франжипановыми деревьями[2]2
  Франжипани, или плюмерия (лат. Plumeria), – род тропических растений семейства кутровых (лат. Apocynaceae) c крупными пятилепестковыми цветами, обладающими интенсивным приятным ароматом, который усиливается в ночное время.


[Закрыть], казалось куда более удобным местом поклонения, чем дикие китайские кладбища, притулившиеся на склонах холмов. Во время фестиваля мертвых Цинмин[3]3
  Цинмин («праздник чистого света», «день подметания могил») – традиционный китайский праздник поминовения усопших, отмечается на 108-й день после зимнего солнцестояния. Как правило, выпадает на 5 апреля. В этот день китайцы выезжают на природу, чтобы насладиться наступлением весны, и посещают могилы предков.


[Закрыть] мы ходили туда подмести могилки, почтить предков и предложить им еду и благовония. Гробницы напоминали маленькие домики или очень большие кресла, с крыльями по обе стороны, чтобы охватить табличку в центре и маленький алтарь. Дорожки на холмах, ведущие наверх, заросли бурьяном и лалангом, остролистой «слоновьей травой», которая, чуть дотронься, резала пальцы. Кругом располагались заброшенные могилы покойников, о которых забыли, или у них не осталось заботливых родственников. Мысль о том, чтобы отдать долг уважения в качестве вдовы незнакомца, заставляла меня содрогаться. И что конкретно подразумевает свадьба с призраком? Отец преподнес эту идею как шутку. Ама не желала пояснять: она суеверно считала, что упомянуть что-то – значит воплотить в действительность. Ну, а я могла лишь надеяться, что знание такого рода мне никогда не понадобится.

Глава 2

Я изо всех сил старалась выбросить беспокоящую меня затею Лим из головы. В конце концов, оно было не тем, на что могла рассчитывать девушка в качестве первого предложения о замужестве. Я знала, что придется однажды вступить в брак, – и этот день приближался, – однако моя жизнь пока не слишком связывалась запретами. Если сравнивать обычаи в Китае с обычаями в Малайе, мы жили довольно-таки свободно. Местные китаянки не бинтовали ноги. На самом деле другие народы косо смотрели на этот обычай, он казался им странным, некрасивым, калечащим женщину и делающим ее бесполезной для работы по дому. Когда португальцы впервые высадились в Малакке более трехсот лет назад, тут уже повсюду находились китайцы, хотя первые из этих искателей удачи приехали без женщин. Некоторые взяли себе малайских жен, и получившуюся смесь культур назвали перанакан. Позднее поселенцы выписали невест из дома, которые зачастую оказывались старыми девами, женщинами в разводе или вдовами, но кто еще бы предпринял столь долгое и рискованное путешествие? Итак, мы жили здесь куда более вольно, и даже незамужняя девушка из хорошей семьи могла гулять по улицам, конечно, в сопровождении компаньонки. В любом случае, несмотря на вечный интерес моего отца ко всему китайскому, правящим классом здесь были британцы. Они составляли законы и прецеденты, учреждали правительственные организации и открывали английские школы для местных жителей. Лучшие из наших юношей стремились работать под их руководством в качестве государственных чиновников.

Мне было любопытно, что случилось с невезучим Лим Тиан Чином и надеялся ли он занять такую должность, или подобные вещи считались ниже достоинства сына богатого человека. Его отец славился как владелец оловянных шахт и плантаций кофе и каучука. А еще мне хотелось знать, отчего эта семья сделала предложение именно нам, учитывая отсутствие личных отношений между мной и их сыном.

В течение нескольких дней я донимала отца, желая узнать подробности беседы с Лим, но он уходил от ответа, скрываясь в кабинете и, несомненно, выкуривая куда больше опиума, чем следовало. Вид у него был трусоватый, словно он жалел даже об упоминании сватовства. Ама также играла на его нервах. Не смея отчитать отца в открытую, она бродила вокруг с метелкой от пыли, адресуя поток глухих жалоб разным неодушевленным предметам. Не имея возможности сбежать от упреков, отец в конце концов укладывал газету на лицо и притворялся спящим.

Словом, я думала, что дело окончено. Однако несколькими днями позже семья Лим прислала записку. Приглашение от самой мадам Лим на игру в маджонг[4]4
  Маджонг, или мацзян, – китайская стратегическая игра с использованием игральных костей для четырех игроков, где каждый играет за себя.


[Закрыть].

– О, я не умею играть, – вырвалось у меня.

Присланный слуга только улыбнулся и сообщил, что это неважно, – я могу прийти и поглядеть. Что ж, я очень хотела посмотреть на интерьер особняка Лим, и, сделав кислую мину, Ама тем не менее захлопотала о моей прическе и одежде. Назойливость всегда была ее второй натурой, и поскольку я выросла под ее влиянием, то опасалась сама стать такой.

– Хм, если уж тебе надо идти, по крайней мере они увидят, что тебе нечего стыдиться! – заявила Ама, выложив мое второе лучшее платье.

Приличных платьев у меня было всего два: первое из тонкого сиреневого шелка с пурпурными вьюнками, вышитыми на воротничке и рукавах, и второе – бледно-зеленое с бабочками. В основном я носила свободное хлопковое платье ципао или же костюм из блузки и штанов, любимый служанками, сэмфу.

Как всегда, когда эти платья износятся, мы, скорее всего, отпорем вышитый воротничок и манжеты – пригодятся для другого наряда.

– Что же нам делать с твоими волосами? – спросила Ама, забыв о собственном, только что высказанном неодобрении этого визита.

Я обычно заплетала их в две аккуратных косы, хотя ради особых случаев собирала в высокую прическу при помощи длинных шпилек. В такие моменты я зарабатывала головную боль, особенно если прическу делала Ама – ни одного волоска она не выпускала на свободу.

Отступив назад, няня осмотрела свое творение и воткнула в мои волосы пару золотых шпилек с нефритовыми бабочками. Они тоже принадлежали моей маме. После этого Ама застегнула не менее пяти ожерелий вокруг моей шеи: два золотых, одно гранатовое, одно из мелких пресноводных жемчужин и последнее – с тяжелым нефритовым диском. Я ощущала неудобство такого груза, но и ему было далеко до украшений, которые носили богачи. У женщин зачастую не было иной защиты, кроме драгоценностей, поэтому даже беднейшие из нас щеголяли золотыми цепочками, сережками и колечками – своей страховкой. Что же касается богачей – пожалуй, я вскоре увижу, как наряжена мадам Лим.

Особняк Лим располагался за окраиной города, вдали от соседних улиц Йонкер и Хеерен, где богатые китайские торговцы обжили старинные датские лавочки. Я слышала, что у Лим также была такая собственность, но они перенесли свою главную резиденцию в Клебанг – местечко, где толстосумы возводили новые усадьбы. Не так далеко от нашего дома, хотя говорили, что там все не похоже на виллы и бунгало европейского квартала. Те были громадинами, разумеется, со множеством слуг, конюшнями и обширными зелеными газонами. Особняк Лим строили в китайском стиле и, по слухам, он сам по себе был довольно внушительным.

Ама вызвала рикшу, хоть я и считала это расточительством, ведь мы могли бы дойти туда пешком. Она все же возразила, что расстояние довольно большое и не стоит появляться в гостях покрытой потом и пылью.

Полуденная жара начала спадать, когда мы отправились в путь. От дороги поднимались волны зноя и облачка белой пыли. Наш рикша бежал уверенной рысцой, по его спине стекали струйки пота. Я сочувствовала этим кули[5]5
  Рабочие-ку́ли, или просто ку́ли (от хинди: букв. «работник») – в историографии термин широко использовался для описания наемных работников, батраков.


[Закрыть], вынужденным заниматься подобной деятельностью. Тяжкий способ заработка, но все-таки лучше, чем трудиться на оловянных шахтах, где, как говорили, умирала почти половина рабочих.

Рикши были очень худыми, с впалыми грудными клетками, грубой кожей и босыми ногами, столь мозолистыми, что они больше напоминали копыта. Все же пристальное внимание этих странных людей меня смущало. Конечно, предполагалось, что я выйду на улицу только с компаньонкой и к тому же буду прикрывать лицо зонтиком из промасленной бумаги.

До нового витка размышлений мы успели прибыть к особняку Лим. Пока Ама строго наставляла рикшу ждать нас снаружи, я глазела на тяжелые двери из железного дерева. Они бесшумно распахнулись, явив такого же тихого слугу.

Мы прошли через внутренний дворик, обставленный большими фарфоровыми горшками с бугенвиллеями. Горшки сами по себе стоили небольшого состояния, их привезли из Китая, уложив в листья чая во избежание повреждений. Сине-белая глазурь – прозрачной чистоты, такую я видела на нескольких крохотных предметах, которыми еще владел отец. Если такую ценную керамику выставили под солнце и дождь, то… я была потрясена. Возможно, в этом и была вся суть.

Мы ожидали в большом фойе, пока слуга пошел вперед, чтобы объявить о нашем прибытии. Пол пестрел черно-белыми клетками, у подметенной тиковой лестницы были резные перила. И повсюду кругом – часы.

И какие! Стены покрывали дюжины часов во всех мыслимых стилях. Громадные экземпляры стояли на полу, те, что поменьше, гнездились на приставных столиках. Там были часы с кукушкой, фарфоровые часы, изящные часы из позолоченной бронзы и часики размером не более чем перепелиное яйцо. Их застекленные циферблаты сверкали, а медные орнаменты подмигивали. Шум их работы все возрастал. Похоже, время едва ли могло идти без подсчета в этом доме.

Пока я восхищалась видом, слуга опять появился, и нас провели через новую галерею комнат. Дом, как и многие китайские особняки, выстроили как сочетание двориков и соединяющихся коридоров. Мы прошли мимо каменных садов, оформленных в виде миниатюрных ландшафтов, и залов, набитых антикварной мебелью, и наконец я услышала громкий щебет женщин и резкое клацанье косточек маджонга. Передо мной стояли пять столов, за ними находились разряженные дамы, одежды которых намного превосходили мои по пышности. Но внимание привлекал центральный стол, рядом с которым слуга бормотал нечто женщине – ею могла быть только мадам Лим.

Взглянув на нее впервые, я испытала разочарование. Владения были настолько роскошными, что я ожидала, может, и наивно, не меньше чем Королеву небес. Вместо этого я нашла средних лет женщину с расплывшейся талией. Наряд на ней был великолепный, но строгий: черная как смоль баджу панджанг[6]6
  Баджу панджанг – длинная верхняя туника с длинными рукавами, к ней надевают белую блузку-топ и саронг-батик. Шьется из легких, иногда полупрозрачных тканей. Скрепляется тремя брошками керонгсанг, часто из золота, серебра, жемчуга и других камней. Костюм адаптирован из национального малайского баджу курунг людьми-перанакан.


[Закрыть], символизирующая ее скорбь. Ее сын скончался девять месяцев назад, но оплакивать его мадам будет по меньшей мере год. Сидевшая рядом женщина почти ее затмила. На ней также были скорбные синий и белый цвета, однако ее стильная кебайя[7]7
  Кебайя – традиционная блузка-жакет, к ней надевают саронг-батик; возникла при дворе королевства Маджапахит (современная Индонезия). Ее традиционно носят женщины в Индонезии, а также в Малайзии, Сингапуре, Брунее, южном Таиланде, Камбодже и южной части Филиппин. Подобная блузка встречается и в Бирме, под названием хтаингматеин.


[Закрыть] имела приталенный фасон, а украшенные драгоценностями шпильки придавали ей стрекозиный блеск. Я сочла бы ее членом семьи, но она, впрочем, как и прочие дамы за столом, смотрела на мадам Лим, словно послушная ученица.

Позднее я узнала, что это была третья жена господина Лима.

– Я рада, что вы пришли, – промолвила мадам. Голос у нее оказался мягким, до странности юным и напоминавшим воркование голубки. Мне пришлось напрячься, чтобы расслышать ее среди окружающей болтовни.

– Благодарю вас, тетушка, – ответила я, используя уважительную форму обращения к старшей женщине. Я не могла решить, что сделать: склонить голову или поклониться. О, если бы я уделяла больше внимания таким тонкостям!

– Я знала твою маму до замужества, когда мы были детьми. Она не упоминала об этом? – Видя мое удивление, мадам Лим на миг обнажила зубы в улыбке. – Твоя мама и я находимся в дальнем родстве. – Об этом я также не имела представления. – Мне следовало пригласить тебя в гости раньше. Это большое упущение с моей стороны. – Игра в маджонг разгорелась с новой силой, заклацали костяшки. Мадам сделала знак слуге, тот подвинул к ней стул с мраморным верхом. – Иди сюда, Ли Лан. Слышала, ты не играешь, но, быть может, тебе понравится смотреть.

И я села рядом с ней, наблюдая за ее игральными костями, пока она делала ставки, и пробуя сладости, непрерывным потоком доставляемые из кухонь. У них были все мои любимые виды «куи» – блюда неня-перанакан, мягких паровых пирожных, приготовленных из клейкой рисовой муки и пальмового сахара либо тертого кокоса. А еще – нежные рулетики, называющиеся «любовными письмами», и ананасовые тарты из чудного сдобного теста. Миски поджаренных семян арбуза шли по кругу, как и сушеные кусочки манго и папайи. Прошло много времени с тех пор, как мы лакомились такими угощениями дома, и я не могла отказать себе в удовольствии, поедая сладости, как маленький ребенок. Уголком глаза я видела, как Ама качает головой, но здесь она была бессильна что-то мне запрещать. Немного позже няня ушла помочь на кухню, и без ее строгого пригляда я продолжила лакомиться.

Время от времени мадам Лим что-то мне бормотала. Однако ее голос был настолько тихим, что я едва понимала сказанное. Я улыбалась и кивала, оглядываясь по сторонам с откровенным любопытством. Редко мне выпадал шанс выйти в свет. Будь мама жива, я бы сидела рядом с ней, как сейчас, поглядывая поверх ее плеча на костяшки из слоновой кости и смакуя сплетни. Эти женщины приправляли свои разговоры тонкими намеками на важных лиц города и места. И небрежно упоминали казавшиеся мне невероятными суммы игровых долгов.

Должно быть, мадам Лим посчитала меня простушкой или по меньшей мере невоспитанной девицей. Иногда я ловила на себе острый взгляд ее голубиных глаз-бусин. Как ни странно, она лишь стала вести себя гораздо свободнее. Только гораздо позднее я поняла, отчего ей так пришлось по нраву мое бестактное поведение. Кругом дамы болтали и делали ставки, жадеитовые браслеты позвякивали в такт клацанью игровых костяшек. Третья жена ушла за другой столик, а жаль – мне бы хотелось понаблюдать за ней и дальше. Она несомненно была красива, хотя репутация у нее оказалась сложной, как чуть раньше выяснила из болтовни слуг Ама. Я не замечала никаких следов второй жены, хотя мне сказали, что господин Лим, как следовало богатому человеку, содержал еще младших конкубин, на которых и не подумал жениться.

У господина Лима было четыре дочери от разных жен, но ни одного выжившего сына. Двое умерли в младенчестве, последний, Лим Тиан Чин, упокоился менее года назад. Я хотела расспросить няню, каким образом он умер, но та не желала обсуждать этот бессмысленный, по ее мнению, предмет, раз уж я никогда не выйду за него замуж. Так или иначе, единственным наследником стал племянник господина Лима.

– На самом деле он – полноправный наследник, – сообщила Ама по пути сюда.

– О чем ты?

– Тот парень – сын старшего брата господина Лима. Сам Лим – второй сын. Он унаследовал состояние, когда старший брат скончался, однако пообещал воспитать своего племянника как наследника. Но годы шли, и люди стали говорить: возможно, глава семьи не захочет пренебречь интересами собственных детей. Хотя что уж об этом толковать? Все равно у господина Лима не осталось своих сыновей.

Когда я осознала эту паутину взаимоотношений, то ощутила трепет возбуждения. О, мир богатства и интриг, так похожий на тот, что описывается в дешевых, презираемых отцом романтических книгах. Их не одобряла и Ама. Однако я знала, что она тайком увлекалась таким чтением. Оно настолько отличалось от нашего нищенского быта… Тяжко было размышлять о том, как мы перебивались год за годом, вечно стараясь беречь вещи и не позволяя себе покупать что-то хорошее и новое. А самое плохое – отец сидел сложа руки. Он и не думал идти заключать контракты или управлять делом. Он все бросил и заперся в своем кабинете, постоянно переписывая свои любимые поэмы и сочиняя маловразумительные трактаты. Мало-помалу я почувствовала, что все мы заперты с ним в клетке.

– Выглядишь печальной. – Голос мадам Лим оторвал меня от раздумий. От нее ничто не ускользало. Глаза мадам были слишком светлыми для китаянки, зрачки – маленькие и круглые, словно у птиц.

Я покраснела.

– Этот дом такой оживленный по сравнению с моим.

– Тебе здесь нравится? – полюбопытствовала она.

Я кивнула.

– Скажи, – промолвила она, – а есть ли у тебя возлюбленный?

– Нет. – Я уставилась на свои руки.

– Что ж, юной девушке не стоит быть чересчур искушенной. – Мадам Лим подарила мне одну из своих кратких улыбок. – Дорогая, надеюсь, тебя не задели мои многочисленные вопросы. Ты так сильно напоминаешь свою матушку, а еще меня саму в молодости.

Я воздержалась от вопросов о ее дочерях. За другими столиками сидело мало молодых женщин, но всех представили мне так бегло, что я с трудом понимала, кто из них кузина, а кто – подруга или дочь.

Игра в маджонг продолжалась, но поскольку я в ней не разбиралась, то немного погодя ощутила беспокойство. Когда я извинилась и пожелала пройти в ванную, мадам Лим кликнула служанку, чтобы сопровождать меня. Напряженная партия была в самом разгаре, и я надеялась, что игра ненадолго отвлечет мадам от моей персоны.

Служанка провела меня разными коридорами к тяжелой двери из дерева ченгал[8]8
  Дерево ченгал (лат. Neobalanocarpus heimii; чан та кьен, чингамат, такьян чан и такьян чантамаео) – тропическое дерево, растущее на полуострове Малакка. Высота достигает 60 и более метров. Источник ценной древесины, которая используется в местном строительстве и изготовлении предметов интерьера.


[Закрыть]. Когда я освободилась, то приоткрыла створку и выглянула в щелочку. Моя проводница по-прежнему терпеливо ждала снаружи. Но кто-то издалека позвал, и, бросив быстрый взгляд на дверь, она удалилась.

С бьющимся сердцем я выскользнула из ванной. Архитектура дома представляла собой комплекс из комнат с выходящими во внутренние дворики окнами. Я прошла через малую гостиную, потом – через зал с мраморным столом, наполовину сервированным к обеду. Услышав голоса, я торопливо скользнула по другому коридору во внутренний дворик с маленьким прудом – там цветы лотоса покачивали кремовыми головками на зеленых стеблях. Знойное сказочное спокойствие растекалось повсюду. Я знала: нужно вернуться до того, как меня хватятся, но все же медлила.

Пока я изучала стручки лотосов, напоминавшие носики леек, раздался слабый серебристый звон. Вероятно, я оказалась где-то возле комнаты с часами. Следуя далее, я вошла в помещение, похожее на кабинет. Одну из дверей распахнули во дворик, однако интерьер был темным и холодным. Мгновенно ослепнув от разницы в освещении, я наткнулась на человека, работавшего за низким столиком. Юношу, одетого в поношенный синий хлопок. Шестеренки и колесики рассыпались по столику и полу, закатываясь в углы.

– Простите, мисс… – Он поглядел на меня с извиняющимся видом.

– Я слышала звон, – неловко пробормотала я, старательно помогая ему собрать детали.

– Вам нравятся часы?

– Я не слишком-то много о них знаю.

– Ну, без вот этой детали и той часы полностью встанут, – сообщил он, собирая сверкающие внутренности медных карманных часиков. Пинцетом юноша подобрал пару крохотных шестеренок и соединил их.

– Вы сможете все починить? – На самом деле мне не следовало беседовать с юношей, даже слугой, но он склонился над механизмом, и это придало мне уверенности.

– Я не специалист, но могу все собрать. Дедушка научил.

– Полезный навык, – сказала я. – Вам бы свой магазин открыть.

При этих словах он вопросительно взглянул на меня, затем улыбнулся. Во время улыбки его густые брови смыкались, а в уголках глаз появлялись морщинки. Я почувствовала, как щеки обдало жаром.

– Вы чистите все часы?

– Иногда. Еще я бываю счетоводом и исполняю разные поручения. – Он глядел прямо на меня. – Я видел вас раньше у пруда.

– О. – Чтобы скрыть свое смущение, я спросила: – А почему в доме так много часов?

– Кое-кто говорит, что у старого хозяина было такое хобби, или даже одержимость. Именно он собрал всю коллекцию. Не знал покоя, пока не покупал какой-нибудь новый экземпляр.

– Но почему он так ими интересовался?

– Ну, механические часы куда более точны, чем водяные, показывающие время при помощи капающей воды, или же свечи, на которых по высоте столбика сала подсчитываешь промежутки. Эти западные часы настолько хороши, что их можно использовать в плавании для измерения градуса долготы, а не только широты. Знаете, что это?

Вообще-то я знала. Как-то раз отец объяснил мне, каким образом горизонтально и вертикально размечают морские карты.

– А разве мы раньше не могли определять долготу в плавании?

– Нет, в прошлом все знаменитые карты размечали лишь по широте. Это оттого, что так проще всего рассчитать курс. Но представьте, что вы далеко в море. Все, что у вас есть, – секстант и компас. Вам нужно точно определить время, чтобы вычислить относительную позицию солнца. И вот поэтому эти часы так великолепны. С ними португальцы проделали весь путь с другого края мира.

– Почему же мы этого не сделали? – спросила я. – Следовало завоевать их до того, как они приплыли в Малайю.

– Малайя – лишь захолустье. А вот Китай мог бы такое провернуть. Морские капитаны династии Мин плавали даже в Африку, используя только широту и лоцманов, которые знали местные воды.