Текст книги "Только ты"

Это был первый выпад Марины в мою сторону. Первое замечание классной примы новенькой ученице, что однажды сошла с поезда в смешной одежде и стоптанных сапожках, явившись в дом к друзьям ее родителей прямо из северного городка. Еще никогда Марина не отзывалась обо мне в подобном ключе, не показывала нашего знакомства, и я с тревогой взглянула на Дашку: не догадалась ли она, в чей именно огород прилетел камень.

Кажется, догадалась, потому что скалиться Дашка умела похлеще всех подружек Воропаевой, вместе взятых. За словом в карман не лезла и, в отличие от меня, была одноклассницам просто не по зубам.

– А зачем? – развернулась к блондинке, растянув губы в тонкой улыбке. Удивилась искренне. – Я и без боевой раскраски себя от стены отличить смогу, не то что некоторые немощи бледные. Особенно городские. Питаюсь нормально, дышу свежим воздухом. Не жалуюсь, в общем! А у Насти ресницы такие, что твоему фан-клубу обзавидоваться и сдохнуть! Но ты не переживай, Воропаева. Если свеколкой щечки натрешь, ботокс в губки «куриной жопкой» вколешь, тоже за деревенщину сойдешь. Правду я говорю, Диночка? Ой! Вижу, ты, Губенко, свои уже натерла!

– Чья б корова мычала… – недовольно отозвалась девушка, но на рожон не полезла. Со злой Дашкой связываться было опасно, а обостренное чувство справедливости в подруге сейчас явно требовало ступить на тропу войны. – Тоже мне, защитница сирых и убогих нашлась.

– Тебя забыла спросить! Ну, чего встала, Воропаева? Не завидуй и топай в салон, у тебя такие, как у Матвеевой, все равно не вырастут, сколько ни пялься. Мейкап в помощь!

– Ну, знаешь, Кузнецова! – вспылила Маринка, еще больше бледнея. Отойдя от зеркала, бросила косметичку в сумку. – Кажется, ты, толстуха, вконец оборзела!

– Не оборзела, а справедливо обозрела на предмет красоты Ваше будущее Величество. А знаю я много. Договоришься, и дальше по адресу пошлю, я много интересных маршрутов знаю. Так что не благодари и лучше заткнись насчет деревни, поняла? А толстуху я тебе еще припомню.

Маринка заткнулась, но косо смотреть не перестала. Громко рассмеялась с подругами, когда Кузнецова заметила, как мне идет высокий хвост.

– Даш, не нужно. Мне все равно, что она говорит. Подумаешь.

– А мне нет, Настя. Терпеть эту выскочку не могу еще с детского сада! Всегда такой дурой была!

Заглянула Альбиночка и приказала готовиться к выходу, – через пять минут наш танец открывал соревнования. Пробежав раздевалкой, еще раз проверила каждую девочку, кто как оделся, причесался, и умчалась к импровизированному столу школьного диджея отдать последние наставления насчет музыки. В ее отсутствие все сразу же затихли в волнении.

Между женской раздевалкой и спортзалом находилась мужская раздевалка, но все равно было слышно, как гудит большое помещение спортивного зала, наполняясь школьниками, родителями и гостями соревнований. Вслед за другими девчонками мы с Дашкой тоже выглянули в коридор, чтобы увидеть все своими глазами – хотелось знать уже сейчас, к чему мы так тщательно готовились две недели.

Людей и вправду оказалось много. На невысоких передвижных трибунах и балконе второго этажа так и пестрел народ, у входа все еще толпились любопытные, организованно клином расходящиеся под бдительным оком директора с завучем – я еще раз убедилась, что эта школа недаром считалась лучшей в городе.

– Насть, а твой отец будет? Моя мама обещала прийти с пациенткой. Представляешь, женщине тридцать два года, а у нее боязнь социальных контактов на уровне слепой паники еще со школы. Будут проходить тест на успешность лечения. Блин, я так волнуюсь!

– Нет, у папы работа. Да и у мачехи тоже.

– Жаль. Я бы хотела, чтобы все наши были здесь.

– Да, жаль.

Я обернулась к Дашке, чтобы успокоить подругу, чувствуя, как крепко вцепились ее пальцы в мой локоть, и вдруг увидела Стаса. Он стоял у окна в спортивной форме вместе с Сергеем Воропаевым, и оба смотрели на меня. Я так и ощутила повисшее между ними молчание. Мне вдруг показалось, что они говорят обо мне.

Господи! Это было так некстати – поймать на себе вот такой вот смущающий взгляд парней перед моим первым выступлением в новой школе, и я поспешила отвернуться. Не дала себе права позорно сбежать, оставив спину натянуто-прямой, вспомнив, какой глупой они оба меня считали и как легко смеялись над провинциальной девчонкой. Сейчас я не хотела видеть ни одного, ни другого.

– Матвеева, ты в порядке? Что с тобой? – тут же нахмурила брови внимательная Дашка, и я поспешила улыбнуться подруге.

– Все хорошо, просто волнуюсь.

Прозвучал свисток тренера, и оба парня вошли в спортзал. Внимательная Альбиночка тут же дала нам команду готовиться.

Мне действительно нравился танец. Нравились костюмы, музыка и то, как красиво и слаженно выглядели наши движения со стороны. О гостях и зрителях я старалась не думать. За все соревнование мы должны были выступить трижды, лишь немного поменяв фигуры и усложнив номер групповым стантом. С первым танцем все справились на отлично. Правда, Аня Скворцова в конце, в последней пробежке полем потеряла помпон, а Дашка во время пируэта случайно наступила на ногу Динке Губенко, но, кажется, этого никто не заметил. Во всяком случае, наша Альбина Павловна точно выдохнула, услышав аплодисменты, а вместе с ней и мы.

Я не очень хорошо разбиралась в баскетболе, но вместе со всеми осталась следить за ходом игры команд, слушая судейские свистки и радостные или огорченные крики болельщиков. А еще наблюдала за сводным братом, впрочем, как добрая половина девчонок школы. Красивый и спортивный Стас выгодно отличался на фоне других парней и дважды выигрывал для своей команды стартовое вбрасывание, а потом легко перемещался по полю, зарабатывая очки и одобрение тренера, все время оставаясь ведущим игроком. Я не могла им не любоваться, забыв о своей обиде. Сейчас он снова меня манил, как огонь глупую бабочку, однажды завороженную игрой горящего пламени.

Когда команда Стаса в очередной раз победила, я улыбалась вместе со всеми и хлопала в ладоши, поймав на себе его полный непонятного ожидания взгляд. Как будто он сомневался, что моя радость искренна. Зато улыбка, обращенная к девчонкам, оказалась широкой и дерзкой. Такой же привлекательной и вместе с тем равнодушной, каким равнодушным оставался и сам парень, так легко подаривший ее.

– Маринка, спорим, Фрол на завтрашнем балу предложит тебе встречаться! Он на тебя давно запал, точно говорю! – услышала я слева от себя восторженный голос Нади Ковалевой и повернула голову. – Ленке Полозовой с Фроловым больше ловить нечего. Сама виновата, не надо было трепать на каждом углу, что встречалась с третьекурсником! Вот Стас и проверил, правду о ней говорят или нет.

Неожиданно для себя я ждала ответ с замиранием сердца, но Воропаева молчала. Смотрела перед собой на поле, словно не слыша подруг.

– Что это с ней? – пихнула меня в бок Дашка. – Как будто нашей примочке живот скрутило. Может, и правда, нехорошо?

Она и после сказала, что ей было плохо, душно и закружилась голова, но я знала, что это не так. Она отвечала за меня в нашу самую сложную постановочную фигуру, не должна была толкнуть, но толкнула. Не знаю, заметил ли это в тот момент кто-нибудь еще, но мне было достаточно того, что я почувствовала сама.

Марина не отошла, как мы репетировали, не дала мне мягко сойти с рук, чтобы оказаться в центре сомкнувшегося круга, и я упала спиной вперед, больно ударившись бедром и пяткой. Так сильно, что едва поднявшись, испугалась: смогу ли встать на ногу и закончить танец. Не смогла. Так и попрыгала к скамейке, ошеломленная произошедшим, прихрамывая на одной ноге, смущаясь взглядов зрителей и школьников. Стараясь не заплакать от боли и стыда. Чувствуя себя ответственной за провал Альбиночки в глазах дирекции школы.

И все же я обернулась. Не могла не обернуться – произошедшее находилось за гранью моего понимания. С изумлением взглянула на Маринку, что продолжала как ни в чем не бывало танцевать с девчонками, с улыбкой на лице выполняя прыжки и махи ногами в такт музыке. Продолжала оставаться милой и привлекательной школьницей в глазах других, так просто и незатейливо избавившись от новенькой. Вот только зачем? Где я перешла ей дорогу? Ведь не могла же покупка платья, пусть и очень красивого, послужить настоящей причиной обиды?

Напротив меня, через поле, возле скамейки игроков стоял Стас и тоже смотрел на Воропаеву. Его шею крепко, по-дружески обхватывал локоть Сергея, да и сам парень почти висел на сводном брате, что-то тихо нашептывая ему в ухо. Словно удерживая друга от того, чтобы тот вмешался в танец симпатичных девчонок, которым еще недавно так широко улыбался. Сейчас этим двум парням точно не было никакого дела до меня и до моего «случайного» падения – тоже. К вставшим со скамейки парням бежал тренер, и я не стала на них смотреть, вновь почувствовав себя в этом месте чужой и ненужной.

– Настя! Матвеева! – это крикнула хореограф, подбегая, и принялась с беспокойством меня ощупывать. – Как ты себя чувствуешь? Спину не забила? А копчик? Голова не кружится? Не тошнит? Идти сможешь? Кто-то из родных присутствует в зале? Уф, как же ты меня напугала!

– Смогу, наверно. Извините, Альбина Павловна.

– Да брось, Матвеева, скажешь тоже.

Но девушке было обидно и досадно за мое падение, я это чувствовала. На последних минутах танца постаралась самостоятельно ступить к скамейке, но, громко ойкнув, зажала рот ладонью, испугавшись собственного крика.

– В медпункт, быстро! Не дай Бог перелом, мне ваша родительская гильдия голову с плеч снесет без права на помилование! Господи, так и знала, что обязательно что-нибудь да случится! Все-таки я страшно невезучая! Настенька, девочка, давай вместе выдохнем и попытаемся спокойно выйти, не сильно пугая людей. Не то мне каюк! Просто обопрись на меня, хорошо?

Медпункт был совсем рядом, на первом этаже, сразу у входа в коридор, ведущий к раздевалкам и спортзалу, но я все равно не представляла, как самостоятельно доберусь до него. Кивнув Альбиночке, постаралась поставить ногу на пол, но кто-то уже подхватил меня на руки и вскинул к груди. Сердце тут же дрогнуло от ужаса, что это снова может оказаться Сергей Воропаев, и, вспомнив предупреждение Стаса, я сжалась в комок, приготовившись протестовать.

– Я отнесу, Альбина Павловна! Настя легкая!

Слава богу, не Воропаев. Петька Збруев. Я с облегчением сквозь слезы улыбнулась однокласснику.

– Спасибо, Петь.

– Збруев, разузнаешь, что и как, и сразу же махом ко мне! Настя, ты так и не сказала насчет семьи. Здесь есть кому о тебе позаботиться?

Пусть это и было полуправдой, даже растерявшись от вопроса, я все равно ответила: «Да». Мне было так неловко перед этой не на шутку расстроенной девушкой.

– Хорошо! Вы в медпункт, а я девчонок держу до конца соревнований, чтобы не разбежались! У нас еще парадная пробежка и награждение!

Петька нес меня на руках очень осторожно, боясь уронить, и все никак не мог понять, как так случилось, что я упала.

– Нет, ну ладно бы кто-то другой, у нас неуклюжих полно, но я же сам, Настя, видел на тренировках, как легко у тебя получалось упражнение! Как у настоящей гимнастки! Обидно, наверно, да?

– Да, очень. Только, Петь, а как же соревнования? Наш класс играет.

– Да ничего! Мы быстро! Я же все равно в ряду запасных, мне футбол ближе. Как по мне, так лучше вгонять мяч в ворота, чем в корзину.

Медсестра посмотрела ногу, признаков перелома не нашла, но, поойкав, все равно посоветовала обратиться к травматологу по месту жительства, чтобы сделать рентген стопы.

– И как можно скорей! Здесь и трещина может быть, и скрытый перелом! Не повезло тебе с выступлением, деточка. Хорошо хоть не убилась! Придумали тоже игры! Нет бы песню спортивную спеть или стих рассказать! Обязательно нужно кувыркаться в воздухе?

Пообещав женщине прикладывать к ноге лед, опершись на локоть Збруева, я кое-как допрыгала до раздевалки. Обернулась к парню в дверях:

– Петь, иди к ребятам, я сама справлюсь. Мне уже легче, правда.

– Вижу я, как тебе легче, Матвеева. Чего тогда ногу поджимаешь как цапля?

– Мне одеться нужно, ты же понимаешь?

– А ты сама справишься?

– Попробую.

Бедро тоже болело, не так сильно, как отбитая пятка, но в связке с ним ныла вся нога. Я пропрыгала через комнату и тяжело опустилась на скамейку, потирая кожу. Расшнуровав кроссовок, поставила рядом со снятым в медпункте, стянула носки и вытянула перед собой голые ноги. Мне было больно и обидно, но все равно как воздух нужна была минута одиночества, чтобы пустить в напряженное тело еле сдерживаемую от случившегося шока дрожь.

Я все еще не понимала…

Футболка с короткой юбкой, без захватившего душу азарта выступления, больше не грели, я начинала мерзнуть и хотела одеться. Оставалось встать, натянуть на ноги теплые колготы, школьную форму и сапоги. Уйти из школы раньше, пока никто не вернулся, пока мне снова не пришлось взглянуть в холодное лицо Марины в поисках ответа. Все равно на сегодня спортивный праздник для меня уже закончился. Не спеша идти к остановке, а там, сойдя с автобуса, медленно брести к дому, тогда родители, возможно, и не узнают, что я призналась хореографу насчет Стаса. А мачеха не расстроится, что так опрометчиво купила падчерице бальное платье.

Дверь в раздевалку стремительно распахнулась, и я увидела на пороге сводного брата, крепкой рукой скрутившего в узел тонкую футболку на груди одноклассника.

– Отвали, Збруев, кому сказал!

– Чего это?

– Не твое дело.

– Еще как мое! Ты что, Фрол, совсем двинулся? Раздевалки перепутал? Куда прешь, придурок, не видишь, что здесь девчонки?

Петька Збруев не был из трусливых, а потому уверенно преградил старшекласснику дорогу, хмуро сдвинув брови. Только взглянув на Стаса, я поняла, что сейчас Петьке достанется – я уже знала этот его злой, ледяной взгляд. Но в последний момент сводный брат все же разжал кулак. Сказал твердо, глядя мне в лицо:

– Лучше пусть уйдет, Эльф, не то я ему зубы выбью. Не хочется расстраивать твою подружку.

Слова прозвучали грубо, и Збруев тут же выкатил грудь колесом, и не подумав отойти в сторону.

– Че-его? – бросил сердито. – Только попробуй, Фролов! Кто кому еще выбьет! Ты за меня не решай, понял!

Было видно, что еще немного, и ребята подерутся. Решимость Стаса войти в раздевалку легко читалась на лице, неважно, зачем он ко мне пришел. Даже если Петька и хотел, он не мог остановить его, я хорошо помнила недавнюю драку в автобусе с незнакомцами и злость, так легко вскипевшую в нем в прошлый раз. Заставившую чужих парней отступить.

Увидев, как напряглись лица Стаса и Збруева, почувствовав опасное напряжение между ними, я поспешила сказать:

– Не надо, Петь.

– Но, Настя! Что ему от тебя нужно? Пусть валит на все четыре стороны! Чего приперся?!

– Пожалуйста.

– И не подумаю! Тебе и так только что в спортзале досталось, чтобы еще и этот… этот тут с визитами доставал! Ты, Фрол, кажется, ошибся девчонкой!

Я знала, что нельзя, что Стасу наверняка не понравится мое признание, но Петька был хорошим парнем, я не хотела, чтобы он пострадал из-за меня.

– Нет, Петь. Он… Стас мой сводный брат. Он отвезет меня домой.

Я постаралась не смотреть в красивое сероглазое лицо с твердой линией рта, которое наверняка сейчас нахмурилось.

– Наверное, – добавила неуверенно, отводя взгляд.

Збруев продолжал упрямиться, пусть и замялся, услышав мои слова.

– Это правда? – обернулся к Стасу, однако тот не собирался ничего объяснять.

– Отвали, – только и сказал, легко оттеснив парня плечом в сторону, и войдя в раздевалку, захлопнул за собой дверь. Прошел узкой комнатой, остановившись передо мной. Медленно разжал ладони.

Он смотрел на меня, я это чувствовала, и мне пришлось поднять лицо. Голые ноги не получилось спрятать – лавочка была слишком низкой и широкой. Несмотря на выступление перед сотнями глаз, сейчас перед сводным братом, без кроссовок и носков, с вытянутыми ногами, я чувствовала себя почти раздетой. Потянув за край школьный жакет, что лежал на скамейке, прикрыла им колени, прижав колготы к груди.

– Болит?

Он спросил это резко, с глухой хрипотой в голосе и тут же шумно выдохнул, словно борясь с раздражением. Присел на корточки, не отводя глаз, внезапно вытеснив собой окружающее нас пространство.

– Немного. Я случайно.

– Ну да. Другим рассказывай, скелетина, как случайно. Видел я, не слепой. Покажи! – его взгляд опустился, а руки протянулись к ноге.

Я напряглась. В этой комнате мы были одни, и он снова вел себя странно.

– Стас, не надо…

Но пальцы сводного брата уже коснулись моей стопы. Так же бережно и осторожно, как в прошлый раз щеки. Обхватив лодыжку, скользнули по коже вверх… вниз… будто он боялся сделать мне больно. Чуть сдавили пятку.

В глазах снова выступили слезы, но мне удалось не пролить их. А вот сдержать тихий вскрик – нет.

– Ай!

Я сама не заметила, как подалась вперед и, выронив одежду, уперлась ладонями в голые плечи Стаса – неожиданно крепкие и горячие под моими руками, перехваченные узкими шлейками спортивной майки. По-мужски развернутые, рельефные, не такие, как запомнились мне у Егора. Не знаю, почему я вдруг вспомнила о друге.

Стас замер. Медленно поднял голову, взглянул на меня сквозь упавшую на глаза челку, оказавшись лицом к лицу. Дернул губами, словно собираясь что-то сказать… Нога болела, но я не могла оторвать взгляд от его глаз. Сейчас, оказавшись так близко, лишенные ледяной корки, они смотрели как-то по-особенному.

Вспомнив о предупреждении Стаса не касаться его, я тут же отдернула руки.

– Извини. Я не хотела.

Снова вздрогнула, почувствовав горячие пальцы под коленом, согревающие икру ноги. Голос сводного брата прозвучал задавленным полушепотом.

– Ты замерзла и снова дрожишь, Эльф. Тебе нужно одеться.

Я и сама это знала.

– Да, – потянулась рукой к одежде, но Стас уже встал и поднял с пола колготы, мгновенно вогнав меня в ужас.

– Как эта хрень надевается? – спросил, и слава Богу что ответить я не успела. Я даже думать не хотела о том, что он собирался сделать. В эту минуту дверь раздевалки с грохотом ударилась о стену, и вошел тренер.

– Фролов! Твою дивизию в зад! Ты что здесь делаешь? Почему я тебя по всей школе искать должен?! У нас соревнование, финальный матч года, а он тут развел «ромеоджульетту», понимаешь! Девочка жива, здорова, сейчас родители подойдут – марш на поле! Весь зал одного тебя ждет!

Тренер по баскетболу у мальчишек не отличался спокойным характером. Репетируя танцы с Альбиной Павловной в спортзале, я успела заметить, как сурово он разговаривает с мальчишками и вообще ведет тренировки, а сейчас Марк Степанович и вовсе выглядел крайне рассерженным.

Мужчина развернулся, намереваясь выйти, уверенный в том, что Стас последует за ним, но тот остался стоять, продолжая смотреть на меня.

– Фролов! – окликнул ученика из коридора, но, так и не дождавшись, снова вернулся, плотно прикрыв за собой дверь. Подошел к сводному брату вплотную, чтобы развернуть за плечо к себе. – Ты что творишь, сукин сын! – заглянул в лицо, багровея. – Нашел время характер показывать! Я тебя что, зря четыре года воспитывал? Нагружал тренировками, чтобы ты мне тут сопли в женской раздевалке жевал?! Марш к ребятам в спортзал! Живо! Не то с директором говорить будешь! При всех! Пусть сама с тобой разбирается! Ну?!

Я не могла поверить. Стас выглядел так, словно сомневался, идти ему на поле или нет, и это не на шутку сердило мужчину. В спортивном зале было четыре сотни народу, важные гости из университета, школьное руководство области… я понимала, насколько сегодняшний турнир по баскетболу ответственный для всех.

Отвернувшись от мужчины, протянула руку, чтобы забрать у парня свою одежду. Попросила как можно уверенней:

– Иди. Пожалуйста, Стас, иди. Я сама оденусь, все будет хорошо.

– Ну, я жду, – тут же отозвался тренер, и сводный брат отступил. Развернулся к выходу, даже не взглянув на мужчину.

– Черт! Да идемте же! А ты жди здесь, поняла!

– Ты как, Фролов, со мной разговариваешь…

Последняя фраза Марка Степановича раздалась уже за дверью в коридоре, в ответ на неуважительную реплику своего ученика, и, оставшись одна, я поспешила одеться. Зажмурившись, тяжело выдохнула. Это было непросто – терпеть боль, скоро должны были вернуться девчонки – мне не хотелось при Маринке говорить им, почему я оказалась такой неловкой и подвела их. Только не при Воропаевой, зная, что не смогу при всех обвинить ее. Понимая, насколько моя беда ей безразлична.

Переодев форму, осторожно всунула больную ногу в сапог и встала. Вздернув рюкзак на плечо, попыталась идти… В открытую дверь раздевалки тут же ворвался шум и многоголосие зала. Громкая реплика судьи, засчитавшего команде Стаса три очередных очка.

– Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, – пошла, припадая на ногу, в сторону гардеробной и дальше на улицу, думая о том, что мне очень, очень нужно дойти к остановке…

Он догнал меня на повороте к проспекту в конце школьной аллеи, присевшую на край скамейки и накрепко зажмурившую глаза, чтобы не дать себе пролить слезы. Они появились в глазах – крупные, соленые от обиды, несколько минут назад, когда я поняла, что больше не могу идти. Вырос передо мной, как всегда, хмурый и злой, в настежь расстегнутой куртке, рвано дыша от бега.

– Я же просил подождать меня! Ты должна была услышать!

– Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что ты мой сводный брат. Тебе бы это не понравилось.

– Глупая ты, скелетина. Дурочка, каких поискать. И откуда только взялась на мою голову!

Он сказал это не зло, скорее с досадой. Отвернувшись, с раздражением пнул ногой снег на обочине тротуара, негромко выругавшись. Отойдя на несколько шагов, достал из кармана телефон и набрал номер. Я подумала, что сейчас Стас позвонит отцу и наверняка оторвет мачеху от работы. И еще больше расстроилась от собственной бесполезности и беспомощности. От того, что снова доставила неудобство стольким людям.

Машина приехала быстро, минут через пять, в которые я сидела, а Стас молча стоял рядом. Я уже видела ее раньше и сразу узнала, как и сидящего за рулем симпатичного рыжеволосого парня с хитрой усмешкой в голубых глазах. Хлопнув дверью, он вышел из автомобиля и громко присвистнул, уставившись на нас.

– Фрол, я не ослышался, и ты сказал срочно? Оппачки! Что за сюрприз? Сводная сестра опять потерялась и ее необходимо доставить домой?

– Рыжий, давай не сейчас.

– Да мне-то что. Скажи спасибо, что я как раз при колесах оказался, а то ведь мог и не приехать. Привет, Настя! – обратился ко мне как к старой знакомой. – Чего такая хмурая? Двойку получила? Или мальчишки за косы отдергали?

– Заткнись, придурок!

– От придурка слышу. Еще и малолетнего. И все же?

Но за меня снова ответил Стас.

– Ногу в спортзале ушибла. Идти не может. Все? На все вопросы ответил?

– Ладно, – стал серьезнее парень. – И куда теперь?

Я даже не успела запротестовать. Вообще ничего не успела сказать, все еще смотрела на незнакомого, взрослого друга сводного брата, хорошо одетого и уверенного в себе, когда Стас, отобрав рюкзак, закинул его на плечо и, легко оторвав меня от скамейки, вскинул себе на руки. Направился к машине твердой походкой, как будто не первый раз носил девчонку. Не осторожничая в шаге, как Петька, и не смущаясь посторонних глаз. И это тоже не было на него похоже.

– В больницу!

– Черт, Фролов, клянусь, это что-то новенькое…

– Нет, не перелом. Ушиб. Таранная кость цела, и слава богу! Лед. Покой. Фиксирующая повязка. Троксевазин на место отека и только через сутки-двое водочный компресс. И сон. Много сна. В конце концов, твоя сестренка слишком бледная. Все понял?

– Да.

– Ну, удачи. И в следующий раз лучше воздержись от всяческих прыжков с высоты, ясно?

И мое «да» в ответ на внимательный взгляд доктора.

– Спасибо, Стас, я сама пойду. Правда, у меня получится.

Сейчас на ноге была тугая повязка, и ступать оказалось куда легче. Мне хватило того внимания, что окружало нас в больнице, когда Стас искал врача, а после относил меня в кабинет рентгенолога и назад, везде представляясь как старший брат. Я устала слышать биение своего сердца и прятать взгляд от серых внимательных глаз, находящихся неожиданно близко. Сегодня сводный брат много видел и легко касался меня. Даже не подумал отвернуться, когда пришло время снять обувь и показать ногу врачу.

А после привез домой.

– Я знаю, как все произошло, Эльф. Я видел. Ты могла покалечиться.

– Не думаю, что скажу об этом Марине.

– Я скажу. Найду способ.

– Не надо. Все равно нам никто не поверит.

Мы находились дома вдвоем, и он снова преграждал мне путь. Внезапно дотянувшись рукой, погладил прядь волос у лица. Пропустил их сквозь пальцы, молча наблюдая, как они рассыпаются, возвращаясь на заалевшие щеки. Это было так же чувственно и остро, как тогда, на лестнице, когда он гладил мои губы, а после обозвал глупой доверчивой скелетиной, и я отступила. И, конечно, вскрикнула.

Стас словно очнулся. Медленно сжал руку в кулак, опуская. Посмотрел хмуро, играя на скулах желваками, возвращая холод в пристальный взгляд.

– Не проси меня больше помочь тебе. Не сейчас.

Я прислонила затылок к стене, выдыхая боль от неосторожного шага. Сам не замечая того, он подошел ближе.

– Я не прошу.

– Ты не понимаешь! Я не могу поднять тебя на руки, не хочу касаться! Не здесь! Не тогда, когда мы… когда мы одни, а ты почти раздета!

Я всего лишь сняла с себя куртку и школьный жакет, и мои ноги больше не были голыми, но он достаточно насмотрелся на них сегодня, чтобы то, о чем сказал, прозвучало достаточно убедительно для нас двоих.

– Я не стану просить. Я помню все, что ты сказал мне вчера. И раньше, о своей ненависти.

– Верно. Ты дома, скелетина, а значит, мне больше нет до тебя никакого дела. Я позвоню родителям.

– Да.

– Ты была одна, и я не мог тебя бросить. Я обещал матери. Это ради нее, понимаешь?

– Понимаю. Спасибо, Стас, что помог.

Но мы снова стояли и смотрели друг на друга, а он все не уходил.

– Повтори еще раз.

– Спасибо…

– Нет, не это!

– Стас…

– Черт, Эльф! – теперь его ладонь оказалась на моей шее, поймав всполошенный горячим прикосновением пульс. Участившийся только сильнее, когда большой палец сводного брата вслед за тяжелым взглядом спустился к ключице. Ударив по пуговице выше груди, расстегнул верх блузки, шершавой подушечкой лаская кожу.

– Такая нежная…

– Стас, не надо.

– Знаю. И ненавижу тебя за это. За то, что ты есть. Вот такая тощая и хрупкая, как стекло, похожая на сказочного эльфа девчонка, которую так легко сломать. Все было легко и просто до того, как ты приехала в этот дом и выжила меня из моей комнаты. Лучше бы я никогда не знал тебя. Лучше бы не знал!

Он все-таки отпустил. Ушел к себе, оставив стоять одну в большом холле, и я понадеялась, что Стас услышал меня, когда мой голос догнал его на лестнице.

– Пожалуйста, не звони родителям! Не говори, что случилось! Мне уже лучше, а Галина Юрьевна будет переживать.

Мачеха с отцом вернулись поздно. Часом раньше Стас принес обезболивающее, как всегда, войдя в спальню без стука, молча оставил лекарство с водой на тумбочке рядом с кроватью, и теперь нога терпимо ныла, позволяя мне спокойно лежать. И даже думать о том, что рассказала по телефону Кузнецова. Оказывается, Аня Скворцова была уверена, что Воропаева подстроила падение, видела и рассказала о поступке подруге, ну а верная Дашка уже высказала все Маринке в лицо. И пусть та не созналась, сказав, что весь танец ее тошнило и вообще было дурно от такого количества людей, что она ничего не помнит из-за волнения, я больше не чувствовала настолько остро своей вины перед Альбиной и остальными девочками.

Оказалось, родителям Стас все-таки позвонил. Объяснил в двух словах, что случилось, заверил, что я в порядке, оставив мачеху и дальше разбираться с приезжими итальянцами. Вернувшись, она сначала поговорила с сыном и только потом поднялась ко мне. Мягко выпроводила за дверь отца, который молча стоял на пороге комнаты и смотрел на меня.

– Ты, Гриша, не стой столбом, смущая Настю. Все хорошо с твоей девочкой. Разберемся! Лучше принеси-ка нам чаю с молоком и что-нибудь к нему, посытнее. Мы здесь поужинаем, а вы со Стасом давай уж по-мужски на кухне. И не вздумай Нину Ивановну тревожить, а то не миновать ей нового приступа! Так что случилось, Настя? – спросила тихо, спокойно, прежде плотно закрыв дверь, присев рядом на постель, но я все равно не смогла обо всем рассказать мачехе. Я помнила о том, что Марина дочь ее близкой подруги и появилась в этом доме гораздо раньше меня. Не могла не помнить. Если бы не Стас, мой рассказ для мачехи так и прозвучал бы – рвано и скомкано.

– М-да, всего я могла ожидать от дочери Веры, и смешков, и упреков, не зря подругу предупреждала, просила поговорить с детьми на твой счет, уж больно они с Сережкой избалованы. Но чтобы Марина настолько тебя невзлюбила – не ожидала.

– Может быть, она случайно?

– Ох, девочка. Сыну я верю, как себе. Он у меня видное скроет, но не соврет. А отношение Марины к тебе я еще в магазине заметила, никудышная из нее актриса. Догадалась, что нет дружбы у вас, вот только понять не могу: что за злость такая лютая? Ну не из-за Стаськи же? Чего вам еще делить?

– Что?

– Ай! – Галина Юрьевна легко отмахнулась, предлагая не брать ее слова во внимание. Сказала хмуро: – Вере я, конечно, скажу, Настя. Не оставлю поступок Марины без внимания. Не нравится мне все это.

– Но…

– И доказывать мы ничего не будем. Себя надо уважать. Знаю, что Воропаевы не поверят и, скорее всего, от моих слов будет мало толку, но картина рисуется куда как серьезная. Ты пострадала, и прежде всего для тебя все могло обернуться нешуточной травмой. В этой ситуации для нас с Гришей здоровье и благополучие наших детей важнее добрых отношений со старыми знакомыми. Если для них важна справедливость, они спросят с дочери. Если нет, я потребую у дирекции школы предоставить видеосъемку праздника, и будем вместе разбираться с произошедшим инцидентом.

Слова мачехи о том, что из-за меня она готова рассориться с лучшими друзьями и дирекцией школы, прозвучали настолько убедительно, что я не на шутку расстроилась, пожалев о том, что в раздевалке и после, уже дома, не позволила Стасу усомниться в поступке девушки. Это было почти страшно – стать причиной такого большого конфликта, и я попыталась заверить мачеху, что мне могло показаться и Марина просто себя плохо чувствовала.

– Я знаю! Галина Юрьевна, девочки говорили с ней!

Но попытка оправдать одноклассницу прозвучала столь неубедительно, что мачеха, пожалев падчерицу, обняла меня за плечи. Притянула к себе, сказав в макушку: