Текст книги "Еще один шанс (сборник)"

Я закончила Корабелку – главное здание института находилось на Лоцманской улице, в историческом районе, получившем название Коломна. Географически это место примыкает к моему родному району, а за ним и вовсе город заканчивается – далее простирается гладь Финского залива. На залив я смотрела со стапеля Адмиралтейского завода, где проходила практику. Впереди, за горизонтом, простиралась вся жизнь, но то, что находится за линией, отделяющей небо от земли, со стапеля не увидишь – надо выходить в море. Вооружившись лоцманскими картами – знаниями, полученными в институте, – я вышла в большую жизнь.

Одновременно случился и второй любопытный казус, связанный с моим трамваем. Когда я перестала ездить на нем в институт, из нашего микрорайона трамвай убрали вообще (маршрут и рельсы на участке «Театральная площадь – Фонарный переулок» сняли в семидесятых годах).

Уже много лет я живу у Московского парка Победы. Но прежде чем описать, каким мистическим образом развиваются наши отношения с этим местом, завершу историю моих Подъяческих.

Эпизодически мне приходится бывать в местах, где прошли мои детские и юношеские годы. С удивлением наблюдаю, как старые учреждения «подстраиваются» под мои новые потребности, хотя я давно не живу здесь.

В девяностых годах стали открываться всевозможные центры духовных знаний. И я записалась в один из них, прослушала курс лекций экстрасенсорики и парапсихологии – предметы, прежде недоступные по идеологическим соображениям. Лекции читались (не поверите!) в доме номер 1 по Средней Подъяческой улице. Здесь и ныне находится Гуманитарный центр.

В том здании, где когда-то собирали пианино, а позднее работницы шили лифчики, теперь читал лекции питерский исследователь в области экстрасенсорного восприятия – физик Вадим Поляков. Впервые я услышала о том, что мысли материальны и, следовательно, могут быть зафиксированы прибором. И убедилась на опытах, что металлическая рамка – неплохой инструмент как для поиска подземных источников воды, так и для оценки состояния среды. А понятия «биополе», «интуиция», «подсознание» подтолкнули меня впоследствии к изучению психоанализа.

В старинный особняк напротив Гуманитарного центра тоже нынче вселились новые организации (судостроительное бюро закрыли примерно в то время, когда и я перестала заниматься корабельными науками). Читаю таблички: «Инвестиционная палата», «Центр ресурсов администрации Санкт-Петербурга». Пока не приложу ума, как связать это с моей жизнью, о каких ресурсах идет речь, финансовые мне пока не светят. И только творческое вдохновение может сослужить для меня роль инвестиций.

Когда я переехала к парку Победы, облако эзотерических связей продолжало кружить надо мной. В середине семидесятых, когда я поселилась там, я обнаружила, что напротив моих окон, прямо в парке, находится скромное двухэтажное здание – в нем размещался родильный дом. Через год с небольшим я родила в этом роддоме замечательную девочку. А еще через несколько месяцев этот роддом был закрыт, а в здание переехали органы управления – мне к тому времени предстояло оформлять дочку в ясли…

И другие приятные мелочи украшали мою жизнь. Так, площадка аттракционов парка находилась почти напротив дома: пока дети маленькие – это благо. Они с удовольствием бежали в павильон кривых зеркал, чтобы посмотреть на себя в новом облике. Им ведь предстояло в жизни примерить на себя множество разных ролей. Карусели, качели – тоже хорошо! Но знали бы вы, какой шум, какая громкая музыка сопровождала это веселье! К счастью, едва мои детишки повзрослели, площадку развлечений перенесли в дальний угол парка. Там гремящие децибелы уже не мешали никому, поскольку поблизости вообще не было жилых домов.

Многое осталось позади: учеба, работа в ЦНИИ, бессонные ночи над детскими кроватками, уход за престарелой матерью. Да и у самой появились проблемы со здоровьем. Изменилось ли что-то вокруг? А как же! Двухэтажный домик в парке, окруженный старыми липами, где я четверть века назад родила дочку, вновь распахнул свои двери для пациентов. Но теперь – не поверите – здесь открылась кардиоклиника. И однажды я оказалась в палате, едва ли не той самой, где когда-то лежала с другими молодыми мамочками – вид из окна подтверждал это. Но теперь рядом со мной не было говорливых соседок – лишь красочные офорты на нежно-персиковой стене приковывали мой взгляд. Их лечебный эффект был выше любых процедур.

Я описала не все места, претерпевшие странные превращения, поскольку их география слишком широка. Ведь судьба закидывала и в другие районы, и даже – в другие края. Опишу лишь один казус, подтолкнувший меня к этому эссе.

И опять перенесусь в свое детство. Моя мама, работавшая стоматологом, была командирована горздравом на работу в город Выборг, на довольно длительное время. Мне было в то время лет пять, и ей пришлось взять меня с собой и устроить в детский садик. Я проходила в него месяца три, потом, как водится, заболела, но запомнила место хорошо – ведь это был единственный садик, который мне довелось посещать в своей жизни, – в основном меня воспитывала дома моя ленинградская бабушка.

Спустя полвека я, на подходе к пенсионному возрасту, приехала снова в Выборг: посмотреть город, пройтись по старым улочкам. Быстро нашла наш многоэтажный дом на улице Ленина – он тоже находился напротив парка. Помню, как мама водила меня в детский сад: прямо-прямо и за угол, по периметру зеленого массива. Я иду по знакомой дорожке – какой цепкой оказалась детская память, – заворачиваю направо, еще чуть-чуть, и вот он, мой бывший детский сад. Только над знакомой дверью совсем иная табличка: «Отдел социального обеспечения».

Чудесные превращения подобного рода не только попадали в резонанс событиям моей жизни, но в большинстве своем облегчали ее. Однако с недавних пор что-то сломалось в отлаженном механизме синхронии или закономерность усложнилась. Во дворе моего дома, в порядке «уплотнения», вознесся к небу многоквартирный дом. Злосчастная высотка застит свет в кухонном оконце, и, чтобы не расстраиваться по этому поводу, я стала реже заглядывать в кухню. Но может, так и надо? Мои поварские обязанности теперь минимальны, потому что родные «пташки» свили собственные гнездышки, – в кухне мне делать почти нечего. Лучше останусь в комнате, за письменным столом, в ожидании белой стаи новых мыслей. Я устремляю взгляд мимо компьютера, за окно – вид отсюда чудесен: убегающий вдаль проспект смыкается одной стороной с парком, кроны деревьев над ажурной оградой, а еще выше, над деревьями, – вольное небо!

Еще один шанс
Повести и рассказы

Еще один шанс (повесть)

В купе поезда дальнего следования я оказалась одна. В это время года, на исходе осени, люди предпочитают сидеть дома, но мое путешествие было вынужденным. Оскверненная любовь, порушенная семья, разбитая жизнь – все это, вместе взятое, подтолкнуло меня в дорогу. Куда я еду? Зачем? Колеса вагона ритмично постукивают на стыках рельсов: «Од-на, од-на, одна-на-на». На столике лежал прозрачный контейнер с завтраком – обслуживание в пути было на высоте, но есть мне не хотелось.

Я сидела у столика, и мой единственный друг, старый чемодан из натуральной кожи, слегка ударялся о колени. Надо бы убрать его в рундук, но удобнее, когда все под рукой. Да и лежит в нем одно барахло. Унесут и ладно. Теперь, когда вся жизнь полетела под откос, время ли думать о таких мелочах? Развела в стороны фирменные занавесочки на окне, но за окном нависла непроглядная ночь. В темном стекле отражалось мое собственное лицо, и на нем пугающе чернели глаза, нарисованные ночным туманом. Вообще-то глаза у меня слегка разные по цвету: один карий, другой зеленоватый. В юности я стеснялась этого несоответствия, однако мужчины находили в нем определенное очарование. Стоп. О мужчинах я запрещаю себе думать. Лучше немного почитаю.

Я достала из чемодана купленную на вокзале книжку «Мифы Древней Греции» – специально выбрала сказки, чтобы отвлечься, – вытянулась на полке и погрузилась в чтение. Пролистала несколько страниц, но думы о собственной жизни неумолимо вытесняли похождения мифических героев. Мысль о неправильно сделанном двадцать лет назад выборе не давала мне покоя. Я связала свою жизнь с этим негодяем, когда вокруг было столько хороших парней. И ведь все тоже началось в дороге. Тот поезд не был ни фирменным, ни скорым. Это сейчас я еду с комфортом, но одна. А тогда в переполненном плацкартном вагоне вокруг меня кипела жизнь.

* * *

Я впервые еду в поезде дальнего следования, хотя уже взрослая девочка – закончила второй курс института. Нам подали дополнительный состав с плохо убранными вагонами и неисправными форточками, но в разгар сезона и этот поезд брали штурмом. Мое место – на верхней полке.

Поначалу я чувствовала себя неуютно от столь близкого соседства с посторонними людьми и затаилась на своем месте. Прежде я проводила каникулы на даче у бабушки с дедушкой – там простор и свобода. Хотя и на даче, и дома я всегда оставалась под строгим надзором. Мама требовала, чтобы я возвращалась домой не позже одиннадцати, знакомила ее со своими друзьями и прочее, прочее. Поэтому я сидела дома, и мальчиков у меня тоже не было. Да и кто обратил бы внимание на меня, незаметную мышку с хвостиком на затылке и выпуклым прыщавым лбом, даже не прикрытым челкой. Только когда кому-то были нужны конспекты, вспоминали обо мне. Хорошо, что у меня появилась хоть одна подружка – с ней вместе мы готовились к семинарам. Именно эта девочка, чьи родители живут у моря, и пригласила меня к себе.

Я прижалась спиной к стенке вагона и сверху поглядывала на своих попутчиков. На меня же никто внимания не обращал – лишь иногда вскинет взгляд в мою сторону чудаковатая тетя без возраста, сидящая внизу напротив. В ее облике мне виделась полная отстраненность: занята своим делом – как поезд тронулся, так и перебирает безостановочно спицами. Спину держит прямо, лишь голову слегка склонила над вязаньем, волосы, присобранные лентой, убраны назад. Светло-серое с глубоким вырезом платье, почти до пят. Из-под кромки подола видны ступни босых натруженных ног. Она что, не соображает? Ведь на полу – сор и крошки. Разгильдяй проводник только вид сделал, что подмел.

Пожилой мужчина, на полке под моей, видимо, задремал у окна – никаких движений. При посадке он помог мне убрать чемодан на багажную полку, но разговаривать нам было не о чем. Выглядел он простовато-деревенски: белая в полоску рубашка застегнута на все пуговицы, но галстука под воротником нет. Темный старомодный пиджак он сразу снял и повесил на вешалку. Вот он зашевелился, достал книгу, выложил на столик, склонился над ней – розоватая плешь светится сквозь редкие, гладко зачесанные волосы. Трудно себе представить более скучную внешность. Этот мужик был похож на военрука в нашем институте. Может, он сельский учитель?

Место на второй полке напротив пустовало уже второй час, и я, признаться, об этом жалела… При посадке шикарный парень обалденного, как у баскетболиста, роста забросил на свою полку какие-то мешки и коробки и сразу исчез. Где же он, думала я.

Тощий паренек-проводник, небрежно бренча стаканами, снова остановился у нашего купе. Поезд кинуло в сторону, и кипяток пролился на мою голую, как и у вязальщицы, пятку, торчащую в проходе. Я ойкнула, вытаращив глаза от испуга, и подтянула под себя ногу. Парень со стаканами замер, видно испугавшись моего вскрика, но даже не извинился, невежа. Нам не слишком повезло с этим оболтусом: летом в проводники берут кого попало. Сделав еще шаг, он поставил стаканы на матово-коричневый столик и повернулся к тем, кто ехал на боковых местах. Похожий на сельского учителя пассажир стал раскладывать рядом со стаканами свои припасы. Но тетка с вязаньем не прервала своей работы, а лишь подкатила поближе к себе клубки разноцветного шелка. Впервые я видела, чтоб вязали не из шерсти. Мне не хотелось распивать чаи в компании со старым занудой, и я осталась лежать на своей верхней полке. Но тут в наше купе влетел до сей поры отсутствующий «баскетболист» и тоном, не терпящим возражений, приказал проводнику:

– Постой, друг, поставь еще два стакана. Чай с лимоном для меня и для девочки. – Он кивнул в мою сторону.

Я быстро соскочила вниз. Пристроилась рядом с «баскетболистом», оттеснив вязальщицу на самый край полки. Она безропотно потеснилась. «Учитель» быстро выпил свой чай и куда-то вышел. А я достала припасы, заботливо приготовленные мне в дорогу мамой, и мы стали уминать их с «баскетболистом», запивая душистым чаем. Мне не приходилось задумываться, о чем говорить с моим красивым попутчиком. Он без умолку болтал сам. Оказалось, он и впрямь спортсмен, правда, занимается не баскетболом, а греблей на шлюпках. А сейчас едет с товарищами на летние сборы, в то же местечко на берегу моря, что и я. Но билетов в один вагон им не хватило, и мой спортсмен оказался вдали от своей команды, в нашем купе. «Однако это чудненько, – сказал он, обращаясь ко мне. – Здесь мне будет повеселее, а то у нас ведь одни мужики. А ты, как майская розочка, подарок судьбы». Сейчас меня покоробило бы от такого пошлого сравнения, но тогда… Я впервые слышала комплимент в свой адрес. Мое лицо запылало смущенным румянцем. Затем мой спортсмен покопался в своей поклаже и вытащил из чехла гитару. Лирический перезвон струн окончательно растопил мою скованность. Я стала подпевать спортсмену.

Может, это кому-то покажется странным, но я не только ехала одна впервые в поезде, но и впервые сидела рядом с человеком, играющим на гитаре. Ведь на институтские вечеринки я не ходила. Не передать словами, как велика разница между исполнителем, увиденным в рамке телеэкрана, и человеком, перебирающим струны у тебя на глазах. Его длинные пальцы, мечтательно прикрытые глаза, хрипловатый, задушевный голос… Бойкий спортсмен превратился для меня в артиста, человека, понимающего мою душу. Звучащие слова любви не были для меня просто текстом песни – то были признания, адресованные лично мне. Когда спортсмен невзначай коснулся своим коленом моего, я почувствовала ожог, но не отодвинулась. Теперь мы были одно: широкоплечий статный парень и я, щуплая девчонка, почти подросток. И сила этого человека подчинялась мне!

Сельчанин похрапывал, глаза чудаковатой дамы с вязаньем были обращены к потолку, губы ее шевелились, подсчитывая петли. Но мы со спортсменом и не стеснялись ничьих взглядов – кроме нас двоих, никого теперь не существовало в целом мире. Когда мелькающие за окном поезда картинки стали погружаться в сумеречную темноту, спортсмен встал. Он взял меня за руку и повел по узкому проходу в другой вагон, где ехали его друзья. Толчки вагона на стыках рельсов бросали меня от стенки к стенке, но я, не чуя под собой ног, шла за спортсменом.

Новый друг представил меня своей команде, ребята потеснились и дружелюбно приняли в свой круг. Меня окружала восьмерка парней. В Институте культуры учились почти сплошь девочки, красотки-искусствоведы. Среди них я терялась, так как красавицей себя не считала. Но здесь… Когда парни то в шутку, то всерьез осыпают тебя комплиментами, становишься пьяной без вина. Однако и бутылка ходила по кругу. Кто-то пил прямо из горлышка, но мне налили в чайный стакан, и никогда я не пила ничего вкуснее, чем этот дешевый портвейн. Разумеется, к своим восемнадцати годам я уже пробовала вино, однако всегда в приличной обстановке, под закуску и под присмотром мамы. Но сейчас все было гораздо интереснее. Мамы рядом не было, голова кружилась все сильнее, тело наливалось приятным теплом. На сей раз вместо мамы меня остановил спортсмен. «Стоп, с нее хватит, – сказал он, когда я уронила голову на его плечо, – не люблю пьяных женщин!»

Я же была в том состоянии, когда с равной готовностью выпила бы еще вина или прильнула бы к груди сидящего рядом спортсмена. Случилось второе. Не обращая внимания на остальных ребят, мы с моим новым другом соединились в долгом поцелуе. Я отпрянула лишь тогда, когда ощутила, как его ладонь гладит мое бедро, все выше сдвигая подол платья. На миг мне показалось, что не тусклый свет лампы, а взгляд мамы устремлен на нас с потолка вагона. Этот взгляд заставил меня отодвинуться и одернуть подол.

Двое суток я удерживала бастион своей невинности под неявным надзором мамы. Но утром третьего дня я не смогла найти в веселом купе свои трусики, и больше мама не беспокоила меня. Я не поехала на квартиру подруги, адрес которой лежал у меня в сумочке. Я поселилась вместе со спортсменом в палатке, раскинутой на диком пляже, и стала его женщиной. Тренер команды сквозь пальцы смотрел на эти вольности, похоже, эти сборы были у ребят вместо каникул.

Маме я отбила чинную телеграмму, что доехала благополучно и что мы с подружкой ходим на море, загораем, читаем книжки. Через несколько дней я навестила свою однокурсницу и попросила ее прикрыть меня, если мама вздумает написать ей сама.

В группе гребцов, принявших меня, не было профессиональных спортсменов. Ребята учились в экономическом вузе, но главной их задачей было выступать за этот вуз на соревнованиях. Мой спортсмен только числился на каком-то факультете. Но я оправдывала его: тренировки, соревнования… То, каким он был шалопаем, мне стало ясно гораздо позднее. Но в это лето шквал любви лишил меня разума.

Когда осенью я вернулась домой, мама не узнала меня. Она была очень довольна, что дочка так хорошо выглядит. Я загорела, окрепла и даже противные прыщи исчезли с моего лба. Перемены в моей жизни какое-то время оставались ей неведомы. Я по-прежнему допоздна засиживалась в библиотеке. Однако теперь я готовила не свои задания, а писала рефераты и курсовые для спортсмена. Он учился в институте уже восемь лет, но пока был в хорошей спортивной форме, его не отчисляли. И я принялась тащить его к диплому. И хотя его задания были не по моему профилю, я с ними справлялась: моя школьная золотая медаль была заработана честно. Учиться я умела и любила. Довольно скоро я стала разбираться в финансовых схемах и экономике лучше, чем в древних летописях, изучаемых в моем институте. В зимнюю сессию я удивила маму первыми в жизни тройками. Зато мой спортсмен наконец продвинулся на один семестр.

Следующие каникулы я снова провела с моим другом. Теперь нас окружала иная компания. Прошлогодняя команда как-то вдруг распалась. Одни ребята сменили спортивный клуб, другие вообще сошли с дистанции, бросили спорт. Мой спортсмен оказался среди новичков стариком. И тоже стал задумываться о своей карьере. Для профессионального спорта у него не было нужных достижений, в любительском заработки были очень скромны. И все меньше внимания мой спортсмен уделял тренировкам. Однако и служба на ниве экономики мало его привлекала. И он загорелся новой идеей – выступать в музыкальном ансамбле. В этом сезоне он стал прирабатывать, играя на гитаре в курортном ресторанчике. Я принялась помогать ему, сочиняла слова песен, для которых он сочинял музыку. Кончилась эта афера тем, что из команды моего спортсмена отчислили, теперь под угрозой стало и его пребывание в институте.

Во что бы то ни стало мы должны были защитить диплом. Я говорю «мы», но речь шла, разумеется, о его дипломе. На четвертом курсе я завалила сессию, зато мой спортсмен с моей помощью получил квалификацию экономиста. К этому времени наши с ним отношения уже не были секретом для моей мамы. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы он не бросил меня, а взял в жены.

Но вышло так, что в мужья его пришлось взять мне. Да, он оказался мужем на моем иждивении. Целый год он болтался без дела: из спорта ушел, в ансамбле не прижился, о серьезной работе экономиста не мог думать без отвращения. Я устроилась уборщицей. Но когда родился наш ребенок, ему пришлось взяться за ум. Он устроился вторым тренером в только что открывшийся фитнес-клуб (тогда они назывались иначе) и стал тренировать смазливых дамочек, жен кооператоров. Класс новых русских еще только нарождался. С его-то дипломом, в лихое время перестройки, он мог бы стать воротилой на финансовой бирже, но он абсолютно не разбирался в котировках, марже и прочих премудростях продвижения средств. Не разбирался и не пытался вникнуть. Зато оказалось, что в женских прелестях он разбирается отлично. Скоро мне открылась одна интрижка, затем другая, но он и не собирался уходить от меня. Я же не могла бросить его из-за ребенка. Я к тому времени закончила курсы бухгалтеров и стала прилично зарабатывать. Он по-прежнему бегал из клуба в клуб, принося домой крохи.

И вдруг он словно проснулся. Нашему сыну было восемь лет, когда отец взялся за него, решив сделать из ребенка профессионального гребца. Вначале тренировал его сам, потом определил к опытному наставнику. И сын тоже стал отдаляться от меня. Его включили в сборную города, затем страны. Я почти не видела своего мальчика. А став взрослым, он заключил контракт с зарубежным клубом и покинул родину. Каким-то пунктом сыну удалось включить в договор и присутствие рядом папаши.

Я осталась совсем одна – высохшая ветка с колючками обид на стебле.

* * *

Мне не спалось. Колеса продолжали стучать на стыках, я бичевала себя: какой же глупой и наивной была в двадцать лет. Игра мускулов и перезвон гитарных струн затмили суть моего спортсмена. А человек-то он был мелкий, подленький. Он использовал меня и выбросил вон. Конечно, я могу заработать себе на хлеб, но разве это главное? Мне просто не хочется жить, я еле удерживаюсь, чтобы не натворить глупостей. Все-таки следует подкрепиться, решила я, сходила за кипятком и принялась ужинать. Фирменные упаковки копченой колбасы и печенья пришлись кстати.

Поезд шел почти без остановок, по-прежнему я ехала одна. Вновь открыла купленную на вокзале книжку и стала разглядывать иллюстрации. Черно-белые оттиски были нечетки. Всесильные мойры – богини, определяющие судьбы людей, – не отличались красотой: лица их были усталы и невыразительны. А если бы эти мифические девы существовали на самом деле? Что стоило попросить их связать новый узор моей судьбы? Волнение охватило меня, как будто мне уже даровали эту возможность. Я легла на бок и уставилась в стену. Если бы я сделала другой выбор?