Текст книги "Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы"

Террорист

Все приятельницы Ирины Сергеевны встречали Новый Год в семьях: кто с мужьями, другие с взрослыми детьми и даже внуками – этим особенно завидовала. Подруги предлагали присоединиться, но она неизменно отказывалась, зная, что у чужого очага лишь острее ощутит одиночество. Потому что Машенька, ее дочь, окончив школу, покинула городок, где они жили, и наведывалась сюда нечасто. И каждый новогодний праздник оборачивался для матери пыткой: опять одна, опять заляжет в кровать ранним вечером, отключив телефоны, а то и расплачется, не в силах унять тоску.

Но нынче планеты встали по-иному: в середине декабря дочка сообщила, что приедет на Новый Год домой!

И ведь приехала! Тридцать первого днем Маша позвонила матери прямо с автовокзала и доложила, что благополучно добралась. Сказала, что через час-пол-тора будет дома, только забежит по дороге к подружке Эле – та жила в соседнем квартале – отдаст привезенный для нее подарок. На робкое предложение Ирины Сергеевны, перенести визит к Эле на завтра, Маша фыркнула, ввернув поговорку о ложке, что хороша к обеду. Однако обещала у подруги не задерживаться.

Обещать-то она обещала, но время шло, а Маша не появлялась и даже не звонила. Ирина Сергеевна, прерывая кулинарный процесс, названивала дочери сама. Дозвонилась раза с десятого:

– Машенька, ну где же ты пропадаешь? И трубку не берешь! Я уж не знаю, что и думать!

Маша скороговоркой оправдывалась, что помогала Эле. Целый час красили ей волосы. Занимались этим в ванной, а телефон в комнате остался, не слышали. И, помолчав, спросила:

– Мамуля, я бы хотела у Эли встретить Новый Год, тут все наши одноклассники собираются… Ты как?

Ирина Сергеевна перестала дышать, будто забыла, как это делается. Дряблые щеки поползли вниз, опустились уголки губ, прикрылись веки. Однако, пересилив себя, отозвалась с достоинством:

– Решай сама, ты уже взрослая… Но я надеялась, что, раз приехала из такой дали, встретим вместе Новый Год… А хочешь со своими…Что ж…

Маша не видела, как разом постарело лицо матери, но уловила отчаяние, заполнившее эфир, и колебалась недолго. Со вздохом ответила:

– Ну, ладно. Не сердись. Я уже иду домой. Сейчас попрощаюсь с девчонками и иду.

Ирина Сергеевна прибавила громкости телевизору, чтобы приподнять упавшее настроение – жизнерадостные артисты на экране создавали позитивный фон. Разумом понимала, что девочке с молодежью веселей, с друзьями тоже давно не виделась. Но поведение дочки ранило сердце: приехала, а к матери не спешит.

Кухонная эпопея близилась к завершению. Оставалось начинить разрезанные надвое крутые яйца красной икрой. Задумчиво глядя на полупрозрачные икринки, вдруг представила, сколько мальков могло бы появиться из них. Но, увы, не случилось. Причудливые ассоциации подтолкнули мысли к ее собственному материнству. Сомневалась когда-то, стоит ли оставлять ребенка, не имея мужа. Не побоялась, родила! И сумела вырастить дочь достойным человеком. Жаль, что не все у девочки ладно: недавно жених бросил, хозяйка от квартиры отказала, работодатель зарплату задерживает. Понятное дело, потому и к матери приехала, что на мели оказалась. Стало быть, нуждается в совете и поддержке. И знает, ведь, что я последнее ей отдам! Вот, посидим за новогодним столом, обсудим положение, вместе что-нибудь да придумаем. Только бы домой пришла, завтра ведь в обратную дорогу собираться! Хотя пообещала.

Становилось нестерпимо жарко от работающей духовки, но даже форточку нельзя было открыть, поскольку могла «осесть» выпечка – любимые Машенькой пирожки с капустой.

Ирина Сергеевна, изнемогая от духоты и томительного ожидания, выложила на тарелку последнее оформленное яйцо. И в этот момент раздался длинный, нетерпеливый звонок в дверь.

– Наконец-то! – вытирая руки о фартук, она резво вскочила и заторопилась в прихожую встречать дочь – все обиды и сомнения разом позабылись.

Все же по привычке мимолетно прильнула к глазку. Что-что? От ее двери к соседней квартире метнулся человек в форме полицейского и теперь жал пальцем на чужой звонок. Обращаясь сразу ко всем, громко приказывал:

– Эвакуация! Жильцам немедленно покинуть свои квартиры!

Почти разом распахнулись все двери на площадке, а мужчина, поднявший тревогу, уже спешил на другой этаж. На лицах соседей читались страх и растерянность – никто не знал больше того, что слышали все: мобилизация! В их промышленном городке, расположенном неподалеку от стратегического предприятия, к любой угрозе относились ответственно.

Ирина Сергеевна бегом вернулась на кухню, раскрыла окно – морозный воздух ворвался в теплый омут помещения. Посмотрев вниз с пятого этажа, увидела выходящих из других подъездов людей. Они заполняли заснеженный просторный двор, двигаясь хаотично, как муравьи. Одни тащили на себе тюки, другие тянули на веревочке детские санки, груженые вещами. Многие несли на руках, крепко прижимая к себе, испуганных детей. Пронзительно выла сирена, нагнетая ужас, и в кратких паузах раздавались усиленные мегафоном слова: «Граждане жильцы! Поторопитесь! Дом заминирован! Взрыв может произойти каждую секунду». В дворовом проезде выстроился ряд машин правоохранительных служб и кареты скорой помощи.

В каком-то полусне закрыла окно, выключила духовку и, схватив хозяйственную сумку, заметалась по квартире. Закинула в нее деньги и документы и теперь лихорадочно соображала, какие еще вещи следует спасать. Взгляд упал на фото дочки, стоящее на книжном стеллаже. Как же она забыла! Впопыхах совсем голову потеряла! Надо позвонить Машеньке, пусть, если еще не ушла от подруги, там и остается! Схватила телефон, а он уже сам разразился трелью – дочь опередила:

– Мамулечка, ты только не сердись. Ребята меня уговорили, я решила остаться у Эли!

– …э, как же, ну да.

Ошеломленная совпадением намерений Ирина Сергеевна решила не сообщать дочке о тревоге, не портить ей праздник. Сейчас не думалось о том, что ужасная новость может разлететься по городу.

– Конечно, зайка, оставайся у Эли, повеселись с друзьями хорошенько.

– С наступающим, мамочка!

– И тебя, целую, родная!

Мать радовалась, что Маша из-за ее беспечности застряла у подруги – неизвестно, как все еще обернется. Ирина Сергеевна поспешно надела шубу из черного кудрявого каракуля – возраст шубы был почтенный, но хозяйка берегла ее для торжественных выходов и считала ценностью, надела дорогую песцовую шапку, натянула новые сапоги. Покидала подъезд в числе последних.

Полиция теснила встревоженных жильцов вглубь двора, в просторный сквер. Ирина Сергеевна едва поспевала за другими: мешала длинная тяжелая шуба, подошвы новых сапог скользили по снежному насту, и большая сумка оттягивала руку. Галдеж во дворе перемежался детским плачем и взрывами новогодних петард, доносящихся из соседних дворов. Все происходящее казалось ирреальным: там шумно праздновали Новый Год, здесь – находились на волоске от смерти. Событие обрастало слухами и вымыслами, говорили, что заминирован чуть ли не весь квартал и предприятие.

А ровно в полночь темное небо осветилось ярким сполохом, почти одновременно мощная канонада заложила уши! И новый зловещий слух оглушил двор: взорван жилой дом! Но не их, а известное в городе элитное здание, стоящее подальше, за школой. Логика террористов стала ясна: указали ложный адрес, чтобы отвести правоохранительные органы от цели. Полиция информацией не делилась.

Народ зашевелился, сбился испуганной кучкой. Лишь Ирина Сергеевна застыла, как изваяние – ее щеки, успевшие зарумяниться на морозе, побледнели. Пронзила страшная мысль: в том доме за школой живет подружки Маши. Там моя дочь!

Обезумев от ужаса, она бросилась в сторону, где прогремел взрыв. Полиция никого не выпускала со двора, но Ирину Сергеевну это не остановило. Заметив, что фонарь у помойки не горит, просочилась через щель между мусорными баками, выбралась из оцепления, обогнула соседнее здание и теперь продиралась через колючие кусты боярышника, высаженные вокруг школы. Затвердевшие на морозе колючки, покрытые инеем, царапали лицо – на снег сыпались черные завитки от ветхой шубы. Но за кустарником уже виднелась пешеходная дорожка, а за ней еще один сквер – там же, в неясной полутьме, разглядела скопление людей, предположив, что это тоже эвакуированные из квартир. Сделала последний шаг, проваливаясь по колено в снежный вал за кустами, преодолела и его. Одной ногой уже встала на дорожку, не заметив, что раскатанная школярами тропа превратилась в каток. Огненной россыпью в голове отозвался удар затылком о лед.

Ирина Сергеевна не сразу поняла, что возлежит на носилках, в карете скорой помощи. Низко нависал потолок машины, пугая необычной близостью. Приподняла голову, чтобы осмотреться. Крепкая фельдшерица в белом халате придавила натруженной рукой плечи пострадавшей к носилкам:

– Очнулась? Молодец! Лежим-лежим! Сотрясение мозга – не шутки, милая! Что ищешь? Сумка твоя – вот она, и шапка тут, мужики ничего не забыли. Приволокли тебя без сознания из соседнего двора! Считай, повезло, что любители петард во дворе Новый Год встречали, а то валялась бы на снегу до утра. А как только тебя угораздило так грохнуться? Если бы не меховая шапка, черепушка точно треснула б. Погоди чуток: водитель разговаривает по телефону с диспетчером. Получим наряд – отвезем тебя в стационар.

Ирина Сергеевна окончательно включилась лишь на последних словах фельдшерицы – «отвезем в стационар» – и резко возразила:

– Я никуда не поеду!.. А, Маша, где Маша!? Что с людьми из взорванного дома? Жертв много?

– Какие жертвы? И взрывов-то не было! Лоботрясов, сообщивших о заминировании, быстро вычислили – уши бы им надрать. И группа захвата уже на месте. О! Гляди-гляди, террористов ведут!

Ирина Сергеевна медленно села, спустив ноги с носилок, посмотрела туда, куда показывала пальцем фельдшерица. Картинка в проеме за открытой дверцей машины слегка покачивалась, но вскоре головокружение прошло. Поняла, что карета скорой стоит как раз напротив ее подъезда, и среди скопления людей в форме рассмотрела долговязого парня с хмурым лицом и в наручниках. И сразу узнала незадачливого «террориста» – Саня! Великовозрастный шутник жил в их подъезде. В начальных классах мальчишка учился с дочерью, но позже его перевели в школу для умственно отсталых. Дурак, дурак, но подростком Маше прохода не давал, впрочем, чувства свои проявлял невинно: задаривал ее цветами, срывая их летом с газонов. Родители парня потом куда-то уехали, оставив уже взрослого инвалида на попечении бабушки. А недавно старушка умерла, и в последнее время бедолага жил один. В общем-то, смирный стал, залеченный диспансером, даже где-то работал. И что на него нашло!

Не успела Ирина Сергеевна домыслить за непутевого соседа, как из подъезда вывели девушку в красной куртке. На ней не было наручников, но крепко держали под руки два спецназовца.

– Маша! – вскрикнула Ирина Сергеевна.

Она с неожиданной прытью соскользнула с носилок, выбралась из машины и бросилась к дочери. Ей преградили дорогу.

– Отпустите мою дочь. Она не виновата! Маша!

– Мама!

Старший наряда дал знак сопровождающим остановиться. Видимо, благополучное завершение операции в короткий срок смягчило его нрав. Снисходительно бросил:

– Пусть женщины попрощаются!

Ирина Сергеевна обняла дочь, сквозь слезы допытываясь: «Как же так, девочка. Сказала, что у подружки, а сама…»

– Мамулечка, я, правда, вначале у Эльки была, и сразу, как ты попросила, домой пошла. По лестнице поднималась мимо Санькиной квартиры, дай, думаю, загляну. Сама не знаю, что туда потянуло. Решила ему тоже сувенирчик подарить, пожалела дурачка по старой памяти – у меня в сумке много всякой мелочи.

– Закругляйся, гражданочка, – перебил старший. Маша торопливо продолжила:

– Зашла до того, как все закрутилось. Минут пятнадцать поболтали, а тут полиция во двор нагрянула, всех к эвакуации призывают. Санька сильно струхнул и сразу заявил, что не выпустит меня. Признался, что тоскливо одному в Новый Год стало, вот и решил пошутить. От страха весь трясется, но меня крепко держит – разрешил только позвонить тебе. Ну, я и сказала, что у Эльки осталась, чтобы ты не волновалась. А, когда Саньку вычислили, и омоновцы за ним приехали, прикрывался мною, как заправский террорист. Что тут было, что было! Но ты не беспокойся, дам в полиции показания, и меня сразу выпустят.

Машу снова подтолкнули и повели к полицейской машине.

Соседи помогли растерянной матери подняться на пятый этаж, но пройти им в квартиру она не предложила, закрыла за собой дверь. В прихожей сняла разодранную о кусты шубу, стянула с ног неудобные сапоги и, шаркая тапками, прошла на кухню. Устало присела к столу: есть не хотелось, но половинка яйца, начиненного икрой, незаметно исчезла во рту. Ирина Сергеевна думала о Саньке-террористе, о его неприкаянности, о дочке, пожалевшей больного великовозрастного ребенка, и собственное одиночество уже не тяготило ее.

Фехтовальщица

Выйдя из метро, я свернула в сторону парка. Весна! Зеленоватая дымка над кронами деревьев, робкая трава на газоне, прозрачность воздуха пробуждали во мне беспричинное счастье. Хотя и повод для радости имелся: быстро решив рабочие дела в сторонней организации, не стала возвращаться в свой душный офис, а махнула сюда, на чудный зеленый остров среди пыльного города – вырвалась на свободу! За розоватыми стеклами солнечных очков мир выглядел уютно-спокойным. Шла не спеша, рассеянно поглядывая вокруг. И вдруг на центральной аллее мои глаза наткнулись на яркую афишу, приклеенную к отдельно стоящему стенду. Прочитав текст, застыла в оцепенении, и тут же поняла, что прогулка отменяется.

Пока перечитывала объявление второй раз, в голове выстраивалась цепочка предзнаменований. Все замеченные по дороге сюда случайные эпизоды обретали смысл.

Так, в вагоне метро меня задела длинным цилиндрическим футляром девушка, по виду студентка. Она извинилась, а я отошла подальше, вспомнив, что в похожей трубе и сама когда-то возила в институт чертежи курсовых проектов. Всколыхнулись в груди тревоги перед защитой и волны радости от вожделенного «зачтено». И взгрустнулось оттого, что среди вороха моих документов давно нет зачетной книжки, зато вот-вот появится пенсионная. От чертежного тубуса мысли перекинулись к еще одному длинномерному предмету, с ним мне тоже приходилось ездить в транспорте. Я возила рапиру в спортивном мешке, похожем на футляр гитары – многие так и думали, что везу музыкальный инструмент.

Взойдя на эскалатор, я почти успела забыть девушку с тубусом и свои мысли о студенческой поре, пока не заметила ступенькой выше юную пару. Они целовались. Приподнятые широкие плечи парня заслоняли от меня лицо его подружки, так что невольно мой взгляд застрял на его затылке, на смешном рыжеватом завитке над шеей. Студенческие артефакты, пробужденные только-что в вагоне, потянули дальше в глубины памяти. Уже эскалаторная лента сложилась площадкой и убежала из-под ног, вытолкнув меня в вестибюль. Уже потерялась из виду влюбленная пара, а мысли продолжали кружение, спиралью устремляясь к единственной точке из прошлого, где маячил перед глазами такой же пшеничный завиток на затылке любимого.

В ту весну я оканчивала школу, но посещала спортзал университета, тренируясь вместе со студентами в секции фехтования. Проводила в спортзале многие часы: и не ради спортивных достижений, а сгорая от безответной влюбленности в тренера. Поначалу он не выделял меня из группы учениц. Но однажды плотина дала трещину.

Мы уходили из спортзала вдвоем, я специально задержалась в раздевалке, чтобы оказаться последней. Шли плечом к плечу гулким, пустынным коридором. Спускались полутемной лестницей, ведущей к запасному выходу, потому что парадные двери ввиду позднего времени были закрыты. Разговор замирал, удлинялись паузы, а среди вязи слов уже слышались безмолвные мотивы. На площадке «черной лестницы» мы остановились. Бросили на каменный пол, как по команде, наши фехтовальные сумки, похожие на чехлы с гитарой, и губы наши встретились. Этот поцелуй запечатлелся волшебным чудом в том быстротечном романе.

История длилась лишь одну весну – последнюю весну моей школьной жизни. Игорь, так звали моего тренера, открывал мне большой и радостный мир спорта. До того, как остановить свой выбор на фехтовании, он занимался пятиборьем: бегал, стрелял, и плавал, и скакал на лошади. И хотя уже оставил активные тренировки, продолжал интересоваться этими видами спорта как болельщик. Мне довелось побывать вместе с ним и на балконе бассейна, и в спортивном тире, и на трибунах ипподрома. Если соревнования заканчивались поздно, он провожал меня до дома, и снова целовал. Я пребывала в уверенности, что он тоже меня любит, хотя наши отношения балансировали на грани целомудрия.

Но однажды все прекратилось. Обнаружилось, что у него имелась девушка, невеста, что она уезжала на годичную стажировку в зарубежный колледж, а теперь вернулась. Игорь сам признался во всем, отводя взгляд в сторону, но просил меня подождать, не прерывать нашей дружбы. Сказал, что хочет разобраться в своих чувствах, – но я ждать не захотела. Ни за что! Выходит, я была для него игрушкой?! Решение приняла мгновенное: я не стану поступать в наш университет, пусть даже Игорь обещал мне, как спортсменке высокого разряда, льготы при зачислении. И я брошу фехтование. Не ради поблажки на экзаменах я трижды в неделю приходила на тренировки и тенью следовала за Игорем в остальные дни – я любила его.

Прошли десятилетия. Я ничего не слышала об этом человеке, вращаясь в других кругах. Прикинула его возраст, прибавив к своим годам еще двенадцать. Вздохнула: жив ли? Мужчины нередко вылетают из жизни досрочно.

Моя горечь давным-давно развеялась, и сейчас романтическая история только слегка затуманила глаза. Впрочем, меня, той девчонки, давно не существовало, слишком много всего наслоилось в жизни впоследствии. Не только давние, но и свежие события уже волновали без прежней остроты. Подумалось о недавнем разводе с мужем – вот где следовало бы горевать, а я почти с радостью переживала вновь обретенное чувство свободы.

Мои давние воспоминания развернулись в памяти стремительно: так – по рассказам – они возникают перед глазами терпящих бедствие людей. Я прокручивала старое кино, невидящим взглядом уставясь на стенд с афишей.

И уже складывалась новая серия фильма: разрозненные сценки в метро сложились в ясный пунктир, верстовые столбы случайных знаков вели меня к новой встрече с моей первой любовью. Вдруг вспыхнула надежда – сегодня я вновь увижу Игоря! В афише сообщалось, что в эти дни в спортивно-концертном комплексе, расположенном неподалеку от парка, проходит открытый чемпионат по фехтованию. По фехтованию! В расписании на сегодня значились соревнования на рапирах среди женщин.

* * *

Миновала турникет с металлоискателем, кордон милиции, просторный вестибюль и через открытые двери под трибунами вошла в чашу спорткомплекса.

Арена спорткомплекса, ярко освещенная софитами, украшенная флагами и воздушными шарами, наполненная радостным гулом и резкими возгласами спортсменов, всколыхнула во мне давно забытое предстартовое возбуждение. А увидев перед трибунами фехтовальные дорожки – соломенно-желтые «полотенца», раскатанные на зеленом ковролине – я почти физически ощутила их шероховатость подошвами.

Я остановилась. Меня обходили девушки с рапирами в руках, тренеры и просто болельщики – судя по профессиональным репликам – тоже люди из фехтовального мира. В сторонке, сидя прямо на арене, отдыхали спортсменки в ожидании вызова на очередной бой. Но меня интересовали сейчас не они. Я останавливала взгляд на мужчинах старшего возраста: тренерах, судьях, и даже пробежала глазами ряд зрителей – их было всего несколько человек на первом ряду. Увы: кого надеялась увидеть, не обнаружила. Или не узнала?

Приблизилась к месту, где начиналось новое сражение. Незримо связанные ритмом поединка фехтовальщицы слаженной парой перемещались по соломенной дорожке, как маятник. Первые шаги, вкрадчивые, как у пантер – это несколько секунд разведки – вперед-назад, легкое постукивание рапиры о рапиру. Вдруг одна из спортсменок, вытянув на всю длину руку, продолженную блестящим клинком, стрелой взметнулась в атаку. Но выбрала неудачный момент: соперница увернулась и упреждающим движением сама нанесла туше – выиграла очко. Сражение продолжалось: возгласы спортсменок, звон металла и вспышки сигнальных лампочек при каждом касании электрической рапирой противника. И отрывистые разборы фехтовальных «фраз» наблюдающего за боем судьи.

Я успела снять несколько выгодных кадров на свой мобильный телефон.

Бой закончился. Ритуальное пожатие рук, и спортсменки покинули дорожку. У победительницы на лице светилась улыбка, когда она пробегала мимо. А проигравшая девушка, что в начале боя, начав атаковать, сама получила туше – присела на арену в двух шагах от меня, понуро опустив голову на поставленные «домиком» колени, обхватив их руками. И я посочувствовала этой блондинке с гладкими волосами, забранными бархатным колечком в хвостик. Лицо ее было трогательно и беззащитно, как у Алёнушки, тоскующей у пруда, с известной картины Васнецова. Знаю, обидно, бросаясь в атаку, наткнуться на острие чужой рапиры – самой случалось не раз. Запоздало подумалось, что и в жизни порой я вела себя так же нерасчетливо. Для чего, к примеру, скоропалительно рассталась с Игорем, ушла из секции, не поборолась за свою любовь. Ясно нарисовались параллели между моими поражениями в спорте и жизни – мне бы раньше задуматься на эту тему.

Снова вызвали на дорожку «Алёнушку». На этот раз в лице ее появились решимость и собранность, и сквозь девичью округлость щек обозначились резковатые, даже мужские черты лица. И как хорошо сидит на ней спортивный костюм: белоснежная куртка с воротником-стоечкой, кремового цвета защитный жилет, белые бриджи, беленькие гольфы на упругих икрах и светлые туфли-тенниски. Ради этой тотальной белизны – увидела однажды фехтовальщиц по телевизору – я и переступила школьницей порог спортивной секции. Выбор юности – он часто непредсказуем!

Новый поединок с участием «Алёнушки» поглотил меня полностью. Затаив дыхание, я следила за батманами, ложными замахами, стремительными выпадами и, опережая сигнал электрического регистратора, угадывала исход атаки. Ура! Мы победили!

Легким движением руки девушка, за которую я болела, приподняла с лица защитную маску, пожала руку сопернице. Разрумяненное лицо ее снова трансформировалось: полностью ушло не только страдальческое выражение плачущей сестрицы с картины художника, но и набежавшая перед боем ожесточенность. Черты приобрели красоту и гармонию.

Победительница освобождающим движением руки метнула рапиру с маской на пол и села на жесткий ворс, рядом с подругами по команде. Легким движением ладони она потирала поверх белизны ткани свое бедро. И это мне было знакомо: уколы, полученные в неприкрытые защитным жилетом места – в ноги или руки – часто оставляют болезненные синяки, хотя и не засчитываются противнику. Вспомнила, как подростком стеснялась раздеться на пляже, поскольку лишь к середине лета исчезали эти следы «боевых ран». Машинально погладила обтянутое юбкой бедро, будто сама заработала свежий синяк победителя.

Так кто же я сегодня: зритель или участник?

Ноги гудели от долгого стояния, и я направилась к ближайшей трибуне. Села не слишком высоко, но оказалась единственной среди ряда пустых кресел. И, наконец, решилась снять темные очки: приподняв пластмассовые дужки, оставила очки лежать обручем на волосах. Все это время, яркое освещение арены, позволяли мне оставаться в них. Я подспудно боялась быть узнанной, хотя понимала, что узнать меня некому, да и невозможно, спустя три десятка лет. Теперь, сняв очки, я почувствовала себя чужой в этом пространстве, среди людского гомона, звона рапир, возгласов спортсменок. Минутой раньше я мысленно летала над фехтовальной дорожкой, испытывала восторги от удачных туше и разочарования от промахов. Я окунулась с макушкой в атмосферу соревнований, я наигралась досыта, а теперь… Давно пробил заветный час, карета вновь обернулась тыквой, белоснежный спортивный костюм на мне вновь превратился в унылый наряд немолодой тетушки. Я проникла на этот бал, как Золушка, неправедным путем. Зов первой любви заменил мне волшебницу-фею. Минуты назад – почти участница турнира, сейчас равнодушный зритель.

Снова достаю мобильник, пусть хоть останутся снимки на память об этом бале. Настраиваю кадр, кнопкой масштабирования отдаляя и приближая к себе объекты. И вдруг замечаю у судейского столика крепкого седого мужчину в ярко-красной олимпийской куртке – кажется, новый персонаж! Сердце разгоняется. Человек склонился над столом – наверное, рассматривает протоколы соревнований, а я рассматриваю его. Установила максимальное увеличение – кажется, фигура находится на расстоянии протянутой руки: широкие округлые плечи, на спине белыми крупными буквами выведено «Россия». Серебристый ежик волос, никаких завитков на затылке. И все же… Так страшно обмануться! Пожилой спортсмен в форме олимпийской дружины выпрямляется, поворачивается лицом к трибуне – я в испуге возвращаю на глаза темные очки. Однако господин не смотрит в мою сторону, а обращается к человеку, сидящему на первом ряду, и широко ему улыбается….

Эту улыбку я не спутаю ни с одной другой в мире! Игорь! Он вновь отворачивается, а я запоздало нажимаю кнопку съемки.

Я узнала его! Вначале узнала душой, а сейчас и глазами, даже сквозь стекла затененных очков. Мое сердце не выдерживает взятого темпа, сбивается с ритма на опасную паузу, и снова зачастило, как сумасшедшее. Так хочется метнуться вниз, со склона трибуны, кубарем, прямо сейчас!

Хотя с полетом, кажется, придется подождать. На арене меняются декорации. Спортсменки укладывают свой инвентарь в фехтовальные сумки, похожие на сумки для музыкальных инструментов. Поглядывают на электронное табло, подсчитывают очки, суммируя победы, прикидывают свое место в турнире. Сейчас начнется церемония награждения. На середину выдвигаются три разновысоких кубика – почетный пьедестал. Понимаю, что пока церемония награждения не пройдет, отвлекать Игоря бессмысленно – кажется, он тут значимая личность.

Ничего, я подожду. Провела помадой по губам. Собираюсь с мыслями. Как только официоз закончится, я подойду к нему и скажу: «Здравствуй, Игорь! Это я, Галя!». Пожалуй, еще сообщу свою девичью фамилию. А, если он забыл ее? А, если меня не узнает? Нет! Такого не может быть! Я же его узнала! А потом… ну, я не знаю, что будет потом. Это мы решим уже вместе. А пока сфотографирую его на фоне призеров. Снова отвожу крышку затвора – какая досада – телефон разрядился! Фото Игоря, с новым для меня, седым, затылком, оказалось последним.

Тем временем уже началась церемония награждения. Игорь, перекидывая ленты через склоненные головы девушек, надевает на их шеи медали. Звучат триумфальные мелодии, поднимаются флаги спортклубов. Моя «Алёнушка» получила бронзу, и губы ее растянулись в счастливейшей улыбке – совсем такой же, как у него. И в этот миг меня осеняет догадка: это его дочь!

Вот и замечательно: я поздравлю их обоих с победой, и начало разговору будет положено, а дальше уже все само покатится. Церемония окончена, и участники быстро покидают арену. Убираю очки в сумку, решительно встаю, и бочком – мешает тесноватая юбка – спускаюсь по ступеням трибуны. Ускорив шаг, припустила вдогонку уходящим. Игорь шел вместе с дочерью. Я почти сравнялась с ними, и несколько секунд шла на отдалении в полшага. Моя рука уже тянулась к его плечу, хотелось коснуться спины, будто постучать в закрытую дверь. И в этот момент «Алёнушка» заговорила:

– Представляешь, Игореша, какая-то бабища топталась у моей дорожки всё соревнование. Уставилась на меня через темные очки…. Может, кто из соперниц колдунью подослал, чтобы порчу навести?

– Глупости, дорогая, – ответил он, и поцеловал спутницу в щеку. – Не стоит предаваться суевериям.

С чего я решила, что девица – его дочь? Глупая фантазерка!

Я поспешила и обогнала пару. Миновала пустые трибуны. Пронеслась вестибюлем, почти не касаясь мраморного пола… Очнулась, едва не разбив лицо о стеклянную дверь. Распахнув ее, вышла. Ветер гнал тучи над городом и хлестал мои щеки.