Текст книги "Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы"

Членам нашего общественного Совета привилегий не полагалось – от работы нас никто не освобождал – однако как цеплялись члены низового управленческого звена за свое место в Совете! Да простят меня поборники гендерного равноправия, но я думаю, что стремление хотя бы к минимальной власти свойственно именно мужчинам – напомню, кроме меня, все остальные были представителями сильного пола. Итак, на заседаниях – они проходили, между прочим, всегда в рабочее время – без конца мусолились вопросы типа: на какой срок избирать совет, и сколько раз повторно можно избираться отдельным членам. Первоначально установленный в примерном Положении двухлетний срок действия органа пытались сдвинуть к трем и даже четырем годам. Мой голос, призывающий к более частому обновлению Совета, опять остался в меньшинстве.

Мой опыт «хождения во власть» продолжался два года, до моего увольнения из ЦНИИ. И позволил мне сделать главный вывод: одиночка бессилен в любой властной структуре, даже на нижнем уровне. Не зря в Думе и в других органах создаются фракции и разрабатываются стратегии для продвижения тех или иных законопроектов.

В эти годы разговоров о гласности и перестройке первой перестроилась на новый лад бюрократия. Так, запомнилась массовая переаттестация сотрудников. Сама по себе аттестация, как форма оценки квалификации специалиста, известна давно, однако на волне «перестройки» модернизировались в модном русле. Мне, попавшей в ту пору административную струю, довелось побывать секретарем и аттестационной комиссии. Конечно же, впоследствии, я написала на эту тему сатирический рассказ, лишь слегка заострив ситуацию.

АТТЕСТАЦИЯ

Я вышла в коридор, и толпа бледных, испуганных сотрудников окружила меня.

– Ну, как там? Что спрашивают? Кто сегодня в комиссии?

Я холодно, как подобает секретарю, посмотрела поверх голов и объявила:

– Перерыв.

Инженеры и техники, на минуту успокоились, но тут же кольцо вокруг меня стало еще теснее. Я поняла, что аттестуемые меня не выпустят, пока не узнают подробности.

– Да, не волнуйтесь, – сказала я снисходительно. – Ни вопросы, ни, тем более, ответы, роли не играют.

Люди с недоумением переглянулись. И снова грозно потребовали от меня:

– Скажите, что спрашивают!

– Ну, ладно, – уступила я любопытным, – вначале комиссия поинтересуется, какие у вас недостатки?

– Отдельные! – хором выдохнули сотрудники.

– Верно, – похвалила я их. Обладатели отдельных недостатков чуть расступились, дав мне вздохнуть.

– А про успехи? – поинтересовался кто-то.

– Конкретно, нет. Это никому не интересно. Главное, рост. Спросят, как вы повышаете производительность труда.

– Как мы повышаем производительность труда? – повернулись все к инженеру без определенных занятий, профоргу Орлову.

– Раньше мы работали вяло, – бодро начал профорг, – потому что был застой,

– «застой», – лихорадочно конспектировали сотрудники.

– А теперь началась перестройка.

– Перестройка! – стройной речовкой пропели сослуживцы.

– Ну, а, напоследок, – разоткровенничалась я, – председатель улыбнется и спросит: «Какие будут пожелания к администрации?».

– Неужели? – усомнились некоторые.

– Честное слово! – поклялась я. – Можете говорить все, что в голову взбредет.

– А как лучше ответить? – озабоченно спросил Орлов. – Что комиссии больше нравится?

– А ей все равно, – устало сказала я. – Комиссия, ведь, ничего не решает. Все заранее расписано: кому разряд повысить, кого наказать, кого к награде представить.

– Как? И перестройка ее не коснулась? – обрадовался профорг.

– Почему же? Есть изменения, – охладила я его восторг, – интенсификация. Прежде комиссия десять человек в месяц пропускала, а теперь полсотни в день прогоняет.

Дверь конференц-зала, где заседала комиссия распахнулась, и на пороге появился оживленный председатель.

– Продолжим работу, товарищи. Кто следующий?

Очередная аттестуемая единица, понурив голову, направилась к столу, покрытому красным кумачом.

От той аттестационной эпопеи сегодня в моей памяти остался лишь один фактический эпизод. За столом, перед комиссией, сидел ведущий научный сотрудник, кандидат наук, квалифицированный специалист, известный своей добросовестностью и результативностью исследований. Ему задали вопрос, который на той аттестации задавали всем:

– Как вы, теперь, интенсифицируете свой труд с учетом перестройки?

Он ответил:

– Мне перестраиваться нечего, я всегда работал с полной отдачей.

Я знала этого человека давно как настоящего работоголика, из тех, кого я назвала выше «паровозиками» исследовательских групп. Но я не имела права голоса при аттестации, я только фиксировала происходящее, вела протокол собрания. Оценивали сотрудников начальники разных лабораторий, и им ответ гордеца не понравился. И, хотя он остался на своей должности, но получил нечто вроде взыскания. Ему было рекомендовано – это внесли в протокол – подумать об интенсификации труда, стоящей на тот момент на повестке дня партии.

Несмотря на перестроечную риторику еще сохранялся знак равенства между партийными решениями и постановлениями государства. Да и руководитель Советского Союза того периода в начале своего правления назывался Генеральным Секретарем компартии, а вовсе не Президентом.

Но уже появились силы, выступающие против монопольного права коммунистов на управление государством. Это право было закреплено в 6-й статье Конституции СССР, и теперь широко обсуждался вопрос об отмене этой статьи.

Все дискуссии на верхах находили резонанс и среди сотрудников нашей лаборатории. Обозначилась граница в умонастроениях. Большинство научных работников одобряло отмену этой статьи, означающей переход к многопартийной системе. Другие стояли за реформацию социализма в рамках прежней системы.

В государственных и ведомственных газетах тоже стал заметен, как тогда говорили, плюрализм мнений. Публиковались статьи представителей разных профессий, и вдруг резко возросла потребность в журналистах. Газеты писали на своих страницах объявления, что им требуются репортеры. Приглашались люди, даже не имеющие журналистского образования. Чтобы быть ближе к литературному труду, я тоже стала подыскивать варианты работы в газете. И была готова согласиться на меньшую оплату! Так хотелось, пусть уже и в зрелом возрасте, реализовать мечты детства.

Летом 91 года решение было принято. Получена согласительная бумага от редакции многотиражной газеты научно-производственного объединения «Ленинец», чтобы уволиться с переводом, что позволяло сохранить непрерывность стажа, дающая определенные льготы при оплате больничного листа или назначении пенсии. Меня знали в этой газете как постоянного автора сатирических рассказов, а там как раз требовался пишущий человек. Отложив последний шаг – увольнение – на послеотпускное время, мы с младшей дочерью-школьницей уезжаем отдыхать к моим друзьям в Тамбов. Старшая дочь – уже студентка, на практике в Латвии, а муж остается в городе, работает – у него в тот год нет летнего отпуска.

День августовского путча застает меня накануне отъезда из Тамбова. В телевизоре – «Танец маленьких лебедей» из балета Чайковского. В газетах печатается Постановление временного правительства о введении чрезвычайного положения в стране, содержащее ряд обескураживающих пунктов [5]5
  Среди запретов, в частности:
  – запрещение увольнения рабочих и служащих по собственному желанию;
  – запрет на использование множительной техники, а также радио-и телепередающей аппаратуры, изъятие звукозаписывающих, усиливающих технических средств;
  – установление контроля за средствами массовой информации;
  – введение особых правил пользования связью.


[Закрыть].

Особенно меня опечалил пункт о запрете увольнения по собственному желанию на предстоящие шесть месяцев – рушится моя личная мечта о журналистской работе. Впрочем, и другие пункты насторожили.

Однако спонтанный путч вскоре ликвидируется, все возвращается на свою стезю. Но развал экономики продолжается, и даже подстегнут случившимся. В сентябре, прежде чем подать заявление об увольнении, уточняю свои позиции в многотиражке и узнаю, что за два месяца и там произошли перемены. Что сама газета, как и содержащее ее предприятие, дышат на ладан, что теперь им новые сотрудники не нужны, поскольку и старые не получают зарплату.

Но я уже настроена на перемену места работы, я просто обязана увидеть иную жизнь за оградой института!

У меня востребованная профессия программиста, и я через знакомых, несмотря на то, что уже преодолела сорокалетний рубеж, нахожу работу по специальности в государственной организации – Госгортехнадзор.

В новом учреждении я не задержалась, через полтора года, как ранее нацелилась, все же ушла на «вольные хлеба» в журналистику. Печатная периодика переживает расцвет, и для меня находится репортерская ниша в городской газете: в 1993 году я становлюсь внештатным корреспондентом газеты «Вечерний Петербург». Одновременно начинаю сотрудничать и с частными изданиями – они во множестве появляются на рынке печатной продукции, для разных читательских аудиторий.

Далее – новые зигзаги в моей деятельности: обучение в Институте психологического консультирования, частное консультирование, три года ведения колонки психолога в издательском доме «Женское счастье», и выход нескольких учебно-просветительских книг по материалам этой колонки.

И почти неожиданно для себя, отточив перо на публицистике, на просветительских брошюрах, я вновь возвращаюсь к художественной прозе. И случается чудо – мои романы находят дорогу к читателям!

Юбилейный вечер: 2010 год

Известие о юбилейном вечере застало меня врасплох, ведь прошло двадцать лет, как я покинула институт. Тесных связей с оставшимися там сотрудниками не поддерживала, и вдруг…. «Хозяйственная Люся» из моего последнего коллектива отыскала меня на шести сотках институтского садоводства – супруг после долгих мытарств выстроил все же дачный домик – и сообщила, что администрация приглашает меня на юбилейное торжество. Оказывается, акустическому Отделению исполнялось полвека! Целых полвека – всего полвека. Когда я поступала на работу, мне казалось, что это Отделение существовало всегда. Теперь понимаю, что начинала в почти новой структуре, существовавшей лишь десять лет.

Первый порыв: отказаться. Ведь для меня пора инженерной деятельности – невозвратное прошлое. И ее запорошило не столько временем, сколько другими моими профессиями: и журналист, и психолог, и писатель. Но с другой стороны, ходим же мы на вечера встреч в школу, в институт!

Решено: иду на встречу с «однокурсниками». К тому же Люся сообщила, что большинство тех, кого я знала, работают на прежнем месте. У них там лишь время от времени перетасовывают лаборатории да начальников меняют. А людей, нашедших себя на новом поприще за стенами института, считанные единицы. И кто-то покинул сей бренный мир, подчиняясь естественному ходу времени.

Скончались начальники в годах: и авторитарный «Андропов», и сторонник демократичных методов, руководитель аппаратурно-измерительной лаборатории Машарик. А также ушли из жизни замечательные ученые, повлиявшие на мое формирование, как специалиста – именованные в этих записках как Теоретик и Практик. К сожалению, преждевременно умер, не дожив до пятидесяти, руководитель моей дипломной работы Вадик Симаков – судя по всему, не вынес трезвенной жизни. И скончался придирчивый старик Николаев – то ли тайный агент, то ли незамутненный борец за дисциплину, носитель секретного чемодана.

Кого же я встречу на юбилейном торжестве?

Встав пораньше, распахиваю платяной шкаф и надолго задумываюсь. В чем идти? Юбилейное торжество пройдет в официальной обстановке, в самом ЦНИИ и в рабочее время – стало быть, и одеться следует по-деловому. Свои юбки-брюки-кофточки я давно разделила, как и жизнь, на три части: «костюм инженера», «костюм психолога», «костюм писательницы». Есть еще вариант «для прогулок с собакой», но его я сейчас не рассматриваю.

«Костюм инженера» состоит из темной юбки или брюк, а сверху – строгий пиджак. Так я одевалась в последние пять лет работы инженером, когда превратилась в Галину Владимировну. Пиджаки я давно уже не покупаю, но могу еще влезть в прежние – фигура позволяет.

А у психологов принято одеваться неформально, чтобы ничего не стесняло движения – как сейчас сказали бы стиль «казуал». Есть у меня на такой случай и трикотажный джемпер, и свободная туника, и удобная жилетка. На тренинги и на собрания Гильдии психотерапии, членом которой состою, так и являюсь.

«Костюм писательницы»! Этот наряд появился в моем гардеробе в последние годы, когда меня стали приглашать на выступления перед читателями. Здесь добавляю оживляющий элемент: кофточки с рюшами, легкие шарфики, бусы-кулоны. Ведь мои книги читают, преимущественно, женщины, и я, хотя немолода, должна предъявить «сестрам» по духу то, что в курсе модных тенденций.

Перебираю в раздумье вешалки с одеждой. Может, отправиться на торжество в писательских «рюшах», как бы заявить бывшим коллегам, сколь изменились мои интересы, моя жизнь? Соблазнительно блеснуть, только ведь собираюсь я не на свой праздник, а на профессиональный технический форум. Нет, не стоит выпадать из общего стиля. А, надень я серенький «джемпер психолога», чувствовала бы себя комфортнее, но, чего доброго, не поймут меня женщины из НИИ. Подумают, что совсем обнищала на писательских гонорарах. Хотя гонорары, действительно, копеечные, но известность определенная есть. И не так уж плохо мне живется среди грез и фантазий, в какое одеяние я бы ни облачилась.

Как ни крути, остается надеть «пиджак инженера»: имеется один – черный, из легкой синтетики, с приподнятыми плечами; куплен лет десять назад и совсем без надобности висит. Вот в нем и пойду, а под него – светлую блузку с со строгим воротничком. Чем не офисная барышня?! Остается решить главное: юбку или брюки? Юбка сама выбирает меня, хотя и темная, но с воланом, из писательского комплекта. И я не в силах ей сопротивляться!

Выхожу из дома, и сразу подходит трамвай. Едва открыла на коленях книжку, прочитала несколько страничек, как вагон уже сворачивает на знакомое кольцо. А прежде за долгую дорогу успевала прочитать книгу от корки до корки, если удавалось в свободный уголок приткнуться. Чудес в этом нет. Многие наши сотрудники, десятилетиями трудясь в институте, постепенно приближали свое жилье к месту работы: покупали кооперативные квартиры, обменивали жилплощадь – район на район. Так что близость моего жилья к элитной теперь южной окраине города – отнюдь не случайна.

«Подхожу к институту. Знакомый бетонный забор подновлен песочного цвета краской. А по верху, как и два десятилетия назад, тянется колючая проволока – очевидный знак, что объект закрытый и хорошо охраняется. Чтобы работать за оградой, сотрудник должен пройти проверку и получить «форму допуска». Новичкам присваивают третью форму – ты обязан молчать о том, что видишь на территории; со временем тебя обременяют второй, нагружая дополнительными секретами; наконец, первую получают единицы – и с ней ты полностью под колпаком «бойцов невидимого фронта».

Прежде и я была связана формой среднего уровня, однако ныне свободна от любых обетов, ведь прошла вечность, как я уволилась из этого учреждения».

Круг замкнулся: я подошла к тому, с чего начала. Я уже написала о первой встрече в проходной с бывшими коллегами: неунывающей Маринкой, блистательным Стасовым, и с беспомощным ныне Фигаро. А прервался мой рассказ на том месте, как все мы – бывшие и нынешние сотрудники – столпились у входа в конференц-зал и обменивались новостями.

Небрежно болтая с очередным собеседником, я одновременно вспоминаю картины прошлого. Будто мчишься в поезде: видишь тех, кто рядом сидит в купе, и боковым зрением замечаешь кадры, мелькающие за окном. Всплывают забытые, казалось, навечно, мелочи. С этой «девочкой» мы вместе отбывали повинность на овощебазе, с этим «парнем» осваивали первую компьютерную игру, когда на лабораторию накатило болезненное поветрие: «игра в тетрис».

Опирается на палочку похудевший и осунувшийся «Жванецкий», тот что был прежде толстощеким здоровяком. Ныне «Жванецкому» (как и его знаменитому тезке) к восьмидесяти, он никем уже не руководит, но продолжает ходить на работу. Надо думать, что еще способен приносить пользу, раз служит. Незримо плывет за его спиной образ непутевого, но талантливого ученого Вадика Симакова. Если бы Вадик был жив, выглядел бы сейчас больным как «Жванецкий», а так остался в моей памяти франтоватым мужчиной средних лет, склонным к выпивке.

Старик Фигаро, приехавший в инвалидном кресле, бодрится. Что-то вещает собравшимся вокруг него людям. Он давно уже превратился в местную достопримечательность. Многие помнят его непредсказуемые выверты, пафосную склонность к мозговым штурмам и мелочную конфликтность. И все же именно в пору его царствования, наш сектор по эксплуатации ЭВМ занимал передовые позиции.

Переходят от группы к группе собеседников обе хозяйственные Люси – они вросли в институт навечно: и та, что помоложе, отыскавшая меня в садоводстве, и другая – теперь совсем старенькая, располневшая, седая. Они тут вроде координаторов, сообщают гостям план проведения торжества.

Наконец гостей приглашают в конференц-зал.

Вставанием почтили память умерших сотрудников. Ведущий зачитал длинный мартиролог. Затем «бывшим» вручили памятные значки и буклеты, а также блокноты и авторучки с эмблемой ЦНИИ (работающим выдали подарки заранее). Я тоже удостоилась пластикового мешочка с подарками. С ответным словом выступили несколько ветеранов. Официальная часть завершилась быстро, и все с радостью покинули душноватый зал.

Обзорная экскурсия по лаборатории

После завершения официальной церемонии все начали растекаться по родным лабораториям. Неугомонная Маринка, несмотря на свою тучность, застучала крепенькими каблуками рядом с бородатым художником. Это он оформлял когда-то нашу стенгазету – теперь борода его поседела и смотрится органичнее, чем прежде. И в его каморке Маринка крутила мимолетный роман с коварным N., позднее оставившем ее. Однако самого идальго сегодня не видно, сказали, что не смог приехать по старческой немощи. А Маринка уже подхватила художника под руку и устремилась с ним в лабораторию, из которой я так давно ушла, что уже не не считала своей.

«Своим» я считаю машинный сектор. Сегодня нас здесь трое гостей: я, респектабельный Стасов да Фигаро в инвалидном кресле. Хотели пригласить также Курносова – нашего гения-самоучку, что без всяких инструкций налаживал любую машину – но не нашли. Сказали, что сменился и адрес, и телефон. По последним сведениям, он тяжко болел… Зато могла бы придти на встречу умная Лариса, та что в рабочее время читала романы на английском языке. Она еще сравнительно молода – только-только оформила пенсию – и активна. Делилась со мной по телефону, что теперь работает дома, в режиме фриланса, программируя интернет-сайты на заказ. Но когда я позвонила ей на днях, приглашая пойти на юбилей, она отказалась. Заявила, что не имеет такой потребности. Лариса и прежде особняком держалась, так что сильно уговаривать ее я не стала. Ее право вычеркнуть ЦНИИ из своих воспоминаний. Или, напротив, сохранить в девственной чистоте? Фигаро от нашей компании откололся, поскольку его пригласили к столу начальственной элиты.

Едва я задумалась о странностях менталитета разных людей, как меня схватила под руку Люся и повела в «наш» сектор, где тоже уже был накрыт стол. Стасов пришел туда раньше. Указ Горбачева давно забыли, и на столе вновь маячили бутылки с алкоголем. Меня окружали все знакомые лица, пусть заметно постаревшие и изменившиеся. Вот не слишком удачливый кавалер Чудиков – это он несколько лет подыскивал себе невесту, приударяя за каждой из новеньких девушек. Но в итоге, как мне сказали, нашел жену по объявлению, живет с ней много лет в нормальном браке, а сын его скоро заканчивает школу. Однако Чудиков, как и прежде, вид имел слегка зачуханый: в растянутом трикотажном свитере, в стоптанных ботинках. Зато получил должность: стал начальником сектора, пересидев в институте многих.

После второго тоста и Чудиков, и хозяйственная Люся, и другие аборигены сектора оживились, вышли на середину комнаты и встали шеренгой. Один из «артистов», ровесник Чудикова – бывший комсорг – держал в руках гитару. Он небрежно взял ее наперевес и тронул пальцами струны, раздались первые аккорды. Пенсионеры и ветераны предпенсионного возраста затянули песню молодых специалистов семидесятых годов: «При самом въезде в город Ленинград, / где в поле бродят тощие коровы, / стоит огромный мясокомбинат, а рядом институт а-эн Крылова./ Мы все сюда пришли из ЛКИ, ЛЭТИ, Университета, / мы верили в способности свои / и думали, что лучше места нету».

Новой молодежи за столом не оказалось, как нет ее в секторе вообще. Сказали, что работает один парнишка, но его отпустили домой с обеда. Поступали на работу в разные годы молодые специалисты, но надолго в институте не задержались, все поувольнялись.

Артисты допели песню, потом еще одну и снова вернулись к столу: но рюмки уже были убраны, женщины разливали по кружкам чай. Возобновились разговоры, до боли похожие на прежние: заработки малы, режим строг, заказы неправильные и невыгодные, а вышестоящее руководители (отсутствующие за столом), конечно же, некомпетентны.

Через четверть часа снова перемена декораций. Отправляемся с Люсей и Стасовым на экскурсию по другим помещениям. Без Люси-то нам нигде ходу нет, поскольку двери все, как и прежде, на кодовых замках (и сколько раз за минувшие годы коды сменялись!). Заходим в машинный зал, вспоминая, как поначалу от нас жестко требовали надевать белые халаты, работая на машине. Но о них забыли еще при мне. Кстати, в пиджак я сегодня единственная, как дура, вырядилась! Женщины в ЦНИИ пиджаки давно уже не носят, одеты в разный трикотаж, как мои коллеги-психологи, только поярче. Нет, жизнь нигде не стоит на месте, и в общем-то, все потоки текут параллельно.

Разглядываю знакомое помещение машинного зала: те же стены и потолок, отделанные зеленоватыми плитками со звукопоглощающей перфорацией. Но техника новая. На столах, по периметру зала, выстроились ряды современных мониторов, сбоку компактные системные блоки, и не сразу замечаю в углу, под шлейфом пестрых листьев традесканций, два знакомых «шкафа» – первые цифровые анализаторы, полученные еще по спецпоставкам от французов. Их не выбросили, а превратили в стойки для растений – вполне оригинальное дизайнерское решение. Мне эта цветочная конструкция кажется сейчас элегантным памятником моей инженерной карьере. Фотографируюсь рядом с цветочной стойкой-анализатором.

А вальяжный Стасов хозяйским взглядом окидывает просторный машинный зал, жалуется на то, что для предпринимателей аренда помещений очень дорога. Говорит, что он, если бы распоряжался этим помещением, давно избавился бы от старых железных шкафов, что пять квадратных метров дефицитной площади он бы использовал с большим толком. Потом, усмехнувшись, спрашивает:

– Помнишь, Галь, как мы на этих машинах высокому начальству проект демонстрировали? Они тогда все с открытыми ртами стояли от удивления.

– Как же не помнить! Я даже в рассказике это отразила.

– Любопытно почитать бы твои творения. Ты, случаем, не захватила с собой книжку?

Я развела руками и в свою очередь поинтересовалась:

– А ты в какой области дела вершишь?

– Я диагностический медицинский центр организовал. Жена у меня врач, я аппаратуру обеспечиваю. Делаю закупки за границей. Большей частью с Германией сотрудничаем.

– Разве в России не дешевле было б приборы покупать?

– Смеешься? У нас и нет почти ничего. А то, что есть, такого качества…

Закончив осмотр машинного зала, мы отправились взглянуть на другие помещения.

Наглядным фактом «утечки мозгов» из ЦНИИ стала барская роскошь по обладанию квадратных метров площади на человека. В комнатах, где прежде сидели по четыре-шесть человек, сейчас размещаются по двое, а то и по одному. Каждый мало-мальский ведущий специалист имеет отдельный кабинет. И у каждого – не только у хозяйственной Люси, но и у мужчин – солидное имущество: книги, папки, предметы обихода. У всех сотрудников, у женщин и у мужчин, на столах и подоконниках множество цветов в горшках, будто хозяйственная Люся распространила, отпочковала, рассадила свои растения по всем этажам. Буйно разросшаяся флора невольно напомнила о заброшенных городах Чернобыльской зоны.

Режимный институт с охраняемой территорией не вправе сдавать площадь в аренду, поэтому, в отличие от иных структур, и сохранил свою недвижимость. А это позволяет надеяться, что коли захотят здесь трудиться молодые специалисты, то места для них хватит с лихвой. Вопрос лишь в том: захотят ли.

По-прежнему, лучшие выпускники уезжают за границу. И даже светлые кущи будущего инновационного центра Сколково пока не вдохновляют их, и, тем более, не привлекает огороженный забором профильный технопарк-ЦНИИ. Впрочем, о сегодняшнем дне института я могу говорить только со слов моих бывших коллег. А на официальном сайте Крыловского института все выглядит более, чем благополучно: «В институте трудится более 2500 сотрудников, в их числе почти 60 докторов наук и около 300 кандидатов наук».

Две с половиной тысячи сотрудников ЦНИИ по-прежнему «живут» за оградой! А если приплюсовать сотни тысяч работников интеллектуальной сферы по всей стране. Каков потенциал! Выскажу крамольную мысль: может, и не надо жестко привязывать сотрудников к письменному столу, а дать возможности посидеть под яблоней, приняв вес упавшего плода на темечко головы. Главное, чтобы плоды вырастали!

Октябрь 2011