Текст книги "Школа жизни"

II

Я воспользовался в качестве материала для настоящей книги лишь самыми существенными из своих заметок; приготовляя их к печати, я руководствовался целью создать труд, могущий широко популяризировать идею нашей школы, исправляя и устраняя распространяемые о ней и до настоящего времени нелепые слухи и заведомую ложь.

Вор

Ученик школы жизни уличён в воровстве. Тринадцатилетний Вацлав Курек пытался украсть на базаре на Беднарской улице пачку табаку, но был арестован на месте преступления, и полиция уведомила об этом школьное начальство.

Какую гарантию дадите вы нам, что ваша школа жизни не окажется школой плутов и мошенников?

Некоторые органы заграничной печати назвали вашу школу интересным экспериментом; пусть так, но можем ли мы допустить, чтобы эти опыты, эту моральную вивисекцию вы производили на наших детях?

– Если вы обращаетесь с детьми, как со взрослыми, давайте им и водку и табак, иначе они будут красть.

Таковы упрёки, которые бросает нам общество, требуя закрытия школы жизни и допуская лишь сохранение мастерских и интерната, по введении в них правил и предписаний, обязательных для учреждений подобного рода; – остальные же здания – рабочий дом, больница, бани, читальня и пр. – должны быть отданы в пользование города и под контроль общества благотворительности.

Дело дошло до Петербурга; там, по счастью, приняв во внимание, что школа существует пока лишь три месяца, разрешили освободить мещанина Курка от судебной ответственности, а самой школе предоставили определить наказание, ввиду того, что у мальчика нет родителей. При этом однако же предписано, кому следует, наблюдать за тем, чтобы существование школы не угрожало общественному спокойствию, вследствие отсутствия надлежащего надзора за воспитанниками.

Так отнеслись к делу они, а что же мы?

Мелкое воровство в мастерских было замечено уже три раза. Жизнь добросовестно предостерегает нас, но мы ещё не всегда умеем пользоваться её разумными указаниями. И немудрено, – ведь мы сами новички, мы ученики нашей собственной школы. Имеется где-нибудь маленькая неисправность или упущение, и вот жизнь, эта удивительная машина, бьёт уже тревогу.

Многие из таких упущений выяснились на наших последних заседаниях.

Основанная нами школа должна была явиться воспитательным учреждением, способствующим нормальному развитию воспитанников. Воспитательным фактором, единственно рациональным при нормальном духовном развитии, является ведущий к цели труд. Правильность этого принципа до сих пор ничем не опровергнута.

Совместно с учениками мы выработали некоторые положения школьного кодекса. Были установлены правила относительно порядка в спальнях, времени вставания, еды и отдыха.

Намечается план будущих, ближайших и дальнейших работ. Здесь не всё ещё уяснено, но в том, что уже сделано, по-видимому, нет ошибок.

Согласно своему основному принципу, школа жизни обязана использовать запас духовных сил ученика безотносительно к их количественной и качественной ценности. Для нас не существует непригодного материала. Но мы ещё ничего не сделали в том направлении, чтобы заранее взвесить и оценить степень его нормальности, не предусмотрели пользы и необходимости исследования, диагноза и лечения, в случае надобности.

Ибо задача воспитателя заключается в том, чтобы содействовать нормальному развитию, устранять препятствия, стоящие на пути к нему – и лечить. Лучшим местом для лечения является деревня. Поэтому нашей школе необходима деревенская колония, где бы детская душа могла прийти в равновесие, где бы она отдохнула и залечила раны, которые жизнь успела уже нанести ей. Это тем более необходимо, что общество прежде всего предоставит нам таких людей, которых оно само считает для себя наименее желательными и пригодными.

На сегодняшнем заседании мы обсуждали этот вопрос вместе с детьми. Мы тут же решили нанять деревенскую усадьбу и повезти туда всех тех, кого мы ещё недостаточно знаем, относительно которых мы ещё не вполне уверены, имеют ли они право не только трудиться, но даже и жить среди людей.

В ближайшем будущем мы устроим собственную колонию вдали от города, даже вдали; от железной дороги, – она будет, так сказать, нашей обсерваторией, а в случае надобности и духовной санаторией. Пусть там ученик почувствует тоску по людям и труду.

Сегодняшнее заседание привело нас ещё к одному открытию. Со школой жизни, в глазах детей, связано уже как бы представление об их корпоративной чести, которую следует ограждать от посторонних нападок и которая должна быть незапятнанной. Дети становятся под знаменем школы, чтобы бороться за неё. Они говорят: «Наша школа». А это уже приобретение первостепенной важности.

Никто не подсказал им той мысли, что рабочая блуза ученика школы жизни должна внушать уважение; такое уважение будет особенно ценно, ибо оно будет приобретено вопреки общему недоверию и нерасположению к школе. Мы предоставили ученикам вполне объективно факт воровства и познакомили их с мнением общества и правящих сфер относительно этого. Они поняли, что мнением массы руководят недоброжелательство и нерасположение, но отнюдь не чувство права и справедливости.

Из толпы людей, различных по возрасту, настроению, по своему прошлому, ученики начинают превращаться в общество людей, понимающих необходимость взаимных уступок, взаимного бдительного контроля и сотрудничества; им становится понятным значение солидарной ответственности и солидарных стремлений. То, что в глазах общества представлялось первой неудачей в нашем деле, предвестником начинающегося разложения, укрепило нас и убедило окончательно, что мы избрали верный путь.

В колонии

То, что я вижу своими глазами, приводит меня в изумление на каждом шагу. Всякий день, всякий час и всякая минута приносит новые открытия, даёт новые откровения. А ведь мы здесь лишь чутко приглядываемся к явлениям жизни, прислушиваемся к её отчётливой и понятной речи.

До настоящего времени никто ещё не дал себе труда разложить сложное действие умывания на его составные части. В школах будто бы наблюдают за опрятностью детей, однако же, не учат их тому, как следует умываться. И потому такое важное действие, требующее большой подготовки и изменяющее до основания свой характер в связи с развитием знания, находится в незаслуженном пренебрежении у большинства людей, и лишь немногие понимают всё его серьёзное значение.

Если бы научные приобретения находили себе непосредственное применение в школах и в жизни, фаб-рикант или предприниматель, который не устроил бы гардеробной и бани, был бы преследуем и караем законом; школы, лишённые умывален, были бы раз и навсегда закрыты, а их учредители лишились бы права открывать школы; люди богатые устраивали бы себе ванны там, где теперь у них залы, а умывальники старого устройства, с фарфоровыми чашками, в которых первоначально смывают грязь, а потом в этой же грязной воде полощутся, можно было бы увидеть в археологическом музее.

Грязные квартиры были бы опечатаны.

С человеком, который позволил бы себе плюнуть на улице, поступали бы как с поджигателем.

Наука сама по себе, а жизнь сама по себе.

Ибо жизнью руководят неучи, а люди науки покоряются им; ибо люди науки утратили своё достоинство в школьной дрессировке и лишились дееспособности, опошленные бессмысленной житейской суетой.

Чем глубже я в это вдумываюсь, тем яснее сознаю, что так долго продолжаться не может, и я сокрушаюсь лишь о миллионах загубленных жизней.

«Мещанин» Вацлав Курек, пытавшийся украсть пачку табаку, в первые же две недели своего пребывания в деревне приобрёл пять фунтов весу; кроме того, врач нашёл у него симптомы развивающейся истерии, а наше исследование установило, что его отец пил запоем, а мать бросилась из окна в припадке нервного расстройства.

Представьте же, какой полезной и спасительной для тринадцатилетнего мальчика была бы врачебно-воспитательная опека полицейских и тюремных надзирателей!..

Если б я от самого рождения ходил на голове – а ведь так ходят все, и так меня научили ходить; – если б я приходил в отчаянье от того, что, пройдя таким образом несколько шагов, я уже почувствовал прилив крови к мозгу, – между тем дальнейшее путешествие таким способом было бы и приятно и полезно, хотя и невозможно, – и если б какой-нибудь отважный и всеми осмеянный преобразователь велел мне встать и ходить на ногах, – я не удивился бы более, чем теперь, когда я убедился, что самым важным инструментом даже в начальной школе должен быть микроскоп, что без него нельзя научить дитя умываться самой обыкновенной водой.

Затем, я понял, что в начальной школе обучение анатомии, физиологии и бактериологии должно идти рядом и даже впереди обучения азбуке, хотя и без этих наук при настоящей общественной безурядице можно прослыть человеком так называемого высшего образования, быть судьёй или даже министром народного просвещения.

Мертвенным дыханием средневековой схоластики овеяна ещё вся наша жизнь; пора наконец, чтобы руководительство ею перешло в живые руки естествоиспытателей-биологов.

На стенах образцовых школ развешаны таблицы, изображающие фауну и флору тропических стран, коллекции всевозможных мотыльков и растений, но нет модели уха, строение которого нужно знать, чтобы с помощью указательного пальца помыть мылом все его складки и загибы.

Охотно верю, что нашей лицемерной школе стократ удобнее учить тому, как пчела собирает мёд и как усердно работницы-пчёлы работают на свою царицу, нежели тому, как преступно держать детей по двенадцать часов в сутки в тесных и душных мастерских, и этим обрекать их на вырождение, медленное умирание и преждевременную смерть. Охотно верю, что школа предпочитает повествовать о шаровид-ности Земли и её безобидной пляске вокруг Солнца, нежели о том, что необходимо для нормального развития детского организма, и каким путём можно этого достигнуть.

Между тем физиология и гигиена могли бы доказать, что из тюремных стен должны быть выпущены все Вацлавы Курки, а на скамье подсудимых очутились бы те, которые и сами не подозревают всей своей преступности; явилась бы необходимость произвести полный пересмотр всех признанных прав и освящённого законом бесправия. Может быть, пришлось бы поставить вопрос, не фикция ли – уважение современного общества к человеческой жизни вообще.

Какое преступное безумие: не позволяют молодёжи размышлять о жизни и пускают её в жизнь тогда, когда она успела уже израсходовать свои лучшие силы и опутана жестокой необходимостью заниматься подневольным чёрным трудом из-за куска хлеба.

Наша колония ведёт постоянную корреспонденцию с варшавской школой. Там развивается наше дело. К нам присылают новичков, а взамен настойчиво требуют готовых работников.

Каждый новичок подвергается медицинскому исследованию. Оказалось необходимым получать сведения о прошлом ученика: о его родителях, среде, в которой он провёл первые годы жизни, и условиях, в которых воспитывался, а также о том, что побудило родителей или опекунов отдать его в школу жизни, и какие требования они предъявляют к ней. Эти сведения собираются и доставляются нам в качестве справочного материала. Первое исследование даёт возможность поставить предварительный диагноз, который дальнейшими наблюдениями подтверждается или опровергается.

Ко всякому правилу и предписанию можно отнес-тись с надлежащим уважением лишь в том случае, если понятны его происхождение и цель, преследуемая им; принуждение в таком случае будет излишне. Поэтому мы сообщаем ученикам сведения о возникновении школы и о деятельности её основателей, знакомим их с условиями, в которых она существует, и трудностями, с которыми она принуждена бороться. Мы указываем им на то, что есть ещё упущения, которые должны быть устранены, что многое уже улучшено, – мы предлагаем им сотрудничество.

– Почему именно эти часы предназначены для отдыха или для еды? – Долго спорили об этом учёные и пришли наконец к известному выводу…

Каждое предписание или правило является у нас результатом многолетнего труда, опыта, споров; окончательное решение предоставляется науке.

Знание не есть нечто застывшее и неподвижное. Его существенным качеством является развитие – жизнь.

Почему мальчики и девочки не спят в одной комнате? – Почему в семьях они могут спать вместе? – Почему у каждого воспитанника собственная кровать? – Почему у него своё полотенце и своя зубная щётка? – Почему так строго преследуется чистота и опрятность? – Почему пребывание в деревне является как будто вступлением к работе в школе жизни? – Почему многие вопросы мы, взрослые, обсуждаем и решаем совместно с ними? – Почему надзиратели в интернате должны быть выбираемы посредством голосования? – Действительно ли голосование есть лучший способ решения вопроса?

Если б люди достаточно знали друг друга, если б они были умны и честны, голосование было бы излишним. Есть, например, вакантная должность; заявляет о себе тот, кто считает себя достаточно подготовленным. Если явится два или несколько кандидатов, они придут к взаимному соглашению, и менее достойные уступят более достойному. Но нынче люди ещё несовершенны. Были ли они хуже в прежние времена? Разумеется. Будут ли они лучше? К этому именно мы и стремимся.

Разрешение вопросов, которые ставит нам жизнь, является делом первостепенной общественной важности.

Вот в нашу колонию привезена девочка, и её тоска по родным выдвигает нам ряд вопросов, относящихся до сущности семьи.

– Есть ли институт семьи нечто совершенное? Ведь нищета, наступившая вследствие смерти отца, выбросила дитя из её среды. Есть ли нищета нормальное явление? Разве мы не знаем семей, в которых дети терпят много вследствие нищеты, болезни, низкого нравственного уровня родителей, их невежества? Разве наша колония не является семьёй, где среди десятков ровесников можно выбрать братьев и сестёр, родственных нам по духу, а не случайно нам навязанных происхождением?

Ведь святость родственных уз – фикция. Здесь уже духовное братство заменяет собою кровное родство случайно сколоченной семьи.

Воспитателю не приходится десятки раз повторять одни и те же истины, из года в год механически твердить одно и то же, застывать и окаменевать в схоластической рутине. Нет у нас ни авторитетов, ни догматов.

Для ученика старой школы учитель был совершенством (до поры до времени), а школа казалась ему идеалом. Приходило ли кому-нибудь в голову растолковать детям, почему перерыв между первым и вторым уроком продолжается всего пять минут, а между вторым и третьим – десять, что это отвечает современному взгляду на вопрос об умственном утомлении, который, впрочем, научно недостаточно ещё обоснован; и нынешнему разделению суток на двадцать четыре часа, между тем как существует стремление разделить сутки на десять часов.

Объяснял ли им кто-нибудь, почему скамьи поставлены так, чтобы на сидящих свет падал с левой стороны, почему классные скамьи устроены по тому, а не по иному образцу, какие были прежде, как их изменяют и будут изменять к лучшему.

При изложении какого предмета нашли нужным коснуться вопроса о совершеннолетии? Почему у евреев тринадцатилетний мальчик является уже зрелым и ответственным перед Богом за свои поступки, а современное законодательство признаёт совершеннолетием двадцать первый год жизни? Почему именно двадцать первый, а не двадцатый или двадцать четвёртый?… У нас же прежде всего необходимо уничтожить веру в привилегии, связанные с возрастом воспитанника, чтобы старший сознавал необходимость уступать младшему, когда в этом бывает надобность.

Каждый новичок получает инструктора – руководителя, который знакомит его с жизнью колонии. Строгая дисциплина обязательна в течение нескольких дней, а потом лишь дисциплина относительная: соблюдение часов, предназначенных для отдыха и обеда; дальнейшей ступенью является полная свобода.

Каждый обязан вечером дать отчёт, что он делал в течение дня. Поэтому у каждого должны быть свои часы и каждый должен уметь смотреть на часы. У каждого должна быть своя тетрадь, куда он или сам заносит, или диктует кому-нибудь, как он провёл день.

Требования школьного кодекса делятся на обязательные: не лгать, и условные: давать отчёт в своих действиях, посещать утренние лекции, раз в неделю быть у врача и у меня. Кодекс находится в периоде своего созидания, и пусть этот период продлится до бесконечности.

«Как-то странно на душе». «Как-то не по себе». «Тоска»… Эти фразы часто встречаются в примечаниях к дневникам. Не грусть ли это пробуждающейся сознательной жизни? Не потребность ли это в труде, чтобы в нём забыть о себе и искать удовлетворения в борьбе за счастье других? Не святое ли это, истинное стремление к совершенству безусловному, лежащему ещё далеко впереди?

«На душе тоска»… Если бы оставались здесь много лет, вдали от людей, вдали от жизни, это чувство расплылось бы в бесплодных мечтаниях или обратилось в самолюбование, но мы растворим его в кипучем сознательном труде, заглушим его грохотом борьбы за лучшие, благороднейшие формы жизни.

Завтра мы отправляем в Варшаву вторую партию работников школы жизни. В числе их есть и Вацлав Курек. Тринадцатилетний мальчик знает, что понятие собственности есть понятие юридическое, наследие старых, варварских времён насилия и рабства.

Вор Курек знает, что естествоиспытателям известен лишь один непреложный закон: закон этот – право нормального индивидуума жить в условиях, благоприятствующих нормальному его развитию. Он знает, что его попытка украсть пачку табаку была лишь мелким проступком в сравнении с тем преступлением, которое совершено по отношению к нему: он обременён тяжким наследием, – от больных родителей он получил наклонность к одурманиванию и отравлению себя табаком, и за это хотели его нравственно убить в тюрьме.

Домашние чтения

В чтениях вне школы, по частным домам, принимали непосредственное и деятельное участие наши воспитанники. Уже несколько десятков семейств в праздничные дни постоянно пользуются нашими услугами, случайных же обращений к нам было несколько сот.

Этот отдел чтений делится на несколько подотделов.

Запись адресов лиц, которые к нам обращаются, производится во всех учреждениях школы: в читальне, столовой, прачечной. Адреса подлежат проверке, чтобы не было случаев ложных заявлений.

Рабочий Мартин Калиш приходит в баню.

– Не хотите ли вы устроить представление для ваших детей?

– А что же это такое?

– Придёт к вам наш ученик, прочтёт несколько сказок или басен и картинки покажет на полотне.

– Когда же это может быть?

– Пожалуй, удобнее всего в воскресенье, после обеда?

– Хорошо. Попробуем.

И он даёт свой адрес: называет улицу, номер дома, флигель, этаж, коридор, номер квартиры.

– В субботу мы дадим вам знать, в котором часу будет представление.

Адрес вместе с заказом поступает в хозяйственный отдел. Если сделано примечание: «проверить», его отдают в разведочную комиссию, так как бывали случаи либо шуток, либо злонамеренного обмана.

В субботу, в двенадцать часов, запись прекращается и распределяются адреса и часы, после чего рассылаются извещения:

«Мартин Калиш, ул. Солец, 62, второй двор, левый флигель, четвёртый этаж – направо, квартира № 114.

Представление будет дано в воскресенье,

9/VIII, в 4 часа 30 минут дня».

В четыре часа выдаются волшебные фонари и книжки. Ученик № 75 и ученица № 48 получают два пакета равного веса. Трогаемся в путь…

Хорошо знакомая мне квартира рабочего. Здесь собралась вся семья и многочисленные соседи.

– Здравствуйте! Пожалуйста, рассадите детей в первой комнате и смотрите, чтоб они не дёргали за полотно.

Приготовления идут с быстротою молнии. Вот уже вбиты два гвоздика по углам комнаты, завешаны окна, протянута верёвка, натянуто полотно и установлен фонарь.

– Сидите спокойно. Мы начинаем.

Идёт уморительное представление: «Кот в сапогах», с многочисленными картинками, потом – грустное стихотворение: «На суде», далее – весёленький рассказ, юмористические «Картинки без слов», несколько видов из дальних стран, потешные приключения зайца, – и представление кончено.

– А может быть, ещё что-нибудь покажете нам?

– Через двадцать минут мы даём представление в другом месте. Но мы можем прийти к вам опять через неделю с новыми рассказами и картинками.

Ушли. Я остался; мне предложили угощение.

– Молодцы ребята! Как ловко они справились!

Они ещё смеются. Они ещё не умеют дать себе отчёт в том, что произошло.

– Посмотрите: и стул поставлен на место, и дырки от гвоздей залепили гипсом или чем-то в этом роде. Как будто их и не бывало.

Только по душе прошло какое-то бодрящее веяниe.

– Молодцы ребята! И девчонка этакая проворная, словно мальчуган. Ловко же вы их дрессируете! Однако!..

А ведь в этом нет дрессировки, – здесь только ряд усовершенствованных привычных действий, связанных с первыми опытами общественной работы.

Сколько труда уже осуществлённого, какая обширная программа деятельности в будущем!

Заседания, репетиции, голосования и конкурсные занятия происходят ежедневно.

На заседаниях возникает ряд вопросов:

Какого типа волшебные фонари самые лучшие (приглашение специалиста, демонстрирование разных систем)? – Что выбирать для чтения: весёлые или грустные произведения, длинные или короткие, бел-летристические или научные, стихи или прозу, произведения морализующие или лишённые тенденции? – Заказать ли клише для иллюстрации последствий запоя, болезней и т. д.? – Сколько клише заказать и какие? – Разнообразить ли чтение магическими фокусами?

В зале заседаний сменяют друг друга группы педагогов, врачей, агенты различных фирм, священник, общественный деятель, актёр, фокусник. – Жизнь сама даёт целый ряд интересных уроков.

Образуется комиссия, задачу которой составляет краткое изложение и оценка литературных произведений.

Дальнейший ряд вопросов:

Какой продолжительности должно быть представление? – Следует ли делать перерывы? – Давать ли что-нибудь сверх программы, когда этого желают слушатели?

Следовательно, нужны устные отчёты о состоявшихся уже чтениях, письменные отчёты о заседаниях, обсуждение вопроса о лучшем способе ведения квитанционных записей.

Один этот незначительный отдел охватывает собою сотни предположений, тесно связанных с жизнью, выдвигает ряд новых запросов и новых потребностей.

Прежде всего, явилась необходимость ознакомления учеников с планом города, нумерацией домов и порайонного распределения учеников. Затем необходимо было вычислить в метрах расстояние разных кварталов города от школы и определить, сколько нужно времени, чтобы пройти сто метров медленным или быстрым шагом. Это даёт нам возможность вычислить с большою точностью, в котором часу известный ученик может явиться в данную квартиру. Следствием этого является пунктуальность, изумляющая жителей Варшавы, привычных к неточности и небрежности в распределении времени.

Воспитанники старых школ относились ко времени без должного уважения, жили в своём городе, как в лесу, не умели записывать адресов и блуждали по домам, разыскивая друг друга, как люди, потерпевшие крушение и выброшенные на берега пустынных островов.

Так же бестолково и небрежно относились к культивированию благородной человеческой речи, и потому девять десятых людей совсем не умеют говорить, и власть чаще всего покоится в руках бойких говорунов; говоруны либо верховодят, либо мешают и замучивают собравшихся для обсуждения важных дел. Парламенты дают яркие этому примеры… Вот мальчуган замечает:

– Когда я хотел натянуть полотно для туманных картин, жена хозяина сказала: «Да ну вас, вы набьёте мне в стены гвоздей, а потом в этих дырках разведутся клопы».

Вот и всё. Теперь мы знаем, в чём дело, и обсуждаем уже вопрос, как и чем залепить дырки: цементной или гипсовой замазкой, или чем-нибудь другим. Не знаем этого, нужно обратиться за советом к специалисту – каменщику или маляру. Инженеру не стыдно обратиться за помощью к печнику.

Меня спрашивали сегодня, как сделан фонарь. Я не знал. А нужно знать.

Совершенно верно: необходимо знать устройство инструментов, которыми мы пользуемся.

Отсюда возникает потребность в популярном преподавании физики; если и не все сознают необходимость этого, мы всё-таки уверены, что значительная часть учеников будет слушать лекции внимательно, сосредоточенно и даже напряжённо.

– Я плохо читал, заикался, – говорит ученик. – Мне сказали, что на прошлой неделе мальчик читал лучше.

Жизнь поставила ему «двойку» за чтение. И вот он старается, упражняется, совершенствуется, – без всякого искусственного принуждения.

В старых школах один ученик читает какой-нибудь рассказ, а сорок учеников в это время зевают или мечтают о чём-нибудь постороннем. А тут у нас пять человек, один вслед за другим, читают одно и то же, a прочие слушают внимательно, так как они будут подавать голос: это конкурс на должность лектора в сиротском приюте, куда нас приглашают для чтения. Мы должны выбрать такого, который читает лучше всех, так как плохое выполнение своих обязанностей принесло бы в данном случае больший вред, – отбило бы охоту к чтению у большого числа слушателей.

Если зал для чтения велик, в состязании принимают участие только старшие воспитанники: тут возраст принимается в расчёт, так как нужны более сильные голосовые средства.

Был случай нападения на одного из учеников на улице, причём у него едва не отняли фонаря. Оказалось необходимым отправлять учеников по двое, из них один должен быть посильнее. Это представляет две хорошие стороны: они сами, без случайной посторонней помощи, натягивают полотно, а потому дело идёт быстрее; с другой стороны, ученик, не умеющий ещё хорошо читать, хочет скорее научиться, видя, какую пользу приносит умелое чтение.

Простое, по-видимому, действие – натягивание полотна для туманных картин, – требует также предварительных репетиций.

Как нужно его повесить, если свет падает слева, как – если справа? Как быть, если тут стоит комод? если недостаёт стула? или мешает шкаф? – Какие ещё могут встретиться затруднения?

Дитя научается быстрым взглядом охватывать положение и приспосабливать к нему свои действия. Оно не будет впоследствии безучастно стоять во время пожара или беспомощно глазеть на утопленника. Взглянуть, взвесить и действовать без замедления – вот лозунг нашей педагогики…

Мы предложили наши услуги приютам, воскресным и ремесленным школам, больницам, фабрикам, – наше предложение было принято холодно.

Наша школа, благодаря чтениям с туманными картинами, приобрела ещё один эпитет: школы комедиантов. По этой причине мы отказались ввести магические фокусы в наши чтения.

– Какая это школа? Вместо учения детей делают скоморохами и комедиантами. Ходят по городу и показывают картинки.

Дело домашних чтений в нынешней фазе своего развития представляется так: первые три представления мы считаем пробными, они бесплатные, состоят из коротеньких, по преимуществу, произведений, весёлых, без пауз, – продолжаются всего сорок минут. Перерыв оказался нежелательным, так как слушатели хотят осматривать клише, фонарь, делают предложения в роде: «Давай-ка, парень, я прочту лучше тебя» и т. п. Было два случая, когда хозяин квартиры затеял продавать билеты на заказанное представление, желая таким образом заработать деньги.

После трёх пробных чтений старший инспектор посещает семью, – он вносит заметки в опросные листки, записывает делаемые замечания, объясняет задачу чтений и некоторые основы школьной жизни, причём семье предоставляется право выбора дальнейших чтений, по желанию. Дальнейшие чтения оплачиваются пятью копейками обязательного взноса в пользу школы, и пятью копейками необязательного – для приобретения книжек в собственность семьи.

Другой инспектор посещает семьи, отказавшиеся от дальнейших чтений. Его задача труднее: он идёт к людям, которые, по-видимому, относятся к нам с недоверием и неприязнью. Беседа требует большого такта и самообладания, он должен спокойно выслушивать подчас очень горькие укоры и определённо и быстро ориентироваться, следует ли ограничиться выслушиванием замечаний или постараться убедить колеблющихся, насколько это возможно. Стремиться убедить, бороться с предрассудками – дело весьма трудное, требующее высоких нравственных и умственных качеств.

Не хочу, вот и всё; с какой стати я стану с вами объясняться, – оставьте меня в покое, – так говорят одни.

Мы люди тяжёлого труда. Может быть, эти чтения и хороши, но они отвлекают нас и ребят от труда. Потом им только и мерещатся картинки да всякая всячина. С вашими деньгами можно заниматься пустяками: такие забавы пристали только богачам. А нам оставьте водку, гостей, прогулки, – это уж, по крайней мере, нам знакомо и привычно…

Приходят двое мальчуганов и командуют тут у меня в доме. Не нравится мне это.

Знаю, в чём дело: говорят, школа хочет отнять у нас католическую веру и обрусить нас. Один у вас там – какой-то рабочий, другой – москаль, а деньги откуда-то из Америки. Если б это было что-нибудь путное, правительство бы, конечно, не разрешило.

Разве всё это не является для нас материалом первостепенной исключительной важности?