Текст книги "Падшие в небеса.1937"

Глава десятая

Павел стоял и вглядывался в полумрак помещения. Маленькое зарешеченное оконце. Стены, окрашенные в темно-синий цвет. Высокий потолок и железный абажур на длинном витом шнуре. В углу шкаф со стеклянными дверцами. За ними виднелись книги. Стул посредине кабинета был как-то уж очень похожим на плаху. С одной стороны деревянная кушетка, оббитая дерматином. У противоположной стены большой стол с коричневой костяной лампой на нем. Портрет Сталина на стене. Вождь с трубкой озорно глядел на Клюфта, словно ухмыляясь из-под стекла.

За столом сидел и писал молодой мужчина. На вид ему было чуть больше двадцати. Светлые волосы, зачесанные назад, как у Столярова в кинокартине «Цирк». Ровный нос, большие серые глаза. Слегка румяные щеки и немного вздернутый подбородок. Почти благородные и приятные черты лица немного портили уши. Они, слегка большие, нелепо торчали по сторонам, придавая образу этого человека мальчишеский вид. На офицере был надет стандартный китель сотрудника НКВД. В краповых петлицах Павел рассмотрел два кубика. Накладной карман на груди расстегнут. Человек за столом, не поднимая глаз, сухо бросил:

– Проходите, гражданин Клюфт, к стулу.

Павел медленно подошел к одиноко стоящему предмету мебели, если таковым можно было назвать старый кривоногий стул с жестким деревянным сиденьем. Павел вздохнул и нерешительно, боясь, что ножки подломятся, присел. Но тут, же лейтенант его окрикнул:

– Я не сказал, что вы можете сеть. Вы должны были подойти к стулу и встать рядом. И все. Сесть я вам не разрешал.

Клюфт, молча, поднялся. Офицер, стряхнув перо, положил его рядом с бумагами. Павел покосился на стол. Там лежала папка с уголовным делом. Офицер, заметив взгляд Клюфта, сурово сказал:

– Ну, гражданин Клюфт, это ваш первый допрос. Официальный. По протоколу и закону я вам представляюсь. Следователь краевого управления народного комиссариата внутренних дел лейтенант Андрон Кузьмич Маленький. Но называть меня по имени-отчеству не рекомендую. Лишь гражданин следователь. Понятно?

– Да… – равнодушным голосом ответил Павел.

Лейтенант пожал плечами и, откинувшись на спинку стула, достал из расстегнутого кармана кителя пачку «Беломорканала». Папиросу он долго разминал, затем чиркнул спичкой. Когда дым от табака разнесся по кабинету, Павел невольно закрыл от удовольствия глаза, втягивая ноздрями воздух. Ему тоже так хотелось закурить. Следователь Маленький это опять заметил. Стряхнув пепел, добродушно сказал:

– Я вам дам сейчас папиросу и позволю присесть на этот стул, но у меня есть одно условие. Давайте договоримся, вы будете отвечать мне лишь правду. Не будете юлить. Будете сотрудничать. И тогда я вам гарантирую, что вообще все следствие не продлится долго. Я не буду возиться с вами, вы не будете мучаться на этих тесных нарах. А там суд, если есть смягчающие обстоятельства, поедете в лагерь. Вот мои условия. Да или нет?

Так вот как выглядит дьявол искуситель?! Нет, это не змей на яблоне! Это красивый молодой офицер с пачкой папирос! И все! Вот оно, искушение! Никакое не золото! Нет! Брильянты?! Нет, конечно! Кому они нужны?! Власть?! Нет! Просто папироса! Все! Одна папироса в обмен на душу. Как все просто?! Павел улыбнулся: «Оказывается, у папиросы такая высокая цена?! Как же хочется сейчас курить! Говорить правду? Но что он имеет в виду?! Я не собираюсь говорить ложь! Напротив, я хочу сказать правду! Сказать! Крикнуть ее! За что меня арестовали?! А может, это мой шанс! Может, этот молодой следователь и есть моя надежда! Ведь я мечтал, чтобы встретиться с честным человеком! Не все ведь тут сволочи и изверги! Так просто не может быть!» – Павел зажмурился. Он хотел ответить, но не мог.

– Так я не понял? Вы согласны или нет? С вами все в порядке? Вы меня слышите? Почему вы закрыли глаза? Тут нельзя закрывать глаза! На допросе нельзя закрывать глаза! – прокричал Маленький.

Следователь приподнялся из кресла и стукнул ладонью по столу. Павел вздрогнул, посмотрел на офицера и, сглотнув слюну, тихо ответил:

– Прошу вас, дайте мне папиросу. Я согласен. Мне нужно вам сказать правду.

Маленький самодовольно кивнул головой. Он взял со стола пачку «Беломорканала» и подошел к Клюфту. Достав папиросу, следователь сам сунул ее в рот Клюфту. Отыскал коробок в своем темно-синем галифе с красными лампасами. Спичка горела, как маленький факел. Павел завороженно смотрел на красно-желтый язычок. Клюфт затянулся папиросой. Табачный дым обволок легкие. Павел задержал дыхание. Блаженство! Какое блаженство! Вторая затяжка тоже показалась такой сладкой. В глазах потемнело. Третья затяжка – и Павел закашлялся.

– Хорошие папиросы. Так начнем? – следователь спросил стоя рядом и наблюдая за Павлом свысока.

– Да, конечно, – прохрипел Павел.

Маленький повернулся к нему спиной. Он стоял, широко расставив ноги. Павел рассматривал его хромовые сапоги. Они были начищены до зеркального блеска, и Павел даже увидел отражение своего небритого лица. Совсем нечетко, но рассмотрел искаженную гримасу страшной физиономии со щетиной на щеках. «Надо побриться. Обязательно. Может, у него спросить бритву?» – неожиданно подумал Павел.

– Ваша фамилия, имя, отчество, год и место рождения! – грубо спросил следователь.

Павел вновь затянулся папиросой и ответил:

– Клюфт Павел Сергеевич, пятнадцатое июня тысяча девятьсот семнадцатого, Красноярск.

– Социальное происхождение?!

– Из семьи служащих, – ответил Павел.

Следователь развернулся и, как заправский боксер, нанес сильнейший удар Павлу в губу. Папироса обожгла глаз. Кровь моментально заполнила рот. Павел рухнул на пол как подкошенный, корчась от боли. Показалось, что офицер выбил ему зуб. Клюфт лежал и стонал. Он не мог понять, что вызвало такой гнев у этого человека?!

Маленький склонился, поставив сапог Павлу на плечо:

– Не вздумай плюнуть на пол. Тобой вытру, гнида! Я же тебя просил говорить правду! А ты?

– А что я? – испуганно прохрипел Клюфт.

– А ты врешь, собака! Социальное происхождение?! Говори, сука!

– Из семьи служащих, – вымолвил Павел и тут же получил удар сапогом по почкам.

– Я с тобой не шучу! Собака! Говори правду!

– Я и говорю правду! – простонал Клюфт.

Но тут произошло неожиданное. Следователь, как ни в чем не бывало, направился к столу. Он вновь закурил папиросу и, затянувшись, улыбнулся, ласковым голосом промурлыкал:

– Ну, из семьи служащих, говорите, что ж, так и запишем. Так и запишем. Только вот врать, Павел Сергеевич, не надо! Не надо! – Маленький вновь ехидно улыбнулся. – Сядьте и вытритесь, хоть рукавом что ли! Ну, посмотрите, на кого вы похожи! Ай, ай! Так неудачно упали со стула! – следователь издевался, как ни в чем не бывало.

Павел утерся рукавом. Из десен все еще сочилась кровь. Она наполняла рот. Но Клюфт сплюнуть не решался. Он лишь глотал солоноватую жидкость. Глотал и с обречением думал: «Ну, вот меня уже и приучили пить свою кровь. Как же быстро все, однако!»

Следователь Маленький писал. Подняв голову, таинственно, даже с уважением, вымолвил:

– А вот Сергей Августович Клюфт – это, простите, не ваш родитель будет?

Павел внимательно посмотрел в глаза офицеру. Обычное равнодушное выражение. Никакой искринки. Ни злости, ни ненависти, ни сочувствия.

– Так я не понял, Сергей Августович Клюфт – это ваш отец?

Павел ухмыльнулся. Он вдруг осознал, что «стесняется быть сыном своего отца»! И не просто стесняется, а боится! Мерзкое чувство отвращения к самому себе! Вот так нужно решиться на малое, сказать или «да» или «нет». Сказать «нет», значит отречься от отца. От своего рода! От своих родителей! Отречься и попытаться сохранить себе жизнь и свободу. А сказать «да»? Что тогда? Подписать себе приговор? На тяжелое решение всего несколько секунд, за которые потом либо будет противно и стыдно, либо мучительно больно и обидно, что ты сам себя «загнал в угол». Клюфт ухмыльнулся с выражением совершенно обреченного человека. Человека, готового взойти на эшафот и самовольно втолкнуть голову в петлю. Сгустки крови вновь наполнили полость рта. Но Павел не стал их глотать. Он выплюнул на пол. Ало-красная клякса зловеще растеклась по кафельному полу.

– Да, это мой отец. Ну и что?

Следователь Маленький с удивлением сначала посмотрел на пол, затем на Клюфта и пожал плечами:

– Не ожидал. Вот так. Ну что ж. А не ваш ли отец, Сергей Августович Клюфт, был до революции фармацевтом и имел свою личную аптеку на улице Воскресенской, ныне носящей имя вождя всего мирового пролетариата товарища Сталина?!

– Да, это так. И что? В этом вы меня и обвиняете, что у меня отец имел аптеку? – брезгливо спросил Клюфт.

Маленький вновь сорвался. Он вскочил и шарахнул по столу кулаком. Лицо налилось кровью. Глаза закатились от злобы. Офицер визжал:

– А!! Вопросы тут задаю я! И не сметь меня перебивать! Глаза в пол! Отвечать на вопросы, а не спрашивать!!

Павел вздрогнул и зажмурился. Ему вдруг стало даже интересно, как этот человек, его ровесник, умеет управлять своим поведением?! Минуту назад он был невозмутимым. Через мгновение – добреньким. Потом неистовым монстром, бьющим по лицу. И опять перевоплощение в любознательного. И вот трансформация в страшное существо, от красной морды которого хоть прикуривай!

– Так это ты, мразь буржуйская, пытался утаить свое происхождение? Ты прокрался в нашу власть и пытался вести тут разлагающую работу? Признаешь ли ты это, собака?! – следователь спросил это вновь совершенно спокойным тоном.

Маленький уселся в кресло и закурил. Он буравил взглядом Клюфта. Павел тяжело вздохнул:

– Ничего я признавать не буду. Я никогда не маскировался. Родился я в семнадцатом, и когда национализировали аптеку моего родителя, я еще под стол пешком ходил. Я комсомолец. И всегда верил в политику нашей партии большевиков. Никогда никаких планов я не вынашивал. Я честный человек. Гражданин нашей великой родины! – Павел сказал это с максимальным пафосом.

Он попытался удивить своим заявлением следователя. Но тот лишь ухмыльнулся и, стряхнув пепел, лениво сказал:

– Ты тут брось мне права-то качать! Ты, морда контрреволюционная, шпион, саботажник и вредитель. Мало того, ты всегда, скотина, вынашивал планы подорвать устои, как ты говоришь, нашей советской власти. И я тебе это в ближайшее время докажу. Что же касается того, что ты комсомолец, так это забудь. Мы еще допросим того секретаря комсомола, который тебя, морду фашистскую, в комсомол принял. Спросим и накажем. А сейчас, скотина, говори свою национальность. И не вздумай врать.

Павел обомлел. Хотел удивить он, а ошарашили его! Вот так! Он, оказывается, шпион, саботажник и фашист. Он, оказывается, вовсе не комсомолец. Он вообще, оказывается, теперь никто! Но Клюфт пришел в себя быстро. «Я так хотел услышать обвинения. Вот и услышал. Вот теперь все и понятно», – подумал Павел.

– Так что молчим, арестованный Клюфт? Молчать тут нельзя, когда спрашивают. Молчание тут золотом никогда не будет!

Клюфт вздохнул:

– Я немец. Я по национальности немец. Мой род уходит в восемнадцатый век. Тогда первые люди по фамилии Клюфт появились на берегах Енисея. И тут ничего противозаконного нет.

– Так значит, ты признаешь связи с фашисткой Германией? – спросил Маленький.

– Что?! – вскрикнул Клюфт. – Да что вы несете? Какие связи? Какой Германии? Я и немецкого-то не знал никогда! Вы о чем? Да, я по национальности немец, но я никогда не был на своей исторической родине и не общался ни с кем из Германии! Я и говорить-то, повторяю вам, по-немецки не умею! Что за бред?

Маленький ухмыльнулся, встал из-за стола и, затушив окурок, медленно подошел к Клюфту. Секунду поразмыслив, офицер, что есть силы, ударил Павла в лицо кулаком. Клюфт откинулся назад, стул накренился и повалился на пол. Павел больно ударился о кафель головой. В глазах потемнело. Тут же он получил еще несколько ударов по почкам. Вскрикнув, Павел закрыл лицо, прижал руки к голове и подтянул к животу ноги. Но Маленький его больше не бил. Он стоял и, рассматривая скрючившегося на полу человека, тяжело дышал:

– Я тебя, собака, научу, как на вопросы отвечать! Ты мне тут поразговариваешь! Говори, собака, явки, адреса, фамилии! И учти: ты сам себе приговор своим отпирательством подписываешь! Говори, собака, явки, адреса, фамилии! Кто тебе дал задание дискредитировать наш строй, разрушать наши устои, вести контрреволюционную пропаганду? Кто, собака? Кто? – Маленький склонился над Павлом и орал ему в ухо что есть силы.

Клюфт мычал словно немой. Он лишь видел начищенные носки хромовых сапог следователя. Раздался стук. Дверь со скрипом раскрылась, и в кабинет вошли два человека. Маленький вытянулся как по струнке. Павел с трудом перевернулся, как жук на песке, и взглянул на вошедших. Это был высокий старшина и майор. Тот самый майор Поляков, который приходил на собрание в редакцию газеты, когда клеймили позором Самойлову. Павел лежал и смотрел на этого человека. Почти безразличное гладко выбритое лицо. Квадратные усики под носом и толстые, как вареники губы. Противный нос в виде крючка. Низкий лоб. Майор ехидно улыбнулся и спросил у Маленького:

– Ну, что тут происходит, лейтенант?

Следователь набрал в легкие воздуха и почти на одном дыхании, без запинки, словно прилежный ученик у доски, ответил:

– Вот, Олег Петрович, веду допрос. Применяю метод «зебра»! Пока результатов не дал! Но кое-что все-таки арестованный сказал!

Майор брезгливо посмотрел на Павла. Их взгляды встретились. Клюфт вытер рукавом кровь с губ и отвел глаза в пол.

– Говорите, метод «зебра»? Ну-ну. Первый допрос и на такое решился. Я же вас предупреждал. «Зебру» надо применять на третьем или четвертом допросе. А тут. Тут вполне можно было обойтись и системой «табуретка» или «глухой-немой». А вы, Маленький, сразу в бой, как говорится, ринулись! – нравоучительно, словно профессор студента, отчитал Поляков следователя.

Тот рявкнул в ответ:

– Виноват, товарищ майор! Разрешите применить метод «табуретка»?

Павел закрыл глаза и тихонько застонал. «Господи?! Что это? К нему этот человек применил какой-то метод «зебру»? Это черная, белая полоса? Так вот чем вызвана перемена в поведении?! То спокойный, то добрый. То злой и раздражительный? Сбить волю, уничтожить моральное обличие человека, подавить психику! Табуретка! Метод «табуретка»! Что это такое?! Новая система пыток? Пыток?!! Будут бить по голове табуреткой? Почему табуретка? Пытка табуреткой? Разве могут быть пытки в нашей советской стране? И к кому-то, ко мне, к невиновному? Господи, что за бред?! Неужели это все наяву?!!» – с ужасом рассуждал Павел.

Майор подошел ближе и встал у Клюфта в изголовье. Хмыкнув, тихо спросил:

– А по-хорошему вы пробовали? Что, вообще в отказ пошел? Почему все-таки «зебра»? Лейтенант, это ваш первый самостоятельный допрос и вы должны провести его успешно, от этого будет зависеть ваша дальнейшая карьера. И необязательно на первом же допросе превращать арестованного в отбивную котлету! Необязательно. Во-первых, для этого есть и спецсотрудники, – майор кивнул на здоровенного старшину. – А во-вторых, главное результат, а не ваше рвение. Ваше рвение ничего не даст. Его, – Поляков показал указательным пальцем, на лежащего Клюфта, – вон можно, словно матрас, оттащить в подвал да пристрелить. А кому от этого польза будет? Да никому! Никаких результатов! Он не назвал ни явок, ни имен! Он ничего не сказал! И главное, он не сознался! Что докладывать будете? И я что начальству доложу?

Маленький стоял в нерешительности. Майор улыбнулся и прошел в угол кабинета. Взял в шкафу рифленый графин с водой и, налив себе стакан, выпил. Брезгливо поморщился, сказал:

– Ум! Лейтенант?! Что у вас вода-то затхлая? Не можете принести свежей? И давайте продолжайте допрос. А я поприсутствую. На меня внимания не обращайте. И посмелее! Посмелее. И может быть, бить-то не надо. Сначала надо раскачать человека. Поговорить. Может, он вам сам все расскажет.

Лейтенант нерешительно вернулся на свое рабочее место. Поправив на голове прическу, обиженно буркнул:

– Да ничего он, товарищ майор, не расскажет сам. Я чувствую.

– А вы попробуйте!

Павел лежал и старался не двигаться. Ему так хотелось, чтобы эти мерзкие люди решили, что он умер, и приказали унести Павла в камеру. Унести отсюда! Хоть куда! Подальше от этих сволочей в оливковых кителях с краповыми петлицами и синими галифе.

Маленький властно прикрикнул:

– Арестованный, встать с пола!

Клюфт застонал и медленно поднялся. Он увидел краем глаза: эта «свинья» в майорской форме с гладко выбритым лицом и квадратными усиками под носом брезгливо наблюдала, как он мучался.

– Что ж вы так плохо выполняете команды следователя, уважаемый Павел Сергеевич? Там, в редакции, вы были более решительным, – ехидно заметил майор.

Павел, хмыкнув, вытер с губ кровь. Ему хотелось нагрубить этому человеку, но он не решился.

– Может, вы хотите что-то заявить? А? Я как человек, курирующий следователя Маленького, выслушаю вас, ваши претензии, у вас есть претензии? – майор явно издевался.

Он подмигнул Маленькому и улыбнулся противной и едкой улыбкой. «Вот так улыбались палачи в средние века. Возможно, так улыбались члены католической инквизиции, когда отправляли людей на костер. Возможно, так улыбался дьявол! Нет, дьявола тоже нет! Опять я о загробном мире? Опять я думаю о сверхъестественных силах? Но почему о сверхъестественных? А может, и вовсе не о сверхъестественных? А об обычных? Они среди нас, обычные люди! Иоиль? Этот богослов, кто он? Господи, опять меня несет! Нет!» – Павел закрыл глаза и застонал.

– Так, что-то вы хотите сказать, но мучаетесь? Вижу, мучаетесь. Что вы хотите, пожаловаться? – Поляков сочувственно кивал головой.

Клюфт посмотрел сначала на майора, затем на лейтенанта. Павел обреченно спросил:

– Можно, я сяду? Ноги затекли.

Маленький сорвался:

– Я тебе сяду! Сяду!

Но его перебил майор:

– Нет, пусть сядет. Пусть. Так что вы хотели мне сказать?

Павел, медленно опустился на стул и еще раз стер кровь с губ, равнодушным тоном молвил:

– Я, гражданин майор, не знаю, в чем меня обвиняют. Как вижу, следователь Маленький свой первый допрос ведет неправильно. Он мне толком не сказал, в чем я обвиняюсь. Назвал что-то очень абстрактное. Я хочу знать статьи, по которым меня обвиняют. И вообще, какие ко мне конкретные претензии?

– Что такое? Вам не сказали статьи? Как же так, Маленький? Вы не имеете право скрывать статьи от арестованного. Он должен знать! Ай! Ай! – закачал головой майор.

– Но, товарищ майор, я не успел, я ему, в общем, сказал, а про статьи, вы вошли, не успел я! – оправдывался лейтенант.

– Хорошо. Так скажите, – раздраженно махнул майор в сторону Маленького рукой.

Лейтенант схватил папку и, пролистав, открыл ее на первой странице. Жадно вчитываясь в текст, он что-то бормотал губами. Затем поднял глаза и уже громко сказал:

– Арестованный Клюфт Павел Сергеевич, вы обвиняетесь по статьям пятьдесят восемь дробь шесть, пятьдесят восемь дробь десять и пятьдесят восемь дробь одиннадцать Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической республики.

Павел с удивлением посмотрел на лейтенанта. Затем взглянул на майора, понимая, что главный в этой компании офицер с двумя шпалами в петлицах, он спросил:

– А что значат ваши цифры? Мне это ничего не говорит. Вы можете расшифровать или дать мне кодекс в камеру, чтобы я смог его почитать?

– Что? Как ты разговариваешь, сволочь! Кодекс тебе в камеру? А еще чего тебе в камеру? Бабу, может, в камеру тебе привести? – закричал Маленький.

Он вскочил и стукнул ладонью по столу. Но майор вытянул руку, показывая, чтобы тот замолчал. Поляков спокойно и рассудительно ответил:

– Вы, Павел Сергеевич, видно, еще не понимаете, в какой переплет попали. Вам кажется, что все это огромное недоразумение. Ну да ладно. Тут и не такие люди, как вы, сидели. И не таких, как вы обламывали. Но я вас не буду пугать и стращать. Каждый должен сам дойти до того, кто он есть теперь. Вернее, кто он есть вообще в этом мире. Вы, я надеюсь, очень скоро почувствуете и поймете, что вы стоите. И кто вы такой. И от кого зависит ваша дальнейшая судьба. Но я вам сделаю исключение. Вы человек грамотный. Начитанный. Журналист как-никак. Так вот, все эти цифры, что вам назвали, очень серьезны на арестантском языке. Например, вот значение пятьдесят восемь дробь шесть – это то, что вы обвиняетесь в шпионаже. Дробь одиннадцать – в организации подпольной антисоветской организации. И, наконец, дробь двенадцать – в нежелании, вовремя, рассказать органам правосудия об антисоветских заговорах. Вот в принципе и все. Но весь этот букет, я вам так по секрету скажу, тянет на очень серьезное наказание. Например, на высшую меру. То бишь, расстрел. Вы хотите быть расстрелянным?

Павел пристально посмотрел в глаза майора. Тот тоже буравил его взглядом. Они несколько секунд молчали, словно проверяя друг друга на прочность. Энкавэдэшник понял: он не смог испугать Клюфта. Павел ощетинился и презрительно спокойно спросил:

– И что же я должен тут сделать, чтобы не быть расстрелянным? Назвать своих сообщников? Вы ждете моего признания, как я догадываюсь, вернее, как мне намекнул гражданин лейтенант, ударив несколько раз своими лакированными сапогами? Так я понимаю?

– Ну, примерно, – процедил сквозь зубы Поляков.

Он разозлился. Майор раздражительно бросил лейтенанту приказ:

– Маленький, ведите допрос. Что я тут за вас работаю. Я смотрю – вы работаете! Ведите допрос!

– Есть, товарищ майор! – лейтенант поправил верхнюю пуговицу на кителе.

Он так хотел ее расстегнуть, ведь воротник сдавливал шею. Но не мог себе позволить это сделать в присутствии начальника. Маленький стер со лба капельки пота и, усевшись на свое место, начал листать бумаги, подшитые в папке. Павел понял, что трудно сейчас не только ему. Не он один тут новичок. Но и этот молодой парнишка, этот следователь, его ровесник. Он тоже сейчас мучается. Ему тоже страшно. Он тоже не хочет ошибиться. И быть может, сейчас решается его судьба и карьера. «Как странно! Вроде по разные стороны, а положение вроде бы одинаковое. И кто знает, что грозит этому парню, если он сейчас не сделает правильный шаг», – подумал Павел.

Наконец лейтенант нашел в деле нужную бумагу и спросил:

– Скажите, арестованный, это вы написали? – Маленький поднял папку и стал громко читать. – «Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!»

Павел задумался. Это были те слова, именно те, что сказал ему ночью Иоиль. Это были те слова, от которых в таком восторге был главный редактор Смирнов. Это были те слова, за которые его клеймил позором его бывший друг и коллега Митрофанов.

– Извините, вы же читаете мою статью. Там стоит подпись. Значит, я автор. Значит, написал я. Поэтому я не могу отрицать, что эти строки написаны мной. Но вот слова, как, оказывается, говорил не я. Я их просто процитировал.

– Что значит, процитировал? – грубо переспросил его Маленький.

Но тут опять подал голос майор:

– Лейтенант, вы вновь допускаете ошибку. Арестованный очень увертливо увел вас от главного вопроса. Он свел свой ответ на цитирование, а вы так и не спросили главное. Об авторстве поговорим позже. Нужно спросить, что имел в виду гражданин Клюфт, когда написал строки: «И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!» Это вы о чем, Клюфт? Ну-ка, расшифруйте нам поподробнее смысл этого выражения?

Клюфт тяжело вздохнул. Он сам себе не мог объяснить, что имел в виду, когда поддался на провокацию богослова и написал эти проклятые строки. Павел опустил голову и молчал. Тягостная тишина повисла в кабинете. Ее вновь нарушил майор:

– А я вижу тут явно антисоветскую агитацию. Более того, угрозу! Угрозу всем нам! Мол, придут ваши, буржуи, нас таких нехороших накажут?! Вот и все! И очень агрессивно накажут? Так ведь? Если вы собираетесь, гражданин Клюфт, посмеяться над нашими могилами?

И тут Павел вскипел. Ему стало обидно, горько и противно. Он хотел закричать и кинуться на этого самоуверенного человека в оливковом кителе с квадратными усиками над губой. И он уже занес руку. Но словно кто-то неведомый его остановил. И лишь огонек ненависти, блеснувший в его глазах, выдал Клюфта. Майор это заметил. Поляков ждал этого броска. Но Павел остался сидеть на месте. Он сказал громко и четко. Голос старался держать ровным:

– А с чего, гражданин майор, вы взяли, что я пишу о вас? Я писал эти строки о врагах народа. О людях, которые нанесли урон нашему сельскому хозяйству. Я их имел в виду! И все, что вы говорите сейчас, – ложь и провокация! Вы стараетесь мой гнев в тот момент перенаправить совсем в другое русло!

– Молчать! Как ты разговариваешь с товарищем майором? – заорал Маленький. – Ты вертишься тут как уж на сковороде! А что значит твое выражение: «Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их!»? Ты про рабочих и пролетариев это говоришь?! Ты про наш трудовой народ такое пишешь?

Павел посмотрел на Маленького и зло ответил:

– Я говорю о неграмотности как о биче нашего времени! Она главная причина того, что наши честные советские люди порой попадают в сети врагов народа! Вот что я имел в виду! И некоторые несознательные люди не хотят учиться! И это я имел в виду!

– Тогда почему вы выбрали такую странную форму? Почему вы не написали это своими словами? Почему вы написали это со слов чужого человека? – подозрительно спросил майор.

Павел понял: его загоняют в ловушку. Этот перекрестный допрос – настоящая ловушка. Ведь он никогда и никому не говорил, что общался с Иоилем. Никто не знает про богослова. А этот Поляков, он просто провоцирует его проговориться. Павел прикусил губу.

– Так я не слышу ответа? Кто вам наговорил эти слова? Ведь вы сами на том собрании были удивлены и говорили, что не знали, что это строчки из вредной для нашего народа книги? – грубо спросил его Поляков. – Кто вам напел, гражданин Клюфт? Кто этот человек, которого вы послушали? Кто он?

Вот она петля – антисоветская агитация и создание антисоветской подпольной группы! Вот и все! Тут в принципе и доказывать-то нечего! Теперь он и этот богослов просто враги народа! Враги народа и ничего уже никому не докажешь. Павел вздохнул. Он решился идти ва-банк.

– Нет, я знал, что эти строки из библии. Я специально их написал. Я их написал потому, что считаю: они очень подходили в мою статью. Никто мне ничего не говорил. Никто. Я сам. Да, я солгал тогда. Да, я обманул главного редактора. Но никто мне эти строки не шептал. Я сам процитировал их из библии.

– А, вот как ты заговорил? А мне тут прикидывался, что невиновен! Так и запишем! – радостно воскликнул Маленький, макнув перо в чернильницу.

Но майор скорчил гримасу недовольства. Он медленно достал из нагрудного кармана пачку дорогих папирос «Герцеговина Флор» и, размяв табак в гильзе, закурил. Аромат разнесся по камере. Павел втянул воздух этого благородного дыма и закрыл глаза. Он вдруг вспомнил: в том странном сне перед арестом богослов угостил его именно папиросой такой марки.

– Вы не торопитесь, лейтенант. Арестованный вновь хочет все запутать. Не читал он никакой библии. И ваша задача, Маленький, это доказать. А если вы это докажете, выйдете на сообщника. А я уверен, сообщник есть. Есть. И гражданин Клюфт почему-то очень его защищает и старается не выдать следствию. И установить почему – ваша задача. Так что думайте, лейтенант!

Маленький поднял голову. Внимательно посмотрел на Клюфта. Сощурил глаза и вновь, опустив взгляд в бумаги, принялся, листая пальцами листы, усердно искать. Майор ждал, он хладнокровно курил папиросу, элегантно выпуская колечки дыма.

Клюфт покосился на высокого старшину. Тот сидел в углу на табуретке и даже не смотрел в сторону начальства. Солдат откровенно скучал, рассматривая свои ногти. «Вот они – главные злодеи современности! Вот так они и выглядят! Сидят и равнодушно рассматривают свой маникюр! А сколько там у него под ногтями крови? Это равнодушный человек, которому наплевать, кого тут допрашивают! Это человек, готовый выполнить любой приказ этого мерзкого типа с квадратными усиками над губой! И самое страшное, что таких вот равнодушных в нашей огромной родине миллионы!» – подумал Павел.

Молчание, повисшее в кабинете, прервал Маленький. Он радостно воскликнул:

– Ага! Говорите, читали библию сами?! Говорите, оттуда вставили эти слова?! А как вы могли вставить слова, если у вас нет этой книги дома? Вот опись всей литературы, которую у вас изъяли! Среди книг нет библии! Что вы на это скажете?!

Майор довольно посмотрел на лейтенанта и кивнул головой. На его лице было написано: «Вот она его подрастающая смена. Ищейка взяла след! Ищейка превращается в матерого пса, готового разорвать любого по команде. И как разорвать!»

Но Поляков рано радовался. Клюфт, как ни в чем не бывало, заявил:

– А у меня в доме и не было ее никогда. Я ее дома не держал. Зачем держать такую книгу в доме? Тем более, я ее редко читаю, да и книга хоть и не запрещена законом, но не рекомендуется к прочтению. А я – законопослушный гражданин своей советской родины!

– Хм, и где же вы брали эту книгу? Уж не хотите сказать, что в библиотеке? А может, вы ее читали дома у кого-то из ваших сообщников? – немного растерянным голосом спросил Маленький.

Майор напрягся. Он затушил окурок и схватил папку с делом Клюфта со стола лейтенанта. Полистав страницы, Поляков тяжело вздохнул.

Маленький вновь вытер пот со лба и спросил:

– Ну, говорите, где же вы ее взяли? Где? И не вздумай опять врать! – прикрикнул лейтенант.

Павел пожал плечами:

– А что мне врать? Зачем? Я всегда говорю правду. Всегда. Эта книга хранится в дровянике. Там же лежит много разной старой литературы. Я ее нередко использую на растопку. Просто вот так вырываю листы. Там и лежала библия. Она досталась моему отцу от бабушки. А потом, когда мой отец пропал без вести, мама вынесла эту книгу в сарай. Вот и все. Иногда, когда я ходил за дровами, я и читал там эту библию. Просто из интереса.

Лейтенант задумался. Он снова искал глазами в документах доказательства и не находил нужных записей. Майор занервничал. Павел это заметил и хотел улыбнуться. Ему это удалось! Неожиданно, совсем неожиданно взялась эта мысль про сарай! Конечно, никакой библии там нет! Это была спонтанная ложь, ложь во имя спасения! Словно кто-то неведомый надоумил Павла вдруг сказать такое! «Пусть теперь ищут! Пусть! Пусть теперь докажут, что ее там не было! Пусть! Может, ее взяли соседи, тоже почитать!» – злорадно думал Клюфт.