Текст книги "Операция «Вирус» (сборник)"

Госпитальная нуль-кабина находилась в вестибюле, который по виду ничем не отличался от вестибюля любой из городских больниц. Разве что здесь меньше народу. И совсем нет детей. В комконовский госпиталь дети не допускались. Да и взрослые родственники пациентов могли попасть сюда только по специальному разрешению. Так вот просто, с улицы, в госпиталь не проникнешь. В БВИ отсутствовала информация даже о коде здешнего нуль-Т. Мне его, кстати, тоже не сообщили. Пришлось вводить свой ген-индекс, чтобы этот сезам отворился. На Земле секретность такого уровня встречалась лишь в специнститутах, где имели дело с опасными формами инопланетной жизни. А если учесть, что большинство пациентов госпиталя некогда работало вне Земли, то неудивительно, что они были приравнены к этим самым формам. И совсем меня не удивило, что первым человеком, который встретился мне в сем учреждении, оказался Гриша Серосовин по прозвищу Водолей. В амплуа медбрата.

Экселенц остался верен себе.

– Вы – Каммерер? – на голубом глазу поинтересовался Гриша.

Я солидно, как подобает занятому человеку, кивнул.

– Пойдемте, я провожу вас.

Водолей пошел впереди, предупредительно распахивая двери. Все они были на замках и автоматически не открывались. Несколько минут мы шли тихими, светлыми коридорами, пока наконец не очутились в саду. Сад был большой, с прудами и мостиками, с тенистыми аллеями и уютными беседками. Но сверху этот парадиз прикрывал почти невидимый купол, словно мы находились где-нибудь на Тритоне. Знаю я эти купола, их не всяким метеоритом прошибешь. Интересно, от каких опасностей внешнего мира защищал пациентов спектролитовый купол? На Земле. В одном из самых уютных городов мира. Впрочем, вопрос риторический. Скорее всего, купол защищал не пациентов от внешнего мира, а наоборот.

Абалкина мы нашли на скамейке под густым кленом.

– Лев Вячеславович! – окликнул его Гриша-Водолей. – К вам посетитель.

Абалкин поднял голову. Я сотворил на лице радостную, чуть глуповатую улыбку. А-ля журналист Каммерер.

– Рад вас видеть живым и здоровым, Лева!

Абалкин посмотрел на меня как на ядовитое насекомое. С нескрываемой брезгливостью.

– Ну, я пошел, – проговорил Водолей и неторопливо зашагал к выходу из сада. Руки он держал в карманах медицинского комбеза. Только что не насвистывал. Уверен, что Гриша будет издали за нами наблюдать, словно тигр из чащи за пасущимися сернами. И хотя я совсем не боялся бывшего прогрессора, так все же спокойнее.

– Что вам опять от меня нужно? – спросил Абалкин.

– Хочу поговорить.

– О чем? – буркнул Абалкин.

– О гибели Курта Лоффенфельда.

– Что мог – я ужеизложил, – произнес Абалкин. – Добавить мне нечего.

– Открылись новые обстоятельства, – сказал я. – И мне необходимо кое-что уточнить, чтобы картина случившегося выглядела завершенной.

– Повторяю, мне нечего добавить.

– Вы даже не хотите поведать, зачем взяли в заложницы врача Полярной базы? – спросил я.

Абалкин потянулся к ветке клена, сорвал разлапистый лист и принялся его разглядывать.

– Я был на грани срыва, – сказал Абалкин. – Смерть боевого товарища…

– Прекратите паясничать, Лева! – оборвал его я. – Смерть Тристана здесь ни при чем. Вернее, не сам факт его смерти подвиг вас на эти… эскапады. А скорее, обстоятельства этой смерти. Не правда ли, Лева?

– Каммерер, не смешите меня. Тристан был моим давним другом. – Абалкин осторожно откинулся на спинку скамьи, видимо, раны не вполне зажили. – Очень давним. С шестидесятого года он следовал за мною по пятам. У других менялись наблюдающие врачи, у меня – нет. А это тем более странно, потому что они, как правило, узкие специалисты. На каждой планете своя микробиология, понимаете. Биоблокада биоблокадой, а местные вирусы, знаете ли, – это местные вирусы…

Да ведь он просто куражится, понял я. Ни черта он мне не расскажет сверх того, что захочет, ибо понимает, что козырей особых у меня и нет. Главный, врача Лотошину, я, как последний кретин, выложил уже в начале допроса. Что расследование на островах закончилось ничем, он вполне может догадываться. А еще – ему самому теперь глубоко наплевать на то, что там произошло между Гуроном и Тристаном, или, если угодно, – между прогрессором Абалкиным и врачом Лоффенфельдом. Пройдено и забыто, и вспоминать об этом он более не хочет. Неприятный, видимо, такой осадочек…

«Ему больше нет дела до народа голованов», – сказал умный Щекн-Итрч. Надо думать, что подземный житель, умеющий убивать и покорять силой своего духа, знает, что говорит, и слов на ветер не бросает. А насколько я понимаю голованов, в подобных случаях они говорят именно то, что хотят сказать. Нет дела – значит, нет. Совсем недавно – было, письма писал, Комову вон даже… Что же выходит? Если принять гипотезу… э… Бромберга – Каммерера, человек, генетически заточенный под одомашнивание животных, идет наперекор заложенной в него программе. И теперь Льва Абалкина интересует только тайна его личности и… и «детонатор». Вот и гадай, что это: высшее проявление человечности, преодоление заложенного извне предназначения – или программный сбой автомата Странников? Сбой, так сказать, вызванный невыносимым давлением обстоятельств?

– Лева, – сказал я самым что ни на есть проникновенным тоном, – давайте не будем отвлекаться на посторонние материи. Давайте я задам вам несколько вопросов и оставлю вас в покое.

– Валяйте, – так же равнодушно обронил Абалкин, небрежно поигрывая кленовым листком.

– Как вы узнали, что Тристан схвачен?

– Это элементарно, – проговорил Абалкин. – Он не явился вовремя в назначенное место.

– При каких обстоятельствах состоялся ваш контакт с Тристаном?

Абалкин хмыкнул, отбросил листок.

– В подвале контрразведки. Тристан говорил на незнакомом языке, следовательно, вызвали переводчика.

– Тристан не знал островного наречия? – я счел уместным удивиться.

– Тристан знал островное наречие, – положительно, Левушка-ревушка разговаривал со мной как с последним кретином. – Но палач перестарался, Тристан начал бредить. По-немецки. Тогда послали за переводчиком. Штатный же переводчик контрразведки в тот вечер был пьян, и под рукой оказался я.

«Или ты организовал так, чтобы оказаться под рукой», – подумал я, но перебивать Абалкина не стал. Похоже, Лева излагает заранее подготовленную версию. И если бы он не собирался ее изложить, послал бы меня сразу же куда подальше. Значит, что-то он скрывает, раз путает следы. Что ж, и в хорошо продуманных версиях возможны зацепки, за которые можно вытянуть истину.

– Тристан был плох, практически при смерти, к тому же, по всей видимости, повредился в рассудке. Спасти его было невозможно. Меня он уже не узнавал, но в бреду все время повторял про три шестерки и номер, по которому их следует передать. В миг просветления, за секунды до агонии, узнал меня и сказал, что мне нельзя находиться на Земле.

– И вы решили сбежать, – сказал я. – Даже не попытались спасти товарища…

– Тристан был обречен! – почти выкрикнул Абалкин. – Повторяю в последний раз: живым из рук контрразведки он выйти не мог!

Краем глаза я заметил, как напрягся маячивший неподалеку Водолей. Я подал ему условный знак: все в порядке.

А вообще – чем дальше, тем интереснее.

– Хорошо, оставим это. Что же произошло потом?

– Потом я решил спасти хотя бы тело. Бот я нашел быстро. – Абалкин снова был равнодушно-спокоен. – Его погрузили на колесный транспортер, выставили охрану. Летательный аппарат шпиона с материка – это серьезно. Пришлось поработать. Много суеты… Особенно когда ударили пулеметы с вышек… Досталось, правда, бедному Курту, которому было уже все равно… Запрыгнув на платформу, я приложил его ладонь к распознавателю и ввалился в кабину. Хорошо, что бот держали под открытым небом, аккумуляторы наелись под завязку, и я смог стартовать сразу. Через четыре часа я прибыл на базу.

– А труп?

– Труп я бросил.

– Почему?

Абалкин снова посмотрел на меня как на насекомое, но теперь уже не ядовитое, а совершенно ничтожное, такое, на которое и внимания-то обращать не след. Тем более ему, повелителю всея фауны. И вообще по лицу допрашиваемого читалось, что он все более и более утверждается во мнении, что перед ним – индивид с ограниченными умственными способностями.

– Потому что поднялась тревога, а значит, меня попытаются достать ракетами. Лишние сто килограммов уменьшили бы маневренность бота, к тому же мне пришлось бы тратить драгоценные секунды на размещение тела в кабине. А ракетная техника в Островной Империи, в отличие от Страны Отцов, не стоит на месте. У них, между прочим, гиперзуковые «земля – воздух» имеются. Пришлось выполнять противоракетные маневры. – Тут Абалкин патетически воздел очи горе и, явно пародируя журналиста Каммерера, воскликнул: – Вы-то должны понимать, что такое противоракетный маневр!

Так. Я медленно выдохнул и мысленно сосчитал до пяти. Вот так. Это тебе, Мак, сыщик ты задрипанный, не какой-нибудь простак Вовид. Это тебе – прогрессор нового поколения. Который играючи расколол тебя еще во время «дурацкого» видеозвонка. Просто не было прогрессору Абалкину тогда никакого дела ни до комконовской слежки, ни до чего вообще, кроме тайны его, Абалкина, личности. Да он всю дорогу опережал нас с Экселенцом по крайней мере на два шага, и еще удивительно, что так плохо подготовился прогрессор Абалкин к стрельбе в Музее. Но, черт побери, я тоже – прогрессор. Пусть и бывший, и устаревшей конструкции, но мы еще посмотрим, кто кого. Потому что больше всего я не люблю тайн. А в мрачной и темной драме, разыгравшейся на Саракше, тайна была. И еще. Лева, я, конечно, очень сочувствую тебе как жертве интриг феодальных рыцарей плаща и кинжала и прочих тайных тюремщиков идей. Очень. Но за нос водить себя не позволю. Вот так.

– Спасибо, Лев! – сказал я почти дружески. – Вы мне очень помогли. Позвольте напоследок еще один вопрос. Довольно абстрактный, но…

– Задавайте, – согласился Абалкин. – И убирайтесь. Я устал.

– Во время работы в Адмиралтействе не приходилось ли вам слышать о необыкновенном… м-м… бойце? Единственном, кто способен проникнуть на материк вопреки лучевым ударам.

– Да, приходилось, – усмехнулся Абалкин. – Его называли Черным Дьяволом. Я его однажды видел, когда замещал офицера-преподавателя иностранных языков в разведывательно-диверсионной школе. Рослый такой парень, улыбчивый, совсем не похож на коренного жителя Империи. Глаза карие, темные курчавые волосы. И ловок он, как черт.

Я догадывался, на коренного жителя какого мира этот парень более всего похож.

Выслушав мой доклад, Экселенц несколько минут молчал, сплетая и расплетая длинные гибкие пальцы. Я делал вид, что не замечаю хмурого выражения на его лице, а внимательно разглядываю «Рассвет на Парамушире». Конечно, подлинник Иоганна Сурда, на который давно зарится Третьяковка, заслуживал самого вдумчивого изучения, но в эту минуту меня больше интересовал узор, образуемый веснушками на голом черепе начальника КОМКОНа-2. Наши записные острословы уверяли, что по ним можно предсказать свою служебную будущность. Моя служебная будущность находилась на перепутье, и самое время было узнать, по какой дорожке она покатится дальше.

– Все это плохо, – нарушил молчание Экселенц.

– Что именно, шеф? – поинтересовался я вкрадчиво.

– Все! Прежде всего результаты расследования. Но и твой должник, Абалкин, меня совсем не порадовал.

– Почему – должник?

– Потому что ты ему жизнь спас, – буркнул Экселенц. – «Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…» – фальшиво пропел он. – Ладно, вернемся к делу. Твоя новая командировка на Саракш – вопрос решенный. Гипотеза Бромберга, при всей ее безумности, показалась Суперпрезиденту не лишенной здравого зерна, тем более что существует немало косвенных данных…

– Генетическая идентичность землян и гуманоидов, например, – вставил я.

– В том числе и это, – нехотя согласился он. – Не отвлекайся! Итак, нам нужен, как говорят пандейцы, свой глаз в Островной Империи. Персонал КОМКОНа-1 для такой миссии непригоден. Прогрессоры нацелены на другое. Нужен человек, сочетающий в себе качества прогрессора и контактера. И этот человек – ты. Разумеется, у тебя будет прикрытие. Пароли и адреса прогрессорских явок. Но учти – в центре Империи ни один землянин еще не бывал. Поэтому, если ты туда попадешь, тебе придется полагаться лишь на себя. Действуй по обстановке. В критических ситуациях поступай по своему усмотрению. Индульгенцию у Совета я тебе вытребовал. По возвращении пройдешь обычную процедуру рекондиционирования… И не морщись! Мне не нужен здесь еще один «имперец» на грани психоспазма. Вопросы есть?

– Приоритеты? – спросил я и увидел одобрение в зеленых глазищах шефа.

– Во-первых, выяснить подлинные обстоятельства гибели Тристана, – сказал Экселенц. – Это дело пора закрывать. Во-вторых, собрать новейшую информацию о Побережье, в пределах военной зоны. Фиксируй все, на что взгляд упадет, но специально не рыщи. Ну, и в-третьих, попытайся проникнуть в глубь территории Империи. Поскольку относительно реалистичным представляется решение только задачи А, модельное кондиционирование разработано именно под нее. Задача Б может быть решена лишь в случае исключительно удачного стечения обстоятельств. Задачу В следует рассматривать скорее как фантастическую.

– Но при большом везении стоит попытаться, – сказал я.

– При чертовски большом везении, – уточнил он.

– Когда отбытие?

– Послезавтра отправляешься на Алмазные пляжи, – сказал шеф и присовокупил с внезапным ожесточением: – С нами явно кто-то заигрывает, пора дать шалопаям по рукам.

– Даже если это Странники? – задал я наивный вопрос.

– Даже если это черти с рогами! – отрезал Экселенц. – И еще, – добавил он таким тоном, что в груди у меня похолодело. – Ты собираешься искать в Империи следы своего гипотетического сына? Так вот, поиски не разрешаю. Ты меня понял, Мак?!

Аленина ладонь, теплая и немного шершавая, лежала у меня на глазах, и больше мне ни до чего не было дела. Я чувствовал горько-соленый запах морской воды, орали спросонья чайки, и пляжная галька колола затылок. Лежать было жестко и неудобно, шея затекла, но я не двигался, слушая тихое, ровное дыхание жены. Я улыбался и радовался темноте, потому что улыбка была, наверное, до неприличия глупой и довольной.

– Славное местечко этот Партенит, – сказала Алена. – Почему мы здесь никогда раньше не были… Даже возвращаться не хочется.

– А ты не возвращайся, – сказал я. – Здесь и в самом деле хорошо.

– А ты? – спросила она. – Ты же не останешься?

– Увы мне…

Я снял ее руку с глаз и положил себе на губы. Теперь я видел небо – южные звезды соперничали в блеске с яркой, как полированная медь, луной. «Идет, блистая красотой тысячезвездной ясной ночи, в соревнованье света с тьмой изваяны чело и очи…»

– Между прочим, твой обожаемый шеф мог бы дать тебе отпуск. – Алена отняла руку и добавила: – После всего, что с тобой произошло…

Я сел и с наслаждением принялся растирать затекшую шею.

– Да ничего особенного со мною не произошло, – пробурчал я. – Вернее, произошло, но не со мной…

Алена судорожно вздохнула и уткнулась вдруг повлажневшим носом мне в плечо. Я неловко погладил ее по затылку. Не умею утешать. И не люблю.

– Я боюсь… – всхлипнула она. – Я уже столько лет боюсь, что тебя пошлют в эту ужасную Островную Империю. И тебя… там…

– Ну… будет тебе, – пробормотал я и поцеловал ее в макушку. – Знала ведь, за кого выходишь замуж…

– Да уж, – сердито проворчала Алена. – Прогрессор. Герой. Легендарный Мак Сим. Перед таким разве устоишь?

– Ни единой минуты, – поддакнул я, опрокидывая ее на надувной плотик, который не первую ночь служил нам постелью.

Луна не выдержала соперничества со звездами и скрылась за черной грудой Медведь-горы. В море, на плавучей платформе дельфинеров погасли прожекторы. Наверное, афалинам надоело общаться с людьми, и они уплыли. Сквозь шорох прибоя прорвался негромкий свист. Из-за крон санаторного парка выскочил глайдер. Заложив над пляжем крутой вираж, он ушел в сторону Винера, куда без конца струилась мерцающая цепочка фуникулера. И где белел среди кедров наш коттедж. Я поднялся, посмотрел на встроенный в радиобраслет хронометр – скоро рассветет. Алена спала, и я укрыл ее большим полотенцем. Пусть поспит, пока есть время. Через час я ее разбужу, и мы вернемся в наш временный дом. Пешком, чтобы немного растянуть скачущие вприпрыжку минуты. Ведь в пять утра я должен быть уже в промозглом Свердловске. А в полдень – на космодроме.

«Как же не хочется расставаться, – думал я. – С Аленой, с Землей, с самим собою. И ведь надолго…»

– Максим, – сказала вдруг Алена ясным, совсем не сонным голосом. – Ты обязательно должен его разыскать!

– Кого? – спросил я.

– Своего сына. Бедного мальчика, брошенного на этом ужасном Саракше.

– Во-первых, достоверно неизвестно, существует ли он, – пробормотал я. – Во-вторых, даже если он и существует, то ему сейчас лет двадцать. Не мальчик уже – мужчина. А в-третьих, почему ты думаешь, что у меня обязательно должен был родиться сын? Именно сын.

– Я не думаю – я чувствую, – отозвалась Алена с восхитительной женской самоуверенностью. – И считаю, что мальчика надо найти и привезти на Землю.

– Согласен, – сказал я, потому что действительно был согласен. – Но сделать это будет не просто, милая. Ох как непросто…

Если бы я тогда знал – насколько.

Старший субмарин-мастер господин Фуску ткнул стеком в жирный, трясущийся подбородок оборванца.

– Кто таков?

Оборванец что-то невразумительно пробормотал и попытался грохнуться в обморок. Фуску коротко, с оттяжечкой врезал ему стеком по толстой небритой щеке. Оборванец заговорил более внятно, но старший субмарин-мастер все равно ничего не понял.

– Он говорит на пандейском, – пояснил субалтерн Туурлан. – Его зовут Капсук. Иллиу Баратма Капсук. Он инженер-эксплуатационник, потерпел кораблекрушение. Просит не убивать.

– Шпион, значит, – сказал Фуску и врезал толстяку по второй щеке. – Тогда ему место в контрразведке. Или лучше оставить на корм дикарям… Как думаешь, Моор?

– Лучше – в контрразведку, – сказал субалтерн. – Не ровен час, настучит кто, что мы шпиона отпустили без покаяния, самих к дикарям отправят.

– Верно, Моор, – согласился Фуску. – Веди его на борт. Скажи Пистону, пусть запрет в карцере. Там все равно, кроме панцюков, ничего съедобного не осталось… Дерьмо…

Туурлан отвесил Капсуку пинка по обширному заду и показал на надувную шлюпку. Но арестованный, похоже, совсем спятил от страха, потому что, вдруг отпихнув субалтерна, бросился бежать. Туурлан окликнул матросов, что сидели в шлюпке и спасались махорочным дымом от ненасытной прибрежной мошки. Неторопливо затушив самокрутки, они вразвалочку последовали за Капсуком. Алея свежими рубцами на щеках, «шпион» мчался со всех ног. Туурлан, поминая Духов, бежал за ним. Старший субмарин-мастер без всякого любопытства наблюдал за погоней. Деваться шпиону было некуда. Через несколько минут Капсука изловили и, подбадривая тычками, повлекли к шлюпке.

Проводив процессию взглядом, Фуску медленно побрел вдоль пляжа, похлопывая стеком по начищенному голенищу. Обида на судьбу терзала господина старшего субмарин-мастера. Вверенная ему «галера» бороздила гнилые воды Внутреннего моря два с лишним месяца. К сырости и вони штрафникам было не привыкать. Но не хватало свежей воды, а от тухлой несло всю команду. На пищеблок напала странствующая плесень и уничтожила все припасы, за исключением консервированных грибов. Самым же паршивым было то, что реактор потек. Нет, Подземные Духи сильно разозлились на господина старшего субмарин-мастера, если посылают ему одни испытания. Правда, давеча повезло. Подвернулась пассажирская лоханка, которую шторм загнал в территориальные воды Островной Империи. И на том спасибо.

Фуску как наяву увидел большой белый круг на черном борту – знак гражданского флота Пандеи. Этот круг даже ночью был очень хорошо различим в перекрестье перископа, но старший субмарин-мастер, не задумываясь, приказал: «Товсь!» Ах, какой столб воды взметнулся в мутно фосфоресцирующее ночное небо! Лоханка лопнула, как банка с протухшими консервами, и вывалила содержимое во взбаламученное море. Фуску немедленно отдал команду на всплытие. Нужно было хватать добычу, пока ее не растащили морские твари. Пассажирский теплоход-лайнер – дичь редкостная, а экипаж подлодки нуждался в эмоциональной разрядке после многодневного похода. Да и снять напряжение ночного боя не мешало. Хотя разве это бой? Это зачистка территориальных вод от посторонних плавсредств – как гласил приказ Адмиралтейства. И тем не менее парни заслужили небольшое развлечение, поэтому господин старший субмарин-мастер не препятствовал, когда матросики и офицеры добивали лезущих на палубу пандейцев.

Женщины, старики, дети – какая разница? Это граждане враждебного государства, пусть и не по своей воле, но проникшие в территориальные воды Империи! И к тому же нагло посягающие на неприкосновенность атомного подводного торпедоносца «Факел Победы»! Правда, выведенного из состава действующего флота и приданного Отдельной штрафной флотилии. Ну и что? Враг подлежит уничтожению любыми средствами, на то он и враг. Сам Фуску стрелять по мокрым, дрожащим от ужаса гражданским брезговал, тем более – убивать с одного удара ломиком на спор, как комендор Руху. Но когда на скользкую от крови палубу втащили молоденькую смазливую девчонку, господин старший субмарин-мастер великодушно приказали отвести ее вниз, в командирскую каюту. Воздержание не входит в число добродетелей офицера имперского флота. По крайней мере, в уставе на сей счет ничего не сказано.

Вспомнив о девчонке, Фуску ощутил острое желание поскорее подняться на борт. Но шлюпка с пойманным шпионом уже отвалила от берега. Придется подождать. Что этот толстяк – шпион, господин старший субмарин-мастер нисколько не сомневался. От места потопления лайнера до острова – три морские мили. Даже если этому трусу Капсуку удалось ухватиться за какой-нибудь плавучий обломок, то возможности достичь суши у него все равно не было. Слишком много голодных хищников слетелось на пиршество. Было и еще одно обстоятельство. Всего в сотне шагов от берега красно-белесо-желтой стеной стояли джунгли. А в джунглях – дикари с отравленными метательными дисками и первобытной кровожадностью. Самые цивилизованные из них приторговывают рабами, но здешние не разводят церемоний. Дубинкой по черепу – и на разделочный камень.

Они и сейчас здесь. Невидимые в вонючем мареве, поднимающимся над гнилым морем. Неслышимые в немолчном гвалте джунглей. Но они здесь. Напряженно наблюдают за прогуливающимся офицером. И не делают ни шага за пределы своего укрытия. Почему не делают – понятно. Фуску специально надел волглый, пропахший плесенью парадный мундир. Велел каптенармусу начистить до блеска пуговицы, наконечники аксельбантов и кокарду – золотой Незримый Зрак – на колпаке. Прицепил к поясу кортик, расчесал редеющие из-за треклятой радиации бакенбарды, чтобы они свободно развевались по ветру. И в таком виде сошел на берег, словно был он не командир штрафной «галеры», а легендарный первооткрыватель Большого архипелага Кулуран. Собственной персоной.

Имперский морской офицер при полном параде не мог не подействовать на младенческое воображение дикарей, но еще больше на них подействовал вид отверстых торпедных люков. Об «Испепеляющем Огне» слышали даже аборигены приграничных островов. Они также знали, что огонь этот вылетал как раз вот из таких «белых ныряющих пирог». К тому же для острастки Фуску приказал пройтись по верхушкам деревьев из носового зенитного пулемета. Все эти меры теперь служили залогом безопасности господину старшему субмарин-мастеру. А вот какой дьявол-хранитель целых семь дней берег от людоедов этого Капсука? Если допустить, что он не шпион. Но допускать этого не нужно! Шпион с материка – прекрасный повод вернуться на базу.

«А может, срок скостят?» – подумал Фуску с надеждой. Ведь три года «галер» за одну разбитую рожу – это слишком. Правда, рожа принадлежала контр-адмиралу Борохулу, который вздумал мухлевать в «трех повешенных». И пусть скажет спасибо, что он контр-адмирал, иначе кормить бы ему своей дряблой тушей спрутов-сосунков в Отходной лагуне. За мухлеж наказание – смерть. Этому учат еще в корпусе на нулевом цикле. Старший субмарин-мастер вспомнил, как этому учили в корпусе, и улыбнулся. Эх, юность…

Серые облупленные стены на заднем дворе. Серая стая кадетов, полукругом оцепивших проштрафившегося – бледного, дрожащего. Дежурный третьециклик стоит поодаль и ухмыляется. Это формальное нарушение распорядка его не касается. Мальки учат хорошим манерам своего же. И правильно. Вырастут, станут настоящими морскими хищниками. Безжалостными к врагам Империи. Несколько быстрых, хотя и не очень ловких ударов. По одному от каждого участника экзекуции. Проштрафившийся, вздумавший на пятой раздаче объявить «повешенного за правую ногу» «повешенным за левую», сползает по серой стене, оставляя на ней багровую полосу. Ничего, оклемается. На нулевом цикле не убивают. Только учат…

– Господин старший субмарин-мастер!

Фуску оглянулся. Субалтерн Туурлан вылез из шлюпки и, разбрызгивая мелкие соленые лужи, оставленные вялым прибоем, спешил к начальству. Вид он при этом имел самый озабоченный.

– Что стряслось, Моор? – спросил Фуску. – У экипажа повальный понос?

– Шифровка штаба! – доложил Туурлан. – Под грифом.

Он протянул командиру, испещренную точками и загогулинами ленту. Старший субмарин-мастер пропустил ее через большой и указательный пальцы, закрыв глаза и шевеля губами. Субалтерн, разинув рот, наблюдал за ним. Он, конечно, знал, что господин старший субмарин-мастер – Посвященный Нижнего Круга, но никогда не видел, как тот общается с Подземными Духами.

– Возвращаемся, Моор, – сказал Фуску, выйдя из транса. – Курс семь градусов левее большой полуоси.

– Так это же… – пробормотал пораженный Туурлан.

– Да, – кивнул командир. – Нам велено прибыть на Дредноут. И хотел бы я знать, чем вызвана такая «милость».