Текст книги "Конец сказки"

Сказать, что Планшетову было страшно, означает только даром напрячь связки. В подобных ситуациях сердцу полагается проваливаться в пятки. Планшетов, впоследствии, был готов оспорить эту расхожую поговорку, утверждая, что его «мотор» в тот момент выпрыгнул из груди через щель между двумя ребрами. За сердцем последовало сознание, метавшееся под черепом в поисках спасения, как пассажир по салону падающего камнем самолета. В общем, разные составляющие его естества рванули из тела, которое полагали обреченным, как крысы с тонущего корабля, мало заботясь тем, есть ли где-то обетованная земля, что готова их пригреть. Все это длилось считанные мгновения, которые Планшетов не считал, целиком превратившись в крик. Потом Юрик спиной ударился о воду, с перепугу показавшуюся ему усеянным валунами дном расщелины. Он даже не услыхал плеска, в момент касания сработал механизм биологической защиты от эмоциональных перегрузок, и выключил Юрика. К счастью, всего на секунду, и он не успел захлебнуться. Ледяная вода обожгла его, приведя в чувство. Сообразив, что тонет, Планшетов захлопнул рот и рванул на поверхность. Там клокотали буруны, зато был кислород. Юрик хватал его перекошенным ртом.

Беснующиеся потоки сшибались между собой, с грохотом ударяли в стены, рассыпались тысячами брызг и, шипя, откатывались, чтобы вступать в единоборство снова и снова. Планшетова ежесекундно обдавало пеной с такой силой, словно ее подавали из брандспойта. Свирепое течение подхватило Юрика и он полетел, кувыркаясь как несчастный окунь, которого засосало в турбину ГЭС.

«Вот так аттракцион»! – мелькнуло у него, пришло некоторое облегчение, как-никак, пока все шло более или менее, ведь он остался жив. До сих пор Юрику не случалось побывать в аквапарке, водные горки он видел пару раз по телевизору, в передаче Крылова,[43]43
  Речь о передаче «Путевые заметки Дмитрия Крылова»


[Закрыть] причем экран был черно-белым. Впрочем, то чем мог похвастать любой самый забойный аквапарк, не шло ни в какое сравнение со стремниной, игравшей Юриком в ватерполо. Невиданная болтанка заставила его забыть даже о змеином укусе, или кто там его прикусил. Его перебрасывало из омута в омут, его вращали водовороты и с головой накрывали волны, а он, изо всех сил стараясь не нахлебаться воды, еще и защищал голову, которой ежесекундно грозила трепанация.

Пару раз его таки припечатало к скале, и он расшиб коленную чашечку о какой-то зловредный выступ. Боль пронзила ногу, как спица, которую воткнули в костный мозг. Юрик разинул рот, и только по счастливой случайности не захлебнулся. Оттолкнувшись уцелевшей ногой, он поплыл дальше, виз по течению.

Радуясь, что пока дышит.

В общем, то ли Планшетов родился в рубашке, то ли вытянул контрамарку, обеспечивавшую свободный вход через ворота, из которых его постоянно выталкивало. У любого самого счастливого кота уже подошли бы к концу все жизни, какие только есть в запасе, Юрик побил рекорд.

Был момент, пожалуй, самый критический. Поток устремился под массивные своды и совершенно выдавил воздух. Юрика швырнуло вперед, как пыж по стволу ружья. Он стиснул зубы и зажмурился, ожидая, что сейчас либо задохнется, либо расшибется в лепешку. Одно из двух.

Вместо этого мгла исчезла, Планшетов сообразил, что летит по воздуху. После долгого пребывания под землей он ощущал себя кротом, на которого навели прожектор. В вихре водяных струй он снова куда-то падал.

«Господи! Это же водопад, чувак!»

Второе приводнение оказалось даже жестче первого, Планшетов ушиб плечо. Пока из совершенно бесполезных слепых глаз сыпались искры, поток потащил его вдоль ущелья, превращенного проливным дождем в русло бурной горной реки.

По пути снова то и дело попадались валуны, вполне подходящие для фатального столкновения. Но, его миловало Провидение, так что и на этот раз обошлось. Оставив позади полноводный каньон, Юрик, ни жив, ни мертв, очутился в живописной долине, по центру которой волновалось новорожденное озеро величиной со школьное футбольное поле.

Довольно скоро течение прибило Планшетова к берегу, поросшему густыми зарослями каких-то кустов, они были усеяны колючками, ему показалось – целиком из них состояли. Совершенно не держась на ногах, Планшетов выкарабкался на сушу, цепляясь за зеленую поросль, как отечественный олигарх за госбюджет. И пополз, собираясь убраться как можно дальше от берега, прежде чем иссякнут последние силы. Двигаясь на четвереньках, он преодолел, должно быть, метров пятьдесят довольно крутого откоса, не позволив себе ни одной передышки. Ушибленное колено болело немилосердно, сердце колотилось где-то в районе гортани, но озеро разливалось, преследуя его. А он не собирался утонить. По-крайней мере, не сегодня.

Только очутившись на возвышенности, Юрик разрешил себе остановиться, и немедленно растянулся в грязи, совершенно не беспокоясь этим обстоятельством. Правда, теперь его донимала боль от укуса. Она не только вернулась в руку, но и принялась стремительно распространяться к предплечью.

«Паршивые дела, чувак», – пробормотал Планшетов, растирая виски. Под теменем тяжело ухал пульс, со зрением тоже творилось нечто совершенно ненормальное. Оно вроде бы восстановилось после мрака пещеры, но теперь окружающие предметы начали расплываться перед глазами, как будто он внезапно схлопотал конъюнктивит.

«Черт, не могу навести резкость…», – пожаловался себе Планшетов. Больше было все равно некому. Он смотрел на мир через неисправный бинокль. Сразу закружилась голова. В довершение этим бедам ноги стали ватными. Да и руки быстро слабели. Яд резво распространялся по всему телу вместе с кровью. Кряхтя, Юрик поднес пострадавшую ладонь к носу, с такого расстояния он еще мог хоть что-то разглядеть.

Зрелище оказалось отталкивающим. На месте укуса был абсцесс. Кисть распухла, пальцы походили на сосиски, которые забыли вовремя вынуть из кипятка. Дыры от зубов саднили как ожог крапивы, только гораздо сильнее. Да и все плечо ныло невыносимо, Планшетов точно не знал – от укуса или неудачного приводнения.

«А какая разница, чувак?»

«Разница о-го-го, какая, чувак, – «успокоил» себя Планшетов. – Оценишь, когда яд парализует конечности. А потом подберется к сердцу».

Страх смерти вытеснил из его головы мысли о пропавших товарищах, если они и были там в последние полчаса. Даже о возможном преследовании Планшетов почти не беспокоился. Более или менее трезво взвесив шансы быть обнаруженным, Юрик смело отмел опасения на этот счет. Во-первых, горная река отнесла его на порядочное расстояние, и гребаный пещерный город находился теперь черти где. Во-вторых, ливень бушевал с прежней силой, дороги превратились в непролазное месиво, и уцелевшим после взрыва охотникам, как думал Юрик, ничего не оставалось, кроме как дуть по домам, сушить одежду, греться у очагов и, вполне естественно, пить водку, а еще лучше – коньяк, закусывая дольками лимона.

«Даже если у туземцев под рукой геликоптер, они могут смело расслабиться, засунуть его себе в жопу вместе с обоими винтами и пилотами, и посмотреть, что из этого выйдет, – решил Планшетов. Это была его предпоследняя мысль о молодчиках Витрякова. – При видимости «0» в горах летать стремно, все равно ни черта не найдешь, кроме, конечно, приключений на собственную задницу».

Отбросив, таким образом, опасения по части погони, Юрик решил заняться рукой, тем более, она продолжала опухать как воздушный шарик, который забыли отсоединить от насоса.

«Пора выгребать в цивилизацию, – совершенно справедливо определился Планшетов, – пока я в этой сраной дыре не окочурился, среди колючек».

Как случается сплошь и рядом, совершенно правильное намерение уперлось в полное отсутствие средств, подходящих, чтобы исполнить задуманное. Его ноги отказались не только ходить, но и вообще держать тело, это был весьма прискорбный факт. После нескольких неудачных попыток подняться Юрик растянулся в грязи.

Мохнатые, косматые тучи, похожие на вывалявшихся в болоте гигантских овец, набегали с севера, цеплялись брюхами за вершины холмов, опорожняли боевой запас прямо Планшетову на голову и уступали место следующим. Тугие струи молотили его по плечам и затылку, Планшетов никак на это не реагировал. Он лежал, прикрыв глаза, и пытался сообразить, что за тварь его все-таки цапнула, и чего ему соответственно теперь ждать.

Планшетов слабо разбирался в змеях и на вид бы не отличил бы эфу от гюрзы, а щитомордника, например, от жарараки.[44]44
  ядовитая змея. Встречается в Центральной и Южной Бразилии, Парагвае, Уругвае и Аргентине.


[Закрыть] Хоть и предполагал все же, что ареал обитания последней, экзотической сволочи находится где-то далеко, под небом тропических широт, в гребаных джунглях. Он очень надеялся, что стал жертвой обыкновенной отечественной гадюки, яд которой не намного опаснее осиного, если только вы не ребенок или, скажем, ваш организм не ослаблен болезнью либо изнурен голодом. При упоминании голода его желудок слабо заурчал, напомнив, что пустует как минимум сутки.

«Сутки не срок, чувак», – обнадежил себя Планшетов, и продолжил размышлять о гадюке, которая в сравнении с всевозможными сородичами из террариума казалась чуть ли не милым домашним животным вроде хомячка.

«Да, это была гадюка», – почти убедил себя Планшетов, но состояние бы на это не поставил, тем более что в пещере было темно.

«Какого хрена меня тогда колбасит так, словно я наступил на высоковольтный кабель?»

Это был пренеприятный вопрос.

В университете, который Планшетов так и не удосужился окончить, проучившись всего два полных курса, биологию читали достаточно глубоко. Но, во-первых, это было давно, во-вторых, Юрик слушал в пол уха, так что, даже то, что осело в голове, впоследствии выветрилось оттуда за ненадобностью. Правда, в бурные постперестроечные годы, последовавшие за крушением коммунистического режима и развалом большой страны, ему довелось по крупицам восстанавливать кое-какие из полученных на биофаке знаний, причем, дело напрямую касалось змеиных ядов. Не потому, что Юрик поступил на работу в зоопарк, ничего подобного. Он затесался в длинную цепочку посредников, занятых контрабандой и перепродажей на черном рынке змеиных ядов, главным образом, кобры и гюрзы. Впрочем, семи пядей во лбу от посредников не требовалось – яды везли с Кавказа и из Средней Азии, белесые кристаллы были запаяны в стеклянные капсулы, товар сопровождался сертификатами качества. Что, впрочем, не гарантировало покупателей от фальшивок, продавцов от силовых вариантов взаиморасчетов вместо расплаты долларами, а тех и других – от наездов со стороны милиции, которая тоже была не прочь поучаствовать в деле.

Кроме того, знания по части змеиных ядов, которые в свое время пришлось обновить Планшетову, имели весьма условное отношение к медицинской диагностике и клинике процессов, проистекающих в организме после того, как туда попал змеиный яд. Юрик смутно припоминал кое-что о существовании нескольких групп ядов. Одни, вроде бы, содержали парализующие нервную систему ферменты, другие разрушали ткани и кровь, вызывая сильные отеки. Картины отравления, соответственно, тоже были разными. В первом случае отказывали конечности, и дело доходило до паралича дыхания, который означал мучительную смерть, во втором речь шла об угнетении кровеносной системы, а с ней целой кучи органов, без которых долго не живут, и в этом, по мысли Юрика, тоже не было ничего смешного. Он не чувствовал ног, следовательно, схлопотал хорошую долю яда первой группы. Вместе с тем, его пострадавшая рука напоминала теперь медицинскую перчатку, надутую при помощи компрессора, это значило… значило…

«Что тебя цапнуло целых две змеи, чувак!»

«Гип-гип, ура, тушь, перед вами местный чемпион по части укусов. Фото на память!»

«Не может быть», – сказал Юрик, усилием воли обуздав панику. И продолжил лихорадочно размышлять. Как помнил Планшетов, яды первой группы вырабатывали морские змеи, а также…

«А море-то рядом!»

…а также какие-то еще, сухопутные. Тут на ум Планшетову начали приходить разные многообещающие словечки вроде «кобры» или «мамбы», говорящие сами за себя. Юрик безжалостно гнал их из головы, они упорно вползали обратно.

«Да какие кобры, чувак?! Какие кобры в Крыму! Белены объелся?!»

«Мутации, чувак! – холодно заверил внутренний голос. – Про крымскую атомную станцию слыхал?»

«Так она же не работала ни часа!..»

«Откуда такая информация, чувак?»

«Из прессы, откуда еще?!»

«Ну ты и дурак. Нашел кому верить. Они тебе расскажут. И потом, как насчет топлива, а? Ведь вполне могли завезти, сотню другую ТВЭЛов, а потом, за ненадобностью, в море – хуяк. Пускай полежат, до лучших времен, которые никогда не настанут. Списали по накладной в свинцовом контейнере, потом, ясное дело, из контейнера выкинули, к чему добру пропадать, если можно отлить, скажем, замечательные грузки для рыбной ловли. Тысячи, понимаешь, грузил. Миллионы градусников, мать вашу, мерить температуру простудившимся пионерам, да мало ли еще что?».

«Или, возьми военных, которые раньше в Крыму были буквально на каждом шагу. Куда не плюнь, везде колючка и локаторы. Мало они, что ли, ракетного топлива и прочего радиоактивного и высокотоксичного барахла в землю слили, под шумок? Еще больше, чем смогли спихнуть, на черном рынке, после того как лавочка в 91-м закрылась. И вот это гребаное топливо кое-что сотворило с цепочками ДНК, так? И…»

«Новые русские», – пролепетал Планшетов, и все встало на свои места.

«Эту мразь ты какого х… сюда приплел?!»

«Да ты что, чувак? Забыл, как у какой-то коросты с ворованными баксами вместо мозгов из бассейна крокодил сбежал? Поселился в озере под городом и кушал собак с зазевавшимися пляжниками, пока, бедолага, не издох от переохлаждения организма, потому что настала осень? Эти недоумки паршивые, извините, элита, я хотел сказать, из кожи вон лезут, чтобы друг перед другом выпендриться, продемонстрировать, кто больше у бюджета украл, и если 600-м мерином теперь не удивишь даже лакеев, то почему бы не выкопать под домом пруд, и не запустить в него, скажем, пираний? Чем наша элита слабее колумбийской? Правильно, даже круче. Слов нет, несчастные животные скоро сдохнут, как солдаты на фронте, потому как игрушки у избалованных великовозрастных олигофренов не держатся долго, но это совсем не означает, что какая-то из них не вырвется на свободу, и не натворит там бед, вслед за очумелыми хозяевами, хозяйничающими в этой многострадальной стране? Поэтому, когда сядешь, например, на очко посрать, а оттуда выползет питон, к примеру, и вцепится зубами в яйца, не надо удивляться и орать: ЭТОГОНЕМОЖЕТБЫТЬ!».

«Тут – еще как может».

«Ты, б-дь, умеешь успокоить…».

И все же, глядя на свою многострадальную руку, Планшетов склонялся, что лично его укусило нечто не такое экзотическое и опасное: «Какая-нибудь паршивая гюрза, делов-то…»

«И дышу я более или менее сносно», – успокаивал себя Юрик и жадно, глубоко дышал. Впрочем, и тут конечно, оставались вопросы. Среди змей, выделяющих яды второй группы, числились, насколько припоминал Юрик, и гремучая змея, и эфа, и гюрза. Какая из этих тварей проживала в Крыму, а какой подавай мангровые дебри – Планшетов наверняка не знал.

Так и не сумев определить тип попавшего в организм яда, Юрик принялся соображать, что ему противопоставить, кроме ресурсов организма, которые, наверняка, уже пошли в ход, и, похоже, были уже на пределе.

«Перетяни граблю тряпкой», – это было первое, что пришло в голову.

Планшетов с трудом сел. Раскачиваясь, как пьяный, стянул мокрую майку, порвал на жгуты, а затем, пользуясь здоровой рукой и зубами, перевязал бицепс так жестко, как только смог.

«Высасывай яд, придурок. Соси, будто тебе подарят за это джип. Многие девушки делают это, у некоторых успешно получается».

Однако, взвесив все за и против, Юрик решил не сосать из опасения сделать себе еще хуже. К двадцати четырем годам, вследствие полуголодной юности в семье алкашей, курению и службе в армии, он не мог похвастать ни крепкими зубами, ни соответствующими деснами. Зубы изобиловали дуплами, заделать которые было просто не за что, бесплатная же медицина отмерла, вместе с партсобраниями, профкомами и пионерскими линейками в школах. Впрочем, даже в ту, навсегда ушедшую девственную пору всеобщего равенства и братства услуги дантистов были бесплатными только по конституции, а образ зубного техника ни в чем не уступал образу гаишника с палочкой-выручалочкой или барыги, торгующего из-под полы дефицитами.

Юрик еще слышал кое-что о надрезах, которые рекомендуется делать на месте укуса, чтобы выдавливать кровь. И еще о прижигании ранки каленым железом, или головней из костра. Все это было бы, вероятно, полезно, но, под рукой не было ни лезвия, чтобы разрезать кожу, ни зажигалки или коробка спичек, ни хвороста, ни времени, наконец. Вокруг был только дождь, весь мир исчез за его пеленой. Да маленький и жалкий, скорчившийся в самом эпицентре непогоды человечек – Юрик Планшетов.

Что-то холодное и мокрое лизнуло пятку, с которой давно слетел и носок, и ботинок. Приподняв на локте голову, которая весила пару тонн, Юрик, в первый момент не поверил глазам. Он лежал у кромки воды, и она стремительно пребывала. Это было невероятно, ведь, выбравшись на сушу, он истратил целую кучу сил, чтобы взобраться повыше. Оказывается, пока он валялся без сил, озеро преследовало его по пятам, словно не желало расстаться с жертвой.

«Может, мне утопиться и дело с концом? – вяло подумал Планшетов. – Двигаться-то тоже нельзя, спрашивается, чего еще делать?»

Ему очень хотелось опустить веки и заснуть, быть убаюканным волнами. Тем не менее, он пополз, загребая мокрую землю руками, главным образом, здоровой рукой, извиваясь и отвоевывая у склона сантиметр за сантиметром. Парализованные ноги тащились следом, они были как обуза.

«Но я все равно прихвачу вас собой», – бормотал Планшетов, или это ему только казалось. Он снова ослеп, под черепом ухал пульс, из носа хлынула кровь, которую он принял за противоестественно теплые сопли. Он не стал ее вытирать. Было нечем, да и зачем. Временами ему казалось, будто озеро догоняет, задница барахтается в воде, и скоро она доберется до рта. Тогда все будет кончено.

Когда он вскарабкался на гребень горы, озеро, наконец, остановилось, дождь пошел на спад, а затем прекратился. В сером небе появились прорехи, красноватые, наступил закат. Ничего этого Планшетов уже не видел. Он крепко спал, свернувшись калачиком под колючим кустом.

* * *

Еще работая в школе, Эдик в каком-то научно-популярном журнале натолкнулся на статью, описывавшую изуверский, с его точки зрения опыт. Самка шимпанзе, помещенная в заполняемый водой колодец с детенышем на руках, долгое время держала свое чадо в вытянутых над головой лапах. Когда же уровень воды достиг рта самки, она бросила детеныша себе под ноги и залезла сверху, как на ступеньку. Статья тогда здорово покоробила Эдика, тем более, в ту пору он еще не был Армейцем, думать забыл о друге детства Валерке Протасове, работал учителем истории в средней школе, недавно женился на коллеге, преподавательнице географии Марине, которая ждала от него ребенка. Они уже придумали ему имя, решили, что назовут Дениской. С той поры прошло немало лет.

* * *

Когда Протасов скрылся под грудой тел, словно сказочный герой из древней скандинавской саги, Эдик, сдавленно вскрикнув, бросился к выходу. Сделать это было несложно, головорезов Витрякова обуяла паника, Эдик несся среди них, думая о диких зверях, которые бегут точно также, спасаясь от свирепого лесного пожара, позабыв о межвидовой борьбе. Перед глазами возникла Яна, существо, ради которого стоило жить. Он собирался сделать это – выжить.

Отчаянный крик Протасова ЭДИКУХОДИ!!! догнал его, когда Эдик уже свернул в один из боковых коридоров, в самом дальнем углу храма, отразился эхом от стены и снова стегнул. Эдик и без того буквально кожей ощущал, что вот-вот рванет, счет пошел даже не на секунды. Вопль Протасова ошпарил его, как кипяток, но не сбил с курса. Армеец понимал, что больше никогда не услышит этого голоса, хоть слова ЭДИКУХОДИ время от времени будут навещать его голову по ночам, когда все вокруг замрет, в ожидании рассвета, и он не прогонит их ни при помощи затычек в ушах, ни таблетками валиума, плавающими по желудку. Но, Эдик надеялся, что будет лежать, прижавшись к Яне, которая станет его самой лучшей таблеткой. Ведь нечто подобное уже случалось раньше.

– УХОДИ!!! – надрывались стены. Коридор, по которому он бежал, не оглядываясь, вывел Армейца в просторную штольню, ее дальний конец освещался дневным светом. И хоть снаружи бесновался ураган, небо обложили тучи, дождь хлестал, как из оборвавшегося крана, а невидимое солнце неумолимо клонилось к горизонту, этот свет в конце тоннеля показался Эдику если не райским, то идущим наверняка из его предбанника.

– Яна!!! – выдохнул Армеец на бегу, в этот момент скала содрогнулась, потому что Протасов далеко внизу все-таки разжал пальцы, как и обещал. За первым взрывом сразу последовал второй, чудовищной силы. Время, казалось, остановилось, Эдик замер на самой границе света и тьмы, с выброшенной вперед ногой, в позе бегуна, заснятого фотокорреспондентами преодолевающим финишную ленту. На мгновение стало невообразимо тихо, капли дождя, которые Эдик теперь прекрасно видел, повисли перед выходом. А потом горячий выдох из подземелья ударил его в спину, и Эдик, преодолев последние метры, полетел по воздуху как циркач, которым выстрелили из пушки в каком-то старом фильме, который он когда-то видел. Как только Армеец выпорхнул из тоннеля, стены пещеры сомкнулись у него за спиной, словно двери метро. Начался обвал.

Прочертив по воздуху головокружительную дугу, Армеец приземлился на почти вертикальный склон и покатился кубарем, не успев даже сгруппироваться. Если бы склон резко обрывался горизонтальным участком местности, Эдик наверняка свернул бы шею или сломал позвоночник. Раздробил все кости, от черепа до пяток. Но, ему необычайно повезло. Склон сгодился бы для скоростного спуска, какие обожают горнолыжники. Он был очень длинным. Это, во-первых. Во-вторых, на нем не росли деревья и не валялись крупные валуны, убиться о которые – раз плюнуть. В общем, ничто не преградило Армейцу пути и он, продолжая кувыркаться и развив порядочную скорость, в конце концов, влетел в густые кусты, будто биллиардный шар в лузу. То, что ему довелось пережить, вряд ли приходилось испытывать даже космонавтам, во время тренировок вестибулярного аппарата на центрифуге. Кусты погасили энергию падения, Эдик не только остался в живых, но и отделался пустячными повреждениями, получив пару шишек, чуть больше ссадин и одно растяжение.

Уже на излете Армеец врезался головой во что-то мягкое, шейные позвонки захрустели, и он потерял сознание, скорее от страха, потому что успел представить результат столкновения, если бы он ткнулся макушкой в валун.

Открыв глаза минутой позднее, Армеец обнаружил, что лежит ничком, уткнувшись лбом во что-то мягкое, вроде подушки, его слегка мутит, сверху накрапывает дождь, барабанит по листикам кустов, и главное – он жив.

Жив.

Приподнявшись на локтях, Эдик ахнул, убедившись, что подушка, спасшая ему жизнь, на самом деле является коричневым вязаным свитером, одетым на бездыханное тело грузного мужчины средних лет. Голова Армейца оставила на животе несчастного отпечаток, который не разглаживался оттого, что грудь не поднималась.

– Не-неужели у-у-убил? – бормотал Армеец, потрясенно разглядывая пострадавшего. Кроме свитера, на нем оказались протертые на коленях джинсы, архаичные советские кроссовки и некогда салатовая штормовка, выгоревшая на солнце добела. Черная окладистая борода казалась последним штрихом к портрету геолога, именно это слово первым пришло на ум. Воспетого советскими бардами неисправимого романтика из далеких шестидесятых, который под перезвон гитарных струн исходил полтайги, разведывая месторождения всевозможных полезных ископаемых, и вообразить себе, должно быть не мог, что плодами его трудов всего через четверть века воспользуется кучка проходимцев, приватизировав все это на халяву.

О-откуда ту-тут ге-ге… – начал Армеец. Он смутно помнил этот героический типаж, служивший некоей вкусовой приправой в пресной тягомотине начала Застоя, который поглотил Хрущевскую Оттепель. К концу 70-х, когда Эдик подрос, герои-романтики окончательно перевелись, кто не умер, хлестали водку. Сверху навязывали космонавтов и знатоков, ведущих приснопамятное следствие,[45]45
  Следствие ведут знатоки – популярный в СССР (1972–1989) сериал о сотрудниках МУРа, следователях Знаменском, Томине и Кибрит. Сснят режиссером В.Бровкиным по сценарию Ольги и Александра Лавровых


[Закрыть] снизу лезли фарцовщики, и этот процесс привел к тому, что образовался вакуум. Потом, в начале следующего десятилетия, появились афганцы, опаленные старательно замалчиваемой войной, ведущейся непонятно где и зачем, но то была совсем иная романтика. Романтика разрушения, если хотите, прелюдия большого распада. Афганцев сменили «милые бухгалтера» из ставшей популярной под занавес Перестройки песенки, и это объяснимо, ведь настала ЭПОХА КУПИ-ПРОДАЙ, за бухгалтерами потянулись рэкетиры, олигархи, менты и прочие соответствующие «герои нашего времени». А геологи ушли, кто на пенсию, а кто, возможно, той самой дорогой, о которой пел Юрий Визбор.[46]46
  Визбор Юрий Иосифович (1934–1984), сценарист, прозаик, актер, журналист и путешественник. Один из основателей радиостанции «Юность» и журнала «Кругозор». Прославился как бард, создав более двух с половиной сотен песен, многие из которых стали романтическими символами эпохи 1960-х


[Закрыть]

– Ка-как же та-так? – продолжал сокрушаться Эдик, живо представив, как летит из пещеры, словно Ангел Смерти и врезается в ничего не подозревающего бородача, когда тот мирно отбирает камешки для коллекции.

Из-за спины бородача торчала палка, которую Армеец сначала принял за расколовшийся при падении гриф акустической гитары. На языке Эдика вертелась мелодраматическая фраза «не допел», когда до него, наконец, дошло, что он видит инструмент совсем иного толка. Протянув руку, Армеец потрогал кончиками пальцев холодный металл складного приклада. Перед ним был импортный пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны, или что-то в этом роде.

– Ч-ччерт! Ах ты, хамелеон па-паршивый.

Образ геолога рассеялся, перед ним был один из бандитов Витрякова, который либо сидел в засаде, и Эдик его зашиб, по счастливому стечению обстоятельств, либо даже бежал по тоннелю плечо к плечу с Армейцем, просто последнему больше повезло. Это было не очень важно, главное, бандит погиб, а Эдик нет. Более того, он получил возможность завладеть автоматом, что было очень кстати. Говорят, будто Мерлин Монро любила повторять, что, мол, бриллиант – лучший друг девушки. Переиначив эти ее слова по-своему, Армеец изобрел собственный афоризм: снаряженный пистолет-пулемет – лучший друг парня, угодившего в дурную компанию. Правда, потом он решил, что нечто подобное уже где-то было, на ум взбрела крылатая фраза «тяжело в деревне без нагана». Она тоже была ничего, вполне подходящей.

Раз дармовое оружие буквально приплыло в руки, глупо было не воспользоваться удачей. «Не забудьте прихватить револьвер, Ватсон, – сказал себе Армеец голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса, и подумал, что это, кажется, было в отечественной экранизации „Пестрой ленты“. – Револьвер – превосходный аргумент в споре с джентльменом, способным завязать кочергу узлом…»

Армеец огляделся по сторонам, кусты окружали сцену сплошной живой изгородью, никаких посторонних взглядов. Это было хорошо. Нагнувшись к сраженному «геологу», Армеец взялся за ствол пулемета и потянул на себя, как рыбак невод. К сожалению, эти действия не принесли желаемого результата. Во-первых, «геолог» давил оружие всем весом, а он был не мал, во-вторых, грудь покойного пережимал добротный кожаный ремень, на котором висело оружие. В-третьих, покойник не был покойником. Это пренеприятнейшее обстоятельство всплыло, как только Эдик попробовал перекатить тело со спины на живот.

– Друг! – застонал бандит, – помоги…

Эдик, подпрыгнув от неожиданности, изо всех сил дернул пистолет-пулемет, а затем, кряхтя, повис на стволе всем весом. Это ничего не дало, более того, у Армейца возникло впечатление, будто он пробует обезоружить цельнометаллический воинский монумент советской поры. Его прошиб холодный пот.

– Что за ч-черт! – пыхтя, крикнул Эдик.

Геолог застонал, приоткрыв голубые глаза. Он довольно быстро приходил в себя, Армейцу следовало поторопиться, если он не хотел, чтобы начались проблемы.

После того, как попытка стянуть пистолет-пулемет через голову бандита в свою очередь бездарно провалилась, Эдик снова попробовал откатить «геолога», как бревно. И тут бревно перешло к активным действиям. Выбросив вперед здоровенные ручищи, «геолог» вцепился Эдику в горло.

– Сучара! – рычал «геолог», нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем «геолог» взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам «геолога», правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого «геолога», и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы «геолог» сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили «геолога» в бедро.