Текст книги "Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников"

Глава 5
«Тайко бинта» – отличная игра

На следующее утро Боров собрал нас на лекцию и торжественно заявил:

– С сегодняшнего дня я хочу, чтобы вы относились ко мне как к старшему брату. Если у вас есть какие-то вопросы, просьбы или проблемы, я надеюсь, вы поделитесь ими со мной. Для этого я здесь и нахожусь.

Трудно было поверить, что перед нами стоял тот же человек, который напугал и избил нас всего восемь часов назад. Сейчас он говорил с нами с достоинством и пониманием. Мне сразу захотелось полюбить Борова. Я даже почувствовал укол совести, что старший сержант получил такое прозвище. Теперь мне хотелось рассказать ему о своих трудностях и встретить в его лице понимание.

– Я прекрасно знаю, – продолжал он, – что вы уже слышали, насколько трудна подготовка в военно-воздушных силах. На самом деле она может такой и не оказаться, если вы будете исполнять все, что вам говорят. Просто делайте то, что от вас требуют. Это очень просто. – Закончил старший сержант свою речь такими словами: – Для вас пришло время становиться мужчинами. Вскоре на ваши плечи ляжет ответственность за родину, за весь мир. Кроме всего прочего, вы должны научиться подчиняться приказам безоговорочно! Немедленно! Не думайте о причинах этих приказов. Они отдаются потому, что они правильные! Мы – голова. Вы – руки и ноги. Вчера вы получили четкие указания соблюдать чистоту в казармах и не выполнили их. В одной казарме пропал сапог! В двух других пепельницы стояли не точно в центре столов. Если такие нарушения будут случаться и дальше, мне придется наказать вас по-настоящему. – Старший сержант молча осмотрел наш строй, затем хитро взглянул на другого сержанта, своего помощника. – Взбучка, которую вы получили вчера, еще далеко не все. Это вовсе не больно. Когда вы закончите курс обучения под руководством сержанта Ногути, вы сможете выносить все. Удары биты по заднице будут вас только смешить. Я сделаю из вас настоящих мужчин!

Распорядок дня был устроен довольно разумно. В шесть часов мы вставали и через десять минут строились. Затем двадцать минут гимнастики и кросса перед завтраком. Кормили нас хорошо. Рацион состоял из рыбы, риса и бобового супа. Еду приносили из столовой в казармы в огромных деревянных бадьях. Наша утварь ограничивалась мисками и палочками.

После завтрака нас инструктировал дежурный офицер, а затем лично Боров. Кроме обеда, остальная часть утра и дня проходила в классных занятиях, гимнастике, строевой подготовке и учебных полетах на планерах. С четырех до шести вечера мы чистили свои казармы и готовили снаряжение и форму перед страшным ночным обходом. Вдобавок мы должны были следить за чистотой в казармах сержантов, стирать и гладить их белье и обмундирование.

После ужина мы выслушивали брань Борова, которая обычно длилась от тридцати минут до двух часов. Остальное время до девяти перед вечерней поверкой было свободным. После нее давали отбой и гасили свет.

Таким был наш распорядок дня. Но как раз эта рутина превращала нашу жизнь в кошмар. Да, свет гасили в девять, но именно тогда дежурный по казарме сержант начинал свой обход, и редко когда он не находил, к чему придраться, несмотря на все наши усилия содержать помещение в идеальной чистоте.

Через несколько дней после знакомства с битами нас научили интересной игре под названием «тайко бинта». И все из-за того, что один из курсантов не положил на место щетку для обуви.

После того как нас выгнали на холод в одних набедренных повязках, Боров злобно осмотрел строй и сказал:

– Ладно, дружочки. Мое предупреждение на вас не подействовало… Эй, вы, там! Смирно!

Он принял дурацкую, неуклюжую позу, выпятив живот и по-обезьяньи опустив руки. Некоторые из нас едва заметно улыбнулись. Боров полностью оценил свою роль и продолжал принимать другие странные позы. Он мог бы пародировать разных людей, изображая их манеры, выражения лиц, задирая нос вверх, выкатывая глаза или глядя перед собой с поддельным ужасом.

При других обстоятельствах Боров мог бы стать превосходным комедиантом. Я никогда не переставал удивляться его двуличности. Он был совершенно непредсказуем. Всего через несколько мгновений после своего представления Боров подверг нас новому садистскому наказанию.

– Сейчас, – заявил он, – мы будем играть в игру. Маленькая приятная забава – «тайко бинта»! – Усмешка на лице Борова растаяла, когда он вдруг рявкнул: – В две шеренги становись!

Мы выстроились в две шеренги по семь человек лицом друг к другу. Один остался стоять в центре. Подойдя к нему, Боров сказал:

– Сейчас я вам покажу. – Встав перед бледным парнем, он пробормотал: – Теперь мы враги. Суть игры в следующем – вот так!

Быстрый, как хорек, его кулак нанес удар. Парень вскрикнул и упал на землю, закрыв лицо руками.

Гул пробежал по нашим рядам.

– Молчать! – взревел Боров. – Как вы видели, игра очень простая. Суть ее в том, чтобы обмениваться ударами – наносить их самому и держать удары противника. К сожалению, мой партнер – плохой игрок. Смотрите! Он сломался, как девчонка! Итак, хоть мне и очень не хочется, но я выхожу из игры.

Парень все еще лежал на земле, держась за лицо и свернувшись, как улитка, словно таким образом мог исчезнуть из этого мира. Боров поднял его и заботливо отвел в сторону. Затем онприказал начать игру. Ребята из первой шеренги должны были бить по лицу тех, кто стоял во второй.

– Итак, первая шеренга, на счет три. – Боров стал считать таким нежным голосом, каким мать убаюкивает свое дитя. – Раз, два, три – начали!

Раздались удары.

– Немного жестче! – скомандовал наш сержант. – Еще жестче! Ну! Бьете, как бабочки! Вы заставляете меня продемонстрировать вам еще раз, ребята.

Первые удары не причинили мне особой боли, но вскоре они стали сильнее, когда мой оппонент стал бить чаще. Когда боль усилилась, наша вторая шеренга стала пятиться назад и тем самым заставила сержантов достать свои биты. Пока они молотили нас сзади, Боров орал:

– Ну! Сержанты, вы тоже бьете, как бабочки! Дай мне биту, Какуда!

Хихикнув, он пробежал вдоль нашей шеренги, раздавая стремительные глухие удары. Я подался вперед, и удар противника оказался сильнее, чем тот сам ожидал. Мой нос онемел, и я глотнул, когда теплая струйка потекла мне в горло. Наконец, пришло время поменяться ролями.

Я бил как можно легче, когда один из внимательных сержантов заметил это и стал колотить меня по бедрам. Я инстинктивно выставил руку и получил сильный удар в локоть. Крепкие пальцы схватили меня за шею, ногти впились в кожу.

– Так, хитрец, – прорычал сержант, – дайка мне посмотреть, как ты прольешь немного кровушки!

Я взглянул ему в лицо – волевое, красивое лицо, но его глаза сверкали, как у дикого животного.

– Я… я не могу, – невольно заикнулся я.

– Что? Что? – с недоверием спросил мой надзиратель. – Посмотрим.

Боль обожгла меня. Словно этого было недостаточно, сержант начал бить меня прямо между ягодиц. Такого я вынести не мог и закружился. На какое-то мгновение я потерял чувство реальности и хотел в жизни только одного – убить мучителя. Но мой боевой дух воспрянул ненадолго. Сержант бил меня до тех пор, пока я не упал на землю.

– В следующий раз, маленький ублюдок… – выдохнул он, – в следующий раз я снесу тебе башку.

Я вскочил на ноги.

– Ты все еще хочешь драться? Хорошо… вставай обратно в строй!

Все мое тело горело, когда парень напротив меня крикнул:

– Давай, ударь меня! Ударь меня, я выдержу!

Мой кулак тяжело врезался в его щеку.

– Жестче! – крикнул сержант, и я продолжал бить все сильнее и сильнее.

Наконец Боров приказал остановиться.

– Итак, новобранцы, – пояснил он, – теперь вы познакомились с «тайко бинта». Отличная игра, не так ли? Что, вам так не кажется? Ну, просто надо немного потренироваться. И тогда вы сможете написать своим матерям, как весело проводите время.

Глава 6
Великий путь небес и земли

Потом все мы лежали, пытаясь сдерживать свои стоны. Нескольких ребят около меня стошнило. Моя голова раскалывалась, а казарма, казалось, раскачивалась, как корабль на волнах. Я лег на бок, стараясь вспомнить, что же произошло и почему это произошло. Но мои усилия были тщетны – все тонуло в сильнейшей боли и общем смятении.

Вдруг меня охватил ужас. Кто-то прикоснулся ко мне.

– Не бойся, – раздался шепот.

– Что? – выдавил я из себя.

– Тихо! Это я, Накамура.

Он стоял, и луч света из окна падал на его лицо и голые плечи. Парень был выше меня ростом, хорошо сложен. Но кожа во многих местах была покрыта угревой сыпью.

– Ах, это ты! – отозвался я. – Тот самый…

Я повернулся на другой бок и стал массировать ягодицы, не зная, что сказать. Парень по-прежнему стоял рядом.

– Ладно, – пробормотал я через некоторое время. – Садись.

Когда я поднимал ноги, боль снова вгрызалась в мое тело.

– Хорошо. – Парень тоже потер ягодицы и осторожно сел. – Задница болит еще с первого вечера. Я просто хотел тебе сказать… Извини, что бил тебя так сильно. Прости, пожалуйста.

– Ах, это, – ответил я, пытаясь улыбнуться. – За что же тут извиняться? Ты ничего не мог поделать. Это все твари сержанты.

– Да, – согласился он. – Гнилые ублюдки. – После короткой паузы парень сказал: – Знаешь, кто-нибудь однажды решит убить этих подонков… каждого… всех до одного… разнесет на куски их поганые морды.

– Надеюсь, – согласился я. Мне хотелось, чтобы он ушел, потому что боль накатывала волнами и было очень тяжело лежать неподвижно.

Наконец напряжение стало невыносимым, и я стал садиться, бормоча: – Прости, что я тоже ударил тебя так сильно. Я действительно ударил тебя очень сильно и надеюсь, ты простишь меня. Ты же знаешь, что я не хотел, правда не хотел…

На самом деле мне было все равно, что я говорил и делал. Только бы хоть как-то унять боль. Слова срывались с губ, как в бреду.

Но Накамура не уходил, и про себя я стал проклинать его. Я закрыл глаза, прикусил губы, сжимал и разжимал кулаки. Почему он не уходил? Он что, не видел, как я мучился? Сам-то он пострадал не так сильно.

– Тебе лучше бы не заставлять дежурного по казарме искать тебя, – произнес я, ненавидя себя за эти слова.

Мы оба прекрасно знали, что сержанты не появятся до утра.

– Я знаю, – ответил Накамура, но не двинулся с места.

Вдруг я заметил, что, если напрягать каждый мускул тела, боль слегка утихает. Тогда я разработал небольшую систему, напрягая мышцы, делая несколько вздохов и затем расслабляясь настолько, насколько можно было выдержать. Выполняя эти упражнения ритмично, я почувствовал себя лучше, взглянул на сидевшего рядом со мной парня и вдруг почувствовал, как он одинок. Вот почему Накамура не уходил!

– Откуда ты? – прошептал я.

– Из Куре, – ответил он, затем доверительно добавил: – Знаешь, я в общем-то знал, что тут будет трудно, но никогда не думал, что могут быть такие твари, как эти… Это же настоящие садисты, понимаешь? Каждый сержант здесь садист.

– Конечно, – согласился я. – Думаешь, как их отбирали? Прошлись по всей стране и посмотрели. И если видели, что кто-то бьет свою мать или младшую сестренку, говорили: «Пошли с нами. У нас для тебя есть особая работа – должность сержанта на базе военно-воздушных сил Хиро».

– И кроме того, все они гомосексуалисты, – сказал Накамура.

– Правда? – Теперь я был готов поверить во что угодно.

– Подожди, – предупредил меня парень. – Еще узнаешь. Мой брат служит в армии. Он много чего испытал. Здесь будет то же самое. Брат мне рассказывал.

– Правда? – Я почувствовал отвращение при одной только мысли об этом. – Мой брат тоже в армии, но никогда не рассказывал ничего подобного.

– Скоро сам все увидишь. Все они извращенцы. Боров – точно педераст. Это видно по его роже.

Я решил сменить тему разговора и сказал:

– Думаешь, в армии такая же тяжелая подготовка?

– Сомневаюсь, – ответил Накамура. – Хотя может быть. На маршах приходится проявлять мужество, выносливость и терпение. В армии тоже бьют. В общем, мне кажется, там то же самое.

Когда я отвлекся, боль утихла, и меня стало клонить ко сну. Я удивлялся, как Накамуре не надоело сидеть рядом со мной так долго.

– Конечно, – продолжил он, – у нас не такая страшная подготовка, как у пилотов морской авиации. Те, кто прошел ее, настоящие мужики, поверь мне. Их вообще не остановить.

– Разве может быть подготовка труднее нашей? – пробормотал я и стал постепенно засыпать, а Накамура продолжал говорить.

Когда я проснулся, было шесть часов утра. Я застонал и все вспомнил. Какое-то время было трудно даже представить, что я нахожусь вдали от дома. Остальные ребята тоже зашевелились, и началась побудка. Стоны стали доноситься со всех сторон, когда коротко стриженные головы начали появляться из-под одеял. Да, все это было реальностью. На мгновение я закрыл глаза, словно это как-то могло изменить действительность.

На секунду я увидел родной дом, свою комнату, маму и Томику, ощутил их тепло. Тоска нахлынула на меня, и мне едва удалось сдержать слезы. Это было слишком жестоко. Жизнь не могла быть такой жестокой! Такого не могло быть!

Но это было. Сакигава и Какуда по прозвищу Змей пробирались между рядами коек, хватая тех, кто задержался. Сержанты перевернули одну койку, сбросив на пол запутавшегося в одеяле курсанта. Это был Накамура.

Мне нужно было как можно быстрее вставать! Страх поразил меня, и я не мог двигаться! Несколько секунд мои ноги были как деревянные. Правая рука сильно ныла в области локтя и казалась парализованной. Усилием воли я соскочил с койки, и, когда встал на пол, боль вонзилась в тело тысячами острых осколков. Однако шок вернул мышцы к жизни, и я стал натягивать на себя брюки и рубашку.

Я стремительно завязывал шнурки, но Сакигава и Змей, проходя мимо, скомандовали:

– Пошевеливайся!

Заправив койки, мы с ворчаньем и гримасами выбрались на первое построение. Когда мы стояли, глядя прямо перед собой, я понял, что каждый получил достаточно ссадин и ран. Боковым зрением я увидел осунувшиеся лица, царапины и синяки.

Глядя на нас, Боров улыбался во весь рот.

– Тяжело? – спросил он. – Больно? Ах, какая жалость. – Боров сморщил свои толстые губы. – Естественно, чего же вы хотели? Все вы щуплые и дряблые, как старухи. Слабаки. У вас нет никакой выносливости. Достойные сыны Японии! Ну ничего, двадцать минут пробежки помогут вам размяться. Конечно, я с удовольствием пробежался бы с вами, но, как вы понимаете, мы, сержанты, к сожалению, подвергаемся дискриминации. – С наигранной горечью он опустил глаза. – Нас заставляют ездить на велосипедах.

Построив нас в колонну, Боров скомандовал:

– Шагом марш!

Каждый шаг был пыткой. Мы шли словно надломленные старики.

– Ужасно! Ужасно! – кричал старший сержант. – Раз вы не умеете ходить, будем учиться бегать. Бегом марш!

Послышался какой-то треск, и последний парень натолкнулся на впереди бежавшего. Медленно, превозмогая боль, наша колонна, пошатываясь, двинулась вперед, словно стая уток.

Пока мы, хромая, бежали по взлетно-посадочной полосе, Боров лениво кружил на своем велосипеде, то визжа, то ругаясь, то гогоча и выкрикивая насмешки. В руках он держал бамбуковую палку около четырех сантиметров в диаметре. После того как мы пробежали полмили, некоторые начали отставать.

– Быстрее! Быстрее! – подгонял их Боров.

Через милю несколько ребят совсем отстали.

Один из них отделился от общей группы сначала на несколько футов, потом на несколько ярдов.

Причем расстояние продолжало увеличиваться. Боров оглянулся и заколесил к отставшему. Когда мы добежали до края взлетно-посадочной полосы, чтобы сделать разворот, я оглянулся. Парень лежал на земле, а Боров колотил его бамбуковой палкой. Но даже это не помогало. Бедняга потерял сознание.

Бег продолжался, и все больше и больше ребят начали отставать. Один споткнулся и рухнул на бетон. Два товарища помогли ему подняться, но он не мог стоять на ногах, когда несчастного потащили вперед. Конечно, двоим нести третьего долго не удалось. Да и Боров вскоре подъехал к ним и начал бить всех троих. Закончив экзекуцию, он покатил вдоль нашей колонны, ругая нас на чем свет стоит.

– Вот как атакует истребитель! – орал старший сержант. – Быстро! Неожиданно! Смертоносно! – Он ехал и колотил каждого по голове. – Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

К счастью, его удары не всегда достигали цели.

Я почувствовал, как палка просвистела у меня над головой, и через мгновение, войдя в роль истребителя, Боров опрокинул одного курсанта страшным ударом.

– Неповоротливая задница, – прокаркал он.

«Какая радость! – подумал я. – Сбит прославленный летчик!»

– По мере того как бег становился совсем невыносимым, ребята один за другим начали терять сознание. Наконец, нас осталось четверо или пятеро. Видимо, Боров тоже немного устал и приказал остановиться. Все мы судорожно хватали ртом воздух, но, должен признать, мышцы болеть перестали. Когда мы остановились согнувшись – в позах, выражающих внимание, – истребитель сердито посмотрел на нас, улыбнулся и заметил – Всего-навсего короткая прогулка перед завтраком, правда, ребята?

Бамбуковая палка мелькнула в воздухе и едва не разломилась пополам.

Таким было начало неудачного дня. После обеда Змей познакомил нас с еще несколькими играми. Последняя заключалась в ползании по казарме на животе под койками. И все потому, что пол был грязнее, чем «в свинарнике». Я полз вперед, и передо мной маячили пятки соседа. От одного только прикосновения к полу я начал засыпать. Сон буквально одолевал меня. Как было бы чудесно, если бы я незаметно выбрался из этой вереницы, просто тихо лег под койкой и спал бы, и спал… Желание уснуть нахлынуло на меня, как водоворот, но тут же раздался крик:

– Ползи сюда!

Я уткнулся в чьи-то сапоги.

Через какое-то время Змей ушел, и с кухни принесли деревянные бадьи с едой. Я яростно набросился на свою миску с рисом, когда кто-то произнес:

– Привет, старина Кувахара.

– Привет, Накамура! – ответил я. – Сиди, сиди, пожалуйста.

Ничего, кроме традиционного приветствия, да и голодны мы были так, что особенно не поговоришь. И все-таки как здорово было иметь друга. Накамура был одним из тех, кто не упал во время нашей утренней «короткой прогулки».

– Грязный сукин сын, – прошептал он. – Небось наглотался сегодня своих таблеток, а?

– Да, – согласился я. – Совсем ополоумел.

На самом деле никто из нас не видел, принимал ли что-нибудь Боров, но было приятно думать, что у него «съехала крыша». Вскоре мысль, что у старшего сержанта не в порядке с головой, стала передаваться из уст в уста.

– Подожди, – уверял меня Накамура, – эта толстая задница как-нибудь получит. Придет темный вечерок…

– Это точно, – согласился я.

Опять мы выдавали желаемое за действительное. Но желание это было огромным. Просто думать об этом и знать, что другие думали так же, – уже одно это поднимало мой дух. Поначалу многие ребята молчали, но, как товарищи по несчастью, мы быстро подружились. Было здорово сочувствовать друг другу и вместе ненавидеть.

Наша короткая передышка закончилась, и вскоре мы познакомились с другими играми. Когда мы проявляли недостаточную выносливость, нас заставляли ложиться на бок, а потом подниматься с помощью одной руки и ноги и балансировать. Эксперимент интересный, и сначала он казался простым, но с течением времени становилось все труднее и труднее. В конце концов, в этой идиотской позе нельзя было продержаться больше нескольких секунд. Раз за разом мы балансировали. Наши тела представляли собой своеобразную букву «Х». Руки и ноги начинали дрожать, затем подламывались. Через полчаса мы плюхались на землю, уже не балансируя.

На этой стадии наши сержанты начали использовать кнуты. Мы лежали, задыхаясь, стеная и ожидая удара кнута или палки. Один раз кнут, словно кислота, обжег мою шею и ухо, но я только непроизвольно сжался и попытался закрыться. Я был почти парализован.

В течение дня мы подверглись еще дюжине новых видов наказаний, и вечером Боров довел издевательства до логического завершения. Мыне смогли повторить вслух пять основных пунктов Имперской присяги, а точнее, предписания.

Вскоре я понял, что ошибки в этой области приводили к дисциплинарным взысканиям гораздо быстрее, чем любые другие нарушения. Имперское предписание солдатам и матросам, отданное императором Мэйдзи в 1882 году, считалось практически священным. Это был документ, состоявший из нескольких страниц, которые каждый военный был обязан знать наизусть. Его сложные правила и философию требовалось поглощать через постоянную зубрежку и медитации. Каждый должен быть готовым в любой момент процитировать его, полностью или по частям.

Иногда японских бойцов заставляли повторять его наизусть полностью на каждой вечерней поверке. Распевное чтение длилось около четверти часа. Однако мы в Хиро повторяли только пять основных пунктов или положений:

1. Солдат и матрос должен считать преданность своей важнейшей обязанностью. Солдат или матрос, чей боевой дух недостаточно силен, каким бы талантом он ни обладал в искусстве или науке, является простой марионеткой. Тело солдата или матроса, просящее пощады, каким бы организованным и дисциплинированным он ни был, в сложных ситуациях ничем не отличается от черни. С твердым сердцем выполняй свой главный долг – храни верность. Постоянно помни, что обязанность тяжелее скалы, а смерть легче перышка…

2. Младшие по чину должны считать приказы старших исходящими от самого императора. Всегда оказывай уважение не только командирам, но и другим старшим по званию, хотя ты им и не подчиняешься напрямую. С другой стороны, старшие не должны относиться к младшим с презрением и высокомерием. Кроме случаев, когда долг требует от них быть суровыми и строгими, старшие обязаны относиться к подчиненным с вниманием, сделать доброжелательность своей главной целью, чтобы все военные могли объединиться для службы своему императору…

3. Солдат и матрос должны высоко ценить мужество и героизм. Даже в древние времена мужество и героизм в нашей стране почитались. Без них наше дело не заслуживало бы уважения. Как могут солдат и матрос, чья профессия сражаться с врагом, забыть хотя бы на мгновение о своей доблести?

4. Честность и справедливость – обычные обязанности человека, но солдат и матрос без них не могут оставаться в рядах вооруженных сил и дня. Честность подразумевает верность своему слову, а справедливость – исполнение долга. Значит, если ты хочешь быть честным и справедливым, с самого начала ты должен задуматься, способен ты на это или нет. Если ты бездумно соглашаешься сделать что-то непонятное и связать себя неразумными обязательствами, а потом пытаешься доказать себе свою честность и правоту, ты можешь оказаться в сложном положении, из которого нет выхода…

5. Солдат и матрос должны стремиться к упрощению своей цели. Если ты не упрощаешь свою цель, ты станешь женоподобным, легкомысленным, станешь стремиться к роскоши и расточительству. Ты станешь самодовольным, подлым, опустишься на самое дно, и ни преданность, ни доблесть не смогут спасти тебя от презрения… Солдат и матрос, никогда не относитесь легкомысленно к этому предписанию.

Эти предписания назывались «Великий путь небес и земли, всемирный закон человечества», и люди, допускавшие хотя бы одну ошибку при его повторении, обрекали себя на самоубийство.

Вполне понятно, что Боров придавал такое огромное значение именно этому аспекту нашей подготовки. Закон должен был дойти до души «каждого солдата и матроса». Ну и конечно летчика. В то же время казалось большим парадоксом, что Боров и его коллеги довольно странным образом выполняли директивы относиться к младшим с доброжелательностью.

В тот вечер за то, что мы плохо запомнили положения предписания, нас выстроили перед казармой и одного за другим стали толкать так, чтобы мы бились лицом об стену. Один парень сломал нос, другой лишился нескольких зубов.

– Новобранцы, – сообщил нам потом Боров, – сегодня знаменательный день. Еще несколько таких же, и вы станете настоящими мужчинами!