Текст книги "День гнева"

– Кто здесь?

Ответа не было.

– Здесь кто-нибудь есть?

Тень быстро задвигалась.

Мимо промелькнула женщина, ростом пониже Кристины. Она всхлипывала, закрывая лицо руками, но Кристина узнала Микаэлу Вальстрём, младшую сестру Эвы Скуг.

В прихожей Кристина столкнулась с раздраженным Синдре. На ее глазах он швырнул свою куртку в угол, где уже кучей валялись детские вещи.

– Что случилось?

Синдре оглянулся на жену, но глаза его глядели куда-то в пустоту.

– Я только что встретила Микаэлу, – сказала Кристина. – Похоже, с ней и в самом деле что-то не так.

– Какая глупость, – взволнованно развел руками Синдре. – И это только моя вина…

– О чем ты?

Он огляделся. В приоткрытой двери мелькала фигура Ясмины. Как всегда перед сном, они с Ирис играли в «потерянный бриллиант» на полу гостиной. Антон наверняка уже спал.

Синдре сделал знак следовать за ним. Не зная, что думать, Кристина сняла обувь и повесила плащ. На кухне он поставил воду для чая.

– Она влюбилась в меня, – сказал Синдре, стоя спиной к жене, – и больше не хочет выходить замуж за Андерса.

Затаив дыхание, Кристина опустилась на стул. Она боялась услышать продолжение.

– Но… – начала она.

– Это я во всем виноват, – перебил ее Синдре. – Я должен был видеть, что происходит.

– Микаэла… сколько ей лет, собственно? – спросила Кристина. – Восемнадцать? Влюбленность приходит и уходит. Тебе нужно только…

– Уверяю тебя, я ничего для этого не делал… клянусь Господом!

– Хорошо.

– Я всего лишь беседовал с ними, пытался помочь ей и Андерсу разобраться с их детскими конфликтами. Микаэла неправильно поняла меня, истолковала мое внимание превратно.

Кристине вспомнились женские имена в его записной книжке. Перед сколькими еще Синдре так неосмотрительно расточал свое внимание?

– Боюсь, с этим не так все просто, – вздохнул он, глядя на воду, которая никак не хотела закипать, и тихо добавил: – Эва вне себя.

– Эва?

– Да. Андерс ведь рассказал ей, почему Микаэла больше не хочет за него замуж.

Кристина кивнула. Так вот что на самом деле было причиной трагедии – недовольство Эвы.

– Что вообще произошло? – спросила она.

– Разумеется, я больше не могу проводить с ними душеспасительные беседы.

– Конечно.

– А что касается их брака…

– Ну, это случится в лучшем случае в следующем году. Думаю, к тому времени они во всем разберутся, – попыталась утешить мужа Кристина.

Синдре посмотрел на нее с удивлением.

– Нет, нет, я категорически отсоветовал им и дальше поддерживать отношения. Микаэла влюблена в меня, как она может выйти за другого?

– Но ты…

Кристина оборвала фразу на полуслове. «Ты ведь женат» прозвучало бы слишком глупо.

Но все-таки что имел в виду Синдре?

13

Дверь в спальню распахнулась, когда Кристина кормила Эльсу грудью. Это случилось в первых числах мая, в десять утра. Кристина была в тренировочных брюках и футболке, она еще не успела ни вымыть голову, ни почистить зубы.

Эва Скуг возникла в дверях как посланец другого мира, в короткой кожаной куртке, узких брюках и низких кроссовках.

– Так, значит, это правда, что говорит Синдре…

Кристина подняла удивленное лицо. Эва переступила порог.

Вместе с ней в спальню Кристины решительно шагнул тот самый мир, от которого она пыталась укрыться в этой спальне и к встрече с которым оказалась не готова.

– Что же говорит Синдре? – спросила она, стараясь сохранять самообладание.

За спиной Эвы показалась фигура Ясмины, из-за спины которой выглядывала удивленная Ирис. Обычно на второй этаж не было хода посторонним.

– Он говорил, что ты ступила не на ту дорожку, – отвечала Эва, – и перестала бороться. Что ты почти стала жертвой, во всяком случае, очень того хочешь. Одному дьяволу известно, что из этого выйдет, и бесы так и жужжат вокруг тебя, как мухи возле банки с медом.

– О чем ты?

– О том, что тебе нужна помощь, Кристина.

– Не понимаю…

Что такого мог рассказать ей Синдре, неужели о ее сомнениях? При одной мысли о таком предательстве Кристине стало трудно дышать. Девочке на руках передалось волнение матери. Эльса выпустила грудь и громко заплакала.

– Даже ребенок чувствует, – злорадно усмехнулась Эва. – Могу представить, молоко наверняка горчит.

В другой день Кристина точно бы не выдержала. Она вскочила и вышвырнула бы за дверь незваную гостью, не будь она Эвой Скуг. Но только не сегодня и не Эву. Глаза наполнились слезами, а Кристина все еще крепилась и не желала сдаваться.

– Мы все давно это поняли, – продолжала Эва. – Мы давно уже говорим о том, что тебе надо очиститься, Кристина. Освободись от своих сомнений и страхов. С закрытым сердцем еще никому не удавалось спастись.

Она повернулась к двери:

– Ясмина, можешь пока заняться ребенком?

Ясмина неуверенно приблизилась к Кристине, из-за ее спины выглядывала Ирис.

– Я помогу, мама, не беспокойся.

Кристина взглянула в растерянное лицо старшей дочери – и слезы заструились по щекам. Она протянула Эльсу Ясмине.

Эва шагнула к гардеробу и распахнула дверцу:

– Начнем с твоей одежды. Знаешь, все это и в самом деле выглядит тоскливо… Ну вот это, например… – Она извлекла на свет длинную розовую юбку, которую Кристина носила, пока у нее не раздулся живот: – Прости, но это больше похоже на маскарадный костюм. Как будто ты решила нарядиться кроликом или кем-то в этом роде.

Эва бросила юбку на пол.

– А это? – Она показала джинсы, которые Кристина носила каждый день. – Ты вообще представляешь себе, как выглядишь в этом сзади? Ну, может, лет десять тому назад это смотрелось и неплохо, но сейчас… для этого нужна другая задница, понимаешь?

Эва швырнула джинсы к юбке. Слезы ручьями текли по лицу Кристины, но Эва этого не видела. Она сосредоточилась на одежде.

– Может, и это часть твоей проблемы, Кристина? У тебя не хватает смелости расстаться с прошлым. Ты не смотришь вперед. Ну что это за цвета, скажи на милость? Человечество распрощалось с такими уже в восьмидесятые годы.

Она срывала с вешалок блузы, рубашки, юбки, включая любимую, которую Кристина купила перед тем, как они переехали в Кнутбю.

– Эти пастельные тона делают твою кожу тусклой, как у мертвеца, – продолжала Эва, приближаясь к бюро рядом с гардеробом.

На полу уже громоздилась куча тряпок. Кристина молчала. В приоткрытой двери мелькала фигура Ясмины с Эльсой на руках. Значит, Ирис тоже была там и слышала каждое слово.

Эва рывком выдвинула верхний ящик, в левой стороне которого Кристина хранила трусы, а в правой – бюстгальтеры и ночные сорочки. Белье летело в общую кучу. Эва выудила пару старых стрингов, которые Кристина когда-то купила под джинсы и не надевала с прошлого лета.

– Ого! – Эва посмотрела на стринги, держа их двумя пальцами. – Всем известно, что Синдре похотлив, но увидеть такое на заднице матери троих детей… зрелище не для слабонервных, м-да… Туда же…

Она презрительно бросила трусы в общую кучу.

– Мы передадим все это в наш магазин в Римбу. Надеюсь, кому-нибудь пригодится… Ты слышишь, что я говорю?

Эва открыла следующий ящик, где лежали трикотажные футболки.

– Понимаешь ли ты, какой опасности подвергаешь всех нас, Кристина Форсман? Понимаешь ли ты, что Синдре больше не сможет тебя защитить? Ты сама должна прилагать все усилия, чтобы защитить его. Понимаешь ли ты, на какую дорожку ступила? Тебе придется начинать все сначала. Все…

Майки, пуловеры летели на пол. Там было уже так много любимых вещей Кристины, что она не знала, что спасать первым.

– Я тебя не слышу, – сказала Эва, оторвавшись наконец от одежды.

Она повернулась к Кристине и посмотрела ей в глаза.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Кристина кивнула. Она не всхлипывала, только молча вытерла слезы.

– Сатана ищет души, в которых мог бы угнездиться, – продолжала Эва. – И сегодня он активен как никогда. Он уже в тебе, Кристина?

Кристина покачала головой.

– Потому что если он в тебе, ты должна изгнать его. И для этого тебе нужна вера, Кристина, ты слышишь?

– Я слышу, – пролепетала Кристина.

Эва Скуг смотрела на нее с презрением.

– Ты в опасности, Кристина Форсман. В большой опасности.

С этими словами она развернулась и вышла из комнаты. Ясмина и Ирис молча наблюдали, как Эва сбегает по лестнице.

Осень – весна 1999

14

Ночью Синдре заболел. Кристина проснулась от того, что он переворачивался с боку на бок в постели. Толчки и метания не прекращались, и она уже смирилась с тем, что заснуть до утра не удастся. В темноте спальни Кристина разглядела, что Синдре запутался в простыне. Сквозь сон до нее донесся звук – слабый хрип или стон, скорее вибрация голосовых связок.

– Дорогой, – прошептала Кристина.

Она подумала, что Синдре привиделся кошмарный сон. В последнее время его, как и многих других в общине Кнутбю, все чаще мучили демоны.

Во сне человек беззащитен, поскольку находится в бессознательном состоянии. Поэтому Синдре приучал себя спать как можно меньше – четыре-пять часов в сутки, этого вполне достаточно, считал он.

Кристина положила руку на плечо мужа и отпрянула в испуге. Потрогав лоб, она окончательно убедилась, что Синдре страдает не от адских видений. У него был сильный жар.

Кристина включила лампу на ночном столике. Сна как не бывало. Может, это его спина? Сколиоз? Не забыл ли Синдре принять на ночь таблетки? Или же, напротив, выпил их слишком много?

– Синдре, – громко позвала она и осторожно потрясла его за плечо. При свете на его теле стали видны крупные капли пота.

Похоже, Синдре ее не слышал. Лишь сдавленное мычание уверило Кристину, что он все еще жив. Не медля ни секунды, она взяла мобильный и набрала 112. Подробно описала диспетчеру, как доехать – второй поворот налево от автобусной остановки на Бергсгорден. Обещали прислать «Скорую».

– Поторопитесь, – сказала Кристина, – пожалуйста.

Она быстро оделась. Похоже, Синдре понял, что произошло, уже когда она тащила его вниз по лестнице. Кое-как ей удалось надеть на него брюки и рубашку. Будить Ясмину не хотелось. Бред Синдре ввергал Кристину в еще больший ужас.

– Это все кровь… – бормотал он. – И она прольется через порог.

Кристина решила не обращать внимания на его слова и сосредоточиться на том, чтобы не упасть. Они благополучно спустились на первый этаж, где она усадила мужа на диван.

– Крылья! – воскликнул вдруг Синдре и открыл глаза. – Убери их! Ты должна их убрать! Они везде… крылья… кровь.

Его трясло. Голос был чужим, глаза следили за чем-то, чего не видела Кристина. Она обняла его крепче, чтобы Синдре понял, что он дома, в безопасности. Но в этот момент он потерял сознание, и Кристина снова осталась одна.

Уже там, на диване, чувствуя коленями горячую спину мужа, она задалась вопросом, какое отношение ко всему этому может иметь Эва Скуг. Случай с гардеробом не шел у Кристины из памяти все лето. Эва пришла в бешенство, когда Микаэла отказалась выходить за Андерса. Могла ли она отомстить Синдре таким способом?

Что, если это она наслала демонов, которые довели Синдре до такого состояния?

Кристина сама удивилась, как такая глупая мысль могла прийти ей в голову.

«Скорая» подъехала только в половине второго ночи, когда Синдре стало совсем худо. Самые сильные конвульсии начались, когда его укладывали на носилки. Потом Синдре стих, словно обессилел после напряженной борьбы, исход которой оставался Кристине неясен.

Только после того, как медики унесли Синдре, Кристина разбудила Ясмину и рассказала ей, что случилось. Сможет ли Ясмина завтра присмотреть за детьми, если Кристина проведет ночь в больнице? Она хотела сопровождать Синдре в «Скорой» до Уппсалы.

Что бы там ни случилось, какие бы демоны ни одолевали теперь Синдре, место Кристины было рядом с ним. До его полного выздоровления.

15

Юнни Мохед с двумя приятелями проживал двумя этажами выше Анны Андерсон, но в тот вечер они были у нее. Затевалась ссора, уже не первая за последние несколько месяцев. Все это слишком походило на репетицию, и Анна спрашивала себя, состоится ли когда-нибудь премьера пьесы.

Как и всегда, они повздорили из-за секса. Ей было двадцать два, Юнни на год меньше, так что ни о каком опыте с чьей-либо стороны не было речи. Он хотел, она – нет. Юнни еще предстояло убедиться с годами, как мало значит в этом вопросе логическая аргументация. Но пока главным его оружием было слово, а стратегией – уламывание. Хорошо, можно даже не раздеваться, но что толку просто так лежать рядом в постели? Они должны получать от этого удовольствие, по крайней мере.

– Но я не хочу, понимаешь? – повторяла Анна.

– Откуда ты знаешь, хочешь или нет, если никогда не пробовала, – горячился Юнни. – Вдруг тебе понравится?

Они сидели рядом на ее кровати. Все предварительные этапы были пройдены – они уже разговаривали, обнимались в постели, даже целовались. Анне было противно жаркое дыхание Юнни и его напор, но стоило ей отстраниться и сесть, как он состроил обиженную мину.

– Я не хочу, – она чуть не плакала.

– Но ведь когда-нибудь захочешь?

– Откуда мне знать?

– Ну… когда мы поженимся, например.

«Он считает этот вопрос решенным», – подумала Анна.

– Тогда другое дело, – ответила она.

– То есть? – на этот раз не понял Юнни. – Почему другое?

Анна переехала в Римбу в январе, почти полгода назад, и почти сразу сошлась с Юнни. Словно он был частью ее новой жизни, наряду с общиной в Кнутбю, секонд-хендом и миссионерской работой, за которую Анна теперь отвечала. Она должна была завлекать жителей Римбу в Филадельфийскую общину.

Папа часто повторял, что ей идет радоваться и что Анна того заслуживает. Возможно, так говорят все папы, но папа Таге делал это так часто, что Анна поверила. Ей и в самом деле нравилось смеяться и петь, это наполняло Анну энергией. И казалось естественным и для остальных людей тоже, пока Анна не пошла в школу, где, среди прочих, были задумчивые, печальные и испуганные дети. Но Анна и там оставалась радостной, по крайней мере, до смерти матери. После, как она ни старалась держаться, быть счастливой не получалось.

Анна пыталась, ради папы. Улыбалась через силу и смеялась, когда совсем не хотелось. Она ведь этого заслуживала. Кроме того, грусть и настороженность были ей не к лицу. И поэтому Анна, хотя и утратила способность порхать по жизни как бабочка, искала себя в другом.

Тем более что иногда у нее получалось, пусть совсем ненадолго. Когда Анна не зацикливалась на себе, к ней возвращалось знакомое с детства восприятие жизни. Например, во время подготовки к конфирмации. Когда Анна думала о чем-то возвышенном и бесконечно большем, чем она сама, – к примеру, о Боге, – все ее проблемы сразу становились незначительными до смешного. Так церковь и община в Ваггерюде стали ей вторым домом. Постепенно к ней возвращалась способность радоваться жизни, и Анна снова превращалась в маленькую девочку, какой когда-то была.

Но только с Эвой Скуг она ощутила это в полной мере. И впервые это произошло в классной комнате в Анебю, а потом и в Римбу, где Эва похвалила ее предпринимательский талант.

Анна не задумывалась над тем, чем взяла ее Эва. Этот вопрос она не затрагивала ни с папой, ни с Юнни, потому что ее совершенно не интересовали их психологические выкладки. Анне хотелось и дальше жить в любви и радости. И для нее это было возможно только рядом с Эвой.

Это ведь Эва первой заметила, что Анна и Юнни подходят друг другу. И после этого Анна не должна была ее разочаровать. И все шло хорошо, пока дело не дошло до секса.

– Ты должен набраться терпения, – уверяла Юнни Анна. – Впрочем, как хочешь.

– О чем ты? – не понял Юнни. – Ты вообще меня любишь?

Анна открыла рот, чтобы ответить, но ей не хватило воздуха. Она попыталась еще и еще, а у Юнни все больше округлялись глаза. Наконец все закружилось, и Анна почувствовала, что падает.

Она очнулась в машине «Скорой помощи». Юнни был рядом, с таким несчастным лицом, что Анне стало страшно. Она повернула голову. Кислородная маска, закрывавшая нос и рот, натянулась. Прежде чем провалиться в беспамятство, Анна успела увидеть медсестру, которая сделала какой-то непонятный знак.

В следующий раз Анна очнулась в больничной палате и снова увидела Юнни, который сидел рядом с койкой. Анна попыталась улыбнуться, но совсем не была уверена, что у нее это получилось.

– Лежи, – прошептал Юнни. – Лежи…

Юнни винил во всем только себя. Он думал, что это его настойчивость спровоцировала у Анны приступ астмы. Он ведь знал, что она больна, просто до недавнего времени не представлял себе, как это может выглядеть.

Анна могла бы не разуверять его в этом. Возможно, именно так она и поступила бы, если бы любила манипулировать людьми. Но Анна была не такая, поэтому она подняла руку и погладила Юнни по щеке.

– Ты молодец, – прошептала она.

16

Синдре Форсман остался в больнице. Он поступил в отделение с температурой почти сорок градусов, и ситуация не улучшалась, несмотря на капельницу с жаропонижающим.

Кристина как смогла заполнила формуляры и ответила на вопросы врачей. Она сама видела, что мало чем помогла им. Но стоило ей упомянуть, что Синдре несколько раз за последний год побывал в Индии, как медики оживленно переглянулись и предоставили ему отдельную палату.

Опасность заражения, азиатские эпидемии – так поняла это Кристина. Кто знает, может, их опасения были не напрасны.

Палата напоминала ту, в которой сама Кристина лежала полгода назад в родильном отделении, разве что меньше. И Кристина сидела на таком же стуле для посетителей, что и когда-то Синдре. Она задремала. На рассвете, пока он еще спал, съездила домой переодеться, взять одежду для Синдре и убедиться в том, что у Ясмины все под контролем.

В Кнутбю уже знали о случившемся. Тридцать человек собрались в доме Флудквистов на молебен о выздоровлении, который было решено устраивать каждый вечер, вплоть до возвращения Синдре домой. Кристина поблагодарила всех за поддержку, которую действительно ощутила. Она спросила только, участвовала ли Эва в молебне, но на это никто не смог сказать ей ничего определенного.

Когда Кристина вернулась в больницу вечером следующего дня, у Синдре все оставалось без изменений. Его подсоединили к аппарату ЭКГ, чтобы убедиться, что с сердцем все в порядке, и дали снотворное.

Чем больше Синдре спит, заверил молодой доктор по фамилии Росель, тем лучше.

Кристина снова опустилась на стул, но успокоиться не получалось. Комната была белой, со светло-зелеными, мятного оттенка гардинами и такой же каймой на обоях, и это сочетание раздражало. Ночные кошмары, похоже, не совсем отпустили Синдре. Каждый раз, когда он начинал бредить, Кристина звала медсестер, и те уверяли ее, что это нормально. Это обычные последствия применения болеутоляющего, которое Синдре ввели внутривенно, говорили они.

Кристина не знала, что речь идет о морфине. Ведь если и раньше демонам удавалось украдкой прошмыгнуть в душу Синдре, то наркотик настежь распахнул перед ними ее двери.

Всю ночь Синдре метался по койке. Кристина старалась не вслушиваться в его бред. И на третьи сутки он не проснулся, но состояние стабилизировалось, жар пошел на спад. Врачи наконец взяли пробы для необходимых анализов, а Кристина получила возможность без помех поговорить с мужем. Это было не то в четверг, не то в пятницу, во второй половине дня. Кристина давно потеряла счет времени.

За неплотно задернутыми шторами сгущались сумерки. Над стулом для посетителей мерцал, без звука, маленький телеэкран. Две розы, красная и оранжевая, стояли каждая в своей вазе. Одну прислали коллеги-пасторы, другую Кристина принесла от детей. С цветов не сняли полиэтиленовые обертки, как будто персонал больницы был уверен, что Синдре скоро вернется домой.

Он выглядел усталым, но спокойным.

– Что с тобой случилось? – спросила Кристина.

У Синдре нашли диабет, который объяснял и жар, и то, что происходило прошлой ночью. Но медики не спешили радоваться, потому что не все симптомы укладывались в эти рамки. И Кристина чувствовала, что никто не дополнит картину лучше самого Синдре.

– Это как-то связано с Эвой, – ответил он. – Я пока не знаю, как именно.

Кристина кивнула, потому что догадывалась о том же. Потом Синдре рассказал о своих ночных кошмарах, в которых смешались образы Бьёрнеборга, Кристинехамна и Индии. Там были демоны и вообще много непонятного, но рассказывать Синдре давалось все тяжелее, пока он наконец не уснул на середине фразы.

Кристина подумала о том, что это его первый спокойный сон за последние несколько суток. Она не дыша выскользнула из комнаты и направилась в кафе по другую сторону площади. Эти дни Кристина почти не ела. Голода она не чувствовала, но нужны были силы. Поэтому она решила купить себе бутерброд.

Сразу у входа сидел знакомый на вид молодой человек. Кристина не сразу вспомнила, где его видела, и заняла стул за тем же столиком. Юноша пил кофе из бумажного стакана и читал газету.

– Добрый день, – поздоровалась Кристина, присаживаясь за стол с бутербродами. – Вы меня не узнаете? Я Кристина, жена Синдре Форсмана.

– Конечно узнал, – приветливо отозвался молодой человек и представился: – Юнни Мохед.

– Вы ведь живете в Римбу, да? – спросила Кристина, принимаясь за еду.

Начинка была водянистая, хлеб тоже, но ведь она ела не ради удовольствия.

Юнни Мохед кивнул, хмыкнув что-то неопределенное.

– Работаете здесь?

Вполне резонный вопрос. В Уппсале работало много людей из окрестных коммун, и крупная больница занимала далеко не последнее место в списке работодателей.

– Нет, нет, – замотал головой Юнни. – Моя девушка заболела. Сегодня ночью ее положили на обследование, а потом оставили.

– Ваша девушка? – переспросила Кристина.

– Анна Андерсон.

– Я слышала про Анну, – сказала Кристина.

– Она возглавляет группу в Римбу, – гордо кивнул Юнни.

– И что с ней случилось?

– Думаю, ничего опасного. Она астматик с детства, поэтому успела к этому привыкнуть. В отличие от меня.

– Хорошо, что вы приехали сюда вместе с ней, – похвалила Кристина, дожевывая бутерброд, и встала: – Передавайте привет, если меня вспомнит. Встретимся, когда она снова будет дома.

Среди ночи Кристину разбудил голос Синдре. В первый момент она подумала, что он бредит, но потом поняла, что Синдре рассказывает ей свой сон. Синдре не окликал ее, потому что ему просто не могло прийти в голову, что Кристина его не слушает. Она покосилась на часы – половина пятого утра.

– И вот я стою на берегу, – говорил Синдре. – Кругом темнота, вечер. Огромные тучи медленно волочатся по небу. Я слышу голос, крик… Или нет – что-то звенит как будто в ухе. Этот звук проходит сквозь мой мозг как тонкое лезвие. И я понимаю, что должен идти на него, что сойду с ума, если он не смолкнет. Звук идет со стороны моря, и я вхожу в воду. Она спокойна, как зеркало, но по консистенции больше напоминает масло и с каждым шагом все больше окрашивается в красный цвет. Я иду словно по щиколотку в крови и вдруг замечаю, что на мне совсем нет одежды. Я голый. Высоко над головой раздается хлопающий звук. Я поднимаю голову и вижу существо с огромными крыльями. Оно заносит над моей головой меч, но промахивается. Раздается страшный свист, потом такой же с другой стороны. Небо чернеет, в нем появляются новые крылатые существа, и начинается охота. Я ныряю в кровавую маслянистую жидкость. Легкие полны влаги и готовы взорваться, но я упорно опускаюсь на дно. Все глубже и глубже, а где-то высоко не смолкает свистящий звук. Он сводит меня с ума.

Синдре посмотрел на Кристину, словно желая удостовериться, что она его понимает. Но она не понимала ничего.

– А потом я вдруг обнаруживаю себя лежащим на скалах. Я все еще голый. Я чувствую, как по моей щеке что-то течет. Оказывается, это кровь, и она струится из глаз. Я поднимаюсь. Слышу свист, но теперь он значительно слабее. Я вижу куст шиповника, он высокий и раскидистый, и звук исходит из него. Я наклоняюсь, пытаюсь раздвинуть крепкие ветки. Там лежит ребенок. Голый мальчик, не больше месяца от роду. Он кричит, и это именно тот звук, который я слышал все это время. Я беру младенца – в руки впиваются острые шипы. И снова кровь…

– Простите, – раздался над ухом голос медсестры, – мне всего лишь нужно проверить капельницу.

Женщина подошла к койке. Синдре уставился на нее так, будто увидел демона. Кристина молчала, впечатленная только что услышанным.

– Похоже, все в порядке, – сказала медсестра. – Теперь еще надо бы посмотреть канюлю…

Когда Синдре откинул одеяло, чтобы показать канюлю, Кристина закричала. Синдре и медсестра дружно на нее оглянулись.

– Посмотри на свои руки!

От локтя к запястью Синдре тянулись кровавые царапины, как будто и в самом деле от длинных, острых шипов.

17

Благословение дается человеку в разных формах, но всегда это глубоко личное и возвышенное переживание. Каждый пастор в Кнутбю помнил, когда именно божество обнаружило перед ним свое присутствие. Почти со всеми это произошло в молодости. Некоторые видели ночью в спальне силуэт человека, от которого веяло блаженным спокойствием. Других просто настигало внезапное осознание того, что в этом мире они не одни. Настолько сильное, что его невозможно было списать на одну лишь игру воображения.

Кристина Форсман ничего подобного не удостаивалась. Она не слышала голосов, не видела знаков или знамений. И сны у нее были самые обыкновенные, которые обычно забывались сразу после пробуждения. Поэтому поначалу она отказывалась признавать, как много значили для нее раны на руках Синдре.

В годы ее взросления люди часто говорили о Боге и Святом Духе, и она не придавала этому какого-то особенного значения. Кристина знала, что Бог все видит, слышит, знает каждую ее мысль. Но у семейства Юнсонов из Кристинехамна был добрый Бог, который все прощал. Можно было смело говорить и делать не то – он закрывал на это глаза.

Бог, взгляд которого был направлен на Кнутбю, был совсем другим. Это первое, что подумала Кристина, увидев окровавленные борозды на руках Синдре.

Теперь Кристину тоже посещали вещие сны, чего с ней никогда не бывало раньше. И, просыпаясь среди ночи по несколько раз, она не сомневалась в реальности только что увиденного. Эта перемена потрясла ее до глубины души. Сны, конечно, были и раньше, но не такие яркие и осязаемые. Кристина чувствовала себя беззащитной перед глубинами собственного бессознательного и не знала, что с этим делать.

Она пыталась обсудить этот вопрос с мужем, но он не проявил интереса. Для него вещие сны давно стали частью религиозной жизни. Синдре умел отличать значимое от несущественного и, возможно, поэтому не воспринимал откровения жены всерьез.

Как-то в октябре Кристина увидела сон, от которого проснулась в холодном поту, напуганная и растерянная. Синдре к тому времени уже встал, она слышала, как он моется в ванной. Кристина положила голову на подушку и притворилась спящей, когда Синдре вернулся в спальню. Она оставалась в постели почти до восьми часов и, лишь когда Синдре ушел, спустилась к детям, которые завтракали на кухне.

Ясмин сразу поняла, что что-то случилось.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она. – Все в порядке?

Не будь Кристина так погружена в свои мысли, обязательно обратила бы внимание на странности в поведении Ясмины Лилья. Одно то, что норрландка заговорила с ней первой, можно было считать чудом. Но Кристина только отмахнулась и многозначительно посмотрела на детей. Ясмина кивнула.

Потом позвонили в дверь, и начался их обычный день. Одна за другой приходили мамаши, и некоторые из них так нервничали, что только не перебрасывали детей через порог, чтобы тут же удалиться. Время приближалось к обеду, и Кристина уехала на работу. Она устроилась на полставки в дом престарелых, и теперь четыре дня в неделю красный автобус отвозил ее в Альмунге, петляя среди лесов и маленьких рощиц. Кристина наслаждалась каждым мгновением этой дороги и самой работы, означавшей для нее – ни больше ни меньше – глоток свободы.

Именно поэтому и в тот вечер, лишь вернувшись из Альмунге и уложив детей, она смогла наконец улучить минутку, чтобы поговорить на кухне с Ясминой за чашкой чая.

– Сегодня ночью… – осторожно начала Кристина, – мне снилась свадьба.

Ясмина побледнела. Откинула челку со лба и вперила взгляд в собеседницу.

– Мне тоже.

– Правда?

– Я тоже видела во сне свадьбу, – кивнула Ясмина. – Здесь, в Кнутбю, в часовне.

Кристина открыла рот. Неужели им обеим приснился один и тот же сон? Нет, это не могло быть правдой.

– Я… – продолжала Кристина, – поначалу я не видела, кто венчается. Они стояли лицом к алтарю, спиной к людям, которых было очень много. Помню, еще музыку…

– Орган, – подсказала Ясмина.

Кристина кивнула и продолжила:

– Потом жених и невеста повернулись друг к другу, и я разглядела их профили. Поначалу мне показалось, что это Синдре…

– Но это был не Синдре, – перебила ее Ясмина. – Это были Господь наш Иисус и Эва Скуг.

Судя по звукам в отдалении, кто-то из детей пошел в туалет на втором этаже. Но потом заскрипела лестница.

Неужели и Кристина видела во сне Эву? Проснувшись, во всяком случае, она думала, что это Микаэла стояла в церкви рядом с Синдре. Но за день сон успел поблекнуть в ее памяти, и теперь Кристине начинало казаться, что она ошиблась. Вполне возможно, ей тоже снились Эва Скуг с Господом Иисусом Христом.

– Правда ведь? – переспросила ее Ясмина. – Это Господь наш Иисус брал Эву в жены.

– Ну… – Кристина напрягла память. – Да, возможно.

Сосредоточившись как следует, Кристина пришла к выводу, что Ясмина, пожалуй, права. Да, именно Христа и Эву она и видела сегодня ночью во сне.

– Эй, кто-нибудь дома? – спросил голос со стороны прихожей.

Ясмина и Кристина оглянулись как по команде.

Это была Эва Скуг.

– Мы видели один и тот же сон, – сказала Ясмина, как только Эва переступила порог кухни. – Нам снилось, как ты, Эва, выходила замуж за Господа нашего Иисуса Христа.

Эва изменилась в лице, взгляд вспыхнул и тут же погас.

– Вот как…

Эва оглянулась на Синдре, который вошел следом за ней.

– Ясмина говорит, что она и твоя жена обе видели во сне, как я выхожу замуж за Господа нашего Иисуса Христа.

Реакция Синдре выглядела комично. Он словно превратился в маленького мальчика, лебезящего перед взрослыми, которые обещали ему сладостей за хорошее поведение. Таким смешным и беззащитным Кристина его никогда не видела.

– Я ничего им не говорил, – торопливо заверил Синдре, обращаясь к Эве.

И Кристина поняла, что ее муж страшно напуган.

Время остановилось. Кристина почувствовала запах залитых кипятком пакетиков чая «Эрл Грей». Кружевные салфетки из магазина «Хемтекс», похоже, свое отслужили. Кристина увидела пару макаронин на посудном столике – последствия детского завтрака.

Оба пастора на кухне – и Эва, и Синдре – напрочь выпадали из этой обыденной, такой домашней обстановки. Они обменялись серьезными взглядами, отрицательно покачали головами на вопрос Кристины, не хотят ли они чая, и сели за стол.