Текст книги "Превращая заблуждение в ясность. Руководство по основополагающим практикам тибетского буддизма."

Какую бы практику вы ни выполняли, очень важно определиться с мотивацией. Если вы поместите на вершину холма круглый объект, например автомобильную шину, он покатится вниз. Обнаружение осознавания работает подобным образом: как только вы создадите намерение, ум направится в указанном направлении. Эта цель не является объектом – объектом является осознавание. Именно поэтому мы называем этот объект опорой. Вы используете его как инструмент, чтобы получить доступ к уму осознавания. Как только вы начинаете использовать опору, чтобы сосредоточить свой ум, вы создаёте намерение, а затем позволяете произойти переходу от объекта к осознаванию.

Ньошул Кхен Ринпоче часто говорил мне: «Какую бы практику ты ни выполнял, самый важный аспект – это осознавание. В осознавании есть всё. Как только ты распознаёшь осознавание, любая практика становится важной. Если ты не распознал осознавание, тогда даже практика всевозможных прекрасных, особых и высоких методов не приведёт тебя к реализации».

Если ваш ум блуждает, не волнуйтесь. Не осуждайте себя, не злитесь и не думайте, что такое происходит только с вами. Ум любого человека блуждает. Это нормально. Если вы запутались в своих мыслях, вернитесь к выбранной опоре, например к дыханию. Вы снова отклоняетесь от неё. Вы возвращаетесь. Таким образом вы учитесь. Возвращение к объекту – например к дыханию – предоставляет ту опору, которая вам нужна, для стабилизации ума, что позволит вам распознать осознавание. Когда вы используете медитацию, чтобы осознать дыхание, ум, направляющий внимание на дыхание, автоматически распознаёт осознавание. Иначе говоря, использование объекта-опоры позволяет осознаванию распознать себя. Вам не придётся отрывать свой ум от опоры. Он оставит её естественным образом, но чтобы позволить этому произойти, должна отсутствовать фиксация на объекте; кроме того, вам следует поддерживать намерение распознать осознавание.

Медитация – это активность ума. Куда бы ни направился ум, это даёт возможность для медитации. Представление о том, что медитация – это нечто такое, что мы делаем только когда сидим на подушке в определённой позе в определённое время, создало множество заблуждений. Но, можете спросить вы, если мы способны распознать осознавание в любом месте и в любое время, зачем придавать такое большое значение медитации, со всеми этими ковриками, подушками и семичастной позой? Ответ в том, что мы выработали очень сильное отождествление с нашим умом-обезьянкой. Чтобы сместить это отождествление на естественное осознавание, нам нужны различные виды поддержки, опоры и методы. Нам всем нужны эти стратегии, однако не нужно путать их с истинным смыслом медитации. Мы тренируемся не для того, чтобы изучать объекты. Мы тренируемся, чтобы изучить свой ум, поскольку в нашем уме скрыт источник всех возможностей – добра и зла, счастья и грусти, здравого смысла и неврозов. Свобода – в наших собственных сердце и уме.

Самое большое препятствие для учеников, которых я учу нёндро, состоит в том, что они считают нёндро и медитацию двумя различными практиками. Но это не так. Мои ученики всегда говорят что-нибудь вроде: «Вообще-то я предпочитаю практиковать медитацию, а не делать простирания и начитывать мантры». Когда мы вступаем на путь Дхармы, любая практика становится практикой осознавания. По мере того как мы идём вперёд, практикой осознавания или как минимум возможностью практиковать осознавание становится любая активность. Любое мгновение бодрствования предоставляет такую возможность.

Разумное описание нашей цели таково: удерживать равновесие и удовлетворённость среди хаоса. Однако необходимо отличать процесс от результата. Процесс распознавания осознавания определённо влияет на ум-обезьянку. Обычная активность нашего ума уже не будет такой беспорядочной и реактивной, какой, возможно, она была раньше. Нет сомнений, что развитие распознавания осознавания чаще всего ведёт к успокоению ума. И всё же наш подход в том, чтобы сделать своей целью распознавание осознавания, а затем позволить произойти всему, что бы ни происходило. Такое намерение крайне важно.

На самом деле обычно происходит вот что (если мы позволяем этому произойти): наш ум затихает. Однако мы не сосредоточиваемся на том, чтобы успокоиться или достичь определённого результата. Если мы фиксируемся на поддержании спокойствия, спокойствие наше не может быть продолжительным. Но если мы развиваем устойчивое распознавание осознавания, мы постигаем, что само осознавание изначально спокойно. Такова природа осознавания – вне зависимости от того, насколько сильно бушует наш ум. Неизменное спокойствие осознавания всегда с нами. Оно позволяет нам открыть ощущение мира и устойчивости, не зависящее от присутствия или отсутствия приятных и неприятных ощущений. Как только мы пробуем его на вкус, наш ум естественным образом успокаивается. Так что, хотя спокойствие не является нашей целью, оно оказывается результатом. Благодаря практике мы получаем доступ к спокойному осознаванию внутри неистовства нашего ума. Как только мы изменим свою точку зрения и стабилизируем намерение, даже болезненные мысли и эмоции смогут служить путями к этому распознаванию. Это ведёт к огромной уверенности в нашей способности работать со всем, что бы ни проявлялось. Даже в гуще внутреннего и внешнего беспорядка мы доверяем безупречной надёжности нашего собственного осознавания.

Шаг за шагом

Практика Дхармы развивается постепенно. Представим, что вы впервые увидели луну на плоской, двумерной картинке, которую показал вам друг. Друг описывает форму, цвет и качества луны. Это похоже на описание Дхармы словами для новичков. Мы используем концепции, чтобы указать за пределы концепций. Обычно в начале наше понимание Дхармы связано со словами, изображениями, буквами и чувствами. Мы – здесь, а Дхарма – там, и мы указываем на неё.

С практикой опыт трансформирует нашу способность видеть луну, и тогда мы можем увидеть луну, отражённую в озере. Этот образ луны более живой и волнующий, чем плоское изображение и слова. Наша природа будды – это луна. И мы используем концепции, чтобы выйти за пределы концепций.

Следующий уровень – это непосредственная реализация. Мы видим луну непосредственно, без концептуализации. Теперь нет ни слов, ни описаний, ни предубеждений. Только обнажённое осознавание. Мы стали тем, на что указывали. Нет разделения между «здесь» и «там», между «мной» и Дхармой. Сначала мы видим серебро луны. У нас появляется небольшая реализация. Это начало прямой реализации. На этом уровне мы не становимся буддой, но освобождаемся от сансары, освобождаемся от дуккхи. Когда мы полностью постигаем свою истинную природу, мы словно видим полную луну. В этот момент мы завершаем путь реализации, то есть реализовывать больше нечего. Отныне мы практикуем Дхарму, чтобы углубить и стабилизировать свою реализацию.

Говоря языком нашего ума относительной реальности, мы проводим полезные различия, но слова и концепции предназначены лишь для нашего обучения. Выделение трёх категорий осознавания – обычного осознавания, медитативного осознавания и чистого осознавания – даёт инструмент, способствующий нашему понимаю единого, неделимого осознавания. Есть лишь одно осознавание. Это наше исконное, естественное качество ума. Оно есть у всех. Мы говорим о небе на западе и небе на востоке. Но небо всего одно. Осознавание неделимо, словно небо.

Медитация и повседневная жизнь

В наши дни люди учатся медитации, чтобы успокоиться, снять стресс и «получить кайф». В таком подходе есть некоторые позитивные аспекты, особенно если кто-то видит в уме источник трудностей и счастья. Однако подобные попытки часто попадают в категорию медитации как активности, имеющей начало и конец: «Сейчас я медитирую, а потом не медитирую».

Проблема в том, что в данном случае любые положительные эффекты медитации, как правило, бывают краткосрочными. Объединению медитации с повседневными активностями уделяется мало внимания. Медитация отделена от воззрения и намерения, связанного с мудростью и состраданием. Можно развить мускул медитации, но без ясной цели всё же сложно обнаружить подлинное освобождение.

Настоящее мерило – это то, что происходит за пределами подушки для медитации. Если в активности повседневной жизни нет и следа перемен, мы не смогли извлечь из медитации всю возможную пользу. Если собака соседа справила нужду на наш газон, официант приносит холодный суп или отменяют наш рейс, а мы испытываем такой же гнев и раздражение, как и до начала практики медитации, – значит, что-то не так.

Если мы понимаем воззрение, то знаем, куда идём, и можем применить это понимание ко всем активностям повседневной жизни. Воззрение – это понимание того, что наша истинная природа, сама сущность осознавания, фундаментально чиста, полна и обладает всеми теми замечательными качествами, которых, как нам обычно кажется, нам не хватает. Если мы не привнесём это воззрение в свои активности, формальная сидячая практика может стать сухой и безжизненной. Мы можем стать похожими на кукол, совершенно неподвижно сидящих на полке магазина игрушек. Может казаться, что мы всё делаем правильно, и всё же пробуждение, как и прежде, остаётся недосягаемым.

Все стадии нёндро подразумевают развитие медитативного осознавания. Переход от медитативного осознавания к третьему типу осознавания – чистому осознаванию – различен в различных традициях. В моей традиции на чистое осознавание «указывает» наставник или учитель, уже распознавший природу ума. Мы называем это наставлениями, указывающими на природу ума. Возможно, у нас есть всё необходимое, чтобы пробудиться, но чистое осознавание иногда ускользает от распознавания именно потому, что оно такое простое и обычное. Люди часто думают, что пробуждение связано с каким-то захватывающим новым опытом, и поэтому ждут чудесного события, хотя всё это время ни на миг не разлучались с чистым осознаванием. Наставник – учитель или гуру – знакомит нас с тем, чего мы не могли распознать в самих себе.

В моей традиции наставления, указывающие на природу ума, иногда даются в самом начале базовых практик, а иногда – лишь после того как ученик уже завершил выполнение разнообразных практик. Если вы уже получили такие наставления, то можете выполнять практики нёндро, чтобы углубить и стабилизировать своё распознавание чистого осознавания.

Какой бы тип осознавания мы ни применяли, все практики нёндро дают возможность обнаружить в осознавании что-то такое, чего мы ещё не видели прежде. Буддизм полон прекрасных идей, но именно распознавание осознавания ведёт нас из сансары в нирвану.

3. Воспоминания о моих гуру

Все свои знания о Дхарме я получил от моих гуру, поэтому, возможно, вам будет интересно кое-что о них узнать. Время, в которое я вырос, сильно отличается от того времени, когда взрослели мои учителя. Я впервые оказался на Западе, когда мне было двадцать с небольшим, и сносно выучил английский. Возможно, я говорю о разных вещах иначе, чем мои учителя; примеры и ссылки, которые я привожу, а также мой интерес к науке – это нечто новое. Однако с точки зрения сути это те же учения, которые передали мне мои учителя. С тех пор как мои учителя обучались в Тибете, изменилась ситуация в мире, но человеческий ум остался прежним, а это значит, что нёндро так же актуальны и полезны для людей в наше время, как и много лет назад.

У одних людей много учителей, у других – лишь один учитель. Не бывает правильного или неправильного количества учителей. У меня было четыре основных учителя: мой отец Тулку Ургьен Ринпоче, Его Преосвященство Тай Ситу Ринпоче, Селдже Ринпоче и Ньошул Кхен Ринпоче. Кхен Ринпоче был единственным учителем, с которым я познакомился, когда был уже юношей, – остальных своих учителей я знал с детства. Но чем больше я устанавливал связь с их пробуждённой мудростью, льющейся постоянно, каждый день, тем сильнее ощущал, что они едины в своей сути – это один ум, не имеющий никаких различий.

Мой отец всегда был добрым и любящим – он давал мне конфеты и целовал в щёку перед сном, что тибетские отцы делают крайне редко. Когда я немного подрос, я начал думать, что он большой начальник или министр, потому что все, кто его окружал, включая высоких лам и иностранцев, относились к нему как к большой «шишке». Когда возникали какие-то разногласия, они всегда говорили: «Давайте спросим Тулку Ургьена». Казалось, что этих людей очень впечатляет тот факт, что я сын своего отца, и я сильно гордился этим. Однако я по-прежнему воспринимал своего отца как старика в очках, больного диабетом. Когда же я начал получать от него учения, его физические качества отошли на второй план и объектом моего интереса стала его мудрость. Именно её я хотел видеть и слышать. С тех пор я относился к нему как к гуру, и в некотором смысле он для меня больше гуру, чем отец.

Ещё до того, как я начал получать учения от своего отца, некоторые связанные с ним случаи, произошедшие в моём раннем детстве, перевернули мою реальность с ног на голову. Я хорошо помню один такой случай. Мой отец имел репутацию того, кто принимает всех без исключения. Однажды днём ожидался визит министра из свиты короля Непала. На кухне в ожидании большого гостя готовили особые сладости и чай, и возбуждение среди монахинь и иностранцев росло. Однако мой отец вёл себя так, словно день не предвещал ничего особенного. Я представлял себе, что он наденет особое одеяние, но он этого не сделал. Министр появился в элегантном шёлковом наряде, и говорил он в очень утончённой манере, указывавшей на его образованность. Какое-то время они беседовали, и казалось, что компания друг друга им по душе.

Через несколько минут после того как министр удалился, появился местный попрошайка, желавший обсудить с моим отцом какую-то проблему. Его ноги были покрыты коркой засохшей грязи, волосы спутались, а одежда на нём была рваной. Таким попрошайка казался мне – грязным и жалким. Но сейчас я уже не уверен, что мой отец согласился бы с этим описанием. Не думаю, что внешняя форма человека в восприятии моего отца имела первостепенное значение, ведь одно из особых его качеств заключалось в том, что он, казалось, видел сущность будды в любом существе, с которым встречался. Мой отец предложил попрошайке отведать сладости и особый чай, приготовленный для министра. Его голос и заинтересованность в собеседнике ничуть не изменились. Он обращался с обоими посетителями совершенно одинаково. Они были для него одинаково важны. Даже будучи ребёнком, не знавшим слов, чтобы выразить своё удивление, я понял, что это было необычно.

Возможно, подобное поведение – это не то, чего мы больше всего ждём от просветлённого учителя. Но если мы проанализируем своё собственное поведение и посмотрим на знакомых нам людей, то сможем оценить его исключительность.

Далее, возможно, нам станет интересно представить себе, какой ум способен проявить подобное поведение, и мы зададимся вопросом: с какой информацией работает такой ум? Явно не с ценностями сансары. Не с цеплянием, вызываемым фиксацией на эго, и не с иерархиями социальных условностей. Говоря об умиротворённом пребывании, мы не имеем в виду спокойную ситуацию, такую как медитация в тихом, красивом месте. Мы говорим об уме, сохраняющем устойчивость в гуще изменчивых обстоятельств.

Тай Ситу Ринпоче – настоятель монастыря Шераб Линг, в котором я прожил много лет. Он по-прежнему остаётся для меня одним из самых важных учителей. Во время нашей первой встречи мне было всего четыре или пять лет, и я не представлял, что мы будем близки в будущем, хотя он об этом знал. В то время моя мать и её родители взяли меня с собой в паломничество к священным буддийским местам Индии. Мы посетили Цо-Пема, озеро на западе штата Химачал Прадеш, где медитировал Гуру Ринпоче и где мы получили учения от Его Святейшества Далай-ламы. Во время того же путешествия мы посетили Бодхгаю, место просветления Будды Шакьямуни, и Сарнатх, где Будда впервые передал Дхарму. Мы также навестили моего брата Цонкьи Ринпоче, который на десять лет старше меня и в то время учился в монастыре Таши Джонг, что в получасе от Шераб Линга. Мы также назначили встречу с Тай Ситу Ринпоче. Мой дедушка, Лама Таши Дордже, и предыдущий Тай Ситу Ринпоче вместе жили в монастыре Цурпху в Тибете.

Двенадцатый Тай Ситу Ринпоче в Бодхгае, 2008

Во время нашего первого визита в Шераб Линг Ситу Ринпоче сказал моему дедушке: «[Шестнадцатый] Кармапа сказал мне, что этот мальчик – новое воплощение Мингьюра Ринпоче». Мой дедушка что-то об этом слышал краем уха, но официально меня ещё не признали, так что в тот момент моя семья узнала о моём отождествлении с Мингьюром Ринпоче. Когда мы покидали Шераб Линг, бабушка сказала мне: «Ого, да ты очень важный маленький мальчик».

«Что значит: я важный мальчик?» – спросил я её. Она ответила: «Ты тулку» – то есть воплощение того, кто развил духовные качества и поэтому обладает большим потенциалом для духовного свершения.

Одиннадцатый Тай Ситу Ринпоче, Пема Вангчуг Гьялпо (1886–1952)

На следующий день мы снова отправились на встречу с Тай Ситу Ринпоче, и на этот раз мой дедушка попросил его дать нам посвящения долгой жизни. В ходе ритуала нужно было проглотить пилюлю долгой жизни (смесь особых медицинских трав и сладостей), а также нектар долгой жизни. Ситу Ринпоче подготовил общий набор пилюль и нектара для моей семьи и отдельный набор для меня – вкусную смесь цампы (ячменной муки), масла и сахара. Моё особое положение, благодаря которому для меня был подготовлен отдельный набор, а также сладость угощения сделали это событие очень радостным.

После Тай Ситу Ринпоче сказал мне: «Будет прекрасно, если в будущем ты приедешь учиться в этот монастырь». Через шесть лет я принял это приглашение.

Во время своей первой встречи с Тай Ситу Ринпоче я почувствовал, что знал его и прежде. Позже я узнал, что все предыдущие Мингьюры Ринпоче, среди которых я являюсь седьмым, всегда обучались под руководством Тай Ситу Ринпоче и что мой собственный монастырь в Кхаме (Восточный Тибет) является частью монастыря Палпунг – традиционной резиденции линии Тай Ситу.

Мой отец и Селдже Ринпоче были знакомы, ещё когда жили в Тибете. Позже они оба были наставниками молодых монахов и тулку в сиккимском монастыре Румтек, являющемся резиденцией Кармапы. Селдже Ринпоче был тулку и учился у предыдущего Тай Ситу в монастыре Палпунг. В 1959 году он бежал из Тибета, спасаясь от китайцев, и в конце концов прибыл в Шераб Линг, чтобы быть рядом с юным Тай Ситу Ринпоче.

Селдже Ринпоче и мой отец были определяющими фигурами для моих первых лет в Дхарме. Их учения были настолько близки как в плане воззрения, так и в плане его выражения, что постоянно подкрепляли и дополняли друг друга. Во многих смыслах я словно учился у одного учителя с двумя различными телами, и иногда даже мог перепутать, что именно от кого я узнал.

Прежде чем понять мудрость моего отца и Селдже Ринпоче, я стал свидетелем их доброты и сострадания. Они оба всеми силами старались помогать всем без исключения, вне зависимости от того, насколько сложными были обстоятельства. Среди тибетцев Бира (поселение тибетцев в изгнании неподалёку от Шераб Линга) Селдже Ринпоче славился своим добрым сердцем, и они обращались к нему, чтобы прочесть молитвы за больных родственников, а также приглашали его в свои дома, чтобы провести ритуалы для умирающих. Он никогда не говорил: «Я слишком занят» или «Туда слишком трудно добираться». Бир лежит в получасе езды от монастыря, но дорога очень извилистая, и поэтому может быть опасной зимой и в сезон доджей.

Однажды ночью через два года после своего прибытия в Шераб Линг, вскоре после того как я был формально провозглашён Седьмым Мингьюром Ринпоче, я проснулся от громкого стука в дверь. Несколько минут ни мой помощник, ни я не отвечали. У многих тулку есть помощники, и мой спал в смежной комнате. Мы оба надеялись, что стучащий – кем бы он ни был – просто уйдёт. Наконец я попросил своего помощника выяснить, в чём причина такого шума. За дверью стояли три человека из Бира, дрожавшие от холода. Они объяснили: только что скончался их отец, и они приехали в Шераб Линг, чтобы просить меня поехать с ними, побыть рядом с телом их отца и провести особые ритуалы для умершего. Мне было двенадцать лет, я не знал этих особых молитв и сильно хотел спать. Стояла зима, и окна моей комнаты были покрыты инеем. Я не хотел покидать свою тёплую постель и сказал своему помощнику, чтобы он передал: я приеду на следующее утро в восемь часов. Когда они ушли, мой гнев за то, что они меня разбудили, не давал мне уснуть.

На следующее утро мой помощник нашёл машину, которая должна была отвезти нас в Бир. Я нервничал, так как предполагал, что буду первым ламой, который войдёт в их дом, и точно не знал, что буду делать. Однако, добравшись туда, я выяснил, что после моего отказа семья разбудила Селдже Ринпоче, и он поехал вместе с ними в Бир. Узнав, что Селдже Ринпоче, который был уже стариком, поднялся из своей тёплой постели и вышел на улицу морозной ночью, я был очень удивлён и тронут, и мне стало стыдно за моё поведение. Со временем моё видение его безграничного сострадания стало ещё глубже, но именно этот случай заставил меня полностью доверять ему.