Текст книги "Золотой дурман. Книга третья"

– Всё сделал, как было сказано, – доложил вернувшийся Сыгыр. – Бандиты скоро здесь будут – ветерок звуки приближающихся людей донёс.

– Ну и слух у тебя, – покачал головой Ефим.

– А как же охотнику без этого, – улыбнулся инородец.

И действительно, вскоре четверо чёрных силуэтов замаячили на горизонте…

– Есть кто ещё? – грозно бросил Атаман Кучияку.

– Двое пастухов должны быть – спят, наверное.

– Спят – это хорошо, меньше мороки, – прошипел Шиш, проведя пальцами по холодному лезвию кинжала.

– Алым, Чиликей, – позвал инородец, заглянув за полог сложенной из пластов дёрна времянки.

– Нету! – изумлённо развёл он руками. – Наверное, по девкам дунули. Баба здесь у Алыма – недалеко в селении.

– Ну а пожрать чего есть? – не слушая объяснения Кучияка, злобно выкрикнул Шиш.

– Да тут и баранина, и арака осталась, – с покорностью ответил инородец, поджигая воткнутые в стену свечи.

– Ты, Бубен, иди ловаков с десяток приведи, а мы тут сами разберёмся, – отозвался басом Атаман… – Шиш, присмотри за ним, а как вернётесь, каплюжника шаркнешь, – кивнул он подельнику.

– А пущай-ка сперва навьючат барахлишко на ловаков – чего самим-то горбатиться. А там, в пещере, и шаркнем обоих. А пока каплюжник полебезит хамом* при нас.

– Ну, пущай… – благосклонно хмыкнул Атаман. – Вытащи ему затычки из ухляков…

– Лошадей привёл… – приоткрыв полог, почтительно произнёс Кучияк.

– Садись в угол, с каплюжником, – кивнул в еле освещаемое место времянки Шиш. – Щас мы пожрём, апосля барахлишко на ловаков с им навьючите. А там… – недоговорил он, опрокинув кружку араки.

_________________________

Хам* – прислужник.

– Ну-ка, налей нам ещё по бухарику да баранины подай на закуску, – чванно прошипел Шиш, высокомерно глянув на Епифана. – Коли угодишь – лёгкой

смертию помрёшь, а ежели чего не так – то вместе с акудником* подвешу за ходяры над мурашами, пущай позабавятся.

– Не пристало казаку бандюганам прислуживать, – гордо ответил Епифан, смирившись со своей участью.

– О-о как забакулил! – вскинул жёсткий взгляд Атаман. – Ну, живи пока, апосля по-другому запоёшь – как на мурашину кучу посажу…

– А ты, Бубен, беглых в этих краях видал? – почесывая затылок, прищурил глаза Атаман.

– Да есть кое-где по глухим местам избы срублены, а кто в них – беглые, разбойники или раскольники, от властей хоронящиеся, мне неведомо.

– Это нам в масть подфартило… С нами пойдёшь, покажешь! – тоном, не терпящим возражений, произнёс Атаман. – Коли услужишь, получишь свой слам,* а нет – следом за каплюжником отправлю.

– Что-то кимарить потянуло, – широко зевнул Шиш.

– Да-а – день сегодня яманный,* – кивнул отяжелевшей головой Атаман. – Всех мазуриков потеряли, и сами едва ходары унесли… Надо же так острёмиться!

– Может, добухарим – и приляжем до утра?

– А этих куда? – указал посоловевшими глазами Атаман на притихших в углу узников.

– Кряковками к дереву и спиной друг к дружке бичевой привяжем – пущай до утра посидят.

– А коли пастухи вернутся?.. А мы спим – того не ведаем, и эти повязанные сидят.

____________________________

Акудник*– шаман, колдун. Слам* – добыча. Яманный* – скверный.

– Да-а, – широко зевнул Шиш, – не в масть выходит… Шаркнуть – и делов-то? – придвинувшись к Атаману, безразличным полушёпотом бросил он.

– Не-е, Бубен ещё пригодится, когда мазуриков собирать будем, а каплюжника можешь того… Ну а ежели свистушники* вернутся – всё одно поначалу захотят полюбопытствовать, кто на их месте кимает, тут-то мы их…

– Связать тогда асмодея и кляп в базло, чтобы своим знак какой не дал, а каплюжника приткнуть.

– Дава-ай… – протяжно зевнул Атаман.

– Что, трущ*, скудрошился? – с улыбкой, пьяно пошатываясь, подошёл к Епифану Шиш. – Хотели тебя на муравьину кучу посадить, но – ослободю я тебя от смерти лютой, – потянулся он за кинжалом.

С криком отчаяния Епифан рванулся вон из времянки, оттолкнув в сторону Шиша.

– Ах ты трущ паскудный, – молниеносно выбросил он руку с кинжалом, успев полосонуть лезвием по плечу. Но пленник, не замечая боли, со всех ног уже мчался в темноту ночи.

– Епифан, ты?! – раздался откуда-то со стороны осторожный голос Ефима.

– Свои!.. – облегчённо вздохнул казак…

– Упустил, шепелявый! – грозно глянул на подельника Атаман.

– Сдохнет, али зубатые на запах крови сбегутся – ладно я его шаркнул, – уверенно отпарировал Шиш.

– Ну, кабы так… – безучастно ответил главарь. – Давай-ка прикончим араку и покемарим до утра, – смачно позёвывая, бросил он.

– Ну а я чо говорил… Щас, только асмодея повяжу.

И вскоре сладкий сон сморил обоих разбойников…

_______________________

Свистушники* – пастухи. Трущ* – солдат.

Лёгкий ветерок, ворвавшись во времянку, колыхнул пламя непотушенной свечи…

– Ах ты падла! – захрипел Атаман, силясь вырваться из крепких рук Степана.

«Это чё же?!» – скрипя зубами, недоумевал он, думая, что застигнут врасплох пастухами – уложить таких пятерых не составило бы большого труда для него.

– Вяжи крепче, мужики…

– Опаньки – каплюжники! – прозрел Шиш, скрученный Никитой.

– Зажгите поболе свечей да хорошенько обыщите этих лиходеев, – прозвучал из полумрака грозный голос Ефима.

– Выследили, паскуды, – набычившись, метал глазами огненные стрелы Атаман.

– Рано кочевой трясёшь, – иронически усмехнулся Шиш. – Были Атаман с Шишем – и нетути их, – протянул он вперёд пустые ладони…

– Ладно уж, веди… – милостиво повиновался Атаман. – Пока ваша верх взяла, – намекающим тоном добавил он…

«Ну слава Богу!, – про себя облегчённо вздохнул Ефим. – Отправим этих злодеев под надёжным конвоем в Бийск, а я уж с Мироном до конца разберусь… Да-а, потеряли мы уйму времени», – досадно мотнул он головой…

Откровение Прохора

…Багряным светом зари окрасились зелёные склоны, подступающих к селению Бакая, гор. Призывное ржание лошадей и нетерпеливый стук копыт заставили Никиту вылезти из-под тёплых козьих шкур.

– Э-эх!.. – передёрнул он плечами. – Свежо, однако! – и побежал сбросить остатки сна к спрятавшейся под утренним туманом речке.

– Долго спать изволите, господин урядник, – встретил его грозным голосом отец, идущий от юрты с арестантами.

– Да которую ночь не спавши, тятенька! – оправдательно ответил сын.

– Не пристало казаку про такое говорить, – строго посмотрел Ефим на Никиту. – Давай быстренько охолонись, да собираться в дорогу надобно.

– Я мигом!..

… – Так, так… – деловито ходил между лошадей Степан, проверяя прочность крепления тюков с ясаком.

– Ну как? – как бы между прочим, поинтересовался Ефим. – Можно трогаться?

– Можно…

– Ты вот что, Стёпа, – доставь ясак и этих лиходеев в крепость. Хотел тебя с собой взять, да никому не могу доверить этих разбойников. А я возьму Фёдора и Никиту – и за Мироном. Скажешь, что Макара Недосекина здесь похоронили. Поговори с Кузьмой, чтобы семье его какую помощь оказал.

– Всё-таки надеешься напасть на его след? – вопросительно взглянул Степан на товарища.

– А куда деваться?! – обещание, данное господину Качке, исполнять надобно. Сколько зла через Мирона вышло. Да и кто его знал, что шибко слаб до золота окажется, будь оно неладно! Вот убей меня – не могу до конца поверить, что Мирон такую беду сотворил.

– Хмм… Ефим, Ефим… – ухмыльнулся Степан. – Золото – оно, как червь, съедает душу, подменяя благие черты на чёрные помыслы. Вот и Мирон показал, кто он есть на самом деле.

– Прав ты, Стёпа, – горестно вздохнул Ефим. – Что теперь про это говорить – искать надо этого дьявола, да и ясак у Тайпынака забрать следовало.

– Возьми с собой Илью – он вам нужнее будет, а мы вшестером управимся. За лиходеев можешь быть спокоен – глаз с них не спущу.

– Ну что ж, Илья нам кстати будет… А Богданову скажешь, что за ясаком к Тойпынаку пошли. Про Мирона молчи: там Зуеву команда дана, да только руки коротки у него до Мирона…

…Именно с того места, где, по разумению Ефима, сбежал арестант, небольшой отряд казаков начал поиски, направляясь к затерянному в глухомани поселению Тойпынака. Одна надежда тешила их – то что Мирон, по заверению Бакая, не приходил за идолом – это давало шанс поймать лиходея. Ефим торопился, ведь каждый потерянный час мог изменить ситуацию и тогда – ищи ветра в поле…

Отряд казаков галопом ворвался в поселение Тойпынака. Испуганные инородцы с широко открытыми глазами повыскакивали из юрт.

– Что-то случилось?! – поспешил навстречу к служивым демичи.

– Случилось…. – спрыгнул с коня Ефим. – Лиходея одного изловить никак не можем. Чувствую, где-то в этих местах он прячется, – вот и хотел у тебя поспрашивать.

– Знаю… – неопределённо бросил Тойпынак. – Был уже здесь один – важный такой – и человек десять служивых при нём, тоже про лиходея спрашивал.

– Зуев… – недовольно перебил его Ефим. – Ну и…? – бросил он выжидательный взгляд.

– Словили они того беглеца… Туруш их вместе с арестантом назад к Телесскому озеру провёл.

– Словили Мирона?! – недоверчиво переспросил Ефим.

– Не знаю, кто он, но сильно похож на того, что с рисунка, который этот господин оставил, – кивнул Тойпынак на Фёдора.

– М-да… – всё ещё не до конца веря в сказанное, мотнул головой Ефим. – Поймать Мирона – повезло Зуеву… Что ж, мужики, торопиться нам некуда: отдохнём, заберём ясак и домой.

– Может, вашего возьмёте с собой? – кивнул куда-то в сторону демичи.

– Какого нашего?! – изумлённо выпялился на Тойпынака Ефим.

– Люди мои человека подобрали, видать, заблукал – думали, уже не жилец.

– Погоди, погоди – кто подобрал? Кто не жилец?

– Мунат с Чагандаем… Послал я их к демичи Сангулу. Услышал я, что он от маньчжурцев, за пушнину, табун хороших лошадей пригнал. Ну и решил я с десяток на араку выменять. Амырчак, кликни Муната или Чагандая, – приказал демичи стоявшему в дверях пареньку. – Вот они его и притащили… – кивнул Тойпынак на вошедшего Чагандая. – Расскажи, как всё было с тем русским.

– Хмм… – почесал затылок охотник. – С чего бы это начать?.. Ну, в общем, гоним мы с Мунатом лошадей, а тут, поутру уже, слышим крик неистовый – будто зверь кого дерёт. Оставил я Мутана при конях, а сам в ту сторону галопом. А оно враз и утихло всё… Конец, однако, ему, – подумал я, пойду хоть тело приберу… Подъехал. Смотрел, смотрел – никого (Чагандай едва не столкнулся нос к носу с Игнатом). Подошёл к расщелине, глянул – а там человек на камнях лежит: вся одежда разорвана, ноги в крови, застывшие глаза обезумели от страха. Спустился я вниз, приложил ухо к груди – живой вроде как. А наверх-то вытащить не могу – здоровый мужик. Хорошо, верёвка при себе была, обвязал бедолагу и прицепил к коню, да мало-помалу, придерживая, чтобы о камни не побился, вытянул наверх. Вот и притащили мы несчастного в селение. Шаман Дьокту какой день пытается из страдальца злых духов выгнать, да, видать, крепко уцепились те за его душу…

– Пошли-ка глянем… – перебил рассказчика Илья…

Обособленно стоящая юрта расположилась неподалёку от огибающей селение горной речки. Запах дыма и трав резко ударил в нос казакам.

– Фу-у!… – сморщился Никита.

На шкурах, полузакрыв глаза, лежал человек с измождённым лицом.

– А-аааааа! – затянул обыз гортанным голосом, подняв бубен над головой несчастного.

– Уйди отселя, диавол! – вдруг вскинул на шамана испуганно-трясущееся лицо умирающий.

– Совсем плохой был, – не обращая внимания на страдальца, произнёс Дьокту. – Долго мне пришлось взывать к Кайратаху – и вот услышал меня добрый дух – кушать понемногу стал бедолага! – с гордостью показал шаман на ополовиненную чашку с бараньим бульоном.

– Выйди-ка – мне поговорить с ним надобно, а то что-то страх его берёт, глядя на тебя…

– Кто ты? Как попал в эти края? – продолжил Ефим, когда шаман, недовольно ворча, покинул юрту.

– Прохор Анисимович Шубин, – слабым голосом ответил страдалец. – Заблудилси в горах я, да вот чуть жизни не лишилси через то, – затравленно посмотрел он на вошедших казаков.

– Давай-ка я погляжу тебя, – подошёл Илья. – Травки, мази какие дам… Раз уж заговорил – жить будешь, – улыбнулся он. – Ох ты, как одёжу-то поизодрал… Раны глубокие, но ничего – вылечим… – полушёпотом закончил лекарь, оглядывая грудь Прохора. – Ефим, давай-ка выйдем, – кивком головы показал он на дверь…

– Его эта пуговка, – скороговоркой начал Илья.

– Какая пуговка? – удивлённо посмотрел на него Ефим.

– Того мужика, что похоронили, помнишь? Пуговка у него в руке была зажата – на рубашке у этого такие же.

– Да мало ли у кого какие пуговки.

– Такие не у каждого.

– Не у каждого, говоришь, – задумчиво потеребил подбородок Ефим.

– Их обычно зажиточные господа по своему желанию заказывают – в смысле рисунка, – вытащил из кармана пуговицу Илья, показывая хорошо различимую гравировку.

– Так думаешь, этот того бедолагу прикончил?

– Отравил… – поправил Илья.

– Хмм… – мотнул головой командир. – Пошли!..

Израненный жалобно постанывал, прикрыв глаза.

– Кто ж тебя так, беднягу, подрал? – издалека начал Ефим.

– Заблудился я… – как заученную фразу повторил Прохор. – Ужасть на меня нашла, словно перед смертию. Побёг я куды глаза глядять – боле ничего не помню… Очнулси в етой халупе да чуть со страху не скончалси – подумал, в аду я и диавол округ меня прыгаить. Апосля, когда инородцы пришли, скумекал, что это шаман ихняй.

– А может, какой мужик перед смертию тебя покалечил… А-а?!

– Какой мужик, какой мужик… – тихо скороговоркой затараторил Прохор. – Откеля ему здесь оказаться? – Один я был – с проводником.

– Ну, значит, ты его и лишил жизни… А говоришь – какой мужик.

– Не-е!.. – вылетело с трясущихся губ. – Да я не в жисть! – прискочив на шкурах, выкатил глаза Прохор.

– А это твоя? – поднёс к его глазам пуговку Илья.

– Н-не моя… мало ли теряють таких?

– А она в самый раз к твоей рубахе, – приложил Илья пуговку на место отсутствующей. – У кого такие делал? Может и мне там заказать? Вот только букву другую выправить: «И» – Илья, значит, – ну а ты – Прохор, и буковка «П» излажена.

– Вы чо, м-мужуки?! – трясясь всем телом, подался назад Прохор. – Н-не я!

– Может, и не ты, – спокойным тоном подхватил Фёдор. – Да вот только пуговка от твоей рубашки в кулаке убиенного была зажата… Что на это скажешь?.. Ежели не нам – так судье объяснишь.

– Н-не знаю, – прижался к стене юрты Прохор. В голове всё завертелось – рой гнетущих, панических мыслей словно жалом вонзился в его мозг. «Судье, судье… Это что же – Игнатовы грехи на себя брать? Думал найти, наказать как следует свояка, забрать всё – за такие дела, да, видать, недооценил он напарника – где его сыщешь?.. А теперь что? – на дыбу за него, вместе с Мироном? Но тот-то полёживает спокойно во сырой землице, а он, Прохор, – вот он, здесь, ему за всё и ответ держать… Как же я оплошал с пуговкой?! Теперяча одна дорога – сказать всю правду… Выложу всё! Пусть эта гадина за содеянное ответит – на мне-то какие шибкие грехи?»…

– Всё скажу! – глядя Ефиму в глаза, твёрдо вымолвил Прохор.

– Ну, говори…

– Игнатий, свояк мой, того мужука отравил.

– И как же он это сделал?

– Травки нехорошие ему в заварку подсыпал.

Ефим с Ильёй переглянулись.

– Ну и где же теперь этот Игнатий? – испытующе посмотрел в глаза страдальца лекарь.

– Убёг… И меня чуть на тот свет не спровадил – тоже травками… Деньги, ирод, все до полушки выгреб.

– А фамилия у свояка как?

– Щербаков…

– Хмм… Что-то знакомое.

– Это барнаульский, который с нами от Бакая шёл, когда Мирон сбежал, – пояснил Фёдор.

– Никуда Мирон не сбёг – Игнат его в пропасть столкнул. А перед тем как меня порешить, похвалялся мне про это, наверно, думал, чо я с собой на тот свет все его злодеяния унесу… Самородки и идол золотой – тоже его рук…

И, торопясь, словно опасаясь, как бы его не перебили, Прохор выложил всё, что знал об Игнате.

Ошалелые казаки на какое-то время застыли от услышанного. Ефим, собравшись ещё что-то спросить, так и остался с полуоткрытым ртом.

– Да это чего?.. – опустившись на шкуры, изумлённо разводил руками Фёдор.

– Ты хоть соображаешь, что сказал?! – первым пришёл в себя Илья. – За такие дела – на виселицу.

– Сказал всё как было! – твёрдо отрезал Прохор.

– Ну не верю! – вскочил на ноги Фёдор. – Ведь мы свидетели, что Мирон усыпил сторожа, прихватил его ружьё, коня и сбежал из-под стражи.

– Никуда он не убёг – это Игнат: и сторожа усыпил, и Мирона порешил, и коня туда же, в пропасть, спровадил, чтобы достоверно всё получилось, – уверенно повторил Прохор. – Только я-то, господа казаки, никаким грехом здесь не повязан.

Опять гробовая тишина воцарилась в юрте. Друзья всё ещё не могли переварить услышанное, только гортанный голос шамана, не решающегося зайти внутрь, нарушал повисшее безмолвие.

– Если, как говоришь, сбросил в пропасть, то вряд ли он живой остался, – первым опомнился Илья. – А кого же тогда Зуев поймал?

– А я что вам говорил! – вдруг с нотками отчаяния выкрикнул Никита. – Ой Мирон, Мирон, дорогой ты мой. Теперь только косточки от тебя остались… Поеду разыщу – похороню товарища по-христиански.

– Да уймись ты! – в сердцах выкрикнул Ефим. – Самому тошно – ежели всё так вышло… Но ведь сказали же эти, – кивнул он в сторону полога, – что поймал Зуев Мирона. – Выходит, рано его хоронить.

– А ежели не его поймали?! – зажав кулаки, зло ответил Никита.

– Успокойся, сынок, – добродушно произнёс Ефим. – Иди приведи сюда всех – ещё раз поспрашиваем…

Через короткое время толпа инородцев заполнила юрту.

Охотники, тыкая пальцами в рисунок Фёдора, утверждали, что именно этого мужика конвоировал поручик Зуев.

– А вы видели, уверены? – настойчиво допытывался Ефим.

– У меня острый глаз – белку без промаха бью. Видел со стороны, как Туруш их к Телесскому озеру вёл и этот со связанными руками меж их был.

– Так, так, так… – задумчиво вперив взгляд в землю, повторял Ефим. – И что же теперь делать?.. Дорога каждая минута… За такое Мирона могут и повесить… А он, выходит, невиновен?.. Так что получается: сперва был Прокопий, затем Мирон, теперь Игнат. Прав будет их превосходительство, если ответит: «будем ждать четвёртого?».

– Чатвёртова не будеть – Игнатовы эти злодеяния… – убеждённо произнёс Прохор.

– Давно ты последний раз видел свояка?

– Не помню – голова словно не моя.

– Когда вы его подобрали? – кивнул на Прохора Ефим.

– Да уже солнце раз семь всходило, – ответил Чагандай.

– Торопиться надо – уйдёт…

– Вот же шельма, вот злодей!.. Это ж надо так! – и нас ведь, гадина, в грех ввёл – безвинного осудили, – не сдержался Фёдор.

– Верить людям нужно, – зло зыркнул на него Никита.

– Чего теперь воду в ступе толочь… Виноваты мы! – отчаянно махнул рукой Ефим. – Вот что, мужики, – я сам к Качке поеду. Пускай вместе с Мироном и меня повесит – не отступлюсь, пока правда не восторжествует. Да вот только – поверят ли мне в который раз… Если бы тебя с собой взять, – взглянул он на Прохора. – А осилишь ли ты – путь нелёгкий.

– Да я хошь из гроба встану, а падлу эту накажу! – сжал кулаки Прохор.

– Хорошо… Илья тебя сейчас снадобьями подмажет да с собой на дорогу даст – и едем!… Нельзя времени терять… Может, пока суд да дело – успеем.

Тебя, Никита, Христом Богом прошу – торопись, найди, догони лиходея – без его поимки трудно будет убедить господина Качку в невиновности Мирона. Бери две пары лошадей ищи ниточку: по деревням, заимкам, трактирам, заезжим домам – всё равно кто-то видел и сможет указать, в какой стороне искать этого гада. Езжайте с Фёдором – он знаток по лицам, лучше объяснит.

Федя, а ты ещё раз нарисуй Игната, чтобы людям проще было опознать, – помнишь его лицо?

– Ну а ты как думал? После того как он умирал от солнечного удара – как живой в глазах стоит.

– Тебе, Илья, – с ясаком в Бийск. Туда вместе пойдём – куда же одному. А там мы, не заезжая в крепость, подождём где-нибудь на выезде… А ты первым делом – к Кузьме: расскажешь ему обо всём, попросишь, чтобы какой документ для нас выправил в Барнаул, а после уже – с ясаком к Богданову… Ну – всё!… – окинул уверенным взглядом товарищей Ефим. – с Богом, господа казаки!…

…Взмыленные от долгого бега лошади, тяжело дыша, одолевали крутые подъёмы. Приходилось часто спешиваться и менять уставших скакунов – Никита торопился, не обращая внимания на восхищения Фёдора окружающей суровой красотой уходящих в поднебесье гор. Он все свои мысли направил на возможные пути поимки Игната. Вот и Телесское озеро раскинулось во всей своей красе, но во встретившихся немногочисленных поселениях инородцев ничего не могли сказать о смотревшем с листа бумаги худощавом человеке. А мысли Никиты уже были за озером – где широкие долины уходили к наезженным дорогам. Только там охотник-инородец рассказал ему, что видел человека, который не ехал дорогой, а пробирался тропами, и указал, в какую сторону он мог выехать тем путём. – «А боле я ничего не знаю», – пожал плечами инородец…

Всё чаще и чаще стали попадаться заимки и поселения, только жители их отрицательно качали головами: «Не-е, такого не видали».

«Опять след потерялся… Что он, невидимым ушёл?» – недоумевал Никита…

Запылённые всадники, резко осадив лошадей, спешились у заезжей избы.

«Издалека, видать, – выглянул в окно хозяин. – Голодные, уставшие – это хорошо, может, и заночують».

Никита рывком открыл двери и, не обращая внимания на любопытных посетителей, прошёл к свободному столу.

– Издалека, служивые? – понимающе кивнул на запылённые сапоги подвыпивший мужичонка за соседним столиком.

– Издалека… – коротко бросил Фёдор, давая понять, что не намерен затевать разговор.

– Ну-ну… – повернулся к своей кружке посетитель.

– Что пожелаете? – с улыбочкой подскочил парнишка-прислужник. – Есть бражка, борч малоросейскай – Агапья только что сварила, – солонина, капустка квашена, грузди духмяные, – красноречиво втянул он воздух ноздрями. – Ну как, господа? – попытался расшевелить задумчиво сидящих казаков прислужник.

– Мужика одного ищем, – не глядя на него, произнёс Никита.

– Чего, чего? – угодливо наклонился парнишка.

– Вот такого не видал? – вытащил Фёдор лист бумаги, положив сверху рубль.

– Погодитя… – косясь на деньги, придвинулся лицом к рисунку служитель. – Ну как жа – был такой здеся!

– Не путаешь? Точно он? – вскинул нетерпеливый взгляд Никита.

– Он, он!.. Запомнил я ево – рупь соизволили мне пожаловать, да и лошадей у ево ажно целых чатыре было – я им овёс выносил.

– Не сказывал, куда направлялся? Может, видал, в какую сторону уехал?

– Интересовалси, как к сибирскому тракту выйтить, что на Яркутск.

– Далёко-о собрался… И давно это было?

– М-мм… Шти он хлебал, а их Агапья по середам и субботам варить… – в середу это было! – поднял вверх указательный палец прислужник.

– Та-ак! – с нотками уверенной радости протянул Никита. – Так что, ты говоришь, у тебя покушать?

Прислужник заново перечислил набор предлагаемых блюд и принял выжидательную позу.

– Неси всё и бражки по паре кружек, – хлопнул по столу ладонью Никита. – Да лошадей вдоволь накорми, сёдла сними – пусть отдохнут… А это ещё добавок – за хорошие новости, – сунул он ему в карман длинной холщовой рубахи серебряный рубль.

– Премного, премного благодарен… – кланяясь и пятясь назад, щупал в кармане монету прислужник. – Ежели проводить – так это мигом, – с готовностью высказался он.

– Не нужно – дорогу я знаю… Дай-ка листок бумаги и что-нибудь писать, – освобождая место, отодвинул Никита кружки с бражкой. – Вот смотри: в прошлую среду он выехал отсюда. Дорога у него одна – на Чаусский острог. Если гнать лошадей, а Игнат будет торопиться, – значит, не меньше недели уйдёт. Самое раннее – сегодняшним днём он доберётся до сибирского тракта. Народ там не шибко спешит: колодники, переселенцы. Будем расспрашивать, кто в какое время проходил чаусский свороток на Барнаул, и если нагоним тех, которые прошли его сегодняшним днём, то наверняка разыщем Игната. Дорога – она роднит людей, и все друг друга знают… Нужно торопиться.

– А если Игнат нас первым заметит – что тогда?.. Уйдёт, – развёл руками Фёдор, – ведь он нас обоих знает.

– Да-а… Об этом я не подумал – здесь нужно быть очень осторожными…

Какое-то время оба друга, опустив глаза, раздумывали, как же им поступить в таком случае.

– Я когда-то в детстве в школьном спектакле играл, – нарушил молчание Фёдор.

– Нам нужно Игната ловить, а вы мне про спектакли. Чем поможет нам твоя тонкая натура художника?

– А вот чем! Я загримирую тебя и себя – мать родная не узнает.

– Чего-оо?

– Ну, наложу тени, изменю выражение лица – в общем, сделаю другого человека.

– Хмм… – недоверчиво мотнул головой Никита. – Давай кушать, а то суп стынет.

Наскоро перекусив, казаки оседлали лошадей и, ударив в бока каблуками пыльных сапог, галопом направились в сторону сибирского тракта…

…Как ни торопился Ефим, а выехать пришлось только во второй половине следующего дня. Прохору вдруг совсем поплохело: обливаясь потом, он страдальчески стонал. Илья израсходовал последние запасы мумия и делал всё возможное, чтобы как-то поскорее поставить его на ноги.

– Это он в горячке раздухарился, а теперь вот видишь… – разводил руками лекарь.

– Делай что-нибудь, – торопил его Ефим. – Куда же я без него? Что скажу господину Качке?..

– Ты вот что – выйди-ка отсюда! – резким тоном оборвал его Илья. – Я не господь Бог – делаю, что могу, и прошу не мешать мне.

– Не мешать… – тихо ворча, послушно вышел из юрты командир…

Как только Прохор встал на ноги, Ефим сразу же дал сигнал к походу.

– Ты к осени приезжай – много свежей пушнины будет, – крикнул ему вдогонку Тайпынак…

Какой же длинной показалась дорога Ефиму: из-за слабости Прохора приходилось часто останавливаться и отдыхать, – как будто время остановилось для него. «Успеть бы», – рвался он всей душой вперёд.

С большим трудом они добрались до Телесского озера. Но здесь Прохор вдруг оживился:

– Рыбку бы забрать, – жалобно промолвил он, указывая в сторону поселения инородцев.

– Какую рыбку? – не понял Ефим.

– Да обещалси я на завод сельди телесской привезть. Как жа теперяча?

– Ты до дома живым доберись, а про рыбку скажешь как есть: напарник, мол, помехой всему стал, – пускай с него и спрашивают…

Ранним утром, лишь только забрезжил рассвет, небольшой отряд казаков подъехал к бийской крепости.

– Хорошо, что рано прибыли, – меньше любопытных глаз, – довольно произнёс Ефим. – Илья, бери лошадей с ясаком и прямиком к Кузьме, пусть какую бумагу изладит для нас. Мы недалече подождём – вот в той берёзовой колке…

Не успело солнце подняться над горизонтом, как из ворот крепости выехал всадник, лихо погоняющий скакуна.

– Вот, тятенька передал, – протянул пакет запыхавшийся Захар.

«Депеша капитану горного батальона Семёну Фролову», – прочитал Ефим. – Неплохо… – сунул он за пазуху послание. – Что с бандитами? Не пытались бежать в дороге?

– Пытались… да разве от дяди Степана сбежишь. Он и повёз их с конвойными в Барнаул.

– Это хорошо – может, и встретимся там, – обрадовался Ефим. – Ну что, Прохор Анисимович, – поторопимся…

…Вольный степной ветер зноем ударял в лицо, седоки то и дело вытирали льющийся ручьями пот.

– Вот жварить, вот жварить! – жалобливым тоном повторял раскрасневшийся Прохор.

– Можа, куды в колки – в теньке отдышаться.

– Ехать надо, – непреклонно отвечал Ефим. – Сейчас Чемровку переезжать будем: там и лошадей напоим, и сам охолонёшься.

Небольшая речушка извивающийся лентой разрезала широкое поле, собрав по своим берегам заросли ивы и облепихи.

– Ох, хорошо! – восторженно вскрикивал Прохор, пригоршнями хватая воду и поливая голову.

Ехать стало намного легче, мокрая одежда, обдуваемая от быстрой езды, ещё какое-то время охлаждала тело.

Ближе к ночи потянулись березняки вперемежку с соснами, а к вечеру следующего дня вдалеке замаячил высокий берег Оби.

– Успеем, поди, к переправе, – привстав на стременах, произнёс Прохор.

– Успе-ем, – уверенно протянул Ефим…

Паром уже отчалил от противоположного берега, когда всадники подъехали к реке.

С десяток служивых, сбившихся кучкой на палубе, безразлично поглядывали на сереющую гладь воды.

– Опять каку эспидицую затеяли, – кивнул Прохор на скучающих солдат.

– Какая экспедиция – одни служивые… Постой-ка… – сощурил глаза Ефим, пытаясь что-то разглядеть. – Никак Степан Соколов, он же в Барнаул бандюгов сопровождал… Ну точно – так и есть! – Стёпа! – зашёл он по колено в воду.

– Ефим! – вскочил на коня Степан и сиганул на берег, не дождавшись, когда причалит паром. – Какими судьбами сюда?

– Расскажу, всё расскажу! Ты о себе-то коротенько… Доставил обоих?

– Сдал конвоирам… Сам секунд-майор Тёрский пожаловал, – улыбаясь, вытащил он из-за пояса четырёхствольный «Пеппербокс». – Да ещё благодарность от господина Качки передал – за поимку этих лиходеев.

– Благодарность – это хорошо… А у нас беда, Стёпушка.

– Какая?! —

И Ефим коротко рассказал причину своего появления в Барнауле.

– Вот это да! – присвистнул Степан, опускаясь на заменяющее скамейку длинное бревно. – А это что за чудик с тобой? – кивнул он на разомлевшего, с красным лицом, Прохора.

– Это Игната шурин – родственничек чуть на тот свет его не отправил… Прохор и выложил всё про эту паскуду. Ведь как ловко он Мирона подставил – комар носа не подточит. Ума не приложу – как его вызволить? Ведь не поверит их высокопревосходительство… Как мы его убеждали, что Мирон всему виной.

– Не поверит… – уверенно мотнул головой Степан.

– Вот и Прохора в помощь взял – для свидетельства.

– Не знаю… – глянув на шурина, скривился краешком рта Степан. – Трудно теперь будет убедить Качку. Да и не поверит тот, что Игнат столкнул Мирона в пропасть, – ведь он же живой. Заподозрит, что врёт всё шурин.

– Да хотя бы оттянуть приговор – ведь повесить могут за такое. А там, ежели Господь благоволит, поймает Никита этого лиходея и прямиком сюда доставит, – с надеждой в голосе произнёс Ефим.

– Ежели поймает, тогда и разговор будет по-другому – освободят Мирона… Вот что – я с тобой пойду… Может, эти заслуги, с поимкой бандитов, как-то послужат нам. Через Семёна Фролова нужно попробовать. Видался я с ним – передал ему тех лиходеев… Да-а, дело серьёзное… Если господин Качка покажет нам на дверь – вряд ли что сможем изменить, ведь неизвестно, когда вернутся Никита с Фёдором, а время ох как дорого сейчас, – высказал своё мнение Степан.

– Эй, Тимоха! – крикнул он средних лет служивого. – Будешь за старшего, а Кузьме я в депеше всё опишу… Эх Мирон, Мирон!.. за чужие грехи страдаешь…

…Жгучие удары розог кровавыми полосами ложились на спину. Дородный служивый с перекошенным от злобы лицом старался на совесть.

– Фу-у!.. заморился, – выпрямился порщик, вытирая выступивший пот. – Вот гад упёртый, даже не вскрикнет. Ухх!.. – замахнулся он на окровавленную спину. – Ну чё?!.. скажешь, куды ворованное попрятал? – поднял за волосы голову Мирона поручик.