Текст книги "«Крысиный остров» и другие истории"

V

– Девять минут до вертолета! – крикнул лейтенант.

Флаги на флагштоках затрепетали, поднялся ветер.

Колин махнул рукой, какой-то мужчина скрылся в квартире в пентхаусе и вернулся с ведерком, из которого торчала бутылка шампанского.

– Попрощаемся, как велят правила хорошего тона, – улыбнулся Колин. – В эпоху декаданса говорили, что после нас хоть потоп, но в нашем случае, когда потоп уже начался, полагается откупоривать старые вина и пить их, главное – чтобы у тебя был рот и горло, в которое эти вина можно влить. Потому что скоро эту глотку перережут.

– Ну что ж, – я взял у мужчины с ведерком узкий бокал, – лично у меня, Колин, оптимизма больше.

– Ты всегда таким был, Уилл. После случившегося мне остается лишь удивляться, что ты не утратил веру в человека. Мне бы хоть каплю твоей наивности и твоей сердечности. Они хотя бы согревают. Но у меня вместо этого холодный, рациональный мозг. Это все равно что жить зимой в каменной крепости.

– Вроде твоей тюрьмы на Крысином острове.

– Да, – согласился Колин, – кстати, мне тут объяснили, откуда там так много крыс. В девятнадцатом веке, до того как на острове построили тюрьму, там была больница, куда отправляли больных тифом, чтобы те не заражали жителей города. Они знали, что умрут и что на материке никто, даже родственник, не притронется к трупу тифозного больного. И крысы тоже об этом знали, с наступлением темноты они начинали подскуливать – ждали, когда откроется черный ход больницы и оттуда выбросят свеженький труп. Когда на острове кто-то умирал, тело сжирали еще до восхода солнца, и такой уклад всех устраивал.

– И ты в это веришь? Или ты и впрямь думаешь, что крысы туда сбежали от тифа, как ты сам?

Колин кивнул.

– Для крыс человеческий тиф не заразен, Уилл, а вот наш страх перекидывается и на них. А напуганные крысы агрессивны, поэтому мы начинаем их убивать. Нас не вирус сломит, Уилл, а боязнь друг друга.

Я подумал о страхе. Страхе, который испытал в ту ночь, когда «Хаос» явился к нам домой. Страх, о котором я тщетно старался рассказать в ту ночь, когда мы с Хейди заявили в полицию, и на следующий день, когда мы приехали в полицейский участок и встретились с двумя следователями.

Сидевшие за столами следователи, избегая наших с Хейди взглядов, уткнулись в блокноты. Я подумал, что причина этого – ужас пережитого нами: нашу дочь похитили, жена подверглась групповому изнасилованию, а сам я, в это время связанный, сидел в гараже. Лишь позже я понял, что такую реакцию вызвало мое упоминание Брэда Лоува, сына телекоммуникационного магната Колина Лоува.

– Мы займемся вашим делом, – проговорила женщина-следователь, представившаяся как старший инспектор Гарделл, – но и вы дышать не забывайте.

– Не забывайте дышать? Как нам теперь вообще дышать-то? – Я и сам не заметил, как перешел на крик, но тут Хейди положила свою руку на мою.

– Простите, – извинился я, – но нашу дочь похитили, а мы сидим тут и… и…

– Мы все понимаем, – успокоила меня Гарделл, – я неправильно выразилась. Я хотела сказать, что, возможно, нам понадобится время, сейчас положение дел таково, что полиция не располагает ресурсами для расследования всех насильственных преступлений.

– Мы тоже понимаем, что у вас есть дела важнее, – сказала Хейди, – но похищение произошло только что, похитили молодую девушку, и мы, можно сказать, подарили вам имя преступника. Если говорить о важности, то…

– Мы сделаем все, что в наших силах, обещаем, – Гарделл и ее коллега переглянулись, – мы сейчас выезжаем на дело об убийстве, но мы с вами еще свяжемся.

Они встали. Я тоже.

– Вы не снимете отпечатки пальцев? – спросил я. – Не сделаете анализ ДНК, не опросите соседей…

– Как я уже сказала… – проговорила Гарделл.

Остаток дня я безуспешно пытался связаться с Колином.

Еще я съездил на квартиру, ключи от которой забрал когда-то его сын, однако лишний раз убедился, что Колин сказал правду. Квартира выгорела дотла.

Я колесил по улицам, почти надеясь, сам не зная почему, что на меня снова нападет какая-нибудь шайка. Но этого не случилось. Все словно вымерло. Как бывает во время перемирия.

Я вернулся домой, и мы с Хейди легли спать, положив между нами Сэма, наверное, чтобы чувствовать, что способны сберечь его, дать то, чего не смогли дать Эми.

На рассвете Сэм крепко спал, и я спросил Хейди, не хочет ли она рассказать мне о случившемся, о подробностях, которых не было в показаниях – хоть и четких, но кратких, данных ею полицейским.

– Нет, – только и ответила Хейди.

Я с удивлением посмотрел на нее. Как же у нее хватает сил оставаться такой спокойной? Психический шок иногда приобретает форму апатии, однако не в этом случае. Она как будто бы полностью сохраняла контроль над собственным телом и мозгом, принуждая себя к этому холодному спокойствию, подобно некоторым животным, которые умеют понижать температуру собственного тела.

– Я тебя люблю, – сказал я.

Она не ответила. И я понял. Хейди заморозила все чувства, заключила в клетку собственное сердце, чтобы оно не взорвалось, не вытекло на стол, на пол. Потому что такая она никому из нас не принесла бы пользы. Ради любви она стала любить нас меньше – вот в чем дело.

– Я тебя люблю, – сказал он.

Она не ответила.

Я подглядывала за ними в замочную скважину. Брэд склонился к девушке, к Эми. Она сидела у него на кровати, опустив голову, одетая в смехотворно большие клетчатые брюки для гольфа и мужскую рубашку, которые Брэд, похоже, вытащил из шкафа и которые принадлежали тем, кто жил тут раньше. Уезжали они явно налегке.

Я опасливо огляделась, прислушиваясь к голосам на кухне. Мне страшно не хотелось, чтобы кто-нибудь застукал меня за тем, как я подглядываю за шефом.

Потом я опять прильнула к замочной скважине.

Какая же эта Эми была красивая – даже когда волосы закрывали пол-лица.

Может, поэтому я и подглядывала?

Из того дома мы уехали быстро. Держась за мотоциклом Брэда, я мчалась по долинам, прорезающим складки в холмах в северной части города. Когда-то – тогда тут было полно койотов – здесь обитали художники и хиппи, люди, не имеющие средств жить в центре. А сейчас все изменилось: бедные поселились в центре, а у богатых были большие дома с видом на бухту и небоскребы. Впрочем, не исключено, что скоро все опять переменится. Множество домов здесь опустело, и мы все чаще замечали на обочинах дорог одичавших собак и койотов – они искали, чего бы сожрать. Новое пристанище «Хаоса» находилось совсем рядом с домом, где однажды давным-давно какая-то банда убила шесть человек, в том числе и жену богатого режиссера. Мы перебрались сюда после пожара в квартире у Брэда в Даунтауне. Эта вилла принадлежала кому-то из партнеров в фирме Брэдова отца, а когда началась пандемия, Брэд слышал, что этот чувак со всей своей семьей свалил в Новую Зеландию. Богачи, боящиеся конца света, вообще тогда завели себе моду покупать хаты в Новой Зеландии – вроде как она так далеко, что тяготы этого мира туда не доберутся. Но такого, чтоб все время везло, не бывает, и если верить новостям по телику – правда, их уже давно не крутили, – то в Новой Зеландии вирус порезвился хуже всего. Брэд сказал, не важно, мертв владелец этого дома или нет, сам дом пуст и словно приглашает нас к себе.

Всю дорогу Брэд ехал, поддерживая девушку, и даже на поворотах не лихачил. Я сроду не видела, чтобы он так осторожно ехал.

И вот теперь он сидит в здоровенной спальне и признается в любви.

Таким этого парня я еще не видела.

Из всех остальных у меня единственной имелась отдельная спальня, другие делили оставшиеся пять. Вилла едва не превратилась в свинарник, но я – к дикому неудовольствию Рагнара – настояла, чтобы Брэд ввел общий график уборки.

– Ты меня слышишь, Эми? – Брэд наклонился, стараясь перехватить ее взгляд. – Я тебя люблю.

Эми подняла голову:

– Я тебя не люблю, Брэд. Ты мне даже не нравишься и никогда не нравился. Отвезешь меня домой? Прямо сейчас?

– Эми, я понимаю, ты боишься, но…

– Я не боюсь, – сердито перебила она, – это ты, Брэд, боишься.

Он рассмеялся, но неискренне:

– А мне-то чего бояться? Ты приемы кикбоксинга знаешь?

– Того, кого ты всегда боялся, крошка Брэд. Твоего великого папочку. Боишься, что он придет и накажет своего поганого сынишку.

Брэд побледнел:

– Его мне нечего бояться – его тут все равно нет.

– А вот и есть, еще как! Он всегда сидит у тебя на плече. Это ему ты говоришь, – она склонила набок голову и, передразнивая искренность Брэда, пролепетала: – я тебя люблю.

Добром закончиться это не могло. Но она все не унималась:

– Но, как ты слышишь, отец твой говорит, что он тебя не люб…

Брэд ударил. Сперва ладонью, но достаточно сильно, поэтому ее голова на тоненькой изящной шейке откинулась назад. Она прижала руку к лицу. Из ноздри потекла кровь. Брэда я хорошо изучила, много раз видела, как он теряет самообладание, и раз уж это произошло, то дальше для Эми все будет только хуже.

– Не смей так говорить, – тихо сказал Брэд, – раздевайся.

– Чего-о? – с отвращением переспросила она. – Изнасиловать меня решил?

– Пойми одно, Эми. Я – единственный, кто способен спасти тебя от этого мира. А мир начинается на кухне в этом доме. Если я их не остановлю, они тебя в клочки порвут. Мы – волчья стая.

– Да лучше уж они вдесятером, чем ты, Брэд.

Он снова ударил. На этот раз кулаком. Эми попыталась дать сдачи, но он перехватил ее руку. Брэд – это комок рефлексов. Сильный и готовый обучаться. Умей он управлять чувствами, из него вышел бы отличный боец.

Он схватил ее за рубашку и дернул, так что пуговицы разлетелись по паркету. Потом он вскочил и стянул с себя брюки. Эми воспользовалась моментом, сползла с кровати и бросилась было к двери, но Брэд просто-напросто поймал ее за руку и бросил на кровать.

– Надеюсь – ради тебя же, – что ты не девственница. – Брэд уселся ей на грудь, зажав ногами ее руки.

– Я-то нет, – с вызовом бросила она, хотя голос дрожал, – а вот ты – да. Изнасилования не считаются. Да у тебя и сейчас ничего не выйдет…

Голос ее стих, потому что Брэд сдавил ей горло. Другой рукой он сорвал с нее мешковатые брюки и трусы. Хватку он, похоже, ослабил, потому что она забормотала:

– Потому что я твой отец, и это меня ты сейчас боишься, вот смотри… – И он снова перекрыл ей кислород.

Брэд втиснулся между ее ногами. Я видела, как напрягается его голая задница, но, судя по яростной брани и рывкам, у него ничего не выходило. Либо она своими словами испортила ему стояк, либо он просто не справлялся. Или – меня осенило, что существует и третье возможное объяснение, – он и впрямь любил эту девушку.

– Твою мать! – Брэд соскочил с кровати, натянул штаны и, застегнув их, бросился к платяному шкафу и вытащил что-то оттуда.

Что это клюшка для гольфа, я разглядела не сразу. Ухватив ее обеими руками, он вскинул ее к плечу и двинулся на Эми.

Я схватилась за дверную ручку и повернула ее. Или нет? Возможно, я не успела, возможно, дверь была заперта изнутри, возможно, я передумала. Ведь что я могла поделать? Послышался глухой удар, какой бывает, когда отбивают кусок мяса, и бита угодила ей в плечо. А следом – треск, словно за завтраком, когда разбиваешь яйцо, – это следующий удар, и клюшка разбила ей череп. Эми беззвучно осела на кровати.

Брэд развернулся и зашагал прямо на меня. Я отскочила на несколько метров, дверь распахнулась, однако мне удалось быстро повернуться, так что со стороны выглядело, будто я шла в сторону спальни, а не от нее.

– А вот и ты! – сказал он. – Пускай кто-нибудь поможет тебе отнести ее в подвал. И заприте ее там. Где стиральная машина.

– Но…

– Сейчас же!

Он прошел мимо меня к лестнице.

VI

Прошло три дня, как Эми похитили. Оставив попытки дозвониться до Колина, связаться с ним по электронной почте и через посредников, я отправился в порт. Секс-клубы по-прежнему работали, будто бы ничего и не произошло. В одном из них я наконец отыскал подвыпившего рыбака, который согласился переправить меня на Крысиный остров, правда запросил за такую короткую поездку нелепо высокую плату. Стриптизерша на сцене наградила меня укоризненным взглядом, когда я увел одну треть ее зрителей.

Когда мы приблизились к острову, путь нам перерезала лодка, похожая на те, которые использовались береговой охраной. Если вдуматься, это и была береговая охрана. На палубе лодки стоял пулемет. Лодка замедлила ход и последовала за нами, я прокричал моряку в униформе, зачем явился, он сказал что-то по рации и спустя пару минут разрешил подойти к острову. Когда мы причалили, Колин, улыбаясь, ждал нас на пристани.

– Какой приятный сюрприз! – Он обнял меня.

– Я пытался с тобой связаться.

– Правда? Связь здесь еще хуже, чем в городе. Пошли!

Следом за ним я зашагал к выстроенной посреди острова каменной махине.

– Как дела? – спросил он. – Как родные? Все хорошо?

Я сглотнул.

– Нет.

– Нет? – Он попытался изобразить удивление.

– Я скоро все расскажу, – пообещал я. – Так вот какой теперь у тебя дом?

– Ну да, пока такой. Лайзу тут все бесит, она считает, что вместо этого каменного убожества мне следовало бы купить большой красивый остров. Она не понимает, что сейчас предсказуемость важнее красоты.

Мы остановились перед зданием. Запрокинув голову, я посмотрел на гладкую бетонную стену:

– Ты чувствуешь здесь себя в безопасности?

– Здесь да, – Колин стукнул кулаком по бетону, – эти стены Французскую революцию остановили бы. А мои снайперы перехватят кого хочешь, причем и ночью тоже.

Высоко наверху я разглядел узкие, похожие на бойницы окна, откуда открывался вид на все четыре стороны. Вокруг нас блестело море, манящее и яркое, словно в обычный день. Вот только яхт не было. Лишь густые клубы дыма, сползающие на воду из горящего города. Впрочем, возможно, для самого моря этот день ничем не отличался от тех, когда по нему рассекали яхты и довольные серферы. От тех, когда такой биологический вид, как человек, расхаживал по земному шару.

– Пойдем перекусим. Я велел поварам приготовить…

– Нет, – отказался я, глядя, как коричневая крыса карабкается по валуну, – давай расскажу тебе, зачем я сюда приехал. Брэд напал на нас, прямо в нашем же доме.

– Что ты такое несешь?

– Он забрал Эми.

– Что-о? – Он делано изобразил изумление.

– А полиция не хочет – или не может – ничего с этим поделать.

– Когда…

– Три дня назад.

– Отчего же ты раньше не сказал? Ну да, связи же не было… – И Колин, обладающий многими талантами, но обделенный актерским, покачал головой.

Я рассказал ему об ужасах той ночи настолько подробно, насколько Хейди разрешила. И теперь Колину можно было не притворяться, изображая ужас.

– Мы рассказали обо всем полицейским, но они перестали записывать, услышав, что подозреваемый – сын Колина Лоува… – я перевел дыхание, – вижу, тебе уже сообщили. Предположу, что они связались с тобой сразу после нашего ухода.

– Чтобы полицейские связывались со мной?

– Брось, Колин. Я тебя слишком хорошо знаю. И, будучи твоим юристом, знаю о твоих связях в полиции.

Колин окинул меня оценивающим взглядом. И как обычно, оценил правильно.

– Пойми, Уилл, ты мой друг, но Брэд – мой сын.

– Я это знаю и прощаю тебя, но он должен отпустить Эми. И ты должен позволить им арестовать Брэда…

– Погоди, – перебил меня Колин, – тут еще кое-что. Полицейские говорят, единственное, что указывает на Брэда, – что тем вечером кто-то произнес его имя. Но сами вы его не узнали. Не узнали парня, который считай что вырос у вас на глазах? Не узнали жесты, взгляд, голос?

– Колин, ты к чему клонишь?

– К тому, что, когда твою дочь похищают, ты впадаешь в отчаяние. Бросаешься искать, пока за что-нибудь не зацепишься. А вы услышали одно из самых распространенных в этом городе имен, да еще и брошенное вскользь, и ухватились за него. Но я-то знаю Брэда. Видит бог – мальчик он не самый послушный, однако этого он не совершал, Уилл.

– Тогда найди его и поговори с ним!

– Никто не знает, где он. Он не выходит ни с кем на связь. Знаешь, я ведь так же тревожусь за Брэда, как ты за…

– Тогда пускай полицейские объявят его в розыск, – встрял я, не позволив ему закончить эту бессмысленную фразу.

– Так ведь доказательств-то нет. Даже подозрений нет. Это они говорят, а не я. Никому из нас не под силу заставить их тратить ресурсы на то, во что они сами не верят.

– Тебе под силу!

– Уилл, дружище, нет. Даже если бы я хотел.

– Да, но ты не хочешь. Ты боишься, что Брэд окажется виновным.

– Он невиновен.

– Значит, боишься, что его сочтут виновным.

– Это, наверное, дело другое, да.

В отчаянии я ударил кулаком о стену:

– Суды по-прежнему действуют, Колин. И клянусь своей жизнью, Брэда ждет справедливое наказание. Да, и если он убил ее – тоже. Слышишь?

– А я клянусь своей жизнью, что мой сын – не убийца и не похититель, Уилл. Своей жизнью. Слышишь?

Я снова взглянул на море, бессловесный океан, свидетель того, как ежедневно каждую секунду решаются судьбы. Вечно улыбающийся и подмигивающий.

– Да, слышу, – ответил я, – ты клянешься собственной жизнью.

По валуну пробежала еще одна крыса. Ее длинный хвост блеснул под солнцем.

Затем я, ни словом, ни жестом не попрощавшись, спустился к пристани и сел в ожидающую меня лодку.

Той ночью я снова колесил по городу, выискивая Эми или хоть кого-нибудь, кто дал бы мне подсказку. На следующий день я вернулся в полицейский участок в Даунтауне – спросить, нет ли новостей, снова попросить их продолжать поиски и заверить в том, что за всем этим стоит Брэд Лоув. Я снова стучался в закрытые двери, кричал в оглохшие уши, и мне наконец велели покинуть участок.

Выйдя на просторную парковку, я увидел, что возле моей машины кто-то стоит. Эта была старший инспектор Гарделл.

– Как продвигаются поиски? – поинтересовалась она.

Я покачал головой.

– Хотите подсказку? Только я вам ничего не говорила.

Я посмотрел на нее. И кивнул.

Она вытащила из папки листок и протянула мне.

Я впился в него глазами. Знакомые адрес и имя.

– Он был партнером у Лоува, – сказал я, – по-вашему, Эми там?

Гарделл пожала плечами:

– Нам поступают жалобы от соседей. Наркота, выстрелы и вечеринки до утра. Судя по всему, там поселился Брэд Лоув со своей бандой.

– Но вы ничего не предприняли?

– Сейчас жалобы на шум – не самые важные дела.

– А выстрелы и нарушение права частной собственности – разве это не серьезные преступления?

– Жалоб от владельца мы не получали. И насколько нам известно, у проживающих в доме имеется разрешение на ношение оружия.

Я кивнул:

– Съезжу проверю.

– Не уверена, что это хорошая идея.

– Отчего же?

– Там столько оружия, что просто так в гости лучше не заходить. По крайней мере, не в одиночку.

Я посмотрел на нее:

– Но ведь вы-то помогать не хотите.

Гарделл сняла темные очки и, прищурив глаз, посмотрела на солнце.

– За последний месяц вы не единственный, кто это сказал.

– Правда?

– Да. – Она протянула мне папку.

Я открыл ее и просмотрел документы. Заявления. Вооруженное ограбление. Оскорбление действием. Грубые действия насильственного характера. Изнасилование. Двадцать, может, тридцать.

– И общее у всех этих заявлений…

– Брэд Лоув и его банда, – сказала Гарделл, – это далеко не все дела подобного рода, однако, как мне кажется, они могут представлять для вас определенный интерес.

Я снова посмотрел на нее:

– Я, наверное, понимаю, чем вы рискуете, старший инспектор. Тогда почему вы так поступаете?

Она вздохнула. И снова надела очки.

– А на хрена мы все вообще что-то делаем в этом поганом мире?

Гарделл развернулась и ушла.

Тем же вечером я поговорил почти со всеми, чье имя нашел на заявлениях в папке.

Сперва я связался с жертвами изнасилования, предположив, что они сами, их отцы и братья имеют самую сильную мотивацию и убедить их будет проще всего. Но немного погодя я понял, что Гарделл дала мне уже отобранный материал: здесь были те, у кого не только имелись все основания мстить, но и чье физическое и психическое состояние позволяло это. По крайней мере, если мстить они будут не в одиночку.

– Предлагаете народную дружину сколотить? – спросил один из тех, с кем я разговаривал.

Я повторил про себя эти слова. Это понятие олицетворяло все, против чего я выступаю. По крайней мере, если в обществе имеется действующая правовая система. Но если посмотреть с другой стороны, то это не народная дружина, а сама правовая система в своем наиболее подходящем проявлении. Да, надо считать это не нарушением закона, а правом нарушать закон в форс-мажорных обстоятельствах.

Я попытался объяснить это моему собеседнику, но, возможно, из-за юридического жаргона доводы мои звучали громоздко.

– А по описанию на народную дружину смахивает, – сказал он, – я с вами.

К вечеру я рассказал Хейди, что сколотил команду из пятнадцати взрослых мужчин. И один из них взялся раздобыть оружие.

Я ждал, что она обрадуется или по крайней мере очнется от мрачной апатии, в которой тонула в последние дни, но вместо этого она уставилась на меня так, словно впервые видела.

– Забери у них Эми, – сказала она и закрыла дверь в нашу спальню.

В ту ночь я спал в гостиной, откуда слышно было вой какого-то зверя – он все выл и не умолкал, а еще где-то приглушенно рвались гранаты, может, в квартале от нашего дома, а может, в десяти, не определишь. Что это был за зверь, я не знаю, но, судя по звукам, крупный. Говорили, что накануне ночью загорелся зоопарк и служители открыли клетки. Желая спасти животных, выпустили их. Это, конечно, хорошо, подумал я, вот только если это животное съедобное… Додумать я не успел, потому что раздался выстрел и вой умолк.

– Все, что вы здесь видите, – это мои основные права, – проговорил лысый мужчина и обвел рукой коллекцию, напоминающую наколотых на иголки насекомых, только больше и нелепого вида.

Стена была увешана оружием. Пистолеты, винтовки, автоматы, пистолеты-пулеметы, даже огромный ручной пулемет, закрепленный на сошке так, что вся конструкция походила на богомола.

– И свобода защищать самого себя.

Лысый с довольной улыбкой посмотрел на меня. Имя свое он скрыл, попросив нас звать его просто Толстяком. Из пятнадцати добровольцев, изъявивших желание присоединиться ко мне, трое отказались. Меня это не удивило. Когда воодушевление, вызванное возможностью отомстить, поутихло, заговорил голос разума: что это принесет мне, помимо непродолжительного удовлетворения? И чем я рискую? Когда преступников наказывает правовое государство, оно, обладающее властью, мало чем рискует. А мы? Что, если за нашей местью последует отмщение?

– Они знали, что у нас есть оружие, поэтому и заявились, – сказал Толстяк, – но эту секретную комнату не нашли, поэтому забрали только «калаши» и ручные гранаты. Угощайтесь, господа.

– А что они сделали с тобой и твоей семьей? – спросил Ларсен, афроамериканец, учитель музыки в отглаженной голубой рубашке, когда Толстяк показывал ему, как заряжать, снимать с предохранителя и менять магазин в ружье, которое Ларсен выбрал.

– Так я ж только что сказал, – удивился Толстяк.

– Они… э-хм… забрали несколько стволов?

– И мои гранаты.

– Гранаты. И этого достаточно для того, чтобы мстить?

– Да кто вообще говорит про месть? Я хочу пострелять плохих парней, и основания у меня для этого зашибись какие. А чего?

– Неплохо, – тихо проговорил Ларсен.

Толстяк покраснел.

– А сам-то ты? – фыркнул он. – У тебя они «вольво» угнали, что ли?

Я беззвучно выругался и прикрыл глаза. Мне нужно, чтобы эти люди сотрудничали друг с другом, а не это. Сам я тщательно ознакомился с их заявлениями и знал, что дальше последует.

– Они убили мою жену, – сказал Ларсен.

Во влажном подвале повисла тишина. Я открыл глаза и увидел, что все смотрят на мужчину в голубой рубашке. В заявлении Ларсен написал, что они с женой стояли на улице возле секретного продовольственного склада, держа в руках сумки с едой. Они приехали туда вместе с восемью другими взрослыми родственниками, люди привыкли передвигаться группами, полагая, будто так безопаснее. Вдруг прямо на них выехало несколько мотоциклистов, и Ларсен с родственниками вытащили немудреное оружие – ножи и старое охотничье ружье. Однако мотоциклы промчались мимо, даже не притормозив. Все решили, что опасность миновала, когда замыкающий колонну байкеров неожиданно выбросил цепь с крюком. Крюк впился в ногу жены Ларсена, и мотоциклист оттащил ее дальше по улице, пока она не выпустила из рук сумки с едой. Ларсен с родными бросились к женщине, а байкеры принялись собирать продукты.

– Ей пробило крупную артерию на ноге, – сказал Ларсен, – и она истекала кровью прямо посреди улицы, а эти твари хватали ветчину и консервы.

Несколько минут слышно было лишь сбивающееся дыхание Ларсена. Он сглотнул.

– И на них были… – осторожно начал кто-то.

– Да, – голос Ларсена снова зазвучал уверенно, – шлемы с мертвой Юстицией.

Мужчины закивали.

Один из них кашлянул.

– Скажи-ка, а вот этот ручной пулемет… Он рабочий?

Через два дня мы были готовы.

Мы прошли обучение стрельбе в тире под руководством Пита Даунинга, бывшего морского офицера, воевавшего в Басре, в Ираке. Мы с ним и с Чангом, инженером-строителем, тщательно изучили план дома – этот план Чанг раздобыл благодаря связям в Департаменте строительства и жилищного хозяйства. Даунинг разработал план нападения и представил его остальным. Для этого мы арендовали подвал в тире. Даунинг подчеркнул, что в доме, возможно, есть и другие похищенные, и тем самым словно завуалировал изначальную цель операции – освобождение Эми. Странно, но, закончив, он тем не менее обратился ко мне:

– Ну что, Уилл Адамс, убедительно?

Я кивнул.

– Спасибо. – Даунинг свернул большие листы бумаги со схемами.

– Тогда встречаемся здесь в полночь. – Я встал. – И не забудьте одеться в темное.

Мужчины поднялись и прошли мимо меня к двери. Многие из них кивали мне. Я внезапно понял, что они считают меня лидером. Неужели оттого, что я все это затеял? Или не только? Потому что я сформулировал нашу задачу, не только практическую, но также моральную и общественную? Я сказал, что справедливость не получают, ее добиваются, – возможно, эти слова разожгли в них жажду борьбы, которую сами они пробудить были не в силах, но которой им недоставало сейчас, в нравственно подходящий момент? Возможно. Потому что они, возможно, заметили, что за каждое свое слово я отвечаю. Что каждый из нас обязан отрубить голову Левиафану, морскому чудовищу, пока оно не выросло таким огромным, что поглотит всех нас.

Впрочем, по-моему, никто не думал об этом в ту ночь, когда колонна из трех машин ползла по крутому серпантину к прилепившейся к склону холма вилле. Я сидел на заднем сиденье, между двумя другими мужчинами, и думал лишь о том, что мне предстоит делать, о том, в чем, согласно плану, заключались мои практические задачи. И о том, что умирать я не хочу. Кроме запаха пота, мои спутники источали еще один запах – думаю, он и от меня исходил. Запах страха.