Текст книги "Фамильяр. Рассказы"

Волшебное озеро

Обычное июльское утро встречает меня прохладой, а потом медленно разогревается. Мне вздумалось прогуляться по холмам и пособирать землянику. Хотя она бывает только на одних этих холмах, желающих сорвать ее оказывается немало, но сегодня никого нет.

Иду долго по бесконечным полянам и холмам, а когда корзинка до краев наполняется спелой ароматной ягодой, я решаю немного позагорать возле воды. Мелкий-мелкий песок приятно щекочет босые ноги, и весь мир вокруг дышит такой умиротворенностью и спокойствием. Чтобы было мягче лежать, стелю платок прямо на полянке из клевера, раздеваюсь до нижнего белья и устраиваюсь поудобнее. Вокруг не видно ни души. Закрываю глаза, и почти сразу меня охватывает дремота. Я почти проваливаюсь в сладкий сон. Но нет, засыпать нельзя – слишком жаркое солнце, так и до солнечного удара недалеко. Вздрагиваю от какого-то щемящего чувства в груди и открываю глаза. Голова немного кружится. Мне кажется, что что-то изменилось. Поднимаюсь и подхожу к песчаному обрыву. Перед моими глазами большое озеро, а посреди него виднеются каменные островки. Сажусь на песок и свешиваю ноги с обрыва. Песок совсем не горячий – очень даже приятный на ощупь – и такой мягкий, как пыль.

Над головой поют птицы, а вокруг островка крутится большая серебристая рыбка. Спинка ее отблескивает в свете солнца.

Надо мной склоняют головы большие зеленые ивы. Странно, вроде бы они тут не росли. Озеро завораживает меня. На первый взгляд, оно ничем не отличается от остальных озер, но потом, когда солнце начинает клониться к закату, я вижу, как на поверхности островка начинают вырастать каменные замки-крепости, становясь все выше и выше. Вода в озере пребывает, и на его поверхности появляются волны, точно в море, – я слышу их шум. С оглушительным ревом из-под воды поднимается огромное морское животное – кит. Он полностью выныривает из глубины, словно дельфин, вновь скрывается под водой, отчего вода на мгновение выходит из берегов. В розовом небе медленно проплывают дирижабли, чуть было не задев верхушки таинственных замков. Окна с красочными витражными стеклами поблескивают в лучах краснеющего солнца, которое готовится ко сну.

Все вокруг – песчаные берега, каменный остров, замки и деревья – излучает магическое свечение, мягкую белую ауру, которая мерцает, то разрастаясь, то убывая. Таинственное жемчужное сияние – источник мистического озарения, оно как бы впитывает в себя все окружающее, и невидимый взгляду источник как бы подсвечивает все вокруг. Этот световой фон – не настоящий свет, а его видимость. Мне кажется, что я вижу ангелов в отражении воды, в небе и воздухе. Я их слышу, они звучат внутри меня и говорят: «Все в порядке, так и должно быть. Так устроен мир. Смотри, эта реальность намного материальнее, она настоящая. Сейчас ты видишь истину».

Гигантский кит испускает бурный фонтан из своей спины, который окатывает все вокруг. Мелкий дождик идет на протяжении нескольких мгновений и освежает. Капли попадают на мою золотистую от солнца кожу, и я пробую их на вкус – соленая. Вода в пресном озере стала морской! Это восторг! Всю меня переполняет поистине прекрасное окрыляющее чувство. Я хочу остаться в этом месте навсегда. Неужели я умерла и попала в рай? И я задумалась – куда же попадают маги-лекари после смерти? Ведь несмотря на нашу природу, наше сверхъестественное происхождение, мы несем добро. Суждено ли нам обрести покой и парить в небесах вечность, чувствуя лишь умиротворение и счастье, как верующие смертные?

Вдруг я просыпаюсь, ощущая, как о мой бок трется что-то мягкое. Я слышу мурчание кошки.

– Маруся, – бормочу я, не желая отпускать сладкий сказочный сон. Как же не хочется вновь возвращаться в серую реальность. – Кажется, я побывала в раю.

Таких ярких красок не бывает в обычной жизни. Это не мог быть просто сон.

– Рановато тебе в мир иной, мр-р-р, – Маруся тычется в меня влажным носом. – Чем мне заниматься, если не придется тебя спасать?

Я поднимаюсь и чуть было снова не падаю в клевер. Голова кружится, и земля уходит из-под ног. Солнце все так же сильно палит. Надеваю платье, и как только ткань касается моей кожи, чувствую, как горит спина и руки – солнечный ожог. Сколько же я проспала?

– Теперь облезешь, как змея, фр-р, – Маруся садится на клевер и принимается вылизывать лапки. – Осторожнее с эти озером – оно волшебное. Здесь можно уснуть навсегда или исчезнуть, мр-р.

Сколько загадочных мест вокруг, окутанных магическим флером. Иногда люди пропадают без вести в собственном саду, что уж говорить о лесах и болотах.

Я вздыхаю. И что бы я делала без тебя, мой друг. Который раз ты спасаешь мне жизнь. И я благодарна тебе до невозможности. Кажется, тебе придется быть со мной вечно, ведь жизнь постоянно готовит мне все новые испытания. Каждый раз ты каким-то образом оказываешься рядом, и только ты знаешь все мои секреты – мой фамильяр.

Мелисса

– Несем сюда, скорее! В лазарет ее! – слышу голос мамы. Спросонья не понимаю, что происходит. – Давай, давайте. Аккуратнее!

Еще несколько секунд лежу в постели и борюсь со сном, который затягивает меня обратно в мир безмятежности. Но все-таки решаю встать и посмотреть, в чем дело.

Причесываю свои непослушные золотистые волосы, которые сильно отросли с весны, когда я в последний раз позволила безжалостно отрезать их по плечи. Сейчас же уже подул прохладный сентябрьский ветер, оставив позади теплые деньки.

Я натягиваю на себя спортивные брюки, носки и растянутый свитер, а потом выхожу в коридор. Дверь лазарета действительно приоткрыта. Оттуда слышу звук бурлящего котла и за ними вижу незнакомую полную женщину в цветочном халате и мою маму, которая хлопочет у котла, закидывая в него пучки трав и какой-то шипящий порошок. Тяну носом воздух – он пропитан ароматами трав и какого-то едкого, странного лекарства.

– Надо было сразу к вам, а она… ох… – вздыхает раскрасневшаяся женщина в халате, – а то замолчала, дотянула…

– Ничего, ничего, – отвечает мама, продолжая забрасывать в котел ингредиенты для снадобья. – Сейчас все сделаем. Она выдержит, бывало и хуже.

Я на цыпочках подкрадываюсь поближе к дверному проему, но никак не могу разглядеть, кто лежит на койке, застеленной белой простыней. Головы не видно. Понимаю только, что это молодая девушка-школьница, судя по ее бежевому сарафану, накрахмаленному белому переднику, белым чулкам и красным лакированным туфелькам. В такой форме я обычно хожу в школу. Но кто же эта девушка и знаю ли я ее лично?

– Сколько ей лет?

– Пятнадцать.

– А срок какой?

– Не знаю, молчит. Не признается, – громко вздыхает женщина, руками стирая пот со лба.

– Сейчас взгляну. Ага, уже примерно шесть недель. Много…

– Можно что-то сделать?

– Думаю да. Еще бы немного… плод замер.

– Ох…

– Приподнимите ее, я дам обезболивающее, – говорит мама.

Слышится возня. Девушка стонет то ли от боли, то ли от недовольства от того, что к ней прикасаются.

Я припадаю ухом к двери и немного заглядываю внутрь.

– Не могу, не могу, – мычит девчонка.

– Можешь, – говорит моя мама. – Пей, будет легче.

Между моих ног пробегает черная кошка: «Ой, чувствую беду, мр-р!»

– Пей, пей, деточка, – добавляет женщина в халате, и голос ее дрожит. – Ну вот, молодец.

– Приподнимите ее повыше.

– Ага, вот так.

– Помогите раздеть.

Не в силах справиться с любопытством, засовываю голову в проем. Нет, лицо мне незнакомо: длинные блестящие черные волосы раскиданы по подушке, черты лица мелкие и резкие, больше смахивающие на мальчишеские. Вся бледная, лишь небольшие пятна румянца на впалых щеках. Хрупкая, худая, лежит неподвижно, словно кукла, с которой поиграли и выбросили.

– Дочь, уйди! – замечает меня мама. – Тебе говорю, Астрид! Не стой тут, закрой дверь. Потом позову, если понадобишься.

Я подчиняюсь не без доли обиды, но продолжаю подслушивать за плотно закрытой дверью. Почему все самое интересное всегда происходит без меня? Вчера приходил мужчина с аллергией, позавчера – женщина с болью в суставах. Обычные повседневные случаи, но сегодняшний – не из таких. Но моя помощь здесь не нужна, меня прогоняют.

– Давайте буж. Ага, вот этот. Подвиньте ее спиной к стене, – распоряжается мама.

Девчонка издает невнятное бормотание сквозь сон.

– Вот так, подайте мне вон ту спицу, которая потоньше, – я слышу звяканье металлических инструментов.

– Ой, острая какая.

– Велена, не трогайте! Ну вот, стерильность нарушена. Теперь давайте другую.

– Простите.

– Ага, вот так.

Девушка тихонько постанывает и замолкает.

Я слушаю как завороженная и боюсь пошевелиться. Тишина. Лишь отвар бурлит в котелке.

Проходит еще какое-то время, а я все стою, как приклеенная, прислонив ухо к тонкой деревянной двери, за которой проходит операция.

Я уже такое видела однажды, но тогда была взрослая женщина. У нее было кровотечение.

Вдруг Велена прерывает тишину:

– Я домой пришла, а она по лестнице носится вверх-вниз. Говорит, думала избавится так, а потом плохо стало. Вся съежилась, сознание потеряла. Эх, у нее ни матери, ни отца не было никогда. Я ее подобрала. Совсем смотреть некому за дитем. Странная, дикая, как полевой зверек. Ох…

– Пусть так полежит, я пока выпишу лекарства, – говорит мама. – Не пропускать ни в коем случае.

– Да как я… насильно ей запихну в глотку? Как же я… – причитает женщина. – Не любит она их.

– Тогда летальный исход, – отвечает мама со спокойствием опытного лекаря.

– Какой исход?

– Не выживет она без лекарств и должного ухода. Слабая.

– Ой, за что ж мне это все! – завыла Велена.

– Слезами тут не поможешь. Нужно лечение. А если не пообещаете все делать, как должно, то оставляйте девчонку у меня.

– Ой, не знаю. Волнуюсь за нее. Как вы с ней справитесь? Сможете? Точно выживет? – сыплет вопросами напуганная женщина. – Ой, если не выживет, то сама помру.

– Глупостей не говорите. Еще не с такими справлялись, – говорит мама.

– Простите. Будь по-вашему, – сдается Велена, и слезы ее затихают.

– Как зовут, не спросила?

– Мелисса.

Так Мелисса поселилась в нашем доме. Странная, немногословная девочка, на вид лет тринадцати – какие уж там пятнадцать! Страдающая малокровием, эпилепсией, замученная сверстниками за свои отличия от них.

Еще она плохо ест, что привело к сильной худобе. Она словно шарнирная кукла – высокая, щуплая. А в ее больших глазах страшная обреченность.

Иногда она перестает молчать и может рассуждать подолгу, сидя рядом со мной где-нибудь в саду или у реки. И рассуждает она о том, как тяжела жизнь. Кажется, что внутри она старше всех, кого я только встречала.

Она сказала, что никакая сила в мире не избавит ее от мучительных проблем. И она почти смирилась со своей судьбой, называя ее проклятьем. Такая в ней грусть, что каждый раз, беседуя с ней, мне становилось не по себе.

Мелисса призналась, что видит страшные сны, и все они о боли и смерти. Видит, как страдают люди, и так она им сочувствует, что вбирает их боль в себя, перенимает их судьбу, подменяя ее на другую.

Моя мама называет таких людей спасителями, благодетелями, живыми оберегами. Она говорит, что люди с такими способностями, за всех страдающие, обязательно попадут в рай. И обычно их забирают очень рано. Вот только переживает Мелисса за свою душу, ведь совершила она грех.

– Не смогла я до конца принять свою судьбу, – говорит она мне, чуть плача. Я накрываю девчонку теплым одеялом и пою успокоительным отваром, который сама для нее сделала. – Нужно было смириться со своей долей. А теперь из-за меня погибла одна душа. Мне нет прощения.

– Ты и так много страдала, – говорю ей я, но она мотает головой.

– Нет, недостаточно, – вздыхает она, а потом закрывает глаза и быстро засыпает. Отвар действует.

Я смотрю на Мелиссу, как на тотем, идол или священный артефакт. Люди никогда не смогут понять тех, кто на них не похож. У таких, как эта девочка, своя благородная миссия.

Она сказала, что в тот раз должны были напасть на девочку десяти лет. Затащили бы в кусты и все тут – пиши-пропало. Она ей приснилась, привиделась – называйте как хотите. А потом Мелисса пошла искупаться на реку, и там к ней подкрался молодой парень – сын рыбака. Очнулась она ночью в песке, вся голая и избитая, с дырой в голове. И не призналась никому ни в чем в тот день.

Но Мелисса парня не выдала. Он сам потом раскаялся в местной церкви и сдался. А потом вся наша деревня смотрела, как его ведут со связанными руками и сажают в повозку. Меня тогда не пустили смотреть, вот я толком ничего и не поняла. Повозка уехала, оставив людей плодить сплетни. А я потом слышала лишь отрывки разговоров. «Ну и пусть, – сказала Мелисса, поделившись со мной своей тайной. – Главное, что он признался».

Так меня удивляет огромная сила и мудрость, скрытая в этом хрупком создании в теле ребенка. И все больше я поражаюсь нашему миру, в котором запрятано столько чудес.

– Твой фамильяр, – говорит мне Мелисса, когда мы с ней сидим на скамейке, прячась от солнца в тени яблони. Последние теплые деньки. Уж казалось мне, что не будет тепла. – Я его тоже слышу.

– Правда? – в который раз удивляюсь я Мелиссе.

– Да, духи часто говорят со мной.

– А что тебе сказала Маруся?

– Сказала, что скоро тебя покинет.

– Но… – пугаюсь я. Нет, я не хочу в это верить. – Как же так? Я еще не готова!

– Ее миссия тоже когда-то должна была закончиться. Но она будет наблюдать за тобой, только ты ее видеть не будешь.

– Ты правда хорошо ее расслышала? – с надеждой спрашиваю я. – Я не хочу прощаться. Она мой друг.

– Да, я еще не все рассказала, – с запинкой говорит девчонка. – Духов я слышу в последнее время, ведь скоро я тоже буду принадлежать их миру.

– Так быстро, – вздыхаю я. – Тебе же всего пятнадцать.

– Там мне будет лучше. Моей миссии тоже скоро придет конец.

– Как такое возможно? – спрашиваю я, чувствуя, как слезы подкатывают к горлу. Я уже успела привыкнуть к странной девчонке, которая как никто другой понимает меня. Для большинства я просто ведьма или прокаженная. Я смотрю в ее спокойные темно-серые глаза: – Я буду помнить тебя.

– Спасибо, что была рядом. Мы с Марусей за тобой присмотрим, – Мелисса улыбается впервые после того, как поселилась в нашем доме. Ее пребывание здесь затянулось на три недели. – Мир духов ближе, чем ты думаешь.

Поднимается ветер и срывает желтые листочки с яблоневого дерева, кружа их в воздухе. «Прощай, наша яблонька, – поют они, все дальше уносясь ветром. – Вот и наш час настал».

– Без Маруси будет сложно…

– Да, она твой друг, понимаю, – Мелисса переходит на шепот. Вздыхает.

Я чувствую чье-то присутствие, такое неуловимое. Присутствие того, кто дарит уверенность и уют. Опускаю глаза и вижу, как из кустов на меня смотрят желтые глаза Маруси: «Вот ты все и узнала, мр-р-р, – говорит она грустно. – Но я еще здесь. Проводи меня, моя хозяйка. Я буду помнить о тебе вечно, и когда-нибудь мы обязательно встретимся».

Вторая жизнь

До

Его крепкие жилистые руки сжимали ее тонкую шею. Казалось, что она вот-вот задохнется. Ей удалось в последний раз глотнуть воздуха, прежде чем грубые пальцы разжались и ее хрупкое тело упало вниз.

Напоследок она почувствовала, как ботинок с жесткой подошвой ударил ее по животу, она испустила воздух, и из груди ее вырвался стон.

– На, получай! – прозвучал надрывный голос. – Шлюха!

– Нет! – закричала она. – Это твой ребенок!

Резкая невыносимая боль пронзила ее внутренности. Девушка летела с обрыва, беспомощно хватаясь за округлившийся живот, в котором еще теплилась жизнь. Ее красноватые кудряшки закрыли ей глаза, и она перестала видеть насмехающееся лицо убийцы.

Она сорвалась в крик и раскинула руки в стороны, мысленно представляя вместо них два крыла. Она хотела бы воспарить и улететь далеко-далеко, но бездна уже была готова принять ее тело, открыв свои объятья.

Жгучая боль распространилась по всему ее существу, наполняя силой. Она всегда была полна силы, и теперь эта сила в ней удвоилась.

Она медленно превращалась в нечто невесомое и чувствовала запах соленой волны. Она уже перестала ощущать страх. Осталось лишь понимание того, что она вот-вот покинет этот мир, переступив черту между «до» и «после». Также она поняла, что в этой бездне уже давно.

Девушка больше не замечала течения времени, потому что оно остановилось в ее сознании, когда ее материальное тело столкнулось с гладью воды, похожей на бетонную плиту. А потом бетон стал мягким и пластичным, принимая ее в морское царство, утаскивая тело все глубже и глубже. Там не было солнца, а была лишь тьма и пустота, но также там не было сомнений и боли.

Ужас бытия отпустил ее, когда легкие наполнились холодной водой и она перестала чувствовать свои конечности, а потом и все части своего тела, которое теперь стало похоже на разбитую вазу, которая рассыпалась на море кровавых осколков. Наступил покой.

После

Если вы пройдете сквозь небольшой лес вдоль полувысохшего ручья, а потом свернете направо перед большим ветвистым дубом, чьи корни на несколько метров выглядывают из-под земли, то вы увидите неподалеку, возле глиняного обрыва небольшое поместье.

Двухэтажный особняк с мансардными окнами и верандой, опоясывающей все здание, выглядел немного устрашающе для тех, кто видел его впервые: потрепавшаяся кровля, обросшая мхом, каменная кладка, покрытая трещинами, которую облюбовал густой плющ. Но самым отталкивающим в этом доме был не старый запущенный фасад, а парочка каменных горгулий, расположившихся на парапете крыши. Казалось, что они здесь совсем недавно – прилетели отдохнуть от городской суеты.

Хозяева дома были вполне приветливыми и гостеприимными людьми, как о них отзывались местные жители. Вот только их считали немного не от мира сего.

Мистер и миссис Свит, а также их единственный сын, семнадцатилетний Дориан, проживали здесь вдали от остальных неслучайно.

Из-за странной болезни, которая настигла миссис Свит несколько лет назад, семья Свит редко встречалась с кем-то из жителей Грэйвиллидж. Миссис Свит вдруг стала невосприимчивой к солнечному свету и страдала от жутких видений, терзавших ее по ночам. А когда ее посещали видения, она просыпалась с громкими криками и еще долго не могла прийти в себя.

Тут, где было тихо и сумрачно, а также не было лишних глаз и ушей, семья жила в своей особенной гармонии, привыкнув к странным вещам, которые свалились на их головы.

Мистер Свит – военный на пенсии, все свое время проводил в саду, в котором разводил огромных африканских бабочек. Их куколки он однажды привез из одной горячей точки. Всю жизнь мечтая стать ученым, он частично удовлетворил свою духовную потребность, занимаясь этими прекрасными созданиями с пестрыми крыльями. Он держал их в огромных террариумах и периодически выпускал на волю. И они каждый раз возвращались в свои стеклянные дома, зная, что мужчина не причинит им зла.

Молодого Дориана мало интересовали предпочтения его отца, а еще меньше волновало состояние матери, которая больше пугала его, чем вызывала сострадание. Поэтому юноша часто скитался где-то один после школьных занятий. В школе на него поглядывали с недоверием и боялись подойти ближе чем на пару метров. Про его семью ходили разные слухи – одни не похожи на другие. Кто-то считал его родителей больными смертельно заразной болезнью, кто-то думал, что они держат в подвале чудовищ. Находились и те, кто считал, что все семейство Свит и есть настоящие чудовища.

Но несмотря на все сплетни, многие девушки глаз не могли отвести от высокого прекрасно сложенного юноши со светлыми волосами и раскосыми серо-голубыми глазами. Он всегда был одет с иголочки, обычно в классику, но в образе его присутствовала легкая небрежность, сводящая с ума поклонниц. Рубашку он никогда не застегивал на все пуговицы, а рукава закатывал, открывая рельефные руки. В нем присутствовали невероятное спокойствие и уверенность.

Постоянно разбитые в кровь костяшки пальцев и губы вызывали интерес, ведь никто никогда не видел его в драке, но на всякий случай все обходили парня стороной или старались общаться нейтрально и только на темы, относящиеся к урокам. Учителя тоже вопросов не задавали.

Дориан всегда смотрел на других с неким безразличием – спокойный взгляд с поволокой и дерзкая улыбка, больше похожая на ухмылку, по какой-то странной причине сводила с ума всех первых красоток школы. Волосы, зачесанные назад, часто не слушались и падали на лицо, закрывая глаза. Тогда он откидывал их с лица, а потом мог подолгу медленно зачесывать пряди обратно пальцами, задумавшись о чем-то, возможно, слишком личном. Сидя так с тлеющей сигаретой во рту в полном одиночестве и смотря на мир с полным отсутствием интереса, а иногда и с грустью, он напоминал греческое божество, по глупости спустившееся к простым смертным и теперь обдумывающее план возвращения на Олимп.

В очередной раз, прогуливаясь после школы в полном одиночестве и слушая музыку в наушниках на полную громкость, Дориан добрел до обрыва и замер, наблюдая за проплывающими внизу лодками. В обычных весельных лодках катались подростки. Выключив музыку на плеере, он сел на самом краю, свесив ноги вниз. Морской бриз обдувал его лицо. Сегодня был последний учебный день. До Дориана долетали их тихие голоса и смех, и он подумал о том, как бы здорово было иметь настоящих друзей и вот так беззаботно травить с ними шутки и валять дурака. Раньше вместо этого приходилось проводить все время в компании взрослых, поэтому он чувствовал себя старше их на целую жизнь. Родители с детства пытались уберечь его от общества «глупых подростков». Пока мать не заболела странной болезнью, вся жизнь Дориана состояла из светских приемов и занудных разговоров ни о чем. Стоило ему задержаться в школе хоть на полчаса, мать устраивала истерики, в ходе которых обвиняла его в безответственности и недисциплинированности. «Посмотри на отца, – говорила она. – Вот он никогда не прохлаждался, шатаясь где-то без дела. Пора взрослеть и перестать играть во все эти детские игры». По мнению матери, он с раннего возраста должен был заниматься домом и садом, каждый день помогая ей и отцу во всем и при этом хорошо учиться.