Текст книги "Принцесса Азии"

Глава 7

Инспектор пномпеньской полиции Тьек Сом Аем сидел в своем маленьком душном кабинете и вытирал потный лоб большим синим платком. Когда его назначили начальником местного полицейского управления, он весь сиял от гордости, коллеги завидовали ему, да он и сам себе завидовал. Как же, на его территории проживают почти все видные, богатые и почетные граждане страны, включая премьер-министра. Какое доверие, какая ответственность, какая честь! Именно с этими чувствами он разбирал на протяжении последних семнадцати лет все поступающие к нему заявления и жалобы. В основном они сводились к мелким кражам, которые легко раскрывались, – нерадивый сторож прихватил на кухне серебряную вилку. И мелким дракам. Две горничных подрались из-за старого платья госпожи, не могли поделить, кому оно достанется. Садовник явился на работу подвыпившим и, поссорившись с дворецким, разбил последнему нос. Тихая спокойная жизнь, почет и уважение коллег и подчиненных усыпили, убаюкали некогда энергичного, проницательного, неутомимого инспектора Аема, и вот теперь, когда до пенсии ему оставалось два года, он сидит у себя в кабинете, весь мокрый от переживаний, от свалившейся на него ответственности, а самое главное, от намечающегося международного скандала.

Ну почему? За что? Он уже отвык, забыл, как это делать, да и подчиненные у него один другого краше. В самом прямом смысле слова. Красавчики с лощеными лицами, которых можно послать в приличный дом, вежливые, смазливые олухи, один из них дошел до того, что стал выщипывать брови, чтобы придать им красивую форму. Кретин, мечтает жениться на богатенькой девочке. Слоняется целыми днями по кварталу, патрулирует! И как, скажите на милость, он справится с этим делом, имея таких помощников?

Бедный старый инспектор открыл ящик такого же, как и он, старого потертого стола, который тоже давно уже мечтал о пенсии, и достал оттуда пакетик жареных кузнечиков, он каждый день покупал их по пути на службу, ему нравилось похрустеть ими, глядя на пышную зелень за окном. Инспектор не курил, очень мало пил и вообще не имел никаких вредных привычек, жареные кузнечики были его единственной слабостью, но его глупая, старая, хлопотливая жена совершенно не умела их готовить, они вечно выходили то слишком жирные, то слишком сухие.

Инспектор засунул в рот очередное насекомое и с тоской вспомнил вчерашний вечер. Его помощник, усатый рослый Лай Лам, вытащил его прямо из кровати. Он позвонил инспектору домой, когда старый служака уже видел первые сны, и истеричным визгливым голосом начал несвязно нести что-то про убийство в доме премьер-министра. Первая страшная мысль, пришедшая инспектору в голову, была та, что убили самого премьера. Но пока он дрожащими руками натягивал рубашку, спеша поскорее на место событий, старый Аем пришел к выводу, что случившееся не менее трагично и для него самого. Поскольку всем известно, какое это удовольствие – вмешиваться в дела властей предержащих.

Дальнейшее только подтвердило эти предчувствия. Допрос, который проводил инспектор в той самой курительной на вилле, откуда уже убрали покойного, был сплошным кошмаром. Министры, советники, банкиры, иностранные дипломаты, известные бизнесмены, их жены, сверкающие брильянтами, с брезгливо поджатыми губками, ожидали в зале своей очереди, пока они с Ламом вели допрос свидетелей. Да и какой это был допрос? Они оба беспрестанно вскакивали, кланялись, извинялись, задавали дрожащими голосами глупые одинаковые вопросы, промокали потные лбы, видя раздражение и нетерпеливое желание гостей поскорее покинуть неудавшийся банкет. Сам премьер-министр неоднократно заглядывал в курительную в крайне взвинченном состоянии и бросал на инспектора сердитые взгляды, как будто это он, Аем, убил этого проклятого русского. И что только принесло этого иностранца в нашу страну, сидел бы у себя дома, может, был бы жив, а так и ему конец, и инспектору одни неприятности.

Аем тяжело вздохнул и положил в рот последнего кузнечика. Когда великосветское общество разъехалось, они с Ламом вздохнули с облегчением и, прежде чем допрашивать обслуживающий персонал, невелики птицы, подождут, позволили себе выпить по чашечке чая с пирожными, которые им подали по указанию дворецкого. Просматривая только что составленные показания, инспектор заметил, что некоторые гости упоминали соотечественника покойного бизнесмена, с которым тот беседовал незадолго до смерти. Но сколько инспектор ни напрягался, ни просматривал список опрошенных трехсот пятидесяти гостей, никаких русских среди них не было.

Инспектор сделал заметку в блокноте и, промокнув губы салфеткой, велел запускать официантов, строго по одному. С этой публикой инспектор был строг и надменен. Глядя на входящих глазами инквизитора, отчего допрашиваемые начинали трепетать, чувствуя, что их вина уже наполовину доказана, он строго и с пристрастием допрашивал каждого, будучи уверенным в душе, что убийца наверняка будет обнаружен среди этой ненадежной мелкой шушеры. Ну в самом деле, не министра же сельского хозяйства подозревать и не английского атташе.

Но постепенно его надежды на такой удобный, устраивающий всех исход событий рухнули. Спустя час нарисовалась тревожная картина. Тот самый загадочный соотечественник не просто разговаривал с покойным, а явно ссорился с ним. Пятеро официантов, проходившие мимо курительной, отметили свойственную европейцам несдержанность агрессивных эмоций, некоторые из них, надо признать, ведут себя как сущие дикари. Эти двое чуть не подрались, а спустя несколько минут после того, как загадочный гость вернулся в зал, труп был обнаружен президентом Национального банка и его индийским коллегой, с которым они хотели уединиться, дабы обсудить некие важные вопросы, неподалеку находилась супруга известного члена парламента, она-то, собственно, и подняла крик.

Дальнейшие расспросы показали, что русский господин, с непроизносимым именем По-лз-уно-в, скрылся самым неприличным образом, через кухню, вместе с супругой, по пути подравшись с поварами из-за уничтоженного десерта. Скрылась подозрительная парочка на мусорном фургоне, еще до прибытия полиции.

Дело запахло международным скандалом.

Ободрившийся было инспектор снова приуныл. Предпринятые им немедленно шаги дали неутешительные результаты. Инспектор выяснил, в каком из отелей остановился сбежавший гость, выяснил, что ни он, ни супруга в отель не возвращались. Проявив невероятную расторопность, он послал в аэропорт ориентир на гражданина России и заодно справился, не вылетали ли за последние несколько часов какие-нибудь рейсы. Рейсы вылетали местные, и русских на них не было.

Значит, скорее всего, объект нашел укрытие на территории собственного посольства, и потребовать его выдачи инспектор сможет, лишь полностью доказав его вину. Потребовать выдачи! О великий Будда! Нет. Требовать, конечно, будут другие. Его дело собрать факты и доказательства. На этом инспектор Аем отпустил всех по домам, а сам с помощником отправился в участок приводить в порядок бумаги, писать отчеты и ждать звонков от начальства.

Глава 8

Старая пружина вонзилась в мясистый зад толстого Кдана, причиняя ощутимые неудобства. Он трясся по кочкам в сторону Кампонгтхома, проклиная хромого Сована, этого дурня Лыэнга, проклятых фарангу и даже, страшно сказать, самого Тхатя.

Кдан любил комфорт, сытную еду и не выносил, когда его напрягали. Он был толстым, злым и влюбленным. Это страстное чувство родилось в нем давно. Он уже сам не помнил когда. И год от года только крепло.

Кдан пылко, самозабвенно, беззаветно любил себя. И сейчас испытывал несказанные муки, чувствуя, как его нежное жирное тело подвергается глубокому непривычному стрессу. Кдан хотел домой, к маме.

Подпрыгивая на колдобинах, он чувствовал, как горькие мужские слезы катятся по его толстым, похожим на надувные матрасы щекам, он смахивал их огромными, по-детски пухлыми кулачками, недоумевая, за что мир стал так груб и несправедлив к нему. Кдан тосковал.

Все свои двадцать восемь лет он прожил с любящей хлопотливой матушкой. Отец его умер, когда Кдан был еще ребенком, и вся любовь, переполнявшая сердце этой маленькой, сухонькой женщины, обратилась на сына. У них был небольшой капитал, который достался ей от рано ушедших в мир иной родственников, позволявший им вести скромную, но достойную жизнь.

В детстве Сом был тщедушным, трусоватым, изнеженным мальчиком. Мальчишки и в школе и на улице не упускали случая поколотить или задеть его, и матушка неусыпно караулила свое сокровище, возмущаясь жестокосердием маленьких негодяев, мучающих ее цыпленочка. Сокровище тоже возмущалось, оно жевало сдобную лепешку и мечтало о мести.

Время шло, и мечты становились все реальнее. Кдан подрастал, сытая, спокойная жизнь благостно сказывалась на нем, он креп год от года, превращаясь в крупного, высокого здоровяка. Теперь уже он задирал своих бывших обидчиков. Он не знал никаких хитрых приемов, но масса давала ему в драке ощутимое преимущество. Со временем окружающие стали замечать в нем неприятную, а порой и пугающую черту. В отличие от своих сверстников, он не просто дрался, он получал наслаждение, причиняя другому боль, найдя у противника слабое место, он уже не давал тому вырваться, не брезгуя самыми грязными приемами. В такие минуты счастливая, благостная улыбка расцветала на его жирном, уродливом лице, делая похожим на демона обжорства.

Его ненавидели и боялись, а со временем Кдана заметил один из людей хромого Сована, так он и попал в банду. Ему было все равно, чем заниматься в жизни. Ни целей, ни стремлений у него не было. В банде ему нравилось. Кдан получал вполне приличное содержание, вся его работа сводилась к избиению неугодных людишек или взбунтовавшихся лавочников. Это занятие приносило ему доход, наслаждение и уважение соседей, хотя, возможно, это был просто страх. Кдан был туповат, поэтому сложных дел ему не поручали. Обычно его привозили на место и спускали с поводка, говоря «фас»; когда дело было сделано, его отрывали от жертвы и отправляли назад в машину. Приятелей в банде у него не было, садизм и тупая жестокость не вызывали симпатий даже среди этих сливок пномпеньского дна. А общих интересов у Кдана с «коллегами» не было. Мать свою, находившуюся уже в преклонных летах, он не любил, а только пользовался ее услугами, считая ее слепую любовь к собственной неотразимой особе вполне естественной и непременной. Если ей не удавалось угодить ему, что случалось все чаще, поскольку с возрастом она становилась все менее расторопной, хуже видела, больше причитала, Кдан орал на нее, подгоняя, чтобы пошевеливалась. Если еда приходилась ему не по вкусу, он просто опрокидывал стол, разражаясь злой бранью. И все-таки он не женился, хотя мать часто заговаривала об этом, чувствуя, что скоро будет вынуждена покинуть своего мальчика, и ей очень хотелось быть уверенной, что есть кому позаботиться о нем, постирать, приготовить, приласкать. Но Кдан не любил женщин, они раздражали его, он не понимал их и даже немного побаивался, хотя ни за что на свете не признался бы в этом ни одной живой душе. Так он и жил, тираня мать, удовлетворяя свои низменные инстинкты, мучая и избивая слабых и беззащитных, ел, спал, искренне восхищался собой.

В целом его жизнь складывалась самым замечательным образом. Пока вчера вечером он не был изгнан из родного дома звонком Сована и не послан на поиски этих иностранных идиотов.

Несчастный Кдан, вырванный из привычных условий существования и никогда ранее не покидавший родного Пномпеня, испытывал адские муки. Он плохо питался, очень устал, совсем не выспался, потому что тупой неудачник Лыэнг полночи таскал его по городу, пытаясь найти след изворотливых жертв.

Кдан считал, что профессионала такого высокого уровня, как он, надо было беспокоить лишь в последний момент, когда фарангу будут найдены, тогда он явился бы и поставил жирную, эффектную точку в этой истории.

Все неудачи предприятия он, естественно, списывал на глупого Лыэнга, и угроза Сована прикончить их обоих в случае неудачи не произвела на него особого впечатления. Ибо в его большой, не обремененной интеллектом голове просто не укладывалась мысль, что кто-то может быть недоволен его неотразимой особой.

В Кампонгтхом они прибыли под вечер, усталые и запыленные, даже молчаливый терпеливый Лыэнг еле держался на ногах, а еще предстояло искать сбежавших фарангу. Их мотороллер выдал все, что мог, и заглох посреди небольшой площади в центре города.

Кдана сей факт не опечалил. Он был сыт по горло путешествием на голодный желудок. Не желая ничего слушать, Кдан направился к ближайшему ресторану и, усевшись за свободный столик, зычным сердитым голосом потребовал, чтобы его немедленно обслужили. Лыэнг, уставший не меньше своего товарища, а то еще и больше, поскольку все хлопоты по организации поездки выпадали именно на его долю, опустился на соседний стул и с не меньшим удовольствием предался трапезе.

Но в отличие от Кдана, он не стал долго прохлаждаться, а спустя полчаса уже был на улице и, бродя в сумерках среди закрывающихся лавочек, опрашивал усталых, спешащих домой торговцев, не попадались ли им двое европейцев, мужчина и женщина, путешествовавшие на собственной машине. Каждый раз, получая отрицательный ответ, он все больше сжимался, ибо расправа, которой пригрозил им Сован, казалась ему почти неизбежной. А что, если они проскочили Кампонгтхом не останавливаясь? – задавался он весьма неглупым вопросом, демонстрируя, что в критических ситуациях любой из нас способен проявить совершенно не свойственные ему в обычных обстоятельствах качества. Жадный человек – щедрость, трус – отвагу, а дурак – недюжинный ум. И судьба сжалилась над ним, вознаградив за настойчивость и старание.

Выйдя на очередной перекресток, Лыэнг увидел припаркованный за углом знакомый «Рено», освещенный слабым светом уличного фонаря. Облегчение, которое он испытал при виде машины, отозвалось дрожью в коленях, он опустился на тротуар, прижавшись щекой к радиатору авто, и чуть не расплакался. Лыэнг просидел так минут пятнадцать, прикрыв глаза, и слезы текли по его худым ввалившимся щекам.

Избегай внимания сильных мира сего – говорил ему старик отец, когда был жив. Но Лыэнг тогда был слишком глуп, чтобы задуматься над словами старика. А потом отец умер, но Лыэнг, будучи весьма занят устройством своей жизни и не обладая склонностью к пространным размышлениям, не вспоминал долгих тихих бесед, которые любил вести перед сном его родитель, нищий крестьянин, ломавший всю жизнь спину на непосильной работе, не приносящей семье достатка, и не имевший ничего ценного, что он мог бы завещать сыну, кроме мудрых советов.

Но вот теперь, сидя на теплой мостовой, прижавшись щекой к пыльной машине, он вдруг вспомнил отца и горько пожалел, что был так глух и невнимателен к его словам.

Далее Лыэнг развил бурную деятельность. Полный непреклонной энергии, он притащил к найденной машине упирающегося, недовольного Кдана и велел ему караулить, пригрозив в случае отлучки сдать его Совану. А сам, отобрав у приятеля все оставшиеся деньги, что тоже потребовало определенных усилий, занялся транспортным вопросом. В следующие три часа он выгодно продал их старый никчемный мопед и опять же с огромной выгодой арендовал потрепанный, но все еще исправный «Фольксваген»-«жук». Пригнав его к месту засады, он, наконец, счел возможным позвонить грозному Совану и отчитаться о проделанной работе, не забыв правильно осветить роль обоих компаньонов в проводимой операции. И только после этого он утер пот со лба и, скрючившись на заднем сиденье машины, позволил себе вполне заслуженный отдых, ибо за всю свою жизнь он не проявил больше сметливости, здравомыслия и рассудительности, чем за прошедший день. А вернее, вечер.

Глава 9

Машину они нашли там, где бросили, целую и невредимую. Щедро вознаградив тук-тукера за труды, Василий подхватил рюкзачок, в котором поместилось все их с Юлей имущество, и они пошли к машине.

Несмотря на раннее утро, почти все лавочки уже работали, на улице царило умеренное оживление. Погода с утра была отвратительная, вовсю лил дождь, ветер трепал макушки пальм, швырял в лицо мелкие веточки и всякий мусор. Прикрываясь соломенными шляпами, которые Юля купила накануне, они подошли к машине и взялись за ручки дверей, когда появившаяся из-за пелены дождя размытая фигура выросла за спиной у Василия и нанесла ему сокрушительный удар в ухо, после которого Вася рухнул как подкошенный. Еще прежде чем муж упал, Юля резко пригнулась, повинуясь исключительно инстинкту самосохранения, и только поэтому не схлопотала такой же увесистый удар. Что-то стремительно просвистело у нее над головой, после чего нападавший, явно не ожидавший от дамы такой прыти, пошатнулся, не удержав равновесие. Эх, не знаете вы, с кем связались! Нас, Ползуновых, так просто не возьмешь! Юля с радостью отметила, что в ней уже зажегся знакомый огонь, который сулил им с Василием надежду на спасение, а преследователям – массу неприятностей.

Пока напавший на Юлю худосочный бандит не пришел в себя, она резко дернула его за рубаху вниз. Парень, совершенно не ожидавший нападения, рухнул рядом с ней, стукнувшись головой о крыло машины. Не дав ему опомниться, Юля треснула его по шее сжатыми в замок руками и, бодро вскочив на ноги, для порядка прыгнула пару раз по его позвоночнику. Будет знать, как обижать беспомощную женщину!

Второй бандит, здоровяк со зверской рожей, уже понял, что что-то идет не так, и, бросив Василия, кинулся к напарнику. Пока он обегал машину спереди, Юля обежала ее сзади. Пока здоровяк поднимал на ноги приятеля, которому явно заклинило спину, Юля поставила на ноги Василия. Теперь они стояли, разделенные авто, и недружелюбно сверлили друг друга взглядами.

Бандиты кинулись первыми, один бросился к капоту, другой к багажнику, огибая машину с двух сторон. Пострадавший от Юлиных действий мерзавец заметно приволакивал ногу. Юля с Василием, взявшись за руки, кинулись в гущу лоточников на площади, стараясь затеряться в жиденьком потоке покупателей.

Народ, почуяв заварушку, переключился со своих дел на чужие, активно подбадривая участников забега. Вместо того чтобы затруднять бандитам преследование, они расступались, образуя просеку, по которой два негодяя беспрепятственно гнались за Ползуновыми. Бандиты были моложе своих жертв лет на десять-пятнадцать, физически лучше подготовлены, и тягаться с ними Ползуновым было явно не по силам. Несколько раз они пытались нырнуть в толпу, но и торговцы, и покупатели, как по волшебству, расступались за ними. Навлекая на себя не один десяток проклятий, Юля с Василием тем не менее были вынуждены перевернуть парочку прилавков с продуктами и безделушками, ибо уже чувствовали у себя за плечами тяжелое дыхание преследователей. Соорудив эту хлипкую баррикаду, Юля с Василием, похватав валявшиеся под ногами кокосы, открыли частый беспорядочный огонь по неприятелю. Неизвестно, сколько снарядов попало в цель, но возмущенные вопли свидетельствовали о том, что в кого-то они все же попали. Камбоджийцы – народ веселый, зажигательный, так, во всяком случае, показалось Юле, когда несколько молодых парней, болтавшихся без дела на площади, с гиканьем и смехом похватали рассыпанные вокруг фрукты и включились в «европейскую» забаву. Мероприятие набирало обороты, и под шумок Ползуновы, прикрываясь прилавками, предприняли отчаянную попытку бегства. Отползая все дальше от места баталии, Ползуновы набирали все большую скорость, коленки звонко плюхали по рыжей грязи. Когда до машины оставалось не более ста метров, а шум фруктово-овощной битвы остался в стороне, воздух над их головами разорвало хлестким звуком выстрелов. Игры закончились.

Бандиты засекли их отход и тоже выбрались из шумной толпы, причем заварушка, которую устроили Ползуновы, обернулась против них же. Все от мала до велика были вовлечены в массовое побоище, и преследователи обнаглели до того, что не побоялись открыть среди бела дня огонь. Наверное, супругов все же прикончили бы, на радость зевакам, если бы не героически настроенный тук-тукер.

Творите добро по мере сил своих, будьте щедры и приветливы, и судьба непременно вознаградит вас! Самым неожиданным образом. Давая водителю мототакси щедрые чаевые, Юля просто хотела вознаградить его терпение и помочь человеку, тяжело зарабатывающему свой хлеб. Слава небесам, что он не уехал!

Увидев, что его недавним пассажирам грозит безвременная кончина, он, издав боевой вопль, направил свой мопед на целящихся в Юлю с Василием бандитов, и пока Ползуновы, петляя, как зайцы, неслись к своему «Рено», скромный камбоджийский тук-тукер на полном ходу врезался в их обидчиков. Здоровяк с противной туповатой мордой, на которого пришелся основной удар мопеда, рухнул в грязь, увлекая за собою приятеля. Тук-тукер, закрепляя успех, проехался по ним мопедом с коляской, при этом Юля успела увидеть, как широкое колесо переехало спину несчастного бандита, по которой она попрыгала полчаса назад. Если так пойдет и дальше, беднягу ждет паралич.

Отважный поступок тук-тукера дал Ползуновым возможность домчаться до машины, и когда, захлопнув дверцы, они дали по газам, перемазанные уличной грязью бандиты только-только начали подниматься на ноги, стеная и охая. Но, увидев стартующий с места «Рено», худощавый бандит с пострадавшим позвоночником совершил невероятный рывок, прыгнул на набирающую скорость машину и прицепился намертво к капоту, словно муха к потолку. Василий стал бросать машину то вправо, то влево, пытаясь избавиться от лишнего пассажира. Не тут-то было. «Муха» держалась как приклеенная. Позади, за серыми струями дождя, показался оранжевый «жук» с толстяком за рулем. «Обложили!» – пронеслась в голове у Юли мысль.

Тем временем освоившийся на занятой позиции худой бандит стал предпринимать попытки вскарабкаться на кабину, а далее проникнуть в салон «Рено». Надо что-то делать!

Оружия у них не было. Вот дура! Надо было хоть нож купить, корила себя за легкомыслие госпожа Ползунова, беспомощно озираясь по сторонам. В бессмысленных попытках найти хоть что-то она открыла бардачок и порылась в его темных глубинах. Помимо мятых бумажек и фантиков, под руку попало что-то твердое и длинное. Выудив это на свет божий, Юля увидела обычную отвертку. Это было уже что-то.

Василий продолжал кидать авто от обочины к обочине, а бандит уже ухватился за крышу машины и подтягивался вверх, уперевшись одной ногой в капот, а другой в правое боковое зеркало.

– Ага! Попался, голубчик! – Открыв окно, Юля без всякой жалости вонзила крестовую отвертку в ногу непрошеного гостя.

Бандит заорал дурным голосом и, отпустив крышу, вцепившись обеими руками в пострадавшую ногу, кубарем слетел на дорогу.

– Если он переживет знакомство с нами, то дотянет до глубокой старости, – прокомментировала Юля, глядя, как «жук», резко вильнув в сторону, угодил в канаву, едва не переехав растянувшегося на дороге хмыря с раненой ногой. Так им и надо.

Они с Василием издали победный клич и поддали газа.

– Куда рулить? – все еще в пылу погони прокричал Василий.

– Понятия не имею! – так же громко прокричала Юля.

– Так открой карту и посмотри, или ты еще один день хочешь по улицам покрутиться? – сразу остыв и рассердившись, приказал муж.

Пока она пыталась сориентироваться на местности, Василий прилагал все силы, чтобы их не прижали в темном переулке, не обогнали, не сбросили с дороги.

Проклятье! Эти живучие кхмеры просто в воде не горят и в огне не тонут! Знакомый оранжевый «жук» снова повис у них на хвосте. Машину кидало из стороны в сторону, тормоза визжали, мотор дребезжал, карта то и дело вываливалась у Юли из рук. Красная грязь летела из-под колес, обдавая прохожих фонтанами брызг.

С маршрутом она так и не разобралась, Василий сам каким-то чудом выскочил из города. И вполне вероятно, даже в нужном направлении, удостовериться в этом не было никакой возможности, на хвосте висели бандиты.

Впрочем, это была не единственная помеха, за те минут сорок, что они петляли по улочкам, ветер набрал такую силу, что струи ливня уже не падали на дорогу, а неслись параллельно ей. Машину нешуточно трясло от порывов ураганного ветра, вода заливала лобовое стекло, а Ползуновы стремились вперед наперекор стихии.

– Ох, не нравится мне это, – дернула Юля мужа за рукав, показывая на образовавшуюся на полу машины лужу.

– Не дрейфь, вода теплая, не простудишься, – отмахнулся супруг, силясь разглядеть дорогу за плотной стеной дождя. Дворники уже давно не справлялись с потоками воды.

Рыжий «жук» скрылся из виду, было непонятно, повернул ли он назад или продолжает преследование. В любом случае Юле было уже не до него.

Беда нагрянула нежданно. Вернее, нежданно для них с Василием. Местных жителей, конечно, предупредили о надвигающемся тайфуне, но два русских простофили, которые забрались в самую глушь Королевства Камбоджа, ни сном ни духом не догадывались, что дождь, перешедший в ливень, и ураганный ветер – это не просто скверная погода, а предвестники стихийных бедствий. Не зная кхмерского, а потому не понимая, что так усердно советует населению правительство, о чем предупреждают по телевизору дикторы, Ползуновы после плотного завтрака вышли из отеля, сели в тук-тук и поехали навстречу новым неприятностям.