Текст книги "Палач, сын палача"

Глава 4. Перед допросом

Однако насильственная смерть, является ли она заслуженной или незаслуженной, всегда искупляет грех, если она встречена в терпении и с благодарностью. Здесь мы говорили о наказаниях, налагаемых за грехи других людей.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Обычно Миллер приводил в застенки сына, но на этот раз он понимал, что над рыцарем-разбойником придется возиться долго и упорно, потому как фон Бер был сильным и достаточно выносливым человеком, который привык терпеть боль и лишения. Кроме того, судя по всему, проклятый разбойник не был дураком или простофилей, а значит, он понимал не хуже самого палача, что его дело – терпеть до того времени, когда горожане как-нибудь сами собой не наткнутся на его замерзшую жертву и, наткнувшись, будут вынуждены закрыть дело. Потому что он, фон Бер, им все равно ничего не скажет, а мертвые, как известно, молчат.

Мимо палача прошел писарь. Увидев закусывающего перед допросом Миллера, писарь низко поклонился ему, дружески предложив флягу с вином.

– Угощайтесь, моя жена сделала в этом году замечательный сидр, яблочки из собственного сада. Этими руками выращенные, – он улыбнулся, зябко поеживаясь и косясь на просторную округлую комнату, где должен был проходить допрос.

Заслышав шаги приближающегося судьи, писарь сорвался с места, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой письменные принадлежности. Дожевывая пирог, Петер поклонился судье и как ни в чем не бывало устроился у горящего камина. Его помощник запаздывал, и палачу это было на руку, так как он еще не видел фон Бера и не выбрал, с чего придется начать.

Вскоре стражники ввели гремящего цепью арестованного, и сразу за ним в зал вбежал взмыленный первый помощник палача Михель Мегерер с красным капюшоном морковкой на голове.

– Зачем это? – спросил Петер, уже зная ответ. – Поди, не казнь, да и ты еще не настоящий палач. Чего ради вырядился?

– А если потом этот ирод меня в темном переулочке поймает? Пусть лучше не знает, каков я с виду. И вам, господин Миллер, посоветовал бы лицо чем-нибудь прикрыть. Не ровен час… Говорят, одному стражнику в Мюнхене он нос откусил, а другому, едва освободился, все причиндалы отрезал.

– Снимай или пошел вон. Мне такой помощник не нужен. – Петер злился, потому что Михель отвлекал его от мыслей.

Извинившись за опоздание, в зал торопливо вошли сразу трое – приор церкви Святого Георгия, главный инквизитор Оффенбурга и доктор богословия из Кельна. Все они были приглашены с целью увещевания непокорного фон Бера.

Судья Себастьян фон Канн задал первый вопрос. Петер следил за лицом фон Бера. Ему было неинтересно, о чем спрашивают преступника. Явно не о погоде и самочувствии родственников.

Арестованный отрицательно замотал головой. И Петер отметил, что бычья шея фон Бера могла бы двигаться и половчей. Это могло говорить о давней ране или болезни. И то и другое обычно было на руку палачу.

Судья посмотрел в сторону Петера, поманив его пальцем. Палач медленно поднялся и, подойдя к столу, за которым сидел Себастьян фон Канн, встал перед ним.

– Как думаешь, может, показать ему для острастки твои инструменты?

– Не-а… не подействует, – Петер мельком глянул на фон Бера, понимая, что тонкие клещи, иглы, валик с шипами и даже дыба скорее насмешат, нежели напугают сурового воина.

– Тогда делай что знаешь, – развел руками судья. – Но чтобы этот голубчик мне к ночи сознался, куда дел дочку судьи Тенглера.

Петер кивнул и, подойдя к фон Беру, посмотрел на него сверху вниз. Картинка получилась престранная – маленький, жилистый палач с длинными светлыми, как у бродячего актера, волосами и здоровенный детинушка с наглой улыбочкой перед ним.

Правда, руки преступника стягивали железные наручники, но Петер понимал, что это не мешает фон Беру смеяться над ним.

– Нельзя ли узнать, с чего вы собираетесь начать? – не выдержав явно затянувшейся паузы, подал голос судья.

– Представлюсь, как это и положено порядочным людям, – не оборачиваясь, бросил ему Петер и, улыбнувшись пленнику, слегка наклонив корпус в сдержанном поклоне, произнес: – Разрешите представиться, мое имя Петер Миллер.

После чего сидящий напротив него великан вдруг вскочил, звеня цепью, и, не удержавшись на скрепленных кандалами ногах, как подкошенный рухнул к ногам лучшего в Оффенбурге палача.

Глава 5. Допрос с пристрастием

Те, которые уже раньше были пытаемы, выносят пытки лучше, так как они (при поднятии на дыбах) тотчас же вытягивают руки, а потом подгибают их. Хотя есть среди подобных пытаемых и такие, которые оказываются менее выносливыми.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Удовлетворенный произведенным эффектом и празднуя первую победу, Петер приступил к делу, приказав стражникам и Михелю раздеть подозреваемого. Зная о том, что впечатление, произведенное на фон Бера громким именем и славой, идущей вслед за обладателем этого имени, вскоре развеется и тогда рыцарь-разбойник будет стоять уже до конца, Петер не думал торопиться, внимательно изучая тело своего противника.

Он стазу же заметил следы, оставленные огнем и режущими предметами. Да, этого человека рубили секирой, кололи, резали и пытали огнем. Возможно, он уже не один раз бывал в суде и знал, что здесь его по головке не погладят. Тем не менее он до сих пор был жив!

Один неверный шаг, единственная ошибка, сделанная вначале, и проклятый похититель перестанет верить в гений работающего с ним палача.

Петер стоял, перебирая в памяти инструменты, которые следовало бы применить к этому быку. Но ничего не получалось. С одной стороны, хотелось подвесить задержанного за руки и за ноги к потолку, причем лучше в стальных наручниках, еще лучше – утяжелив мешком с песком. Такую пытку мало кто выдерживал. Но что-то подсказывало палачу, что герр рыцарь уже переживал нечто подобное, а раз пережил один раз, решит, что выдержит и во второй.

Он обошел сидящего теперь на полу арестованного, исследуя глазами его многочисленные увечья и шрамы. Потом подошел ближе и вперил взгляд в сероватый фрагмент кожи под лопаткой. Должно быть, несколько лет назад господин фон Бер получил удар топором по плечу, а еще до этого его бок был жестоко обожжен, отчего этот кусочек кожи сделался безжизненным. Сюда явно не поступала кровь. Петер ощупал пальцами место под лопаткой и вокруг него и остался довольным.

Опыт палача подсказал господину Миллеру, что, если проткнуть это место иглой, оттуда не потечет кровь и, скорее всего, разбойник не ощутит боли. А тогда уже можно будет привлекать его не только как похитителя младенца, но и как опасного колдуна.

Петер обрадовался этой своей догадке, но решил приберечь козырь на последнее.

– Ну что, господин фон Бер, будете говорить, куда дели дочку судьи Тенглера? – спокойно и вполне дружелюбно осведомился он.

– На что мне чужие дети? – рыцарь поежился на каменном полу. – У меня даже жены нет.

– Возможно, вы похитили ребенка с целью получения выкупа? – миролюбиво предположил Миллер.

– Докажите, – пленник качнулся вперед, назад, а потом с неожиданной ловкостью для своей комплекции встал на ноги, сделавшись сразу на две головы выше палача и вчетверо шире его в обхвате.

– Докажем, – успокоил арестованного Петер и привычно протянул руку к помощнику. Боязливо Михель подошел к своему наставнику, обливаясь холодным потом и не сводя перепуганных глаз со здоровенного разбойника.

Заметив его неприкрытый страх, арестованный дернулся к нему, звякнув цепью и страшно выпучив глаза.

Не помня себя от ужаса, Михель Мегерер выхватил из сундучка, который должен был держать перед Петером, шило и приготовился к обороне.

– И с этим вот копьем вы собрались идти на меня! Ой, матушки с батюшками, насмешили! – загремел на всю тюрьму фон Бер.

– Это копье подождет, – улыбнулся Петер, обещая себе при случае объяснить парню правила хорошего тона в пыточной камере. Порывшись в сундучке с видом заправского фокусника, он вытащил оттуда обычную волосяную веревку.

– Господа, – обратился он к стоящим тут же стражникам, – принесите, пожалуйста, господину рыцарю другой табурет.

Когда его просьба была удовлетворена, господин Миллер усадил ничего не понимающего и, по всей видимости, ожидающего, что его будут прижигать раскаленной кочергой или растягивать на дыбе, фон Бера. После чего, встав перед арестованным, накинул на его бычью шею волосяную веревку и начал быстро тянуть то за один, то за другой ее конец так, что вскоре веревка перетерла кожу на загривке и потекла кровь.

– Ты хочешь, чтобы я истек кровью, проклятый?! – вопил от боли фон Бер.

– Никак нет. Заметьте, я не задеваю жизненно важных артерий и сосудов, – успокоил его палач, прервавшись для того, чтобы обойти арестованного со спины и поглядеть, как глубоко веревка засела в загривке жертвы. – Ну и здоровы же вы, господин рыцарь, – так же миролюбиво восхитился он, вытаскивая из раны волокна веревки, – до костей еще пилить и пилить!..

Через двадцать минут работы герр рыцарь рассказал, где он спрятал дочь судьи, и Петер остановил пытку, залатав фон Беру рану и перевязав его по всем правилам.

Глава 6. Неблаговидный поступок

После взятия под стражу обвиняемой разрешается прибегнуть к защите, если судья против этого не возражает.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Теперь можно было умыться и поесть. Тем не менее Петер не спешил возвращаться домой, так как проклятый фон Бер мог соврать, куда он дел ребенка, и тогда ему все равно пришлось бы продолжать пытку.

Устроившись в крохотной комнатке, выделенной главному палачу для отдыха и хранения личных вещей, Петер дождался, когда вернется отряд, посланный освобождать ребенка. Вопреки обыкновению, отряд на этот раз состоял не из одних судебных исполнителей, а, ввиду особого случая, включал в себя офицеров и воинов личного отряда бургомистра.

К счастью, те действительно вскоре явились. По словам возглавляющего отряд судебного исполнителя Филиппа Баура, считавшегося первым после Миллера палачом в городе, девочка была жива и после того, как ее растерли и влили в горло изрядное количество первоклассного пойла, даже смогла говорить и была готова опознать похитителя.

– Лучше бы она померла, в самом деле, господин Миллер, – попытался заговорить с ним проштрафившийся Михель. – Поди, тогда можно было бы господину судье приговорить фон Бера за убийство. А так только за похищение. И нам бы дополнительная работенка не помешала… и мертвый-то он, поди, уже не отомстит.

Петер лихорадочно думал. Действительно, разбойника не следовало отпускать. Даже если его сошлют на каторжные работы, даже если посадят на цепь, при его силе и выносливости он быстро найдет возможность выйти на свободу, и что тогда? Опять гоняться за ним? Или трястись за свою шкуру, как это и предсказывал Михель.

Петер поднялся и отправился домой, где переоделся в свой парадный камзол и отправился в дом к верховному судье, господину Себастьяну фон Канну.

Был уже поздний вечер, горожане закрывали тяжелые ставни на окнах и лавках, то тут, то там были видны торговцы, увозившие на тачках свой не проданный за день товар. Многие здоровались с проходившим мимо них палачом, кто-то из соседей пытался завязать разговор, надеясь получить какую-нибудь информацию о допросе фон Бера. Петер не отвечал, прибавляя шага и стараясь не терять драгоценного времени.

Находясь в присутственных местах или при дворе бургомистра, Миллер одевался во все черное, как это обычно было принято у врачей. Его фигуру элегантно обтягивал камзол из тонкого камлота, обшитый серебряным позументом. Манжеты на рубашке и жабо были выполнены из тонких брабантских кружев серого цвета. Кроме этого на голове герра Миллера красовался тщательно завитый пышный каштановый парик, за которым он очень следил, так как все знают, что ничто не выдает положение и достаток человека так, как это делают его туфли, манжеты и парик.

Обычно в таком виде он выступал в суде, но сегодня ему предстоял официальный визит к судье, которому Петер Миллер придавал особое значение.

Перед домом судьи палач оглядел еще раз свои бархатные штаны, чулки и туфли со здоровенными, по последней моде, серебряными пряжками и, найдя их безупречными, постучал дверным молотком.

Ему открыла миловидная горничная, которая тут же пригласила его подняться в кабинет своего господина. Так, словно господина Миллера тут давно уже ждали. От внимательного взора Петера не укрылось, что, приседая перед ним в книксене, плутовка специально потупила глазки, выставив на обозрение гостя пару хорошеньких грудок, в ложбинке которых поблескивал золотой крестик.

– Я знаю, как довести фон Бера до эшафота! – вместо традиционных приветствий с порога выпалил Миллер, глядя в глаза судье.

– Вы… вы предлагаете? – судья поспешно поднялся из-за стола, за которым до этого сидел, что-то читая, и, торопливо подбежав к Миллеру, плотно закрыл дверь, в которой любопытная горничная оставила для себя крохотную щелочку.

Фон Канн был тем более удивлен, что до сих пор никто не только из судейских, но даже его милость сам бургомистр Оффенбурга не сумел заставить непокорного палача добиться фальшивого признания от невиновного. Миллер был кристально честен и совершенно неподкупен, так что его было невозможно как задобрить подарками, так и запугать угрозами.

– Я могу доказать, что он колдун! И тогда вы сможете послать его на костер. Или как пожелаете, – Петер стоял, скромно держа в руках широкополую шляпу и глядя перед собой. Его лицо залила краска, но это была не краска стыда, а лихорадочный румянец человека, решившегося на важный шаг и теперь рвущегося в бой.

– А мы получим его чистосердечные признания? – судья приблизился к Миллеру так близко, что палач явственно различил запах чеснока, перемешанного с табаком, исходящий от Себастьяна фон Канна.

– Возможно, что и не получим. А может, и удастся. В крайнем случае можно будет казнить его как нераскаявшегося грешника. Я же говорю, я могу предъявить доказательства, в которые поверят самые уважаемые комиссары страны и с которыми согласится как церковный, так и светский суд. В которые поверит Рим, наконец! А что еще нужно?

– Заманчиво, заманчиво, черт возьми… – судья сел на свое место, жестом предлагая Миллеру последовать его примеру. – Но вы уверены, что фон Бер еще и колдун?

– Я знаю, что на его теле есть дьявольская метка, и то, что его нельзя оставлять в живых. А какая разница, за что его удастся припечь? Главное, что он должен умереть, а как колдун или как убийца, какая нам, в сущности, разница?..

Так господин Петер Миллер совершил первый неблаговидный поступок в своей жизни.

* * *

Когда за палачом Миллером закрылась дверь, судья посидел еще некоторое время за столом, после чего, вытерев вспотевшее лицо завитым париком, подошел к картине на стене и, повернув завиток на раме, открыл замаскированную за картиной дверь, в проеме которой стоял молодой офицер в мундире цвета вареного рака с золотыми позументами на груди. Привычно перешагнув через раму картины, Йохан Мейфарт вопросительно уставился на судью.

– Я правильно понял, это ведь был герр Миллер? Палач, к которому ваша милость и магистр ордена отсылали меня пару месяцев назад? Признаться, не узнал бы его в этом роскошном костюме и парике.

– Да, это он, – судья и сам не мог прийти в себя. – Такое чувство, что сама судьба вдруг решила принести нам знаменитого гордеца на золотом блюдечке. Велики дела твои, Господи! Непостижимо!

– Действительно непостижимо. Я два раза приходил к нему домой. Умолял, заклинал, пытался подкупить. И вдруг ни с того ни с сего он сам…

– Теперь главное не давить на него, Миллер не любит, чтобы над ним кто-то стоял и указывал, как нужно поступать. Тем не менее при случае просто заверните к нему и скажите, что, что бы ни случилось, какая бы помощь ему ни понадобилась, он может целиком и полностью рассчитывать на меня. Откройте ему, что я, Себастьян фон Канн, являюсь гроссмейстером ордена Справедливости и Милосердия и не зависимо от того, собирается ли он сотрудничать с нами, я лично готов оказать ему любую помощь и поддержку.

– Но, господин судья, открывая вашу принадлежность к ордену, мы рискуем… – попытался возразить офицер, но судья остановил его с отеческой заботой, поправляя кружевной воротник на мундире своего юного собрата по ордену.

– Я уже достаточно пожил на этом свете. Если палач Миллер сдаст меня властям, я всего лишь умру на несколько лет раньше того, что должен. Но, если мы не сделаем этого, Миллеру не к кому будет обратиться в случае затруднения, которое с легкостью смогут разрешить члены ордена и за которое никогда не возьмутся слуги нашего сеньора. Впрочем, вас же он не предал! Отчего же должен выдать меня?!

Глава 7. Похороны меча

Еще до воплощения Христа и до Пунической войны, в Галлии один волк украл меч из ножен во время вигилий[3]3
  Виги́лия (от лат. vigilia, бдение) в Католической церкви – общественное богослужение установленного чинопоследования, устав которого изначально предполагал проведение от захода солнца до рассвета, требуя от всех его участников бодрствования (отсутствия сна). Вигилии обычно проводятся в канун праздников.


[Закрыть].

Викентий «Зерцало истории»

Дни шли за днями, давным-давно уже просвистел топор, отсекая голову славного разбойника фон Бера из стариннейшего рыцарского рода. Перед казнью фон Бер принародно пожал палачу руку, прощая и умоляя простить его самого. После чего приговоренный осведомился, приходил ли к Петеру кто-нибудь из его друзей или былых однополчан, чтобы передать золото за хорошую казнь.

Господин Миллер сказал, что никто не приходил и ничего не приносил, но он сам чувствует некоторую вину перед фон Бером, поэтому казнь будет осуществлена с его стороны бескорыстно по отношению к самому господину рыцарю, Петер будет рад и своей обычной плате из казны.

Услышав, что былые друзья и подельники позабыли его в тяжелый момент жизни, фон Бер было расстроился, а потом снял с себя дорогой плащ, который был на нем, и перстень с руки, прося принять все это в уплату за хороший удар.

Петер пожал руку осужденному, заверив его, что, несмотря на размер его шеи, он отрубит его голову с такой легкостью, что добрейший фон Бер ничего и не заметит. После этого он уступил место священнику, и «раскаявшийся колдун» принял последнее утешение, после чего господин Миллер сам помог ему удобнее устроиться на плахе, так как у разбойника все еще болела подпиленная шея. Успокоив его, как он это умел, Миллер принял из рук своего помощника Михеля лежащий в чехле и обернутый алым шелком топор. Занеся его над головой, маленький Миллер застыл на мгновение подобно соколу, готовящемуся камнем упасть на куропатку, после чего, сверкнув молнией, топор опустился на плаху, так что голова отделилась от тела в одно мгновение, подпрыгнув на месте и покатившись по помосту.

Следившие за казнью зеваки невольно зааплодировали искусству палача.

Не обращая внимания на зрителей, палач Миллер бережно передал помощнику топор, после чего поднял с помоста голову фон Бера и, поклонившись ей, закрыл разбойнику глаза.

Господина фон Бера казнили на месяц раньше, чем в Оффенбурге должно было пройти аутодафе с шествием кающихся грешников, выставлением на всеобщее обозрение и побитие камнями клетки с настоящей ведьмой и прочими обычными для этого действия потехами. Причиной тому было ходатайство палача Миллера, который считал бесчеловечным не столько выставить фон Бера как отъявленнейшего слугу дьявола, которым он, по сути, и являлся, сколько позорить дворянина и рыцаря перед толпой простолюдинов. Ведь тогда бы господина фон Бера в одной рубахе и босиком вели бы по улицам города, в то время как помощник палача стегал бы его кнутом, а всякий, кому не лень, бросался в рыцаря гнилыми овощами и тухлыми яйцами.

Фон Бер догадался об этой милости и благодарил судьбу, что она позволила ему умереть с честью, смертью, приличествующей его роду и рыцарской чести.

После смерти разбойника и рыцаря фон Бера Петер был вынужден явиться в городскую управу, где попросил похоронить его меч с честью. Так как казнь фон Бера была сотая и, согласно традиции, после того, как меч отрубал сотую голову, над ним следовало провести обряд посвящения и похоронить как рыцаря.

Нет слов, как палачу не хотелось расставаться с прекрасным и верным ему мечом, но он верил в приметы и старался исполнять все обычаи и предписания. Поэтому в ноябре 1628 года в главном кафедральном соборе города Оффенбурга был торжественно похоронен меч.

Петер слышал одну историю о палаче, который отказался похоронить свой меч. Но это была плохая история. Говорили, что не успокоенный церковной землей меч ожил после сотой казни и перестал слушаться собственного хозяина.

Сначала он отсек палачу ногу, потом руку. А когда тот упал на землю, истекая кровью, меч самопроизвольно поднялся в воздух и искромсал беднягу на мелкие кусочки.

После летающий по воздуху меч был замечен в разных городах, где он творил зло и бесчинства, упиваясь человеческой кровью.

Все это случилось, потому что в меч вселился дьявол, которого только через два года сумел изгнать епископ города Мюнхена в Баварии, спрыснув его святой водой. После чего меч все-таки похоронили.