Текст книги "Очень полезная книга"

Глава 7,
которая напоминает тем, кто вообразил себя венцом творения: против природы не попрешь!

От семозийских гевзойские земли отличались своим обжитым и благоустроенным видом, лишь немного подпорченным осенней распутицей. Жили здесь люди, снурлы и низкорослые бородатые венхи, которых Иван поначалу принял за гномов. Нет, тут же растолковали ему спутники, никакие это не гномы. Гномы живут только в горах, и природа у них совершенно другая, и нравы, и обычаи. А это – именно венхи, и нет для венха худшего оскорбления, чем быть принятыми за гнома. И наоборот, обзови гнома венхом – сразу узнаешь, сколь остра у него секира. Если же в подобной ситуации окажется венх, он, конечно, за оружие хвататься не станет по причине врожденного миролюбия и уравновешенности характера. Но и уважать тебя тоже не станет, хорошего отношения от него уже не жди.

– И как же их различать? – осведомился Иван озадаченно. Не усматривал он никакой разницы между первыми – теми, что встречались на улицах гевзойских придорожных селений, и вторыми, известными ему из фольклора родного мира.

– Ну с женщинами и детьми вообще просто, – пояснил Кьетт. – У венхских нет вообще никакой растительности на лице, а у гномьих – длинная щетина, редкая и курчавая, очень неопрятного вида. С мужчинами немного сложнее, внешне они действительно похожи. Но гномы всегда заплетают бороду в одну или две косы, никогда ее не стригут, отращивая до неимоверной длины, украшают бусинами, колокольчиками, драгоценными заколками и вообще носятся с ней как дурни с писаной торбой. Венхи к бородам своим совершенно равнодушны, постригают «лопатой», довольно коротко – не длиннее уровня груди. Кроме того, они не имеют привычки постоянно ворчать, не шалеют при виде золота, и вообще по всем статьям куда более мирный, уживчивый и приятный народ.

В последнем Иван имел возможность убедиться неоднократно. Люди Гевзои всегда брали за постой серебром. Венхи же чтили законы гостеприимства и приютить странника, накормить, обогреть и снабдить всем необходимым для дальнейшего пути почитали своим долгом. Именно поэтому Иван, при полной поддержке спутников, предпочитал останавливаться у людей – неловко было дары принимать от совершенно незнакомых и не сказать что очень богатых венхов. Лучше уж людям переплатить, чем жить на халяву.

Были, правда, еще снурлы, но к ним не заглядывали вовсе – Кьетт стеснялся, опасался напугать то ли драным своим видом, то ли хищной природой. «Мимо иду – они и то косятся, а представьте, если в дом ввалюсь?» Дома у снурлов были опрятными, по форме напоминали эскимосские иглу, но выстроены были не из снега и льда, а из искристого сланца и размер имели более внушительный – до пяти метров в поперечнике.

– У тебя в родном мире тоже такой? – не без зависти полюбопытствовал Кьетт у Болимса, очень уж ему эти строения понравились своим добротным и уютным видом. На родине он подобных не встречал, флангальдские снурлы боялись драконьих налетов и уже полвека селились только под землей.

Влек отрицательно покачал головой.

– Я же в городе живу, седьмой этаж доходного дома. Комната, кухня и кладовка есть. У нас весь район – человечьей застройки. Престижнее считается. Все-таки я юрист… будущий.

– Жаль! В смысле не то, что ты юрист, а что домика у тебя такого нет. Очень колоритные домики, сам бы жил! А современную человечью застройку я не люблю.

– Чем же это она тебе не угодила? – счел нужным оскорбиться Иван.

– На психику давит. И в подъездах вечно воняет.

Последнее утверждение Иван оспорить не мог и в архитектурную беседу двух нелюдей больше не встревал.

На тринадцатый день пути случилось непредвиденное. Болимс Влек захотел жениться.

С самого утра он вел себя странно. Обычно тихий, робкий и очень нерасторопный, он вдруг сделался взвинченным и суетливым. За столом у степенной пожилой четы венхов (люди в деревне Кайзара оказались жлобами и за постой запросили золотом, таких трат путники наши позволить себе уже не могли – в дороге и без того здорово поиздержались, а еще должно было на мага хватить) снурл едва мог усидеть на месте. Он возился и подпрыгивал, то и дело выглядывая в окно, нервно колотил по скамье хвостом, нечаянно обмакнул кусок жареной рыбы в яблочное повидло и все время торопил: ну что мы медлим, ну когда уже поедем?

– Ты что, с цепи сорвался сегодня? – потерял терпение Иван. – Дай доесть спокойно. Дорога никуда не убежит.

Пухлое, чуть зеленоватое от природы лицо снурла пошло красными пятнами от смущения.

– Ты не понимаешь, – забормотал он. – Я должен спешить… Мне нельзя здесь оставаться… Она меня чует, и я ее чую… Я скоро вообще ничего не буду соображать! И не знаю, что тогда… Поедемте уже, а? – Он чуть не плакал.

От слов таких по спине Ивана побежали мурашки.

– Кто тебя чует? Те, что были в лесу? От которых мы убегали? – все не шел у него из головы тот загадочный случай.

– Нет и нет! Не они! Не они и не они! Нет-нет-нет! Не они, тут совсем дру-го-е! – вдруг запел снурл резким петушиным тенором на разудалый мотив. И хвостом забарабанил в такт. И еще руками принялся выделывать некие танцующие движения в народном стиле.

Ивану стало совсем жутко. Ему еще никогда не приходилось иметь дела с буйнопомешанными. А снурл выглядел именно таким. И сходство это еще усилилось, когда он резко сорвался с места, выхватил из-за печи хозяйскую метлу и с ней унесся прочь.

– Ч…что это с ним? – дрогнувшим голосом выговорил Иван. – Зачем ему м…метла? – Никакой более умный вопрос в тот момент в голову не пришел. Беспомощно взглянул на Кьетта, который не соизволил встать к столу «по причине подорванного соплеменниками здоровья» и завтракал прямо на лежанке, куда сердобольная хозяйка принесла ему поднос с яичницей и киселем.

Теперь опустевший поднос стоял рядом на полу. Сам же Кьетт спрятал лицо в подушку и неслышно, но совершенно безудержно хохотал. И если честно, на вменяемого тоже не очень походил.

Иван похолодел. «Да что же это с ними такое?! – вскружился вихрь панических мыслей. – Угорели, что ли, оба? Или… ОТРАВИЛИСЬ? Неужели мирная парочка венхов на самом деле – злодеи-душегубы, которые заманивают путников на огонек, убивают вселяющим безумие ядом и грабят?» А что еще он должен был подумать? И главное, как поступить? Поднять тревогу, позвать соседей на помощь? Но поверят ли они чужакам и захотят ли помочь? А может, тут все село промышляет грабежом?..

В общем, единственное, что предпринял растерявшийся Иван, – тряхнул нолькра за плечо и глупо, чужим, жалким голосом переспросил:

– Эй! Метла-то ему зачем? А?

Но Кьетт в ответ лишь задушенно пропищал что-то вроде «Ой, не могу!» и зашелся в новом приступе веселья.

Ответ был получен совсем с другой стороны. Хозяйка-венха пришла за подносом и попутно откликнулась, очень спокойно и буднично, будто о самом обычном деле речь шла:

– Известно зачем. Гнездо строить. Все ж таки прутья в ей! – и ушла посуду мыть.

– Ой, не могу, ой, помру, смеяться больно! – веселился нолькр. – Ой, застряли мы надолго! Уж… я чу…чую!

– Какое гнездо, черт возьми?! – взмолился бедный Иван. – Почему застряли?! Объясните кто-нибудь что-нибудь толком! Кьетт, хорош ржать!

– Ой, не могу!!! Ой, влипли!!!

– Известно дело, какое гнездо, – сжалилась венха, выглянув из кухни. – У соседей через дом – снурлы они, как и ваш, – нынче девка заневестилась. Парни снурловы со всего села уж два дня подле них кучкуются. Прутья тащат отовсюду к ним в огород, солому там разную, кто что найдет. У нас намедни стожок с заднего двора стащили, хороший стожок был, где теперь искать? Разметали весь, поди собери, отличи, где чей! Порода окаянная!.. – и поспешила уточнить, видно собственной нетолерантности устыдившись: – Нет, я ничего плохого о них сказать не хочу! Смирный народ, работящий, не пьют вовсе, чистоту уважают. Обхождение культурное знают: и поклонятся вежливо, и скотину на чужой огород не запустят никогда. Но как девка у кого в невесты выходит – спасу нет! Хоть привязывай! Вон он, ваш-то, скачет, хвост задрамши… Ох, как бы до овина не добрался!.. Дед! Дед! Гони его со двора-то! Сена! Сена сунь ему пук, авось сам убежит!

– Тетенька! – Иван уже чуть не плакал, потому что все меньше и меньше понимал. – Какое сено? Какие невесты? Тетенька, расскажите, я в снурлах вообще не смыслю ничего, они в наших местах не водятся!

– Вон как! – удивилась женщина. – А я думала, они везде… Ну слушай.

Рассказывала она долго и бестолково, с ненужными подробностями и лирическими отступлениями, касающимися ее собственной далекой молодости. Но постепенно в голове Ивана сложилась такая картина.

Хоть и были снурлы созданиями, скорее всего, млекопитающими, или к рептилиям ближе, на худой конец, но повадки имели совершенно птичьи. «Заневестившаяся», по выражению рассказчицы, девица неким магическим способом («Тут, пожалуй, не в магии, а в феромонах дело», – решил для себя Иван) оповещает о своих умонастроениях всех окружающих молодых самцов, и те, «потерямши всю голову от любви» (читай: инстинкта размножения), начинают ее обхаживать. Но это у людей, венхов или нолькров всяких-разных добрачные отношения сводятся к цветочкам, прогулкам при луне, парадным ботфортам и прочей ерунде, ни к чему по большому счету не обязывающей. Снурл же подходит к делу капитально, как его далекие первобытные предки: он строит гнездо. И чем масштабнее, добротнее и красивее выходит постройка, чем скорее она будет воздвигнута, тем больше у жениха шансов стать счастливым супругом. Неважно, что снурлы давным-давно селятся в домах и гнездо никогда не будет использоваться по назначению. Именно оно является единственным критерием, по которому девушка-снурл выбирает себе пару из множества претендентов.

В общем, горемычный Болимс Влек пал жертвой собственной природы. И вместо того чтобы продолжать путь к спасению, рыскал теперь по чужому селу чужого мира, вил гнездышко для девицы, с которой у него не может быть никакого будущего. Дурацкая ситуация!

– Как долго это может продолжаться? Когда он в себя придет, вы не знаете случайно?

– Ну… – принялась считать в уме венха, – обычно седмицу или полторы они гуляют. Потом девка наконец мужа себе берет, и сходит с остальных блажь, кто не при делах остается.

– Полторы недели! – взвыл Иван – А если увезти его силой? Чтобы не чувствовал он самку свою?

– И не пытайся, сынок. Ему увидеть надо своими глазами, что другого выбрала невеста, иначе так и останется дурным, будет всю жизнь гнездо вить. И «самка» не говори впредь, грешно. Хоть и чудные они, снурлы, а все ж таки не зверушки бессловесные, разум им богами дан, – назидательно велела хозяйка и ушла в сарай.

– Не буду, – обещал Иван ей вслед.

Минут пять в доме стояла тишина. Хозяева разбрелись по делам. Кьетт устал смеяться, Иван сидел молча, обхватив руками голову, и размышлял о несовершенстве бытия. Потом подал голос нолькр.

– Все равно делать нечего, пойдем смотреть, как снурлы гнезда строят, – предложил он.

– Чего я там не видел? – раздраженно прорычал Иван, которому свет был не мил, и перспектива просидеть в глухом селе среди озабоченных брачными проблемами снурлов целую неделю, а то и больше, приводила в ужас.

– А что, видел разве? Пойдем! Будем делать ставки на женихов. – Кьетт Краввер относился к тому счастливому числу разумных существ, что в любой ситуации умеют получать удовольствие от жизни.

– Ну пойдем, – вяло согласился Иван, ему было уже все равно.

То еще было зрелище. Десяток неженатых снурловых парней, и Болимс Влек в их числе, с видом совершенно ошалелым и озабоченным до крайности рыскали по селу и без всякого уважения к частной собственности, пыхтя и отдуваясь, тащили с соседских дворов все, что под руку попадало: солому, сено, хворост, сушеный навоз…

– Фу! Кизяк-то им зачем? – скривился Иван.

– Навоз – очень теплое вещество! – хихикнул Кьетт. – Уютнее гнездышко будет.

Главное строительство велось за домом невесты, на огороде соток в семь-восемь, с зарезом на чужой, смежный участок, заботливо перекопанный в зиму, но уже частично утрамбованный ногами влюбленных снурлов. Размах его впечатлял. Гнездам было тесно, они толкали друг друга в бок, около десяти шагов в поперечнике имело каждое. Большинство строителей уже возвело основание своей постройки, дно, так сказать, и теперь переходило к бортам. Кто-то успел поднять их на высоту локтя, кто-то – до колена. Наметился и явный фаворит состязания – стены будущего гнезда скрывали его уже по самый пояс. На фоне таких достижений особенно бросалось в глаза безнадежное отставание Болимса Влека, едва приступившего к делу, и вдобавок незнакомого со строительными ресурсами местности. Единственно, чем он пока мог похвастаться, – это распотрошенной хозяйской метлой, аккуратно, прутик к прутику, уложенной в центре намеченного периметра, и охапкой сена, равномерно распределенной по контуру.

– Ну у нашего, я думаю, никаких шансов на победу! – радостно заключил Кьетт. – Вот и прекрасно, ни к чему ему жена из местных! – сказал так и тут же, следуя странным законам так и не сданной искаженной логики, прибавил: – Слушай, может, надо ему помочь? А то обидно, все-таки не чужой он нам!

– Ты что, дурак?! – воззрился на нолькра Иван. – Одного «голубка» тебе мало, давай еще сами гнезда вить начнем!

– Верно! – вскричал Кьетт таким тоном, которым мыслители обычно провозглашают «эврика!» – Это ты хорошо придумал! Бежим сено искать!

– Нет, ты СЕРЬЕЗНО? – Бедный Иван отказывался верить собственным ушам. – Точно, больной! Сдвинутый! Слушай, ты ведь не самец снурла, опомнись!

– Я-то как раз здрав умом и трезв памятью! Это ты ничего не хочешь соображать. Какова наша главная задача на текущий момент? Свалить отсюда как можно скорее. И способ я вижу только один: ускорить весь процесс. То есть помочь снурлам. Чем скорее они отстроятся, тем скорее сделает выбор невеста, и с нашего Влека спадет… В общем, гон у него кончится или как еще это обозвать?

Это было логично. Хотя «искажениями» все же отдавало.

– Их тут десяток целый, и они гораздо лучше знают местность. Думаешь, наше вмешательство сможет что-то ускорить? Замучаемся только и изгваздаемся, смотри, как они ногами намесили…

– Но мы же не будем помогать всем! Сделаем ставку на фаворита!

Еще никогда в своей жизни не занимался Иван более глупым делом!

Кьетт Краввер умел мыслить стратегически. Он сразу рассчитал: в селе им делать нечего, чужаков местные жители на свои сеновалы точно не пустят, погонят вилами. Но собрать хворосту в ближайшем лесу им никто не запретит.

Сколько они вязанок перетаскали за день – не счесть. Лес рос на карсте, сушняка было полным-полно, бери – не хочу. Вроде бы не такая уж тяжелая работа, но измучились так, что под конец уже ноги не несли. Зато гнездовье фаворита росло как на дрожжах. Помощь снурл принимал охотно, точнее, просто не замечал ее. Для него, одурманенного любовью, не существовало ничего вокруг, кроме невесты и гнезда. И когда перед носом его вдруг возникала куча прекрасного, сухого хвороста, он даже не пытался разобраться, откуда она взялась и что делают рядом с ней две усталые бесхвостые твари. Просто хватал и тащил в гнездышко.

На Ивана, с его чисто человеческой ментальностью, произвело большое впечатление то, как честно велась у снурлов борьба за руку и сердце дамы. В те моменты, когда кто-то из строителей, устремляясь на поиск материалов, надолго оставлял свое строение без присмотра, никто из оставшихся не пытался даже соломинку у него утащить, хотя, казалось бы, чего проще! Не было и драк: если двое снурлов одновременно замечали один и тот же стожок, присваивал его тот, кто добегал первым, и второй уже не претендовал на добычу, даже если был физически сильнее конкурента и вполне мог ее отбить. «Чудной народ эти снурлы! Не от мира сего!» – думал Иван и сам не мог понять, с уважением или с осуждением?

А Кьетт про чужих снурлов думать не желал, он жалел своего. Смотреть было больно, как бегает тот, толстенький и неуклюжий, старается, суетится бездарно, без малейшего шанса на победу, и даже не подозревает о том, что спутники его, почти уже друзья, самым бессовестным образом содействуют конкурирующей стороне! И когда не было рядом никого из снурлов, а Иван отворачивался в сторону, нолькр хватал охапку из соседнего гнезда и быстро перебрасывал Влеку, тоже ничего вокруг себя не замечавшему. Такая помощь ни на шаг не приближала безнадежно отстающего Болимса к победе, зато давала небольшую передышку в гонке.

Кьетт не знал, что Иван украдкой делает то же самое, оставаясь, однако, более последовательным: крадет сено для фаворита.

Так прошел день. На ночь никто из строителей домой не ушел, каждый устроился в собственном гнезде. Сердобольные родственники натащили им туда перинок и одеял, и Кьетт выпросил у хозяйки старую рогожу и кусок кошмы – для Влека. И потом долго тосковал: «Замерзнет он там у нас один, простудится».

– Ну тогда иди спать к нему, обогревай теплом своей души, – посоветовал Иван, рассердившись.

Но на такую жертву нолькр решился не сразу, тем более что снаружи пошел снег. Пару часов проспал в доме, но потом проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что рузы налетели на село и рвут беззащитных снурлов на части прямо в их недостроенных гнездах. Ну казалось бы, приснилось и приснилось, ляг на другой бок и дальше отдыхай. Так что бы вы думали?! Пошел охранять: «А вдруг сон вещий?! Вдруг здешние рузы охотятся не только на людей?» Просидел в соломе всю ночь, с мечом на изготовку. Но сон вещим не был.

На следующий день строительство продолжилось. Это было очень сложное и кропотливое дело, отнюдь не сводившееся к поиску соломы и прутьев. Весь собранный материал требовалось особым образом уложить и затейливо переплести, чтобы конструкция вышла прочной и красивой. Напрасно Кьетт и Иван надеялись, что снурлово гнездо по форме будет открытым, как у аиста или грача. Соорудив стены такой высоты, что сидящего снурла они скрывали с головой, строители перешли к выплетанию конусовидных сводов. Постепенно их сооружения становились чем-то средним между гипертрофированным гнездом ткачика и шалашом Ленина в Разливе… А несчастный Влек, вступивший в брачную гонку на двое суток позже остальных, только-только начинал стены поднимать.

Все меньше становилось хворосту в лесу, все дальше приходилось за ним ходить, тело болело от непривычной работы – каторга, а не жизнь! «Я с армии так не вкалывал! – злился Иван, сгибаясь под тяжестью очередной вязанки. – Когда уже это кончится?»

Кончилось на третий день, ближе к вечеру. Дрожащей от усталости рукой фаворит гонки вплел в навершие кровли самый последний прут! Пошатываясь, обошел свое эпическое строение кругом, потом встал против входа, запрокинул осунувшееся лицо к розовеющим небесам и издал долгий, протяжный вопль, больше всего напоминающий альпийский йодль.

Услышав его, остальные соискатели замерли на месте, кто где был. Пороняли из рук, кто что держал. Отчаяние исказило их лица, у многих слезы потекли по щекам.

И тогда из дома вышла… нет, выплыла ОНА. Та, ради которой это грандиозное строительство велось. «Тьфу ты!» – сплюнул Иван с досадой, на его взгляд, «красавица» даже одной-единственной собачьей будки не заслуживала, не то что десятка искусно сплетенных хором! Низкорослая, почти без шеи, кургузое тельце на ножках-тумбочках, белесые волосенки собраны в жиденький пучок. Но выступает так важно, будто в Зимнем дворце рождена, а не в глухом гевзойском селении.

Но парни возле гнезд были иного мнения о даме – одурманенные гормонами, они видели в ней верх совершенства, и сердца их полыхали страстью. Они замерли в напряженнейшем ожидании, их глаза горели безумной надеждой: ведь не только скорость важна, но и качество – вдруг да не понравится невесте готовое гнездо? Тогда у каждого снова появится шанс…

Какое там – не понравится! Шикарной вышла постройка по всем статьям! Просторная, высокая, красиво и плотно выплетена – не страшен никакой дождь, надежно утеплена навозом, законопачена выпотрошенной периной… Невольно вспомнишь расхожее выражение насчет милой, рая и шалаша!

Три раза обошла девица вокруг строения, осматривая его все более и более благосклонно. Немного потопталась у входа, словно еще раздумывая… а потом стала на четвереньки и, кокетливо оттопырив упитанный зад, поползла внутрь сквозь узкое отверстие. Избранник ее придушенно пискнул от счастья и нырнул следом.

По группе зрителей прокатился стон отчаяния. Заливаясь слезами, неудачные женихи в изнеможении повалились в свои гнезда, которым так и не суждено было стать семейными. Все было кончено. Любовная лихорадка прошла. Через пару часов, окончательно придя в себя, снурлы потянулись по домам.

Болимс Влек сидел на хозяйской постели, спрятав лицо в ладони, раскачивался из стороны в сторону, всхлипывал и причитал: «Ой, стыд, ой-ой, какой сты-ыд, ой, какой кошма-ар! Ах, какое по-зо-ри-ще!!!» Жалко было смотреть на его терзания!

Кьетт Краввер подсел рядом. Сострадательно похлопал по плечу:

– Да ладно тебе, не переживай ты так. Мы с Иваном нарочно посмотрели, ничуть не красивая девушка была, совсем тебе не пара! Иван, подтверди!

– Угу! – кивнул Иван, больше всего на свете ему хотелось спать, а не обсуждать достоинства и недостатки снурловых невест.

– Да разве я о том?! – простонал отвергнутый жених, пустил слезу и вытирать не стал, она скатилась с носа и капнула на пол. – Мне эта девушка и даром не нужна, у меня дома своя невеста есть, законная! Мы уже и помолвку два раза огласили, и день свадьбы назначен; может, успею к ней вернуться еще!.. Гон у меня случился, будто я дикарь какой-то, вот в чем стыд! Подумать только! Образованный снурл, юрист, помощник судьи – и вдруг строит гнездо! Для совершенно незнакомой женщины! Ужас, ужас! О-по-зо-рен! – Он отнял руки от лица и вскинул на спутников полные слез глаза. – Скажите, только честно, не жалейте меня! Я ужасно себя вел, да? Я что-нибудь такое… странное делал?

– Ну что ты! Ничего особенного! – горячо и искренне заверил Кьетт. – Как все, так и ты. И не опозорен вовсе, ведь в твоем мире об этом никто никогда не узнает, а в этом свои законы, и мы поневоле должны их принимать. Знаешь, как говорится: в чужой монастырь со своим уставом не лезут…

«Неужели и в других мирах так говорят?» – вяло подумал засыпающий Иван, но потом сообразил, что таинственный переводчик, засевший у него в мозгу, просто переиначил близкую по смыслу пословицу на привычный лад. В оригинале же речь шла вовсе не о монастыре, а, наоборот, о борделе, куда не принято ходить со своей подругой.

– …И потом, – продолжал увещевать Кьетт, – благодаря тебе мы получили уникальную возможность воочию познакомиться с такой необычной народной традицией. Вот вернемся по домам, я, пожалуй, напишу эссе «Трогательные брачные обычаи и церемонии сельских снурлов» и опубликую в дамском журнале.

– Почему именно в дамском? – заинтересовался Иван.

– Кто же еще, кроме дам, станет читать такую ерунду? – бестактно брякнул нолькр.

Всю ночь Ивану снились снурлы, сидящие в гнездах на яйцах и уговаривающие его присоединяться. Потом из яиц стали выводиться снурлята, но законных родителей они признавать не желали, упорно называли Ивана «папой» и жаловались на запор. Он лихорадочно обшаривал Интернет в поисках спасительного средства, но на мониторе каждый раз возникали роковые слова: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети». Измученный Иван проснулся ни свет ни заря и продолжал думать о снурлах: почему в этом мире у них случается гон, а на родине Болимса Влека, судя по всему, нет?

– У нас для этого продаются специальные микстуры, – позже, очень смущаясь, пояснил Влек. – Без них не обойтись. Ведь в городах очень большая плотность населения, плюс транспорт, плюс другие народы рядом… Брачные флюиды, выделяемые женщиной, распространяются на расстояние почти в километр. Представь, что будет, если посередь самой столицы десятки, а то и сотни невменяемых снурлов разом начнут вить гнезда?

Иван представил очень живо: Садовое кольцо, час пик, и прямо на проезжей части – десятки гнезд из картона и старого тряпья. И снурлы мечутся средь потока машин, тащат, что плохо лежит…

– Транспортный коллапс, крах цивилизации и конец света!

Конечно, он порядком сгустил краски, притом намеренно, чтобы подразнить, но снурл ему возражать почему-то не стал.