Текст книги "Игорь. Корень Рода"

Глава третья. Новгородская дружина

Лета 6421 (913), г. Киев

Отшумели святки Великого Яра. Опустела недавно столь шумная и праздничная Перунова гора. Только два неразлучных содруга – волхвы Могун и Велесдар, отдавшие много сил тому, чтобы праздник был для люда киевского не просто весельем, но и наполнен силой и смыслом, устало расположились на уложенных тут и там по склону горы стёсанных сверху колодах, весьма удобных для сидения и раздумий у священного места.

– Ну вот, закончились Ярилины святки, теперь большая часть кудесников киевских потянутся в леса на свои заимки, а нам с тобой, брат Велесдар, остаётся служение волховское в Киеве нести, – задумчиво молвил Могун, глядя в кострище неугасимого пламени. Его сотоварищ по волховской стезе молчал, размышляя о чём-то. Потом заговорил, и в его голосе чуткий собеседник уловил некую виноватость.

– Прости, брат, только и я в это лето решил податься из Киева, у леса и неба мудрости попросить, что-то тут в суете подрастерял я её, да и людям не только в Киеве волховской совет да лечёба нужны. Поставлю шалаш, мне на лето другого жилища и не надо, а по осени возвернусь. Прости, что на рамена твои всю тяжесть взваливаю, только надо мне наедине с богами побыть…

Могун перевёл взор на собрата и легко прочёл в его очах истинную причину, отчего решил уйти на лето из Киева Велесдар.

– Что ж, надо, так надо. А за рамена мои не переживай, – повёл широкими плечами Верховный кудесник, – выдюжат.

В свои четыре с половиной десятка лет Могун по-прежнему обладал не только могучей статью и налитыми многолетними занятиями мышцами, но ещё и замечательным умением управлять ими, соединяя волю, тело и мысль в единое целое. Тому обучил его ещё волхв Хорыга, учитель и наставник, которого нагло убили нурманы Аскольда, захватившего в своё время власть в Киеве.

– Когда уходишь, и где решил обосноваться? – вопросил Могун.

– После Семикова дня, когда Семиярилу проводим. Мыслю в это лето далеко не ходить, а поискать пристанище в Берестянской пуще, – и глухомань знатная, и от Киева не так далеко, вдруг мне или тебе помощь какая понадобится, – и Велесдар поглядел на сотоварища с некой затаённой грустью.

Высокий сухощавый ободрит шёл по дороге, что вилась по краю обширного поля мимо Берестянской пущи. Омывшись чистой водой из холодного ключа, он шагал бодро и размашисто, прислушиваясь к щебету птах, воспевающих только что взошедшее солнце. Посох с дивно изогнутой рукоятью-корневищем, напоминающим голову быка, мерно отсчитывал шаги, лёгкий Стрибог приносил полевые запахи вперемешку с лесными, а верхушки деревьев о чём-то перешёптывались с ветром и промеж собой. Птичьи пересвисты, шелест листвы, мягкие переливы речушек и ручейков, кажется, воспринимали уже не просто очи, уши и кожа – все эти звуки, дуновения, запахи теперь беспрепятственно проходили сквозь волхва, настраивая его, как музыкальный инструмент, на этот общий вселенский лад. Неприятные помыслы и связанные с ними зажимы растворялись и уходили из тела, и оно, очищаясь, становилось, как молодая лоза, гибким и чутким к окружающему миру.

«А ведь уже тридцать лет минуло, как живу я на Киевской земле, ставшей не менее родной, чем земля моей Вагрии, где я родился и проходил обучение у самого волхва Ведамира. У него же познавал волховскую науку и князь Рарог с братьями. Давно нет их на свете, а два лета тому и Олег Вещий к ним в навь отправился. Ушло столько лет и жизней, а я в свои пятьдесят пять, слава богам, чую себя здравым и крепким, и родины не забыл, и этой землёй Киевской налюбоваться не могу», – вдохнув полной грудью живительный дух поля и леса, проговорил сам себе волхв.

В заплечном мешке из прочной парусины, кроме нехитрых съестных припасов, находилась пила в берестяном чехле, а за пояс был заткнут небольшой топор.

«Мне нужно место, где эту музыку Миростроя можно слышать особенно ясно, чтобы, сверяясь с нею, очищаться самому и нести чистоту и здравие нуждающимся в помощи людям!» – не то произнёс вслух, не то просто подумал волхв. Ноги будто сами собой замедлили шаг, а затем вдруг свернули в лес. Велесдар не противился, он разумел, что сам дал задание телу, и оно, воспринимая зраком, слухом и внутренним ощущением неисчислимые знаки, сейчас движется по этим приметам. Любые посторонние мысли могли сбить тонкий настрой поиска нужного, а это сейчас было главным, а не вопрос о возможной ночёвке или встрече с диким зверем.

Волхв шёл по едва заметным звериным тропам, спускался в сырые низины, выходил на светлые лесные поляны. Наконец, он остановился и, осмотревшись, узрел, что стоит на лесном взгорбке, окружённом густым древним лесом. Огромные ели, будто суровые воины, высились поодаль нестройным колом и глядели на нежданного пришельца. На одной из вершин хрипло прокаркал ворон. Велесдар взглянул вниз, на себя, стоящего на взгорбке, очами ворона, а потом огляделся вокруг зорким оком чёрной птицы.

Невдалеке блеснуло лесное озерцо, а вон там, внизу, совсем близко отсюда, чистая ключевая криница. За ней тянулась лощинка с щедрыми зарослями разнотравья и терновника, а с противоположной солнечной стороны начинался смешанный лес. Всё тут излучало древнюю силу земли, воды и неба, неспешно струящуюся от родников, могучих дерев, целебных трав, густых кустарников и живущих своей жизнью лесных обитателей.

– Добрые, не тронутые человеком места, и водица рядом ключевая, и озерцо лесное, лучшее место для мовницы. И взгорбок для встречи Солнца и разговора с Богами, – всё будто нарочно подготовлено, – проговорил сам себе довольный волхв, оглядевшись вокруг уже своими, а не птичьими очами.

Засыпая на мягкой и душистой постели из травы и еловых лап, он решил, что надобно послушать небо и землю, что они скажут, да попросить у лесных и озёрных жителей позволения поселиться здесь, ведь если не будет с Лесовиками да Водяными согласия и доброго лада, то и жизни спокойной не жди. Оттого ближайшую седмицу, а может и две надобно посвятить знакомству с окрестьями, поглядеть, с какой стороны ближе к жилью людскому, где лепше на дорогу езженную выйти. Со зверями да птахами, живущими по соседству, дружбу завести, обозреть, где их тропы хоженые и логовища, чтобы ненароком не потревожить без нужды. «А то, что ж ты за гость, ежели, хозяевам жить мешаешь», – рассуждал, уносясь в волшебную страну снов, волхв Велесдар.

Множество народу высыпало на пристань Почайны, чтобы встретить Новгородскую дружину. Неспешно, одна за другой, причаливали добротно просмолённые северные лодьи к деревянной пристани града Киева. Было их немного, числом около полутора десятков.

– Узнаю строгую руку Свентовидова воина, – восторженно молвил князь Игорь, наблюдая, как идут новгородцы, – расстояние меж лодьями, что стежки у лучшего кравца, одинаковые. – Князь крепкой дланью огладил свой бритый по варяжскому обычаю подбородок, что выказывало его явное довольство увиденным.

– А причаливают-то как ладно, ни тебе единого лишнего движения вёсел, ни криков, ни суеты! – Одобрительно вторил ему рыжебородый воевода Фарлаф, в котором ровный строй боевых лодий возбуждал древнюю родовую память викинга.

Только Огнеяр, начальник княжеской охороны, молчал, и за намеренно серьёзным, даже хмурым видом старался скрыть волнение. Сей молодой муж был красен станом и пригож ликом. Ему очень шла добрая византийская броня, из-под варяжского шлема выбивались золотистые кудри. Черты гладко выбритого лика были правильны, словно выточены добрым резчиком, нос прямой, очи небесно-голубые. Муж то и дело бросал придирчивые взгляды на своих подопечных и одновременно внимательно следил за приближающимися к пристани лодьями. Беспокойство его усилилось, когда на деревянный настил стали сходить люди. А когда на пристань шагнул седовласый могучий воин в начищенных до блеска доспехах, в белом плаще на широких плечах и с большим копьём в богатырской деснице, сердце юноши особо гулко забилось в груди. Он, уже почти не отрываясь, глядел, как остальные воины выстраивались в ряд одесную от седовласого богатыря. Подошёл черёд второй, третьей, четвёртой лодьи…

Наконец, все суда были притянуты прочными концами к причалам, воины замерли в ровных рядах, и седовласый мощным громовым гласом рыкнул:

– Князю Руси Киевской и Новгородской, Игорю свет Рарожичу…

На несколько мгновений наступила тишь, а потом окрестья вздрогнули от мощного троекратного возгласа:

– Слава! Слава! Слава!

Кияне с нескрываемым интересом глядели на сие действо с прибрежных холмов и пригорков.

– Да ведь это сам воевода Руяр! – восторженно передавали они весть друг другу. – Наш именитый богатырь с Руяна, верный соратник Олега Вещего. Гляди, крепок ещё Свентовидов воин! Знать, не зря в Киев пришёл с новгородцами!

Казалось, годы протекали мимо сего воина, служившего в молодые годы одним из трёхсот рыкарей в храме Свентовида на священном острове Руян. По ранению от службы освобождён был и пришёл в Новгородскую дружину. Там ему и дали имя Руянец Ярый, то есть Руяр. Высокорослый, крепкого сложения, налитый силой, как могучий зверь, с пронзительным взглядом синих, как Варяжское море, очей. Сей взор не всякий опытный поединщик мог выдержать.

Воевода Руяр, передав своё копьё и щит высокорослому воину, что стоял от него одесную, направился к стоящим поодаль киевским военачальникам во главе с князем.

– Здрав будь, княже светлый! Принимай дружину свою Новгородскую, прибывшую для участия в походе, – проговорил негромко могучий воевода, слегка склонив седую голову и приложив десницу к левой стороне богатырской груди.

Игорь, явно растроганный слаженной силой и воинской выправкой северных воинов, шагнул к богатырю и обнял его. Следом с Руяром обнялись Воля и Фарлаф. Наконец очередь дошла и до Огнеяра, возглавлявшего ныне личную охранную сотню князя Игоря.

– Здравствуй, сыне, – тихо прогудел седовласый воевода, обнимая своего вконец разволновавшегося пасынка, широкоплечего и статного, как его отец Божедар, и гибкого, как мать Дивоока. Объятия их задержались чуть дольше. Только после этого сотник, опомнившись, оглянулся на князя. Тот, улыбаясь, одобрительно кивнул. И Огнеяр громко повелел чуть дрогнувшим голосом:

– Воеводе Новгородскому и славной дружине его с прибытием на землю Киевскую… Слава!

– Слава, слава, слава! – прогремела в ответ княжеская сотня.

– Как было уговорено, княже, со мной малая часть дружины, остальная под рукой Крапивника в урочный час будет ожидать нас у Переволока, – молвил богатырь, и князь согласно кивнул.

Военачальники собрались в просторной княжеской гриднице, чтобы за добрым ужином порешать все дела по предстоящему походу в море Хвалисское.

– А скажи, воевода, – обратился негромко на свейском к Фарлафу молодой сотник Новгородской дружины Рудкар, что, судя по огненно-рыжему цвету волос, было его родовым именем, – кто сей воин, сидящий по десную руку от нашего Духа Вотана, я слышал, как воевода называл этого молодца сыном?

– Это и есть его сын, только не единокровный, – так же негромко на языке нурман стал рассказывать Фарлаф любопытному сотнику. – Вскоре после того, как мы пришли в Киев, византийцы с папскими людьми задумали убить князя Олега Вещего, но отец Огнеяра, эллин Божедар, который служил в княжеской сотне под началом Руяра, в одиночку схватился с убийцами и большую часть их уничтожил. Хоть и сам погиб в той неравной схватке, но покушение на Ольга Вещего отвратил. Тогда и дал сотник князю слово, что будет заботиться о семье своего погибшего воина. Вот оттого, когда родился Огнеяр, а родился он уже после гибели Божедара, и стал Руяр его отцом-восприемником, а потом и воинским наставником. А отчего вы его Духом Вотана зовёте? – полюбопытствовал Фарлаф.

– Оттого, воевода, что и ростом он богатырь, силён и крепок, как Иггдрассиль священный, и копьём владеет, как сам Великий Вотан. А ещё более могуч духом своим, говорят, бывали случаи, когда он опытных бойцов одним взглядом останавливал, и те не могли двинуться, будто к земле прирастали. Он Свентовидов воин, а по-нашему Дух Вотана, – с величайшим уважением и гордостью молвил Фарлафу рыжеволосый собрат из племени свеев.

Воины меж тем обсуждали предстоящий поход.

– Мы, княже, – с расстановкой молвил Руяр, – разделились так, чтобы те, кто пошли Ра-рекой, больше людей взяли, а мы с собой только гребцов. Теперь можем воев Киевской дружины в наши лодьи посадить.

– Добре, нам ведь надобно все пять сотен лодий в Корчеве воями снабдить, а ваши люди в морском деле сведущи, и по Варяжскому морю, и по Белому, а кое-кто и в Срединное хаживал, – молвил князь. – Выйдем сразу после Купалы, а к Перунову дню мы должны встретиться на Итильском Переволоке. Поспеет Крапивник-то?

– Думаю, княже, он даже раньше прибудет. Ему сподручнее через озеро Нево по Свири, а там как захочет: то ли через Оять на Суду, а уж оттуда по Шексне прямиком в Ра-реку; то ли через Онегу пойдёт, а оттуда по Вытегре и через переволок в Ковжу, что прямиком в Белозеро впадает. А с Белозера Шексна и понесёт лодьи прямиком в Ра-реку священную, только правь да за мелями гляди, а та уже доставит на своей длани до самого Итиля, что мать дитятко к колыбели. Купцы наши обычно до Итиля за три седмицы спокойно доходят.

– А нам, главное, пороги одолеть да в Корчеве быстро управиться, – размышлял Игорь. – Я уже послал своих людей, чтоб всё заранее подготовили. Придём, пересядем на морские насады – и, айда к Итилю! Хазары согласны пропустить нас за часть добычи, там уже всё договорено. И поплывём в море Хвалисское! А богатства, сказывают, там превеликие имеются, да и отроки из Руси через хазар туда немалым числом попадают, знать, заслужили покупатели отмщения праведного! – сын Рюрика весь горел предвкушением доброго воинского похода.

– Как я рад, отец, тебя видеть, думал, ты на покой ушёл, а ты вон воеводой стал! – радостно молвил своему наставнику Огнеяр.

– Того, сыне, я и сам не ожидал. Вместо воеводы Дана, что в Волхове утонул, поставил князь Олег Вещий темника Гудима, которого после похода на Царьград, когда он полотнища из древесной шерсти за крапивную материю принял, стали называть Крапивником. Так вот, – погрузился в воспоминания Руяр, – когда мы в землю северскую шли, всю дорогу из Киева был князь задумчив. А поглядел на дружину Новгородскую, вдруг и речёт, что, мол, нет у неё той выучки и строгости воинской, как в моей княжеской сотне. «А возьмись-ка ты, брат Руяр, да наведи ряд добрый, а Гудим Крапивник будет тебе надёжной опорой и первым помощником». Сказано было сие при дружине и всех её темниках да тысяцких, что для смотра княжеского в Ратном стане выстроены были. Так и стал я Новгородским воеводой. А теперь поспешил по зову князя Игоря снаряжать лодьи к дальнему походу. Коль понадобилась Новгородская дружина сыну Рарога, то крепче и надёжней опоры ему не найти! С охотой сбираются варяги и словенцы в море Хвалисское, потому как воинственному народу крепко поднадоело относительное спокойствие мирной жизни. – Седой богатырь глядел пронзительными голубыми очами, в которых, как на волнах в солнечный день, плясали задорные блики.

– А что с князем Ольгом Вещим стало, как он умер? – вмешался в разговор киевский воевода Олег-младший, сидевший напротив. Богатырь помедлил.

– После того, как мы пришли в Новгород, я занялся дружиной, а князь с охороной малой отправился в родное Приладожье. А потом вернулись охоронцы и поведали, что загинул наш князь от укуса змеи чёрной, и то подтвердила сестра князя, с ними приехавшая. Вот и весь сказ…

Поглядел Олег на Руяра и понял, что могучий воин храма Свентовида, как никто иной, крепко тайны хранить умеет, особенно те, которые поклялся не открывать никому. Оттого не стал более заводить разговоры о гибели отца. А богатырь молвил дальше о предстоящем походе и о том, какие задачи теперь стоят перед княжеской сотней во главе с Огнеяром.

– Ты, сыне, крепкую связь держи с изведывателями княжескими, они по-своему дело делают, а ты по-своему, оттого вы должны, как две руки доброго бойца, согласовано трудиться, – советовал Руяр.

– Из всех изведывателей, пожалуй, только Гроза остался, он и возглавляет нынче изведывательскую сотню, а более никого, – вполголоса ответил Огнеяр. А потом добавил: – Только и он не в Киеве. Как отправил его князь Ольг в Таврику, когда собирался лодьи морские строить, так он там со своей сотней и находится, селение лодейщиков под Корчевом от хазар да греков бережёт.

Свентовидов воин глянул на сына и только крякнул огорчённо.

– Тогда с Грозой будь в согласии, ибо то, что знают изведыватели, всегда пригождается, – молвил Новгородский воевода.

– А как не возьмёт его в поход князь? – засомневался Огнеяр.

– Возьмёт, – отозвался воевода Олег, – то уж я решить постараюсь.

– Коли не сладится, я его в свою Новгородскую дружину возьму, – решительно молвил Руяр, и в очах старого воина снова сверкнули задорные искорки.

– Сдвинем чары за нашего неустрашимого Духа Вотана! – послышалось с другого конца стола, где сидели варяжско-нурманские военачальники. Молодой рыжебородый поднялся и, глядя восторженными очами на Руяра, воздел серебряную чару с хмельным мёдом. Его радостно поддержали, застолье оживилось.

– А, правда, отец, что ты одним взором можешь человека обездвижить, так что он клинка поднять не в силах, коли ты на него особым взглядом зришь? – восхищённо вопросил Огнеяр.

– Ну, как тебе сказать, сыне… Коли ты в себе силу Прави истинной чуешь, то бывает, сила эта волей Свентовида такие чудеса творит, что и самому не верится, – тихо отвечал могучий воевода, а в его синих очах сиял тёплый и радостный свет от того, что он, наконец, снова зрит рядом родного человека и близких друзей. Ведь кому, как ни бывалому воину, одному из трёхсот прославленных рыкарей храма Свентовида на Руяне, ведать, насколько прочнее бывают духовные связи, нежели кровные!

– Что, Олег, не рад походу? – вперил взор в Старшего князь, когда они остались одни.

– Не рад, брат, не нравится мне сия задумка, и договор с хазарскими жидовинами тоже не нравится, – откровенно ответил Олег.

– Ну, мы тоже не из мякины свалены и не лыком подшиты, не глупее сих жидовинов, – упрямо мотнул головой Игорь.

– Знаешь, вспоминается наш с отцом разговор, который я крепко запомнил, – задумчиво молвил Старший. – Рёк мне тогда отец, что как каждый человек для свойственного ему дела рождён, так и народы разные.

– Ты это к чему? – с подозрительным прищуром глянул на него Младший.

– К тому, что деньги считать, торг вести – это у жидовинов в крови, пусть тем и занимаются. А вот то, что хазарам, будет ведомо, куда идёт дружина Киевская, мне не нравится. Когда мы на Царьград походом собирались, то делали так, чтоб о том до поры до времени никто и догадаться не мог. К тому ж изведыватели печенегов сговорили на Хазарию набеги в час нашего похода совершать.

– А я кочевников задабривать не собираюсь, их время от времени бить крепко надо, тогда они и будут послушны, а всякие изведывательские уловки моей дружине ни к чему! – ответил, мрачнея, князь. Его, как всегда, уязвило невольное сравнение с прославленным родичем, из тени которого он всё время исподволь стремился вырваться. – Да ведь те же хазарские купцы рекут, что и дядька Ольг их услугами пользовался, и тоже деньги перед походом на Царьград брал для подготовки дружины.

– Может и брал отец у них деньги, – в раздумье отвечал Олег, – только кроме сильной дружины у него волхвы да изведыватели с обозами шли, и сам он чутьё имел против разного рода хитростей. А что сейчас мыслят о предстоящем походе волхвы и мать Ефанда?

Упоминание о мнении волхвов и матери укололо самолюбие Игоря не менее, чем сравнение с дядькой, но он смирил свой гнев и раздражение, помолчал, рассматривая ножны и рукоять своего скрамасакса, будто видел их впервые, а потом молвил сердито, но сдержанно.

– Ну, воля твоя, оставайся, коль так, в Киеве, на случай гостей незваных. – А про себя подумал, что так оно, наверное, и лепше: славу делить на двоих – только раздоры сеять. «Гляди, как Старшой-то обрадовался, виду не подал, да я чую, теперь никто не будет ему мешать на Ольгу пялиться. Пожалуй, предупрежу её строго, чтоб ни-ни».

– Об одном тебя попрошу, брат, – молвил примирительно Олег, – не хочешь брать изведывателей, возьми в поход с собой хоть Грозу, под его началом изведывательская сотня, что у Корчева приглядывает за судами нашими.

– Отчего это ты за него просишь? – спросил Игорь, глядя куда-то в сторону.

– Брата и любимую он ищет, которых хазары похитили, когда ему ещё лет пятнадцать было. Всю жизнь ищет, тем и живёт, и оттого во все дальние походы просится. Возьми; Гроза хоть и в возрасте, но сотник добрый, к тому же и по-хазарски, и по-гречески разумеет, он ведь из тавро-русов.

– Я что-то такое слышал, – задумчиво проговорил Игорь. Потом покачал головой с некоторым удивлением. – Скажи-ка, уже в возрасте, а суженую и брата до сих пор ищет! – в очах князя мелькнуло нечто незнакомое, но через миг он уже овладел собой. – Ну ладно, коль просишь и поруку за него даёшь, возьму, – молвил он снисходительным тоном, довольный тем, что Старший обращается к нему, как к князю.

Не стала более увещевать сына и Ефанда, мол, делай, как решишь, а за своё решение сам и ответишь. Не понял тогда Игорь значения материнских слов. Власть, обретённая после смерти дядьки Ольга, не только тяжким грузом давила на плечи, но и хмельным мёдом кружила голову.

– Поход твой на Хвалисское море не одобряю, но и удерживать боле не смею, прошу только, возьми с собой отцовский Болотный меч, он ведь не простой, а заговорный, пусть с тобой всегда будет, как прежде амулет.

– Хорошо, возьму, – хмурясь, ответил Игорь.

После Купалина дня, как шесть лет тому, Киев провожал своих воинов в дальний поход. Снова расцвела Почайна парусами многими, будто синий Сварожий луг цветами. Двинулись вниз по синей Непре лодьи Киевской, Варяжской и Новгородской дружин. Только сегодня во главе их не седой могучий Ольг Вещий, а его племянник Игорь, коего варяги по-своему Ингардом кличут. А воевода Олег на этот раз остаётся в Киеве, ведь нельзя оставлять грады и веси Руси без крепкой охороны и умелых воинов. На душе Олега, глядящего на уходящие воинские лодьи, было как-то неуютно, как утром в стылой горнице при нетопленной печи.

Великий Могун правил службу на Перуновой горе, а Велесдар ещё с Семиярилина дня ушёл в Берестянскую пущу, дабы там, в уединении творить молитвы русским богам да лечить окрестный люд огнищанский.