Текст книги "Мадемуазель Судьба"

Усевшись за руль, Сергей провел рукой по волосам и машинально посмотрел на запястье. Часы… Он забыл их снять, когда ходил к Наташе. Ладно, ерунда, та наверняка не приняла их за дорогую вещь. А мужичок с фиолетовым носом? Об этом сухофрукте лучше вообще не вспоминать.

Сергей взял мобильный и набрал номер Вальки. Новый телефон ей подарил Казаков, так что со связью проблем не было.

– Да! – раздался звонкий и нетерпеливый голос.

– Привет, – весело сказал Сергей.

– Как там Наташка?!

– Ты бы сначала спросила, как я. – Он откинулся на спинку кресла, расслабился, протянул руку и качнул медвежонка, висевшего на зеркале. – Что за кошмарный товарищ с огромным носом проживает в вашем доме?

– С баклажанным?

– Да, редкостный затейник.

– Это Сухоруков, наш враг. Воюем с ним, воюем, и все без толку. Ну его… Пожалуйста, расскажи про Наташку!

– Ладно уж, – ответил Сергей. – Но в обмен на кино.

После небольшой паузы Валька строго произнесла:

– Хорошо. Но учти, я согласилась только потому, что ты не оставил мне выбора.

– Обязательно учту, – он улыбнулся и тоже взял паузу.

– Ну же! – потребовала Валька.

– А ты совсем не хочешь идти со мной в кино? – растягивая время, поинтересовался Сергей.

– Хочу… Но совсем немного.

– Уж так и быть, расскажу про Наташку. Живет она отлично. Кран, кстати, я починил. Почти… Э-э… вроде все.

– Так нечестно!

Сергей рассмеялся и продолжил мучить Вальку:

– Дело было так. Я нажал на кнопку звонка, потом раздались шаги, а затем приятный женский голос спросил: «Кто там?» Я ответил: «Люди добрые, пустите сантехника переночевать».

Валька тоже засмеялась и сказала:

– Все ты врешь, Наташа никогда не спрашивает: «Кто там?», а я ее ругаю за это.

– Сдаюсь, ты меня прижала к стенке. – Сергей вновь улыбнулся и в красках и лицах поведал о своей разведывательной операции: – Ты даже не представляешь, какие у меня, оказывается, широкие плечи и какой я высокий. И, конечно, злодей.

– Как же хорошо, что у меня есть Наташка, – счастливо произнесла Валька в ответ.

* * *

Она всегда приходит с темнотой. Всегда притягательна и недоступна. Увидеть ее, вдохнуть смесь ароматов кардамона, ванили, грейпфрута, услышать бархатный голос, и ничего уж больше не надо – вот оно счастье.

Каждый день в ожидании: раздастся ли звук шагов, скрипнет ли дверь при ее появлении, или тишина – верная подруга одиночества – болью отзовется в сердце.

Он любит Ольгу, очень сильно любит, и готов на все, о чем бы та ни попросила…

– Дмитрий Григорьевич, я домой, – тряхнув кудряшками, без пяти семь скажет Зиночка и подумает: «Каждый день остается. Август на дворе, погода замечательная, а он все над бумагами чахнет».

Зиночка закатит глаза к потолку или недовольно покачает головой, оглянется у двери и, не встретив заинтересованного взгляда, покинет кабинет. Если начальнику охота сидеть в четырех стенах день и ночь, то у нее есть дела поважнее: кино, рестораны и Макс из фитнес-клуба.

– Лето, лето, – вздохнул Поляков, ослабляя узел галстука. – Ненавистное лето.

Ольга не терпит, когда светло, когда людно, и за прошедший месяц приезжала только три раза. Правда, звонила и писала по электронной почте довольно часто (особенно на этой неделе). Дмитрий Григорьевич положил руки на подлокотники кресла и закрыл глаза. Погрузившись в воспоминания, он улыбнулся – мелькающие картинки наполнили душу радостью, нежностью и страстью. Ольга, Ольга, Ольга… Тоненькая, всегда в черном и всегда вуаль на лице.

Не думал, не гадал, что способен на такие чувства, но любовь сама выбирает, кого казнить, кого миловать, а кого пришпилить острыми стрелами к стенке. Бабац! И даже не дернешься. Дмитрий Григорьевич уже давно жил с пронзенным насквозь сердцем, и это состояние топило его в неописуемом восторге. Пусть безответно, пусть безнадежно, но как волшебно!

Он встал, постоял у окна, вернулся в кресло, допил холодный кофе, часа два поработал, а потом опять погрузился в мечты. Дверь скрипнула. Поляков вздрогнул и резко поднялся. Она пришла.

– Ольга…

– Добрый вечер. Простите, я опять без предупреждения.

Ольга специально не звонила заранее, потому что знала – он ждет, а внезапные появления лишь разжигают страсть в сердце. Как он смотрит… Точно благодарит за сам факт ее существования, за то, что дышит с ней одним воздухом, за то, что получил право любить.

– Я всегда рад вас видеть.

Подойдя к столу, Ольга коснулась уголка папки. Черный полупрозрачный шарфик, напоминающий грозовое облако, съехал вниз и оголил плечо.

– Есть какие-нибудь новости?

– Нет, – ответил Поляков. Автоматически застегнул пуговицу пиджака, поправил очки и бесшумно втянул в легкие побольше воздуха. Замер, а затем так же бесшумно выдохнул. – Но они будут, даю слово.

– Я волнуюсь.

– Нельзя так. Ничего страшного не случилось.

– Вы не поймете меня, наверное…

– Ольга, я понимаю вас.

Поляков резко шагнул к ней, взял за руку и сжал длинные тонкие пальцы. Прикосновение отозвалось сладкой волной, пробежавшей по телу вверх и вниз. Сердце заколотилось бешено. Дмитрий Григорьевич вдруг устыдился своих чувств, захотел отойти, отвернуться, но, ощутив дыханье Ольги, остановился.

– Я вам нравлюсь, не так ли? – спросила она.

И что же выбрать? «Нет» – значит потерять надежду, «да» – оказаться смешным. Почему же их жизненные пути не пересеклись раньше, когда он был молод, строен и более уверен в себе? Почему такая несправедливость? Поляков сжал пальцы Ольги еще сильнее, ему вдруг показалось, будто он слышит музыку. Такое случалось и раньше – стоило подойти к ней близко, и в ушах начинала звенеть мелодия. С чего эта чертовщина, с чего?

– Да, – мужественно ответил он.

– Давно?

– С того дня, как увидел вас.

Кто бы знал, как тяжело дались Полякову эти слова: точно, закрыв глаза, он прыгнул в пропасть, полагая, что внизу его ждут заточенные, несущие смерть колья. Сколько дней Дмитрий Григорьевич сидел в своем кабинете, мечтая об Ольге, сколько написал страстных стихов – мальчишеских, глупых, – сколько раз переворачивал кофейную чашку, надеясь увидеть знакомый силуэт на блюдце, найти хоть какое-нибудь подтверждение тому, что она не исчезнет из его жизни так же неожиданно, как появилась. Сколько, сколько, сколько… Это ведомо лишь книгам, стоящим на полке, лишь тикающим часам, лишь высокому удобному кожаному креслу – никому из людей Дмитрий Григорьевич не мог доверить своих чувств.

– Опустите жалюзи.

– Что? – переспросил он.

– Светло, – коротко ответила Ольга.

Поляков быстро шагнул к окну и потянул на себя шнур, но движение вышло неловким, и выполнить просьбу с первого раза не получилось. Лето, лето, ненавистное лето. Обернувшись, он замер – Ольга стояла около дивана. Еле уловимый звук расстегивающейся молнии, и юбка черной кляксой упала на пол.

– Помогите же мне, – сказала Ольга тихо, но с требовательными нотками в голосе.

– Я сейчас… Да, конечно… Я сам…

Что происходит, Поляков не понимал. Представить, будто женщина из грез захочет подарить ему себя, он категорически не мог. Руки задрожали, вена на виске запульсировала, ноги стали ватными, в голове образовалась мешанина из слов. Зачем же Ольга разделась? Зачем?.. Неужели…

Дмитрий Григорьевич неуверенными шагами направился к дивану, споткнулся, извинился, споткнулся еще раз и еще раз извинился. «Да что же со мной?» – отругал он себя и сделал попытку успокоиться.

– Ольга…

В ответ она смело шагнула к нему.

Расстегивая непослушными пальцами маленькие пуговки черной кофты, Поляков не решался поднять голову. Через плотную ткань вуали Дмитрий Григорьевич боялся увидеть блеск насмешливых глаз – даже если это злая шутка, то пусть она продлится как можно дольше… Он готов простить, забыть все, что угодно, лишь за одну минуту пусть иллюзорного, но все же счастья.

– Я скучала, – сказала Ольга просто.

– Я тоже. Всегда.

Какой у нее голос? Спокойный? Ироничный? Грустный? Едкий? Поляков захотел понять и не смог, сейчас он не был успешным адвокатом, хладнокровно разбирающим на звенья любые проблемы, он был просто мужчиной, любящим и надеющимся на невозможное.

Сняв очки, Дмитрий Григорьевич занервничал, не зная, куда их положить. Беспомощно, как маленький ребенок, завертел головой и забормотал: «Извините, извините».

– Дайте же сюда, – забирая у него очки, сказала Ольга. Протянув руку, она положила их на книжную полку и спросила: – Почему вы на меня не смотрите?

– Не знаю… Признаться честно, боюсь.

– Смотрите на меня, Дмитрий Григорьевич, прошу вас.

Она осторожно, не торопясь, демонстрируя каждый изгиб своего тела, легла на диван.

– Какая же вы тоненькая и хрупкая, – выдохнул Поляков, присаживаясь рядом. Пальцы коснулись шелковистой кожи, побежали вверх к впадинке на шее и остановились. У него не было права приподнять вуаль – Ольга дарила себя, но не свою тайну.

Полякову не хотелось торопиться, не хотелось комкать прекрасные мгновения, кружащие голову, дарующие ни с чем не сравнимые ощущения.

– Спасибо вам, – прошептал он, вдыхая смесь ароматов кардамона, ванили и грейпфрута. Его одинокий, тоскующий, трепетный мир слился воедино с миром любимой женщины – медленно, плавно и осторожно.

Край вуали немного загнулся, открывая подбородок. Именно в этот момент, увидев лишь маленькую часть лица Ольги, Поляков прочувствовал ее обнаженность.

Глава 6

На дачу Валька собиралась как на парад. Надела новые синие брюки, голубую кофту с коротким рукавом, черные лаковые босоножки на невысоком каблуке, уложила в художественном беспорядке волосы (нравилось, когда они торчали на затылке в разные стороны) и немного подкрасила глаза и губы.

Старалась Валька по нескольким причинам. Во-первых, в душе царило боевое настроение: очень хотелось найти картину «Женщина в черном». Вдруг повезет. Интересно, куда она запропастилась? Наверное, действительно лежит на какой-нибудь полке и пылится. «И чего меня на этой картине так переклинило?» – думала Валька, отправляя мобильник в задний карман брюк. Во-вторых, Сергей… Ладно, она готова признать, что он ей симпатичен. В-третьих, предстояло получить долгожданный глоток свободы! Сидеть в четырех стенах было невыносимо скучно.

Валька покрутилась немного перед зеркалом и, не найдя в своей внешности ни одного изъяна, крикнула:

– Заходи!

– Наконец-то мне позволено явиться в твои покои, – усмехнулся Сергей, нарочно делая вид, будто не замечает ее очередного преображения. Прислонившись к углу шкафа, он демонстративно посмотрел на часы. Жест означал: сколько можно одеваться, давным-давно пора уже отправляться в путь.

Такого равнодушия Валька стерпеть не могла. Пройдясь по комнате, точно манекенщица по подиуму, она кинула на Сергея нетерпеливый взгляд.

– Мы едем или нет? – нарочно равнодушно спросил он.

– Неужели ты не видишь, как хорошо я выгляжу?

– Не вижу, потому что ослеп от твоей неземной красоты.

Щеки Вальки несколько порозовели. Довольная, она направилась к двери, и через пять минут они уже мчались в сторону дачи. Ненавязчиво звучала плавная музыка, кондиционер щедро дарил прохладу, за окном пролетали летняя зелень и чистое голубое небо. Душу Вальки переполняло тихое блаженство, словно на свете нет и не может быть ничего плохого. Вот так в один миг меняется жизнь… И здорово же это.

Наследство. Оно кажется нереальным, и вроде даже неважно, удастся его получить или нет. Казаков говорил, что это волокита, но обещал помочь.

Еще один наследник… Ну и что! Может, зря Юрий Яковлевич перестраховывается? Валька коротко вздохнула. Она бы познакомилась со своим дальним родственником, и они бы подружились.

«Вот бы узнать: кто кому изменил и кто у кого родился! У меня есть десятиюродный дядя или восьмиюродная тетя? Или семиюродный брат? Так бывает. Но откуда бы они взялись?..»

Разве плохо иметь близких людей? Чем их больше, тем лучше.

«Ах да, там какая-то темная история со смертью двоюродной бабушки. Как же все запутанно – голова кругом…»

Валька сидела расслабленно и думала обо всем подряд, стараясь избегать мыслей о Сергее. Но взгляд тянулся к нему… Пожалуй, ей бы хотелось, чтобы «отпуск» продлился подольше, только нужно упросить Казакова разрешить почаще выезжать. Ну хоть куда-нибудь! Конечно, Юрия Яковлевича понять можно, он добрый, заботливый и волнуется, но изнывать от безделья – такая мука… Валька заерзала. Если бы не подруга, получается, и торопиться ей некуда.

– Значит, Наташа переживает? Я бы на ее месте тоже сходила с ума, – сказала она скорее себе, чем Сергею.

– Горюет и рыдает, говорит: где же мою лучшую подруженьку носит, уж не влюбилась ли она в высокого широкоплечего парня…

– Что? Я? В тебя? Ерунда!

– Шучу, – засмеялся Сергей, притормаживая на повороте. – Переживает, конечно. Кстати, она поведала мне о том, какая ты хорошая. Я чуть не прослезился.

– Ага, я такая, – кивнула Валька, мысленно поблагодарив Наташу раз двадцать.

Широкая асфальтированная дорога, заросшая слева и справа пыльными кустами малины и орешника, вскоре привела к дачному поселку. Огромный пень, изъеденный жуками, гордо возвышался рядом со шлагбаумом. Под радужной надписью «Добро пожаловать!» стояли, прижавшись друг к другу, две коричневые скамейки.

– Вон моя дача, зеленый дом на краю, – указала Валька и улыбнулась.

Здесь все было родным: и лавочка около древнего столба, и береза со сломанной веткой, и ржавая табличка с номером участка, и пузатая труба, наполовину зарытая в землю, и слегка покосившийся забор. Валька сняла крючок с нехитрого замка калитки и быстро устремилась к дому. Сергей неторопливо выбрался из машины, огляделся, посмотрел на рябую курицу, спешащую по своим важным делам, закурил и зашагал по узкой дорожке, отмечая, что трава забила все (видимо, давно ее не косили).

Ключ от двери хранился на маленькой полочке под ступеньками.

– Брать тут особо нечего, дом старый. Папа его специально не ремонтировал, говорил, в прошлое гвозди вбивать нельзя.

Пропустив Вальку вперед, Сергей тоже зашел на кухню. Обстановка действительно была скромной, в глаза бросились лишь блестящий самовар, стоящий посередине круглого стола, и резной шкафчик с книгами и журналами. Краска на полу стерта, на обоях потеки – следы дождя, короткие шторки выцвели.

– Правда, здесь здорово? – спросила Валька. – Пахнет детством. Вот с этой ступеньки, – она указала на лестницу, ведущую на второй этаж, – я слетела в шесть лет и спилотировала прямо на печку. За домом есть сарай, на его крыше очень хорошо загорать. Но, наверное, крыша меня теперь не выдержит. А яблоню видел? Гигантская! И столько яблок! А беседку? Эх, шашлык бы сделать…

– Да, это я сплоховал, шашлык бы нам не помешал, – согласился Сергей. – А у соседей разжиться провизией можно?

– Наверное.

– Тогда ты отдыхай, а я прогуляюсь. Вдруг повезет и мне встретится дикий кабан… С луком, уксусом, перцем и черным хлебом.

Валька засмеялась:

– Пусть тебе еще встретятся помидоры и огурцы.

Сергей ушел, а она поставила чайник на двухконфорочную плитку и с вдохновением отправилась на поиски картины.

– Придется перерыть здесь все от пола до потолка, – задумчиво сказала Валька, размышляя, с чего бы начать.

Поднявшись на второй этаж, она изучила пару старых чемоданов и шкаф, отодвинула стопки книг, заглянула в тумбу и вернулась на кухню. Чайник уже вскипел. Валька быстро переставила его на соседнюю конфорку, выключила плиту и двинулась дальше. Она искренне считала, что отец показывал ей все картины, а выходит, нет. Почему?.. Красивая женщина, одетая в черное, с жемчугом на шее. Еле заметная улыбка, внимательный взгляд…

– Картина, картиночка, где ты? – тихо нараспев произнесла Валька и продолжила «раскопки» сначала в маленькой комнате, а затем в большой. Пыль щекотала нос (дом три раза сотрясся от громкого чиха), поскрипывали половицы, пачка фотографий буквально прыгнула в руки и задержала минут на пятнадцать, рассохшийся ящик комода – еще на пять.

«И почему я не узнала размер картины? – с досадой подумала Валька, остановившись около кладовки. Дотронувшись до шершавой, облупившейся краски, она вспомнила короткий эпизод из детства, закусила нижнюю губу и торжественно вздохнула, точно собиралась перерезать красную ленточку и шагнуть в прекрасный новый мир. Кладовка – последняя надежда, Вальке, к ее великому сожалению, больше нечего было осматривать. Или здесь, или… Неизвестно где! – Пусть мне повезет, пусть повезет…»

Она протянула руку, взялась за круглую металлическую ручку и дернула дверь на себя. Раздался хруст, треск, грохот, и Валька увидела, как на нее падают доски, рейки и прочая строительная ерунда.

– А-а! – от неожиданности вскрикнула она и поперхнулась пылью.

* * *

Услышав грохот, бросив добычу на веранде, Сергей буквально влетел в дом и увидел малоприятную картину: его подопечная лежала на полу в позе морской звезды под грудой всевозможного хлама и, увы, не подавала признаков жизни.

– Валя! – громко позвал он и принялся поднимать доски.

– М-м… – выдала та в ответ и открыла глаза.

– Ты решила разобрать дом на части? – подбадривая, спросил Сергей и помог Вальке подняться. – С тобой все в порядке? Ну-ка покажись. Где больно? Чего молчишь?

– Я упала, – сообщила «новость» Валька и всхлипнула.

– Ударилась? Как голова?

– Это кровь?

– Ничего страшного, пара царапин. Как ты себя чувствуешь?

– Мне нужно зеркало. Пожалуйста… Я хочу посмотреть на себя.

Увиденное Вальку совсем не обрадовало. Правая щека опухла, покраснела и к тому же была украшена кровавой ссадиной, подбородок покрылся царапинами, на лбу образовалась шишка. Настроение резко поползло вниз и уперлось в дурацкую обиду на кладовку.

– Фильм ужасов, – прокомментировала Валька свое отражение.

– Не принимай близко к сердцу, лучше скажи, голова не кружится?

– Нет. Как я теперь буду жить с такой физиономией?

– Ну, ты всегда сможешь надеть паранджу и…

– Смейся, смейся. – Валька отошла от шкафа и, пользуясь ситуацией, горестно произнесла: – Теперь, наверное, никто не захочет сходить со мной в кино.

– Знаю я одного товарища, который спит и видит, как бы сходить с тобой в кино. Или ты уже передумала?

– Вовсе нет, – важно ответила Валька, чувствуя себя гораздо лучше.

– Если Юрий Яковлевич не убьет меня, когда увидит твое лицо, то мы вполне можем выбраться в кинотеатр сегодня вечером или завтра, – улыбнулся Сергей. – Я раздобыл мясо, овощи и хлеб, так что буду тебя откармливать.

– Шашлык, конечно, улучшит мое самочувствие, – ответила Валька и тоже улыбнулась. – Пойду умоюсь.

Она привела себя в порядок, еще раз хорошенько разглядела ссадину и царапины и, оставив Сергея на кухне, вернулась в кладовку. Здесь царил такой бардак, что не очень-то было понятно, с чего начинать и куда что двигать. «Наверное, после смерти папы мама перенесла сюда все ненужное».

Валька старательно изучила первый стеллаж, а затем сняла с полки второго объемную, но легкую коробку и вытащила из нее зеленые потрескавшиеся ласты, пузатую банку с гвоздями, пожелтевшую карту Подмосковья, жестянку с блеснами и поплавками, армейский ремень, моток бордовой бахромы, «Книгу о вкусной и здоровой пище» и плотную объемную папку на кнопках. Валька открыла ее и принялась разглядывать тонкие брошюрки с выставок, фотографии картин, малоинтересные для нее вырезки из газет. Под одной из брошюр она обнаружила небольшую стопку явно самодельных конвертов, перетянутую зеленой лохматой бечевкой. Осторожно развязав кривенький бантик, Валька пересчитала письма.

– Пять штук. Ни адресов, ни картинок, ни имен, – пробормотала она, склонив голову набок.

Читать чужую корреспонденцию нехорошо, но в данном случае можно. Все равно же взять и выбросить эти письма рука не поднимется. Что в них? И почему они такие странные? Их не посылали почтой.

Раскрыв первый конверт, Валька достала небольшой листок бумаги, пробежалась глазами по строчкам и на несколько секунд замерла. Дальнейшие действия она совершала автоматически и со стороны напоминала воришку, которого в любой момент могут застукать на месте преступления. Валька быстро сложила конверты стопкой, нервно обвязала бечевкой и спрятала сначала в задний карман брюк, а затем попыталась запихнуть под ремень. В конце концов, несколько успокоившись, она сунула находку под мышку и, выскочив из кладовки, устремилась в маленькую комнату, где оставила сумочку.

– Шашлык будет готов через полчаса, – донесся голос Сергея, – не станем же мы ждать, когда он промаринуется.

– Нет! – крикнула в ответ Валька.

Никогда, никогда ей не приходило в голову, что у отца могла быть любовница. Такое казалось нелепым и абсурдным. Да, мужчины иногда ходят на сторону, женщины, кстати, тоже, но это какие-то незнакомые, абстрактные мужчины и женщины. А тут папа! Он был домашним человеком, любил свои мягкие коричневые тапочки с клеенчатой отделкой, блаженно закрывал глаза, делая большой глоток кофе, засыпал с газетой на диване, поглощал в больших количествах малиновое или клубничное варенье – столовой ложкой прямо из банки… Разве у таких мужчин случаются романы? Конечно, нет! «А потом, у папы же была я – любимая дочка Валька, зачем ему еще кто-то?!»

Шашлык она съела со скоростью звука и в каком-то неимоверном количестве.

– Если бы я знал, что ты так голодна, я бы купил мяса в два раза больше, – пошутил Сергей, глядя на опустевшие тарелки.

– Спасибо, я наелась, – ответила Валька, дожевывая последний огурец.

– Чего такая задумчивая? Голова точно не болит?

– Не-а. А мы когда поедем обратно?

– Ты поистине непредсказуема, – улыбнулся Сергей, – то выпустите на свободу, то верните в тюрьму.

Валька попыталась понять, осуждает она отца или нет, и не смогла, что-то мешало: то ли сильная любовь к нему, то ли сложные отношения с матерью – скорее всего, и то и другое. На обратном пути она непрерывно рисовала образы любовницы: «Наверное, красивая, молодая…» – и то злилась, то жалела себя, то хотела побыстрее отправить письма в мусорную корзину, то раздражалась, что сунула нос только в один конверт.

Вернувшись, Валька заперлась в своей комнате, расправила плед на диване, немного прошлась по мягкому ковру, запрещая коленкам дрожать, и села читать. Незнакомый ровный почерк…

«Здравствуй, мой Николай,

наверное, в наш век глупо писать письма… Но я не могу сдержаться, твой телефон не отвечает, а чувства переполняют душу. Неужели я в Москве? Неужели мы увидимся уже сегодня…

Я люблю тебя».

«Милый, милый Коленька. Ты позвонил сегодня только три раза – это ужасно! Пишу и смеюсь, какая же я глупая и нетерпеливая. Мне передали от тебя записку, и я подпрыгнула до потолка от радости! Все же переписываться в наш бешеный век – это очень романтично».

«Я сижу и рыдаю как ненормальная. Мы договорились провести вместе три дня на твоей даче, но, увы, обстоятельства складываются так, что завтра утром мне нужно вернуться домой. Прости, любимый.

Твоя Ольга

20.09.2010».

«Привет!

Я в восторге, в неописуемом восторге! Все получилось как нельзя лучше – через три недели я вновь прилечу в Москву».

«Не могу забыть картину, которую ты мне показал. Женщина в черном с ниткой жемчуга на шее. Ты прав, мы действительно с ней удивительно похожи. Прошу, храни ее, никогда не расставайся с ней.

Грустно уезжать, очень грустно, но так уж сложилась жизнь… В следующий раз приеду под Новый год, жди, обязательно жди меня».

– Ольга… – прошептала Валька имя любовницы отца. – Ольга.

Так вот почему папа исчезал время от времени, почему иногда приходил слишком поздно и почему родители постоянно ссорились…

Эта женщина не живет в Москве, как же они познакомились?

Где?

Вопросы складывались стопкой, один на другой, и ответа на них не было. Валька еще раз перечитала письма, немного походила по комнате туда-сюда и почувствовала себя растерянной. Совершенно непонятно, что теперь делать? То есть уже ничего не поделаешь, но… Не будет покоя, пока она не отыщет эту женщину, не увидит ее. «Ты прав, мы действительно с ней удивительно похожи». Картина! Валька бросилась в библиотеку, схватила каталог, открыла нужную страницу и стала внимательно изучать фотографию «Женщины в черном». Да, Ольга красивая, очень красивая и молодая! Отец купил картину, берег ее, потому что женщина, вдохновившая художника, напоминала ему ту, которую он любил.

– Как же тебя найти? – Валька нахмурилась. От волнения у нее даже щека болеть перестала. – Как же…

Вернувшись в комнату, она принялась изучать письма. На одном из листков с обратной стороны оказались нарисованы ровные линии и жирные точки, обозначающие ноты. Слуха у Вальки не было, музыкального образования, естественно, тоже, так что находка ни о чем не говорила. Интуиция подсказывала, что толку от нот не будет – кусок черновика, не более. Тогда Валька принялась заглядывать в конверты, и на одном из уголков обнаружила штампик: «Гостиница Славянская», а рядом – маленькая эмблема. И тут вспомнились слова Казакова: «Меня мучают некоторые сомнения… На данном этапе информации маловато… Скажу только, что этой истории много лет, и речь пойдет об одной измене и о незаконнорожденном ребенке…»

– Та-а-ак, – протянула Валя, ошарашенная собственным открытием. – Юрию Яковлевичу все известно, но он не знал, как мне об этом рассказать…

В голове несколько прояснилось, вот только легче от этого не стало, наоборот, цепочка мыслей потянулась в прошлое, мозг заработал с удвоенной силой и… Валька хлопнула себя ладонью по лбу! У Ольги есть ребенок, еще маленький, и она заботится о его интересах. Похоже, теперь ясно, с кем придется делиться наследством…

– Воды, – простонала Валька, – дайте мне воды.

Она бессильно опустилась на диван и замерла, закусив губу. Такая история могла произойти с кем угодно, но только не с ней.

* * *

– Я принес йод, – сказал Сергей, заходя в комнату. Он переоделся, теперь на нем были черные брюки и белая рубашка поло. Полуофициальный вид. – Сейчас я окажу тебе первую медицинскую помощь. Лучше поздно, чем никогда.

– Тогда я уж точно превращусь в страшилище.

– Не придумывай, йод минут через двадцать бесследно исчезнет.

– Мажь, – Валька обреченно вздохнула и выпрямилась.

– Всыплет мне Казаков за тебя по первое число. – Сергей провел ватой по царапине и добавил: – Давай скажем, что попали в перестрелку.

– Не волнуйся, я тебя оправдаю, и Юрий Яковлевич ругаться не станет.

– Да уж, непременно сделай это, а то я боюсь на глаза ему попадаться – убьет без суда и следствия!

Идти в кабинет к Казакову Вальке было непросто, но вовсе не из-за ушибов. Как начать разговор? С одной стороны, измены не такая уж и редкость – случаются сплошь и рядом, с другой, речь пойдет о ее отце. Нет, относиться к этому легко не получится – хоть уговаривай себя, хоть нет.

– Пожалуйста, сильно не мажь, а то я стану похожа на матрешку.

– Матрешки обычно красные, а ты… – Сергей несколько отклонился и залюбовался своей работой. – А ты коричневая. Убьет меня Юрий Яковлевич, убьет два раза.

…Лицо Казакова при Валькином появлении побледнело. Открыв рот от удивления, он несколько секунд подбирал слова, чтобы выразить свое возмущение и беспокойство.

– Сергей! Валя! – наконец выкрикнул он и замолчал.

– Ранение неглубокое, – утешил Сергей, испытывая некоторую неловкость – не уберег все же сокровище, не заслонил собой в нужный момент.

– Юрий Яковлевич, вы не волнуйтесь, я сейчас все объясню, – затараторила Валька, дотрагиваясь до разукрашенной щеки.

– Да уж, пожалуйста!

– На даче есть чулан, в детстве я любила в нем прятаться… Впрочем, это неважно. Я подошла к нему, открыла дверь, а оттуда как повалятся доски! – Валька сморщила нос. – Ничего страшного, я несильно ударилась.

– Несильно? Не хочу расстраивать, может, ты об этом не знаешь, но правая половина твоего лица очень отличается от левой! Нет, тебя нельзя больше никуда отпускать!

– Юрий Яковлевич… – заныла Валька.

– Сергей, а ты где был?

– Временно отсутствовал, ходил за продуктами, – ответил тот и добавил, нахмурившись: – Обещаю, больше такого не повторится.

– Он не виноват, – замотала головой Валька. – Подумаешь, упала, с кем не бывает. Не сердитесь так…

– В ближайшее время ты будешь сидеть дома. – Казаков отодвинул чашку с чаем и сцепил руки перед собой, считая приговор окончательным, не подлежащим обжалованию.

– А кино…

– Какое кино?

– Я с Сергеем должна сходить в кино, он меня пригласил.

Юрий Яковлевич приподнял брови, глубоко вдохнул, выдохнул, помолчал, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, потер щеку, а потом махнул рукой и сокрушенно произнес:

– Делайте что хотите, если мое мнение для вас ничего не значит.

Сергей, встретив расстроенный Валькин взгляд, вышел на передний план и долго доказывал Казакову, что ограничивать свободу юной леди нельзя, иначе та загрустит или разнесет дом на мелкие части. Он пообещал утроить свое внимание и часто в кино ее не приглашать.

– Хорошо, – сдался Юрий Яковлевич, достал из кармана пиджака платок и промокнул лицо. – Развлекайтесь, отдыхайте, возможно, я стал брюзгой. С возрастом, знаете ли, это бывает. Просто я волнуюсь.

Когда дверь за Сергеем закрылась, Валька села на стул рядом с Казаковым и положила конверты на край стола. Язык мгновенно прилип к небу, слова заблудились, к желто-коричневому йоду на лице добавилась розовая краска смущения. В эту секунду Валя бы с радостью оказалась за тридевять земель от кабинета, но волшебной палочки, исполняющей желания, под рукой не было. Поэтому пришлось мужественно начать разговор:

– Я знаю, что у моего отца… М-м… был роман. И, наверное, вы в курсе этого и… м-м… не хотите меня расстраивать.

Реакция Казакова сказала о многом – да, он знал. Щеки Юрия Яковлевича тоже порозовели, он поджал губы, немного втянул голову в плечи и, схватив карандаш, принялся вертеть его. На лбу появились две глубокие морщины, к которым тут же пристроились мелкие.

– Откуда тебе стало известно? – спросил Юрий Яковлевич и посмотрел на конверты. – Письма? Хм… Только не говори, что ты нашла их на даче, все же не нужно было тебя отпускать. А впрочем… – Казаков, отшвырнул карандаш, резко откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. – А впрочем, рано или поздно ты бы все равно узнала. Представляю, какие чувства переполняют сейчас твою душу, но не спеши с выводами и, прошу, не нужно осуждать…

– А я не осуждаю, – соврала Валька и оправдала себя: «Чуть-чуть же не считается». За последний час она много чего передумала и решила особо себя не накручивать, а то так и с ума сойти можно. Это личная жизнь отца – «не стоит забивать гвозди в прошлое». Но кошки (малочисленное количество) все же скребли на душе, и очень хотелось спустить на них огромную лохматую собаку. – Расскажите что-нибудь об этой женщине… Ее зовут Ольга.

– Я не так много знаю, – развел руками Казаков. – Твой отец однажды дал понять, что он… хм… счастлив. Да, давай назовем это именно так! Но подробности мне неведомы. Я как раз ищу эту женщину, однако пока безрезультатно… Ольга живет не в Москве. Наверное, именно потому за тобой следовал мужчина – она попросила его об этом.