Текст книги "Экземпляр"
Автор книги: Юлия Купор
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
5
Костя мог бы выдохнуть, успокоиться и просто понаблюдать за тем, что будет происходить дальше. Но была одна вещь, которая, точно двадцать пятый кадр, все время бултыхалась где-то на обочинах сознания и не давала спокойно жить. Воскресенск-33 застрял во времени, как муха в янтаре. И если раньше Костя все время использовал эту фразу лишь для того, чтобы показать, как безбожно городок отстал от жизни, то теперь стало понятно, что Воскресенск-33 и в самом деле застрял. Время здесь будто бы остановилось. Иногда Костя забывал, какой сегодня день недели, какое число какого месяца, а когда смотрел на экран смартфона, то удивлялся, словно в первый раз, и все никак не мог привыкнуть, что несколько дней подряд могло быть десятое октября, и целую неделю могло длиться одиннадцатое октября, а что до двенадцатого октября, то двенадцатое октября могло длиться вечно, но никто этого не замечал.
Косте, на которого свалилась вся документация «Азии-Мобайл», все отчеты и банковские выписки, поневоле приходилось сверяться с числами, и каждый раз он приходил в ужас от этой странной временной аномалии, зато теперь он понял, как Марк Рубинштейн, с его-то проблемами, управлял целым салоном сотовой связи до того, как там появился Костя; и все объяснялось тем, что временная аномалия позволяла Марку исправлять все ошибки работы, потом он совершал новые, но в сухом остатке никто ничего не замечал, и уж точно ничего не замечало руководство, сидевшее, подобно прекрасной принцессе, в далеком сказочном Томске.
Костино заявление об увольнении с завода было датировано шестым октября, и с этого момента прошел как минимум месяц. Однако же на календаре вот уже несколько дней подряд значилось тринадцатое октября, и с этим невозможно было ничего поделать. Таков был естественный ход вещей для крохотного захолустного Воскресенска-33, городка, который мироздание не внесло ни в один из своих реестров.
Тут еще и Векслер внес дополнительную сумятицу, ах, ну кто бы мог подумать. В ночь с тринадцатого октября на тринадцатое октября он приснился Косте. И сон этот принес удивительное чувство дежавю – ведь на этой сцене Костя уже стоял. Такой сон ему уже снился. Снова эта жуткая смесь из эпох, эдакий горячечный бред сумасшедшего режиссера, больного одновременно чахоткой и сифилисом.
Внезапно Костя очутился на сцене, освещенной яркими, точно звезды в небе, софитами. То были не электрические светильники, а старинные газовые лампы – можете себе представить, четыре ряда газовых ламп! Свет рампы, болезненно лупивший по глазам, не давал Косте разглядеть зрительный зал, он видел лишь неясные пугающие силуэты, но мог предположить, судя по звукам, доносившимся с галерки, что зрителей в зале было много. Что-то там гудело, жужжало, точно огромный человеческий улей.
Роберт Векслер стоял посреди сцены, облаченный в иссиня-черный фрак с атласными обшлагами, подсвеченный светом софитов, гордый и неумолимый, как изваяние. Костя даже во сне почувствовал себя жалким и ничтожным. Он, разумеется, не понял, как очутился на сцене. Но, очухавшись и перестав щуриться (глаза слезились, точно он смотрел на солнце), он обнаружил, что облачен в старомодную, но бесконечно красивую одежду. На нем была рубашка из тончайшего батиста с накрахмаленным воротником – воротник этот приятно щекотал шею, – брюки со стрелками, идеально отутюженными, жилет в пунктирную, еле заметную полоску и пиджак из такого же плотного сукна, что и жилет, и в такую же микроскопическую полоску. Из жилетного кармана торчала позолоченная цепочка с крупными звеньями. Костя, сжигаемый любопытством, потянул за эту цепочку и вытащил из кармана диковинный предмет – круглые часы-луковку, раскрывавшиеся на манер старинного медальона.
– Разреши задать тебе вопрос, – обратился к нему Роберт Векслер, и его светлые глаза коварно заблестели – в них отражался неверный свет газовых ламп.
Только сейчас Костя обратил внимание, что на сцене находятся еще трое – худощавый скуластый блондин с волосами, разделенными на прямой пробор, в старомодных очках, черноволосый мужчина с роскошными усами и – ну надо же – Арлекино, городской сумасшедший из Воскресенска-33. Арлекино был в своем привычном фраке, только чист и опрятен, как никогда. Его фосфоресцирующая апельсиновая башка могла затмить собой солнце.
– Я вас слушаю, – совершенно чужим голосом ответил Костя.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Векслер.
– Вы мэр нашего города, – без запинки ответил Костя.
Скуластый блондин нетерпеливо поправил очки и, как показалось Косте, печально вздохнул. Усатый мужчина, пожирая Костю своими огненными глазами испанского гранда, в смокинг вштопоренного, скрестил руки на груди, мол, ну давай, малыш, отвечай уже, взрослые дяди ждут. Что до Арлекино, тот даже не смотрел на Костю, а словно бы витал своими мыслями где-то далеко-далеко.
– А еще? – спросил Векслер.
Заиграла тревожная музыка. Костя узнал ее – это был «Полет валькирий» Вагнера, и у Кости на краткий миг захватило дух от величины и торжественности момента.
– Я должен сказать это вслух? – спросил Костя, изнывая от желания проснуться.
«Ну что за диалоги Эдварда и Беллы?» – во сне подумал Костя, неизвестно почему сгорая от стыда. А тут еще музыка, эта волшебная музыка занервничала, заполнила собой и все пространство, и все время, и Костя занервничал вместе с ней. Блондин, усач и Арлекино обратились в слух. Костя готов был поклясться, что они перестали дышать. Если когда-либо начинали, конечно же.
– Попробуй, – промолвил Векслер и отвернулся – Костя видел только его выразительный профиль. – Уверяю, твой язык от этого не отсохнет.
Едва лишь Костя открыл рот, чтобы произнести заветную фразу, как пространство вокруг него начало разваливаться, точно телевизионная картинка при потере сигнала, на отдельные пиксели, и музыка зазвучала глухо, и лицо Векслера начало отдаляться, и отдаляться, и отдаляться, и наконец картинка окончательно рассыпалась, как крупа, и Костя проснулся в холодном поту. Проснулся и обнаружил, что давно утро и что он, скорее всего, уже опоздал на работу.
6
– Представляешь, а мне тоже снятся диковинные сны, – мечтательно произнес Костя, вытирая тарелку белым вафельным полотенцем.
А Диана в это время сидела за столом и допивала вечерний чай. За окном (а было уже около десяти) играла ритмичная музыка и доносились громкие голоса, мужские и женские. Что-то там отмечали, а может, люди просто активно радовались тому, что живы.
– О боже, – произнесла Диана и уставилась на Костю своими светлыми глазами.
Костя в этот момент вытер последнюю тарелку и победоносно втиснул ее на место.
– Нет, поезда мне не снятся.
Он взял из вазочки печенье, и оно раскрошилось в руке, прямо на новенькую скатерть, которую сам и покупал. В «Бруклине» был отличный магазин хозтоваров, жалко, что его закрыли.
– Мне снится, что я артист!
Диана невесело рассмеялась, прикрыв рот ладонью.
– Пойдем уже спать, артист.
То была первая официально задокументированная Костина жизнь – жизнь в браке и в отдельной квартире, все как положено. Впрочем, вторая Костина жизнь затягивала похлеще болота. А главным водяным в этом болоте был, конечно же, Роберт Векслер. И вот он назначил Косте очередную аудиенцию.
Держись от них подальше, Костя. Держись от них подальше! Он старался, право слово. И даже пообещал себе, что в следующий раз скажет твердое нет, когда Векслер его снова к себе пригласит. Тем более Векслер, и это уже точно, не вернет Косте прежнюю работу, об этом нечего было и заикаться. Что прошло, то прошло. Но любопытство одержало верх над осторожностью и здравым смыслом. Если Роберт Эдмундович и в самом деле тот, за кого он пытается себя выдать… если он и в самом деле как-то связан с дья… тьфу, да быть этого не может, это просто сон, мало ли что может присниться. Да, господин мэр нацепил на себя этот зловещий образ, но это ровным счетом ничего не значит. И все-таки интересно.
На этот раз обошлось без церемоний – машина за Костей не приехала, поэтому ему пришлось топать пешком до здания городской администрации, благо это здание находилось через несколько перекрестков от «Бруклина». Да и сам Векслер принимал не в рабочем кабинете, а в маленьком закутке, похожем на комнату отдыха в офисе: тут стоял небольшой холодильник (этот холодильник – Костя узнал дорогую немецкую марку – стоил как целый автомобиль), на стене висел громадный телевизор, а противоположную стену подпирал уютный кожаный диванчик сливочно-кремового цвета. Огромная пальма в углу и жалюзи на окнах. Стеклянный столик в центре. На столике царица цариц – круглая пепельница, чистая и прозрачная, как слеза. Скорее всего, она и стояла тут исключительно для красоты.
Векслер был не один – когда Костя вошел, он вполголоса беседовал с человеком, чьи волосы были черными как смоль и блестящими, будто их обильно смазали бриолином. Человек был одет старомодно, словно его выдернули из девятнадцатого века и он так и не успел переодеться; его облик показался Косте каким-то вопиюще дореволюционным, белогвардейским, сразу вспомнились и вальсы Шуберта, и хруст французской булки; он словно бы вывалился из романов Акунина и приземлился в крохотном уральском городке, как, каким ветром, непонятно, но приземлился. Оба они – и Векслер, и набриолиненный брюнет – сидели на кожаном диванчике, будто старые приятели. Косте было предложено сесть напротив.
Именно он, этот роскошный усач, сопровождал Векслера в Костином сне, именно он стоял вместе с Векслером на сцене, болезненно освещенной софитами.
– Ох, где мои манеры, – Векслер всплеснул руками, будто бы спохватился. – Разреши представить моего соратника, камердинера, ассистента и просто незаменимого человека – господина Всеволода Блаватского. Кар-р-ртежник и шулер – о, его ненавидел весь Петроград! – сволочь и проходимец, любимец дам, разбивший пару десятков хрупких сердец, баловень судьбы. А главное, талантлив, талантлив, как черт: достать в заснеженном, продуваемом всеми ветрами городе ведро спелой клубники – это к Блаватскому, всегда пожалуйста. Помочь закопать труп – и здесь, опять же, господин Блаватский придет на помощь. Ценю таких людей, ценю и уважаю. Мое почтение, сеньор Блаватский! Muchas gracias!
– De nada. Полноте, Роберт Эдмундович, – делано смутился Блаватский. – Вы мне льстите. Клубника была не очень-то и спелая, так, название одно, а не клубника.
Костя уже привык, что Роберт Векслер смотрел на него как на очередной экспонат из своей коллекции. Господин Блаватский глядел на Костю так, будто хотел сварить из него суп.
– Драгоценный юноша, – произнес Блаватский хриплым голосом, от которого Косте стало окончательно не по себе. – А костюм-тройка определенно был вам к лицу, не то что эта плебейская одежда!
– Пле… что?
Костя машинально ощупал свитер. Свитер, если что, был из «Юникло» и вовсе не заслужил такого пренебрежительного отношения к себе.
– Не пугай человека, – Векслер искоса посмотрел на черноусого ассистента. – Хотя в одном я согласен с господином Блаватским – на сцене ты смотрелся впечатляюще.
– Послушайте… – Костя попытался прервать весь этот бред, но был остановлен решительным жестом Векслера – тот поднес указательный палец к своим тонким губам, будто бы успокаивая нашкодившего ребенка.
– Я вижу, что ты удивлен. И, дабы пресечь дальнейшее непонимание, я повторю вопрос, который задал тебе, стоя на сцене, омываемый, точно контрастным душем, ослепительными лучами рампы. Ты понимаешь, кто я? Можешь не произносить вслух.
Сказав это, Векслер уставился своими холодными льдистыми глазами – у Кости аж мороз по спине пошел.
– Вы актер, – сердито произнес Костя, который вместо священного трепета чувствовал только злобу.
Векслер растянул губы в некоем подобии улыбки.
– Я в тебе не сомневался, мой юный друг. Можешь мне верить, можешь мне не верить, но я – хороший актер.
– Господа! – подал реплику Блаватский, про которого все забыли. – Разрешите вас покинуть! Adiós!
Он не просто так ушел, этот черноусый франт, он и раскланялся в некоем подобии реверанса, и расшаркался, и подкрутил зачем-то ус, и только потом ретировался. Векслер проводил его снисходительным взглядом.
– Проходимец он, конечно, – сообщил, как только за Блаватским закрылась дверь, Векслер. – Проходимец, негодяй и подлец. Будь с ним поосторожней и не ведись на это сомнительное обаяние, ежели судьба столкнет тебя с господином Блаватским. Впрочем, забавный чертяка, этого не отнять.
Векслер на мгновение замолчал, будто выбирая новую тему для разговора, и, пока молчал, вертел золотые часы, блестевшие на запястье.
– Константин, я не сомневаюсь в ваших интеллектуальных способностях. Уверен, что вы поняли все, что нужно было понять. Это так?
Костя на всякий случай интенсивно покивал головой, чтобы, не дай бог, не разочаровать господина мэра.
– Думаю, вы прекрасно понимаете, как скучно мне в двадцать первом веке. Ведьм на кострах не сжигают, публичные казни запретили, права человека еще эти. Преснятина. Одна радость – хороший сериал на «Нетфликсе».
– И какие же сериалы вы смотрите?
– Про убийства, – как-то чересчур быстро ответил Векслер, и глаза его загадочно сверкнули. – А вы, юноша, когда-нибудь убивали человека?
Костя так сильно сжал кулак, что до боли впился ногтями в ладонь. Боль не помогла – это был не сон.
– Да вроде нет. Мой отец, кажется, убивал. Ну то есть он, типа, бандитом раньше был.
– Как интересно, – ответил Векслер, и видно было, что ему совсем не интересно. – А жену любите?
В этот момент Костя почувствовал, как дергается глаз. Боги-боги, этот Векслер же совсем поехавший – ну что за дурацкие бессвязные вопросы он задает? Это юмор такой, да? В таком случае приходилось признать, что у господина Векслера, если только он не натуральный сумасшедший, не было чувства юмора.
– Люблю, – еле слышно, чувствуя, что краснеет, ответил Костя. Уши у него точно запылали.
– Кстати, – неожиданно произнес Векслер, решивший, очевидно, что допрос окончен, – вы не голодны?
– Я не голоден.
– И я. А вот от хорошего кофе я бы не отказался. Не знаете ли вы случайно, где в этом городе можно отведать вкусного кофе?
– В этом городе – нигде.
– О, я придерживаюсь похожего мнения. Но, между прочим, в Петербурге есть чудесная маленькая кофейня, о которой мало кто знает. И в этой кофейне подают очень вкусный эспрессо, черный, как южная ночь, и крепкий, как объятия. Предлагаю, мой юный друг, наведаться в эту кофейню.
– Вы шутите? До аэропорта три с половиной часа езды, и до Питера – сколько лететь до Питера?
– А зачем нам аэропорт? – Векслер удивленно приподнял брови. – Пойдемте, юноша, я покажу вам кратчайший путь до Петербурга.
И с этими словами Векслер поднялся во весь свой внушительный рост, затмив на пару секунд свет от люстры, и направился к маленькой двери в углу комнатки, которую Костя до этого момента не замечал. О, полноте, а была ли здесь вообще эта дверь?
– Идемте, юноша, – приказал Роберт Эдмундович, и Костя нехотя поднялся.
Векслер толкнул дверцу и пропустил Костю вперед, мол, заходи, располагайся. Костя пересек порог и оказался внутри чудного помещения с низенькими дощатыми потолками. Помещение освещалось лампочками, державшимися на проводах на манер елочной гирлянды, и заставлено было деревянными столиками, вокруг которых ютились смешные пузатые кресла с наброшенными на них полосатыми покрывалами. Нечто среднее между чайханой и кофейней, определил Костя.
– Роберт Эдмундович, – обратился Костя, когда они уже уселись за уютный столик (Векслер, пока шел, успел зацепить головой одну из лампочек, до того низкими тут были потолки), – вы организовали в Воскресенске-33 подпольную кофейню? Отличная идея, я б на вашем месте так же сделал!
– Где, прости? Ах да, ты же думаешь, что мы по-прежнему в Воскресенске-33. Нет, мой юный друг, мы в маленькой питерской кофейне. Ждем официанта. Ах, впрочем, вот он к нам идет.
Официанты здесь выглядели неформально: кеды «Конверс» (почти как у самого Векслера), драные джинсы и клетчатые рубашки а-ля «изнеженный канадский лесоруб, фанат инди-рока». Клетчатый официант встал перед ними навытяжку.
– Эспрессо, пожалуйста, – попросил Векслер.
– А мне, – произнес Костя, который так и не верил, что они в Питере, ему все казалось, что Векслер его разыгрывает и они не покинули пределов Воскресенска-33, – а мне, пожалуйста, флэт-уайт.
Официант кивнул и ушел выполнять заказ.
– Роберт Эдмундович, почему я должен верить, что мы в Питере?
– Не хочешь верить, не верь, – ответил Векслер, и в этот момент принесли кофе. – В следующий раз сам будешь в Воскресенске-33 искать флэт-уайт. И не плачь, когда не найдешь. Мы погуляем по городу, не волнуйся. Кофейня находится на Гороховой, тут до Невского рукой подать. На самом деле я вижу твое замешательство. Это замешательство объяснимо.
– Это не замешательство, это я в шоке. И не могу понять, это окружающие сошли с ума или я сбрендил. Прошу прощения. С какого-то момента все вокруг меня рассказывают какие-то небылицы, в которые я должен поверить. А еще я должен поверить в то, что вы – дьявол.
Вот так легко – Костя сам от себя не ожидал – были произнесены эти слова. И ничего не изменилось, совсем ничего: мир не рухнул, лампочки не погасли, пузатые кресла как стояли, так и остались стоять.
– О мой юный друг, можете не верить. Иной раз меня самого накрывает жуткий экзистенциальный кризис, и вот уже я сам начинаю сомневаться в том, а дьявол ли я или просто какой-то странный мужик в двубортном костюме, чью шею обвивает шарф от «Бриони». И то и другое – и дьявол, и мужик, обмотанный шарфом, – это я. И тем не менее ни то ни другое не является в полной мере мной.
– Сейчас у меня от ваших слов экзистенциальный кризис начнется, – ответил Костя.
– А, это нормально, – ответил Векслер.
– Но, – Костя допил кофе и теперь растерянно вертел картонный стаканчик в руке, – если вы дьявол, то какого черта вы тратите время на меня? У вас в аду, уверен, обитают прелестные грешницы, у вас там полный садок преступников, убийц и самоубийц, социопатов и психопатов, наркоманов и алкоголиков, сумасшедших и тех, кто только прикидывается сумасшедшим. А вы сидите и пьете кофе с самым заурядным человеком Воскресенска-33!
– Я чертовски общительный парень, – ответил Векслер. – Допил? Пошли наружу?
И они вышли из кофейни, оказавшейся полуподвальным помещением (вот откуда низенькие потолки), и тут только поверил Костя, что Векслер его не обманул. Впрочем, возможно, все эти величественные дома – Костя видел их точно через фильтр «Инстаграма»[2]2
Социальная сеть, принадлежит компании Meta, признана в России экстремистской.
[Закрыть] – были не более чем декорацией, но тогда можно было бы признать, что Роберт Векслер был самым гениальным мастером декораций. А цвета, боги, что за цвета – Костя привык к тому, что основным цветом в Петербурге был серый, но только не для этих домов на Гороховой улице, потому что их фасады раскрашивал художник, определенно веривший в лучшее, – коричнево-розовый, застенчиво-голубой, пастельно-зеленый. Это в Воскресенске-33, состоявшем из панельных пятиэтажек, основным цветом был серый, а не здесь. Серым было только небо – отчего-то очень низкое, похожее на гигантское ватное одеяло, падающее с антресоли. Упасть ему не давала паутина проводов, опутавшая небо, точно сетка. Векслер шел чуть впереди, а Костя, смотревший во все глаза на причудливо сотканные балкончики, высокие окна, красные вывески булочных и кофеен, семенил за ним следом. И широкой такой была эта Гороховая улица, не то что Карла Маркса, главная улица Воскресенска-33. Костя так давно не был в Петербурге, что ему все было в новинку. Прошли через Большую Морскую улицу – так было написано на табличках – и вышли на Невский проспект.
Они остановились возле очередной кофейни – их тут было больше, чем в Воскресенске-33 магазинов разливного пива.
– Ну вот вы дьявол, – Костя прекрасно понимал, как нелепо сейчас звучит его попытка завязать разговор, – но вы какой-то слишком мирный для дьявола…
Было бы забавно, если бы в этот момент прогремел гром или за спиной у Роберта Эдмундовича сверкнула молния. Но нет, ничего эффектного не происходило.
– А еще у меня нет рогов и копыт, да? – перебил его Векслер. – Сомнительный я дьявол. Ну представь, будто я ношу не кеды, а копыта, если тебе от этого будет легче.
– Да фиг с ними, с копытами, вы вроде как з-злодей, должны делать ужасные вещи…
– Например?
– Кровавые жертвоприношения.
– А, – Векслер на краткий миг задумался, почесывая гладко выбритый, острый, как на рисунках Нади Рушевой, подбородок.
– А кем вы были до того, как… – Костя помялся, пытаясь найти подходящие слова. Не говорить же «до того, как вы стали дьяволом»? – До того, как попали в наш город? Вроде вы были актером?
– Я служил актером в театре. Мечтал стать режиссером – да, очень-очень мечтал. Стать режиссером и ставить спектакли. А потом мой театр сгорел дотла. До последней щепки. Рингтеатр – слышал о таком?
Костя, чьи познания в театральном искусстве были скудными, растерянно помотал головой. Нет, он не знал ничего о Рингтеатре.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?