Текст книги "Первая работа. Испания"

Глава 8
Огородница Росита

Миляга Трини привела меня в небольшую, но светлую и прохладную аудиторию. Окна были плотно закрыты, слышалось негромкое гудение кондиционера. Народ потихоньку собирался. На меня бросали любопытные взгляды, и я поспешно отвернулась, сделав вид, что внимательно рассматриваю обстановку.

Столы расставлены буквой П – так же, как у нас в школе. В смысле, в том классе, где преподаёт испанский Беатрис. Учительский стол при этом находится в центре, как бы в основании буквы П, и педагогу хорошо всех видно. Помню, наши учителя страшно возмутились, когда Беатрис попросила переставить столы. «Что она себе позволяет, она даже не штатный педагог! Мы учиться собрались или свадьбу играть?» Но заниматься, рассевшись именно так, и правда было удобно.

Я устроилась за одним из столов и задумалась о том, как всё-таки меняется отношение к обучению, если ты сам выбираешь то, что хочешь изучать, а не зубришь для галочки, для оценки. Это похоже на то, как будто тебя кормили насильно одной и той же едой и удивлялись отсутствию аппетита, а потом подвели к холодильнику, распахнули дверцу и предложили: «Выбирай что хочешь!» При мысли о полке с едой в холодильнике в животе забурчало. Два мандарина на завтрак – это маловато. Если бы тут была моя мама, то обязательно сказала бы: «А я предупреждала!»

Живот снова деликатно напомнил о себе, и я смущённо огляделась: не слышит ли кто? Рядом со мной раскладывали тетрадки две рыжие веснушчатые девушки. Они переговаривались на каком-то славянском языке, но я не поняла, на каком именно. За ними расселась целая толпа американцев. Мальчишки были очень тепло одеты – в клетчатых рубашках, джинсах и грубых жёлтых ботинках. А полноватая девушка, которая, кажется, приходилась одному из ребят сестрой, наоборот, была в очень короткой юбке и в топике с низким вырезом. «Везёт, совсем без комплексов», – позавидовала я.

А народ всё прибывал. Наконец вошла темноволосая барышня, которая так громко и весело со всеми поздоровалась, что сразу стало понятно: учительница.

Хотя по одежде – в жизни не догадаешься. На ней обтягивающие спортивные шорты до колена и огромная мужская футболка тёмно-фиолетового цвета. Пышные волосы подобраны ободком и заколками, но всё равно лезут в уши и глаза, а она только весело сдувает их со лба. На плече – огромный тёмно-зелёный рюкзак, который она бросила под учительский стол, да ещё и ногой пнула, чтобы не торчал. Ей бы лопату и пару садовых перчаток – вылитая дачница. Даже имя подходящее – Росита, то есть Розочка. Совсем как няня Даны. Та, к слову, тоже обожает шорты-велосипедки.

Росита рассадила всех по местам и устроила быстрый опрос, кто откуда приехал. Мои рыжие соседки оказались из Варшавы, а американцы принялись сыпать такими названиями штатов, что я даже и не запомнила, кто откуда. Говорить по-английски Росита запретила, тоже упомянув правило о конфетах. Наверное, потому что для американцев это родной язык, да и всем остальным было проще перейти на английский, чем на испанский.

Потом учительница раздала листочки с тестами. У меня от волнения дрожали руки, но когда я увидела задания, то успокоилась. Во-первых, всё было сформулировано так, как в тестах у Беатрис. Я порадовалась, что она научила нас грамматическим терминам. А во-вторых, задания легко распадались на две группы: то, с чем я точно легко справлюсь, и то, что мне явно не под силу, думай я хоть три года. Я без проблем управилась с грамматической частью. А вот читаю я, конечно, по-испански мало, да и где взять книги на этом языке в Москве? Беатрис нам только распечатывала разные тексты из журналов, плюс я иногда покупала адаптированные книги. Но это не то… И вторая часть теста, которая как раз проверяла начитанность («Подбери синоним, антоним», «Каких современных испанских авторов ты знаешь»), явно была мне недоступна. Я наобум написала несколько фраз. Этому меня мама давно научила. «Ни в каких тестах не оставляй пустыми строчки. Пиши хоть что-то! Вдруг угадаешь?» Надежды было мало, так что я пообещала себе обязательно разыскать книжный магазин и набрать с собой в Москву как можно больше творений (сколько влезет в чемодан) «современных испанских авторов».

Когда все закончили писать, Росита собрала листочки и попросила нас в коридоре подождать результатов теста, после чего нас либо оставят с ней изучать грамматику, либо проводят к тем учителям, которые преподают la comunicación, то есть умение общаться на языке. Говорила Росита медленно, всё повторяла по два раза. Как приятно всё понимать…

В коридоре ощущалась прохлада – видимо, работали кондиционеры. Народ устремился к ярко-оранжевым креслам, и коридор быстро наполнился гомоном, смехом и криками. Кто-то выскочил на улицу – отдохнуть в тени кипарисов, кто-то шуршал упаковкой печенья.

Мне тоже страшно хотелось есть. В дальнем углу холла я заметила Марину. Она стояла у стола для настольного тенниса и переговаривалась с высоким худощавым парнем в красной футболке с надписью Russia. Наверное, ещё один знакомый с прошлого года. Он играл в теннис с другим парнем, тоже в красной футболке, но, поскольку Марина здорово отвлекала его, он то и дело пропускал голы. Я хотела подойти и спросить, где можно поесть, но потом решила не беспокоить Марину во время её важного занятия.

Сама найду, не маленькая. И правда, в другом углу холла обнаружился автомат с едой. Всё понятно: сначала выбираешь себе еду, потом опускаешь монетку – и вуаля! Твой снэк падает в нижний ящик, откуда его можно достать. Главное – не открывать ящик раньше времени, иначе печенье или напиток попадут в щель между ним и автоматом и вынуть покупку оттуда будет невозможно. Я такое видела пару раз в Москве, когда нетерпеливые мальчишки без конца пихали руки в ящик и в результате оставались ни с чем.

Только что же выбрать? Я осмотрела витрину и заметила сэндвичи. Прекрасно! И сытно, и вкусно. Интересно только, с чем они. “Atún”, “pollo”, “carne” – было написано на разноцветных упаковках. Последнее, понятно, мясо. Это я брать не буду. Мама никогда не покупает выпечку с мясом в общественном месте. Говорит, что это «вечные пирожки с котятами». А вот что за atún такой? Телефон со словарём был у меня в руках, но интереснее же самой вспомнить! Я покопалась в памяти. А! Это же тунец! Фу, гадость какая! Терпеть рыбу не могу. Только креветки люблю, да и то, когда их варят, с ума сойти можно от жуткого запаха. Остаётся pollo. И я прекрасно помню, что это курица.

«Вот так знание языка спасло бедную студентку от голода», – мысленно ухмыляюсь я. Нажимаю на кнопку напротив бутерброда с курицей. Она начинает мигать зелёным огоньком. Я просовываю в щёлку одну за другой четыре монеты по евро. Недешёвый, между прочим, бутерброд! Монетки падают внутрь и…

Ничего не происходит. Я деликатно стучу по стеклянной дверце. Без толку. Лампочка тем временем перестаёт мигать. Если не знать, что я секунду назад кинула в автомат четыре евро, можно подумать, что я только что подошла к нему и выбираю бутерброд. Э, нет, так не пойдёт! Снова стучу, на этот раз по железному боку. Отдавай мою еду! Но автомат прикидывается глухим. Вот паразит! Я заношу ногу, чтобы пнуть его, но тут чувствую, что кто-то стучит по мне.

Оборачиваюсь. Вижу малыша чуть старше Даны, с печеньем в руках. То ли мальчик, то ли девочка – не разберёшь. Волосы такие длинные, что падают на глаза. Он смотрит на меня из-под своей чёлки, а потом показывает куда-то вверх, на дверцу автомата. Я поднимаю глаза и вижу клейкий листок для записи, на котором торопливо выведено “no trabaja”. Trabajar. Глагол первого спряжения на – ar. «Работать».

Малыш кусает печенье и убегает к теннисному столу, откуда слышатся стук мяча и подбадривающие крики Марины на русском:

– Давай-давай! Сделай его! Что тормозишь!

Я молча смотрю на автомат. Четыре евро! Ещё столько же – и будет цена занятия с Даной.

– ¡A clases! ¡A clases! – громко зовёт кто-то.

Это старосты в жёлтых футболках. Заполонили весь холл, загоняют народ на занятия. Марина уходит, так и не взглянув в мою сторону.

Я поплелась в класс к Росите.

Народу в аудитории поубавилось. Ушли американцы. Я замерла в дверях, ожидая, что Росита и меня попросит куда-то удалиться, но она помахала моим листочком и сделала приглашающий жест – садись, мол.

Со мной остались только девочки-польки да ещё две азиатки, которых я раньше не видела и одна из которых заняла мое место. Я села поближе к окну, и Росита вручила мне мой листок. Я впилась взглядом в её аккуратные подписи, сделанные зелёной ручкой.

Надо же! Ошибок по грамматике почти нет. А мой уровень называется Intermedio Dos. Чуть ниже – рекомендации. Заниматься и сдать тест на Avanzado. Avanzado – это очень круто! Это продвинутый уровень. Неужели можно перейти на него спустя всего три недели? Я буду очень стараться! Интересно, что вторую часть теста Росита почти не правила. Может, ею займётся другой преподаватель, который преподаёт общение на языке?

Как бы то ни было, Росита снова поздоровалась, поинтересовалась, откуда приехали девочки-азиатки и как их зовут. Обе оказались из Америки, а их имена я не разобрала. Начался урок грамматики.

Какое замечательное это было занятие!

Росита чётко проговаривала каждое слово, а уж если речь заходила о термине, то она писала его фломастером на белой доске и подчёркивала несколько раз. В этой преподавательнице не было элегантности, присущей Беатрис, и какого-то загадочного кокетства, благодаря которому все наши мальчики не сводят с Беатрис взгляда, даже если она объясняет всего лишь особенности перевода на русский возвратных глаголов. Как я уже говорила, в своих шортах, обтягивающих крепкие ноги, в объёмной футболке и с волнистыми волосами, собранными под обруч, Росита скорее напоминала огородницу, чем лесную фею. Но мне нравилось, что она копается в наших головах, как в грядках.

Вот как она это делала. Из своего огромного туристического рюкзака Росита достала карточки из яркой цветной бумаги, на которых были написаны предлоги: bajo, a, contra, desde и несколько других. Эти карточки она прикрепила магнитами к доске – словно посадила в землю семена. Потом Росита взяла фломастер и принялась писать перед этими предлогами разные глаголы.

И тут началось самое интересное. Конечно, я знала, что существуют глаголы, которые употребляются только с определёнными предлогами. Падежей у испанцев нет, поэтому связь между словами осуществляется с помощью маленьких помощников – предлогов. Маленьких, но очень важных! Без них не разберёшься. Например, фразу «Я звоню Марине» нужно перевести как “Llamo a Marina”. Без предлога-помощника “a” смысл у фразы поменяется, ведь llamar – это не только «звонить», но ещё и «зваться», и получится «Зовусь Мариной». Это всё нам давно объяснила Беатрис. А вот Росита занялась только непростыми случаями. Глагол «гладить», acariciar, употребляется безо всяких предлогов. “Me acarició la mano” – «он погладил меня по руке». Но если мы хотим сказать, что погладили не абы какую кошку на улице, а свою собственную, домашнюю, которую мы очень любим, – нужно поставить предлог “a”. А без предлога об этой любви никто не узнает! Хотя грамматически всё будет верно. Вот такой вот предлог-помощник. Помогает выражать чувства.

Но самое забавное было в том, что Росита извлекла из рюкзака какую-то странную конструкцию – корзинку, всю обклеенную жёлто-оранжевыми языками «пламени» из ткани. И когда она объяснила, что предлог “a” не нужен, если мы гладим дикое животное в зоопарке – вряд ли мы проникаемся к нему теми же тёплыми чувствами, что и к домашней кошке, – то она сняла этот предлог с доски и кинула его в «огонь». Все, переглядываясь, засмеялись. Росита продолжила свои объяснения. Но смех то и дело возобновлялся, потому что, выкинув предлог в «костёр», Росита долго с деланым изумлением искала его повсюду – в своём рюкзаке, на столах, даже в наших пеналах. И это был хороший смех. Не такой злой, как в моей школе на уроке истории, когда учительница «разделывала под орех» какого-нибудь несчастного двоечника. Нет, этот смех говорил о понимании.

А в головах между тем будто проклёвывались росточки, цепляясь за образы костра, растерянной Роситы, как бы потерявшей свои разноцветные карточки. Так ростки фасоли или гороха цепляются тонкими усиками за всё, что встречается на пути, – за забор, за кусты, за верёвку, натянутую заботливыми хозяевами.

Мне вспомнилась Дана. А она ведь уже большая! С ней тоже можно устроить пятиминутки грамматики. Сделать такие же яркие карточки. Можно даже заламинировать их – спрошу у Кати: может, у них на работе есть этот аппарат? И тогда можно будет не зубрить грамматику, а играть в неё. Хоть швырять карточки в «огонь», хоть вылавливать из «моря».

Главное – не стесняться, как это делает Росита. Она вообще не стесняется. Вот фиолетовая растянутая футболка съехала с плеча, под ней показалась ярко-бирюзовая лямка бюстгальтера, а ей всё равно. И никто не замечает, не смеётся. Если учитель расслаблен и ничего не стесняется, его ученикам тоже никто не мешает расслабиться. Интересно, а как учителю перестать стесняться? Даже в последние наши встречи с Даной я всё равно ощущала напряжение и волнение. Может, дело в том, насколько ты в себе уверен, но…

Додумать эту важную мысль я не успела. Послышался громкий воркующий звук, словно в аудиторию залетела стая голубей. И, к своему ужасу, я осознала, что звук идёт из моего собственного живота!

Предлоги мигом вылетели у меня из головы. И хотя мне очень нравились и Росита, и её спокойный голос, и красивые карточки, остаток урока я провела в мечтах о хрустящем багете из супермаркета, на пороге которого дремал старенький индиец.

Глава 9
Тетрадка и акулы

Я думала, что в конце урока прозвучит хоть какое-то подобие звонка. Какая-нибудь мелодия или треньканье. Но стоило стрелке на часах, висевших над входной дверью, доползти до двенадцати, как все заёрзали на местах, а кто-то даже зевнул и захлопнул тетрадку. Наша историчка спросила бы язвительно: «Что, кто-то всю ночь учил параграф и не выспался?» И задержала бы на целую перемену, чтобы «неповадно было».

Но Росита прервала объяснения, глянула на крошечные часы на тонком ярко-зелёном ремешке, обтягивающем её полную загорелую руку, широко улыбнулась и воскликнула:

– ¡A, descanso! Vale, vale…[25]25
  А, перемена! Хорошо, хорошо… (исп.)


[Закрыть]

Тут все потянулись, вздохнули и принялись убирать в рюкзаки тетради и ручки, но Росита выставила вперёд ладони – мол, секундочку – и произнесла:

– ¡Un momento! Me llamo…[26]26
  Минутку! Меня зовут… (исп.)


[Закрыть]

– ¡Rosita! – ответил ей нестройный хор.

– Soy la profesora de…[27]27
  Я преподаватель… (исп.)


[Закрыть]

– ¡Gramatica! – весело сказали ей.

– ¡Muy bien! – засмеялась Росита в ответ. – ¡Hasta luego! ¡Hasta mañana![28]28
  Очень хорошо! До свидания! До завтра! (исп.)


[Закрыть]

«Она обращается с нами как с малышами», – подумала я, наблюдая за учительницей. Но если в русской школе меня это страшно раздражало, то здесь, наоборот, я была счастлива. Пусть Росита использует картинки при объяснении грамматических конструкций, пусть говорит хоть по слогам, лишь бы не было больше страха, который впервые охватил меня в такси. Страха, что я ничего не понимаю, ужаса, что ничего не могу сказать в ответ. Меня передёрнуло.

Класс тем временем опустел. Тут я вспомнила, что у меня запланирован ещё один урок. “La comunicación”. «Общение». Куда же разбежались ученики? За едой, что ли? У меня желудок сжался в комок, как сдувшийся воздушный шарик.

Росита тем временем собрала свои вещи, вытащила из сумки ключ и направилась к двери.

Я сделала вид, что изучаю свои записи. Сама потихоньку наблюдала за учительницей. Та обвела взглядом класс, увидела меня и снова улыбнулась.

– ¡Vamos a descansar![29]29
  Давай передохнём! (исп.)


[Закрыть] – позвала она меня, кивнув на дверь.

– Perdón… no… – замялась я. – Estoy esperando a la clase de… de… la co… comunicación[30]30
  Извините… нет… Я жду занятия по… по… общению (исп.).


[Закрыть].

– Vale, la profesora de la comunicación es Isa[31]31
  Хорошо, преподаватель общения – Иса (исп.).


[Закрыть], – широко улыбнулась Росита. – Isabel. La aula diez.

«Исабель, аудитория номер десять», – лихорадочно повторяла я про себя, поднимаясь из-за стола и накидывая на плечо лямку рюкзака.

Я подавила в себе желание спросить у Роситы, где эта самая десятая аудитория. Сейчас начнёт объяснять, «налево-направо», «вверх по лестнице», я что-то не пойму или перепутаю и заблужусь ещё больше. Нет уж, сама найду. Делов-то. Наверняка на двери написано “10”. Что я, не справлюсь?

– ¡No dejes tu cuaderno, por favor![32]32
  Не забудь свою тетрадь, пожалуйста! (исп.)


[Закрыть]

– ¿Qué? – не поняла я, но тут же одёрнула себя (испанцы так не переспрашивают, надо говорить не «что», а «как»!). – ¿Сото?

– Tu cua-der-no, – по слогам произнесла Росита.

Я почувствовала, что краснею. В каком классе изучают слово «тетрадь»?! Кто-нибудь, скажем, покровитель Каталонии Святой Георгий, может мне объяснить, почему я сейчас не узнала это слово в речи учительницы?

А про Святого Георгия откуда вдруг всплыло?!

Что вообще происходит в голове человека, который пытается разговаривать вживую на иностранном языке? Я всю жизнь считала, что память – это такой шкаф, где по полочкам разложены знания. Подошёл в нужный момент к полочке, взял фрагмент знаний, используешь. Но сейчас моя память напоминала не шкаф, а тёмную комнату, посередине которой стоит аквариум с акулами, а уж знания – на дне этого аквариума. Захочешь – не достанешь. Только если само что-то по случайности всплывёт.

Я схватила тетрадку, прижала её к груди, будто защищаясь, и, пискнув что-то вроде «адьос», выскочила в холл.

Там было шумно. Мальчишки играли в пинг-понг на огромном столе, шумел кофейный автомат. Девчонки из младшей группы распевали песенки, сидя посередине холла прямо на полу, и чтобы пройти мимо них, нужно было перешагивать через вытянутые ноги. И все болтали, болтали, болтали. Общались. На испанском. Свободно. Не испытывая ни малейшего затруднения.

Я почувствовала, как одна из акул всплыла на поверхность аквариума, подмигнула мне зелёным светящимся глазом, как у щуки в старом пластилиновом мультике, и спросила развязным тоном:

– Ну чаво?

– Пшла отсюда, – прошипела я, всё так же прижимая к груди тетрадку и оглядываясь в поисках аудитории номер десять.

Но ни на одной двери в холле никаких номеров написано не было…

Глава 10
Кико, Любомир и другие

Я долго не сдавалась. Вышла на крыльцо, понаблюдала за дяденькой, поливавшим газон. Потом вернулась, неторопливо налила себе воды из кулера, отхлебнула, ещё раз огляделась. В дальнем углу мелькнуло знакомое красное платье, послышался Маринин заливистый смех. Я не стала приглядываться, с кем она там хохочет. Всё так же прижимая к груди тетрадку и стараясь не расплескать тёплую, но вкусную воду, я направилась в один из коридоров, уводивших из холла. Мне навстречу бежали малыши, перебрасываясь бойкими указаниями: «Догоняй! Прячься! Нет, не прячься! Просто догоняй!» Я проводила их тоскливым взглядом. Везёт, их много, а я, как всегда, одна…

Мне попалась всего одна дверь с табличкой. “Servicio”. Прекрасно. Заскочить умыться, что ли? Нет, опасно. Я так и не поняла, сколько длится перемена. Пропущу всё на свете. Я залпом допила воду и, скомкав стаканчик, бросила его в урну возле туалета.

Коридор вильнул влево, ещё раз влево и вывел меня обратно в холл.

Только на этот раз там никого не было, кроме трёх девчонок-старост в жёлтых футболках. Они сидели за столиками и что-то вырезали из цветной бумаги, видимо, готовясь к какой-то игре. Я не посмела отвлечь их. Но одна, с волосами, заплетёнными в косы-дреды, подняла голову, увидела меня и протараторила что-то. Я уловила глагол ayudar – «помогать». Я неуверенно кивнула и пробормотала: “La aula diez”. Номер аудитории ничего не сказал и старосте. Она наморщила лоб и вопросительно поглядела на коллегу. Я откашлялась и добавила: “Isabel”.

– A, el teatro! – прояснилось её личико.

Она отложила в сторону ножницы, легко поднялась с места и, зачем-то приобняв меня, повела к тому же коридору, из которого я только что вышла. «Театр? – изумлённо подумала я. – Какой ещё театр?» В голове возникло целое облако вопросительных знаков, половина из которых поспешила перевернуться вверх ногами, в лучших традициях испанской пунктуации. Но девушка уверенно распахнула одну из безымянных дверей, втолкнула меня внутрь и захлопнула дверь, словно я была не студентка, а сбежавшая из клетки морская свинка.

В аудитории было так светло, что я на секунду зажмурилась. А когда открыла глаза, то обнаружила, что и тут столы расставлены буквой «П», а за ними сидят четверо мальчишек. Двое справа, двое слева. Все они с любопытством разглядывали меня.

Я растерянно кивнула им.

– I don’t think she is a teacher, – лениво протянул кудрявый светловолосый парень, с лёгким пренебрежением разглядывая меня, – she’s from Brazil[33]33
  Я не думаю, что она учитель. Она из Бразилии (англ.).


[Закрыть].

– I’m from Brazil! – воскликнул его сосед, черноволосый загорелый красавец в белой футболке. – No, I think she’s Spanish. Maybe even the teacher[34]34
  Я сам из Бразилии. Нет, думаю, она испанка. Может, даже учительница (англ.).


[Закрыть].

– I’m not the teacher! – не выдержала я. – I’m the student![35]35
  Я не учительница, я ученица! (англ.)


[Закрыть]

– Oops! – с деланым испугом произнёс кудрявый, и оба расхохотались.

– We’re talking English because we know that our teacher Isabel doesn’t speak this language[36]36
  Мы говорим на английском, потому что наша учительница Исабель его не знает (англ.).


[Закрыть], – пояснил бразильянец.

Меня охватило негодование. То есть эти напыщенные паршивцы позволяют себе обсуждать учителя на неведомом ему языке?

– Speaking English, not talking, – холодно поправила я бразильянца.

Он заморгал, а его сосед ухмыльнулся и крякнул:

– She is too clever for you, Kiko! Are you from Britain?[37]37
  Она слишком умная для тебя, Кико. Ты британка? (англ.)


[Закрыть]

– No, I’m from Russia[38]38
  Нет, я из России (англ.).


[Закрыть], – гордо сказала я и снова мысленно поблагодарила Ольгу Сергеевну за годы изучения английского языка.

– From Russia? – подал голос один из парней напротив.

Он был очень худой, лысый, светлокожий, в серо-бежевой жилетке со множеством карманов.

– Россия? – повторил он с акцентом. – Я знать русский. Я из Болгария. Меня зовут Любомир. Это мой брат Богдан.

Он указал на рыженького паренька рядом с собой. У Богдана была точно такая же жилетка, только зелёная.

– Привет, – улыбнулась я, – а я Мария. Ты случайно не в курсе, чем на этом уроке занимаются?

Но, видимо, знания Любомира не простирались так далеко, и он беспомощно заморгал в ответ на мой вопрос.

– Эй, так нечестно, – не выдержал бразильянец Кико и затараторил по-испански: – Это нехорошо – говорить на том языке, которые понимают не все студенты. Между прочим, за это полагается штраф! Шоколадные конфеты.

– Что ты говоришь! – медленно ответила я по-испански. – А вы вдвоём не обсуждали по-английски, откуда я приехала?

Сосед Кико снова засмеялся и сказал:

– Furia.

Только я собиралась рявкнуть в ответ что-нибудь язвительное (ах, как мне не хватало знания ругательств), как парень добавил:

– Como mi hermana.

То есть «как моя сестра». Тут уж мы все засмеялись, и я наконец выдохнула и села за столик, который служил перемычкой в букве «П». Болтливый Кико поспешил представить мне своего соседа: «Это Алекс, он из Италии, в него влюблены все девушки, и ты, конечно, тоже влюбишься, потеряешь голову, а он пообещает на тебе жениться, но так и не женится, а уедет в свою Италию, где его ждёт невеста Софи, на которой его заставляет жениться его мамочка, а он не хочет, потому что у Софи (вот тут, Мария, смотри!) сросшиеся брови на переносице, как у сибирского медведя. У медведей есть брови, а, Мария?» Говорил он много, но медленно и с такой кучей ошибок, что мне захотелось его расцеловать – оказывается, не я одна плохо выражаю свои мысли на испанском! И вообще он хоть одного медведя в жизни видел? Какие ещё брови?

Алекс слушал всю эту пургу с благосклонной улыбкой, а в конце заметил: «Это Кико тебе показывает, что он тут лучший жених. И смотри только на него».

Тут все расхохотались, включая болгар, которые страшно краснели оба, когда Кико расписывал, как я влюблюсь в Алекса. Любомир хотел что-то сказать, но ему явно не хватало слов, и я поспешила улыбнуться ему, потому что прекрасно знаю, что значит чувствовать себя немой рыбой. Немой рыбой в аквариуме с акулами.

Богдан вообще не поднимал глаз, только иногда испуганно посматривал на брата. Мне стало жалко паренька – его-то явно запихнули сюда с братом за компанию.

Вообще, это оказалось так здорово – сидеть в компании четверых мальчишек, смеяться с ними, кокетничать!

В аудитории было душно, как бывает в начале августа на даче, когда забегаешь взмокший, распаренный после долгой велосипедной гонки по сельским дорогам, на кухню, а там бабушка печёт пирог, и жар такой, что хоть ножом его режь. Тут к жару примешивалось ещё и напряжение, страх, который явно мучил каждого из нас. Страх произнести что-то с ошибкой, не понять шутку, когда все смеются. Но баланс сил был таков, что этот страх и толкал мальчишек подбирать слова, чтобы выразить очередную глупость, а меня – чтобы отстреляться шуткой в ответ.

Я никогда не ощущала такой свободы. Мне даже не нужно было ничего говорить. Я просто улыбнулась Любомиру. Очаровательно-навязчивому Кико этого хватило с лихвой. Он завопил, что я, конечно, предпочту закрутить роман с братом-славянином, да, с hermano, но разве можно крутить романы с братьями, нет, нельзя, почему бы не полюбить мальчика с другого континента, ну скажем, скажем, ну вот, например, из Бразилии. Чем плохи мальчики из Бразилии? Любомир от этих речей стал тёмно-красный, как переспелая черешня, но возразить не успел. Дверь распахнулась, и в класс вошла девушка.

Вспоминая о первом появлении Исабель, я думаю, что всё-таки она не вошла. Она влетела, легко-легко касаясь земли мягкими парусиновыми туфельками.