Текст книги "Девочки мои"

«Мне бы такого ребенка, – подумалось ей. – Хоть какого ребенка…»

Она не думала об этом постоянно, делая скидку на свой возраст, и не хитрила, чтобы забеременеть. От кого? Впустить кровь Вахтанга в тельце единственного нужного ей существа? Самого желанного, уже любимого до самозабвения… Лучше уж безымянный донор, чем это животное, обросшее комплексами.

С беспокойством вглядевшись издали в тех, кто находился возле храма, Ангелина убедилась, что Потапов не торчит на улице, дожидаясь ее, и даже улыбнулась от облегчения. Накинув шарфик, Ангелина сосредоточенно перекрестилась у входа и медленно поднялась по ступеням. Льва она обнаружила перед иконой Богоматери. Он вглядывался в красивое, печальное лицо с непонятной требовательностью, будто задал вопрос и надеялся прочитать ответ в тонких чертах.

– Я здесь, – пришлось сказать Ангелине, потому что он не заметил ее.

Его лицо сразу просветлело, точно ее появление и стало тем знаком, которого Лев ждал. Быстро оглядевшись, он спросил шепотом:

– Здесь поговорим или пойдем куда-нибудь?

– Куда? В этом городе каждый как на ладони. Нигде не скроешься. К вам в номер я точно не пойду.

– Я так и думал! – отозвался Лев с необъяснимой радостью.

Слегка сбитая с толку, Ангелина нарочито нахмурилась:

– Так что вам так не терпелось мне сказать, что вы домой к нам заявились?

– Вам нужно поступать в театральный вуз.

Ему удалось потрясти ее. Изо всех вариантов разговора такого она не предполагала. С тех пор как в ее жизнь вошел Вахтанг, она вообще больше не помышляла об учебе. Зачем ему девочка с дипломом? Она может и отказаться голой имитировать бег на лыжах… Ей не так страшно будет оказаться на улице.

– Это все, о чем вам хотелось поговорить? – отозвалась Ангелина резко, внезапно запаниковав оттого, какой радостью заволновалось сердце, и отторгая ее, как нечто невозможное, практически инопланетное.

– Вам нужно бежать отсюда.

– Бежать? С вами?

Она старалась цедить слова презрительно, а не желавшая утихать радость мешала ей войти в образ: «Он что-то придумал! Он может помочь!» Ее взгляд метнулся к иконе: спаси меня! И тут же нахлынуло разочарование: эта бедная Мария своего сына не смогла спасти, как она ей-то поможет?

– Воображаете себя храбрым рыцарем, спасающим пленницу Черной Башни?

И тут Лев опять поразил ее, ласково погладив по голове. В первый момент Ангелина замерла, впитывая ощущение забытое, может, совсем незнакомое, потом отдернула голову, испугавшись того, какой силы токи идут из руки Потапова. Захотелось осесть на пол, закрыть глаза и погрузиться в это успокоение, далекое от бесчувственности. Напротив, ей показалось, будто все, на что способны были ее душа и тело, внезапно обострилось, обнажилось до самой сути, до боли, из которой рождаешься заново.

– Я не причиню вам зла.

– Почему я должна в это верить? – прошептала Ангелина, едва удерживая слезы.

– Потому что вы – Геля. Для меня вы – Геля. Я не знаю, какова Ангелина на самом деле и заслуживает ли она того, чтобы карабкаться за ней в Черную Башню.

– А Геля? Кто она? На самом деле она существует?

– Нет, – отозвался Лев не сразу. – Но она была когда-то моей сестрой. Я не спас ее. Мне было двенадцать лет. Вопрос в том – всего двенадцать или целых двенадцать?

Над этим ей некогда было задумываться, Ангелине впилось занозой другое: он собирается очиститься от угрызений совести за ее счет. Так?

Не найдясь, что сказать, Ангелина хмуро спросила:

– У вас есть какой-то конкретный план или так… сплошные прожекты?

– Не усложняйте, – поморщился он. – Можно просто сесть в электричку и уехать в Москву.

– А там? Где мне жить? Чем заниматься?

– Я же сказал: учиться. Я помогу вам поступить, есть у меня кое-какие связи.

– И жить с вами, да?

Уже несколько раз Ангелина замечала, как порой холодно стекленеют его глаза, что немного пугало, будто Потапов отгораживался непроницаемой пленкой. И сейчас произошло то же самое.

– Мне бы этого не хотелось, – сказал он, заставив Ангелину потерять дар речи.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, пытаясь понять больше, чем могли бы себе позволить произнести вслух. Потом Лев улыбнулся, опять из хищника превратившись в человека, сумевшего написать пьесу, пробиравшую до печенок.

– Я могу поселить вас у своей подруги, она как раз сдает комнату.

– Подруги или любовницы?

– Вам-то какая разница? Подруги. Она не влюблена в меня, если вас это беспокоит.

– А вы в нее?

– А это вас тоже беспокоит?

– Нисколько! Так вы в нее влюблены?

Он рассмеялся, вызвав возмущенное шиканье старушек.

– Нет. Я и в вас не влюблен, чтобы вы уж совсем успокоились.

– Давно я не слышала слово «влюбленность».

– Как же! В моей пьесе оно звучит. В той сцене, где…

– Да, я вспомнила!

– Так вы поедете со мной? Я могу увезти вас сразу после премьеры.

Ангелина больше не могла скрывать охватившую ее печаль. Ей захотелось уткнуться Потапову в плечо и откровенно всхлипнуть. Но старушки – темные призраки ее бабушки – были настороже.

– Все это слишком похоже на сказку. Нет, скорее на легенду.

– Все большие планы кажутся поначалу фантастическими.

– Нет, это не фантастика. В ней иногда что-то сбывается. А то, что вы… Это вообще несбыточно.

– Посмотрим.

Он усмехнулся так самоуверенно, что у Ангелины опять дрогнуло сердце: а ведь у него может получиться! Неужели? Нет, лучше даже не думать об этом…

Она твердила это всю дорогу до дома: «Нужно быть реалисткой. В наше время люди не помогают друг другу бескорыстно. Он сам сказал, что не влюблен в меня… Это, конечно, к лучшему. Что он может сделать? И что буду я делать в его Москве?»

Эти вопросы плотно облепили ее со всех сторон, и Ангелина вошла в свой дом почти машинально. И только увидев Вахтанга, дожидавшегося ее в кресле-качалке, стоявшем в холле, сообразила, что изменилось за какую-то четверть часа: его джип больше не загораживал крыльцо.

* * *

Позднее Наташа много раз благодарила Бога за свою забывчивость: если бы в тот вечер она отключила телефон, как обычно делала на ночь, то… Нет, лучше не представлять, что было бы тогда. Мелодия, которую она выбрала для Ангелины, разбудила ее уже после полуночи, и Наташа сразу, кажется, еще во сне, почуяла: случилась беда. Нащупала трубку, не успев включить свет, и прохрипела со сна:

– Да? Ангелин, ты?

В ответ донеслось что-то еще более нечленораздельное – то ли стон, то ли плач. Подскочив, Наташа рывком, рискуя оторвать цепочку, включила бра над кроватью.

– Геля, что с тобой? Ты где?

– У дома… У твоего…

Больше ни о чем не расспрашивая, Наташа крикнула, что уже идет, и бросилась вниз, как была в одной пижаме. Лестница со второго этажа показалась ей бесконечной, темнота подсовывала под ноги неожиданные препятствия – брошенные сестренкой игрушки, чьи-то тапки, оставленные не на месте. Она спотыкалась и перепрыгивала, ругалась вполголоса, боясь разбудить родителей, но уже понимая: скорее всего придется это сделать, если с Ангелиной стряслось нечто по-настоящему серьезное.

«Папа дома. Хорошо!» – Наташа даже подумала, что стоило поднять его сразу, но ее еще не оставляла надежда: может, ничего страшного, Ангелина просто выпила лишнего или что-нибудь в этом роде.

Выскочив во двор, Наташа негромко крикнула:

– Эй, ты где?

Но не услышала никакого отклика, даже стона не донеслось. Двинувшись на свет фонаря, взгромоздившегося на ворота, Наташа настороженно всматривалась в темноту, вслушивалась в дыхание ночи, пытаясь поймать хоть шорох, потом сообразила и выбрала в памяти телефона последний из поступивших звонков. Тихая мелодия возникла справа, с той стороны, где и находился особняк Вахтанга. Не выключая телефона, Наташа бросилась навстречу музыке Моцарта, выкрикивая на бегу:

– Не отвечай! Я тебя по звуку найду.

Когда она отыскала Ангелину, скатившуюся в пыльный кювет, то так и не смогла понять: слышала ли она вообще, что кричала ей Наташа, или просто не в состоянии была ответить. Спрыгнув вниз, Наташа упала рядом с ней на колени:

– Ты живая? Что с тобой, а?

Нажав на первую попавшуюся кнопку, Наташа посветила лучом дисплея Ангелине в лицо и вскрикнула, увидев сплошную кровяную корку. Голова девушки откинулась так безвольно, что Наташа ни о чем больше не стала спрашивать. Выскочив на дорогу, она помчалась к своему дому, оглядываясь туда, откуда мог появиться Вахтанг. Но не было видно ни машин, ни людей.

Не позволив себе расслабиться ни на секунду, Наташа ворвалась в дом и взлетела на второй этаж:

– Папа! Скорее! Там Ангелину избили.

Она прошептала это негромко, чтобы не разбудить маму, но та все равно проснулась одновременно с отцом. Может, Наташа слишком активно трясла его за плечо и вся кровать заходила ходуном?

– Что, Наточка? – Оксану охватило ощущение, будто она угодила во временной провал и очутилась в том раннем Наташкином детстве, когда девочка, испуганная страшным сном, прибегала к ним в постель.

– Мама, там Ангелину избили. Наверное, ее Вахтанг… Она в кювете у нашего дома. Я не дотащу ее сама.

Иван уже натягивал спортивные штаны, а Оксана схватилась за халат. Сбежав с лестницы, Наташа поторапливала снизу умоляющим шепотом:

– Скорее, пап! Пойдем же.

Но он и без того торопился – выскочил без рубашки, в домашних шлепанцах. Не дожидаясь матери, Наташа побежала к тому месту, где оставила Ангелину, больше всего опасаясь, что ее уже нету там – Вахтанг опередил их, разыскал и утащил в свою звериную нору…

Скрючившееся на земле тело оказалось на месте. Наташа нашла его сразу, не пришлось даже снова использовать телефон. Отец спрыгнул вниз следом за ней.

– А где мама?

– «Неотложку» вызывает, – бросил он и принялся нащупывать пульс на тонкой Ангелининой руке.

– Есть?

Наташе было сейчас так страшно, как еще никогда в жизни. Что-то буркнув, отец с усилием поднял Ангелину и, положив ее на край кювета, выбрался сам.

– Давай я помогу! – подскочила Наташа.

Но он несильно отпихнул дочь:

– Лучше не мешай. Останься на крыльце, чтобы «неотложка» мимо не проехала.

– А она не испугается, когда очнется и увидит тебя? Она же тебя не знает.

Отец отозвался так мрачно, что у нее все похолодело внутри:

– Я не думаю, что она скоро очнется. Похоже, у нее черепно-мозговая травма. Срочная операция нужна. В Склифосовского ее нужно везти…

– Далеко! – У Наташи вырвался всхлип.

– Далеко, – согласился он. – Вертолет нужен. А это дорогое удовольствие…

Задержавшись на крыльце, Наташа начала судорожно перебирать в памяти имена знакомых, которые могли бы помочь. Но богатых среди них не было… Ее вдруг осенило: если только… Богатым Потапов не выглядит, но у него могут быть друзья… Только как с ним связаться? Усомнившись только на секунду, Наташа позвонила Симе, которая наверняка знала, как отыскать их автора даже среди ночи.

– Кто это? – раздался сонный Симин голос. – Наташа? Что… Что?! Вот ублюдок, я так и знала… Потапова? Сейчас мы будем у вас, говори адрес.

От изумления Наташа даже забыла о том ужасе, в который погрузилась уже по макушку: «Потапов с ней? Ночью? Вот это да…» Но следом ей стало стыдно за то, что обывательское любопытство ненадолго одержало верх, заставило отвлечься от мыслей об Ангелине, которая, может быть, уже умирала…

– Нет! – всхлипнула девочка. – Только пусть она не умрет, господи! Она же такая талантливая, такая красивая! Она так нужна этому миру. Пожалуйста, господи!

Возникший в конце улицы свет фар заставил ее выскочить на дорогу, но, не разглядев, какая машина приближается, Наташа со страхом отпрянула назад: «А вдруг это Вахтанг?!» На всякий случай, прикрыв калитку, девочка напряженно всматривалась в темноту до тех пор, пока ожидаемый «уазик», которому ни к чему было включать среди ночи мигалку, не поравнялся с их воротами. Тогда она выбежала навстречу медикам:

– Сюда, сюда! Скорее! Черепно-мозговая травма. Девушке восемнадцать лет. Без сознания. Состояние тяжелое.

– Ух ты, – усмехнулся шагавший впереди врач. – Как грамотно докладываешь!

– У меня папа – врач. Лукьянцев. Не знаете?

– Думаю, мы его сейчас увидим?

«Как он может оставаться таким спокойным и насмешливым, когда там умирает человек? – поразилась Наташа. – Неужели и папа на работе такой же?»

Забежав вперед, она распахнула дверь и пропустила медиков, хотя ей не терпелось взглянуть, что там с Ангелиной, может быть, она уже пришла в себя. Отец ведь мог ошибиться в темноте насчет черепно-мозговой травмы… Просочившись следом за врачами, Наташа увидела совершенно белую руку, свесившуюся с дивана. И закричала так, что фельдшер схватил ее и тряхнул:

– Ну-ка, успокойся! Это еще что? А показалась такой разумной девочкой…

Наташа захлебнулась:

– Она… Она умерла?

Мать крепко обняла ее:

– Она жива, детка. Ей очень плохо, но она жива. Ее должны спасти.

– В Склиф… – Она не смогла договорить.

– Вовсе не обязательно, – раздраженно отозвался врач, склонившийся над Ангелиной. – У нас есть прекрасные нейрохирурги. А травма средней тяжести, они справятся. Вызовите кто-нибудь полицию.

Наташа повторила сквозь слезы:

– Средней? Точно – средней? А полицию не к нам надо вызвать…

– Сначала – к нам, – пояснил отец. – Мама уже вызвала.

Уступив место врачам со «Скорой», он стоял в изголовье старого дивана, куда уложил Ангелину, хмурый и встрепанный. Наташа вспомнила, как он говорил, что хотел бы стать земским врачом, умеющим справляться со всеми болезнями. Похоже, сейчас он сознавал свою беспомощность особенно мучительно.

– Кто-то приехал. – Оксана с тревогой всмотрелась в окно. – На такси. Это не…

– Это Сима с Потаповым! – сообразила Наташа и, оторвавшись от матери, бросилась встречать.

Но они уже бежали ей навстречу. Сима, задыхаясь, выкрикнула:

– Где она?

– Средней тяжести! – выпалила Наташа главное, что могло всех успокоить. – В нашей больнице справятся. Там хорошие нейрохирурги.

– Значит, Москва отменяется? – спросил Лев.

– А вы смогли бы увезти ее туда?

– Я и хотел увезти ее туда, – отозвался он не совсем понятно. – Нужно было сразу. Я опять не решился.

Сима оборвала его:

– Давай-ка без истерик!

«А у него истерика?» – удивилась Наташа. Ей представлялось, что истерика протекает совсем по-другому.

Они уже вошли в дом, и Сима о чем-то тихо спросила у Оксаны. Доктор недовольно оглянулся:

– Что вам тут – театр, что ли? Зачем столько зрителей?

Наташа невольно взглянула на Потапова: «Как это он угадал насчет театра?»

– Надо везти ее, – тем же тоном сказал врач. – Полицию не дождешься. Поехали. Носилки принесли?

– Я могу поехать с ней? – спросила Сима с вызовом. – Я, в общем-то, самый родной ей человек… Получается так…

– Можете, можете. Только – какой смысл? Ее сразу увезут на операцию, потом в реанимацию. А туда вас не пустят. Лучше позвоните утром, и вам все скажут.

Сима упрямо наклонила взъерошенную голову:

– Нет, я поеду. А там посмотрим: пустят меня к ней или нет.

– Как хотите, – безразлично отозвался врач. – Только больше мы никого не повезем.

Она оглянулась на Льва:

– Тебе придется остаться.

Он кивнул и отвел глаза:

– Ты выдержишь?

Не улавливая, о чем идет речь, Наташа силилась понять, почему именно Потапов должен так тяжело переживать то, что случилось. Сима даже боится оставлять его одного… Почему? Разве Ангелина могла что-то значить для него, если он ночевал у Симы?

– Лев может побыть у нас, – предложила она, поглядывая на обоих. – Здесь есть комната для гостей. Правда, мам?

– Конечно, – отозвалась Оксана как-то рассеянно, не слишком радушно, но дочь списала это на шоковое состояние.

– Да, в самом деле, – откликнулся отец. – Оставайтесь. Лев, да?

«Они сейчас выпьют водки, – догадалась Наташа. – Вот почему папа так обрадовался. Им необходимо снять стресс. А нам с мамой как его снять?»

Когда мимо нее пронесли Ангелину, голова которой уже была перебинтована, Наташа прижалась спиной к стене и зажмурилась. Ей не хотелось запомнить Ангелину такой, если… если… Нет! В Березняках есть отличные нейрохирурги!

Впав в какое-то бесчувствие, она даже не сразу ощутила тепло чьей-то руки на своем плече, а потом, скосив глаза, обнаружила, что это Лев то ли поддерживает ее, то ли держится сам. Лицо его будто судорогой свело.

«Геля! – внезапно догадалась она. – Вот почему ему так больно… Ангелина играла Гелю, которая много значила для него. Наверное, у него такое чувство, будто он не спас Гелю».

До нее донесся голос отца, вышедшего следом за доктором:

– В какую больницу вы ее повезете? А, знаю. Я свяжусь с ними утром.

– Ее мобильник остался в канаве! – вскрикнула Наташа и уже хотела броситься на поиски, но Потапов поймал ее за руку.

– Утром найдем. А украдут, так и черт с ним! Его наверняка этот урод ей купил.

Оглянувшись, Сима быстро погладила его по щеке:

– Ты справишься без меня?

Он опять только кивнул.

– Она – не Геля, – проговорила Наташа так тихо, чтобы расслышал только Потапов. – У нее все будет по-другому.

И не поняла: услышал он ее или нет.

* * *

Это было чудовищно: ее тела больше не существовало, вместо него возникло какое-то сплошное месиво, частью которого стала она, куда-то летевшая, но не свободно, а словно стиснутая в узкой спирали длинной трубы, вместе с которой моталась из стороны в сторону. Доносившиеся до нее звуки утратили обычную ясность, долетали невнятными возгласами, чем-то пугавшими, хотя она и не могла разобрать их смысл. Но все это, ее окружившее, сжавшее, залепившее и рот, и нос, и глаза, казалось враждебным, не отпускало ее из этого мучительного плена, – и она не помнила, как в него угодила. Словно из глубокого колодца, отдаваясь эхом, до нее доносились какие-то фразы, чьи-то голоса, и она вроде бы понимала их, но тут же забывала, о чем идет речь.

– Ангелина, открой глаза! Открой глаза!

Это было первым, что она разобрала и осознала: «Какие глаза? У меня нет глаз… Я их не чувствую… Дышать! Дайте вдохнуть!»

В отвратительной биомассе внезапно прорезался рот – ее рот, но, точно кляпом, наглухо забитый какой-то пеной. И что-то еще было вставлено в него и не давало ей глотнуть воздуха. Она вдруг обнаружила свои руки, но не могла поднять ни одну из них, чтобы попытаться освободить рот, вырвать нечто чужеродное, мешавшее ей. А легкие уже слипались без воздуха, и она чувствовала, что умирает, задыхается, но не могла произнести ни слова своим переполненным ртом, не могла поднять руки.

– Как-то странно она подергивается… Ангелина, дыши через трубку, слышишь? Носом у тебя пока не получится.

«Трубка, – дошло до нее. – Зачем мне трубка? Вытащите ее, я хочу вдохнуть! Как мне дышать?!»

– Дыши, дыши! Вот так. Вот молодец.

Голоса по-прежнему гулко отзванивали, но она поняла: «У меня получилось». Правда, воздуха в груди не ощутила, легкие по-прежнему ощущались двумя сдутыми, слипшимися шариками. И глаз все еще не было, хотя от нее настойчиво требовали открыть их. И вдруг – счастье! – кто-то освободил ее рот от ненавистной трубки.

– Сплюнь в салфетку. Вот так. Еще есть?

«Да сколько угодно!» – Ангелина даже не подозревала, что у нее во рту может поместиться столько теплого, отвратительного месива.

– Вот ртом и дыши. Смотри-ка, у нее и носом получается. Отвязывайте ее.

Она едва не закричала: «Так я была привязана?! За что? Это Вахтанг со мной сделал?» Последним, что Ангелина помнила отчетливо, было его перекошенное от злобы лицо и свист: «С кем встречалась, сука?»

Она внезапно ощутила ноги – так они дернулись при мысли о Вахтанге. Снова пыталась сбежать от него. Опять не вышло.

– Ангелина, ногами не болтай! Да что с ней такое?

– Видать, вспомнилось, как ее били. Измордовали же девчонку…

Белые коридоры снова завертелись туго сужающейся спиралью, страхом сдавили горло: «Что со мной? Где я?» А голоса опять что-то требовали от нее:

– Ангелина, перебирайся на кровать. Ногу поднимай!

Она попыталась это сделать, но теперь ноги не слушались, и как это дергала ими там, в начале коридора?

– Сейчас, – прошептала Ангелина, чтобы на нее больше не кричали. – Сейчас.

– Да помоги же ты ей, видишь, не может. Все-таки операция была. Хоть и легкая, а все равно…

«Операция?!» – Она снова постаралась открыть глаза, но ничего не увидела, кроме мутного, плавающего света.

Наконец ей удалось перебраться на кровать, но под поясницей возник какой-то бугор, и нужно было сползти с него, чтобы не давил на позвоночник, а сил приподнять непослушное тело не хватало, ногами упереться не удавалось.

– Мешает, – проговорила она онемевшими, разбухшими губами. – Что-то мешает.

– Клеенка.

Чья-то рука расправила все скомканное, и Ангелина расслабилась: «Как хорошо… Уснуть, и все. Ничего больше не надо».

– Сейчас тебе капельницу поставим, левой рукой не дергай. В туалет тебе ходить не надо – катетер стоит. Ангелина, слышишь?

Она только простонала в ответ, блаженно окунаясь в сон, – уже не тот, полный ужаса, а обычный, желанный… Но голос, который вплелся в хоровод чужих, – не враждебных, но неузнаваемых, – внезапно показался ей знакомым, заставил снова промедлить с погружением в сон.

– Я останусь с ней, – произнес этот голос категорично, будто имел право приказывать. – Я получила разрешение заведующего отделением.

– Интересно, сколько это стоило, – пробурчал кто-то, но знакомый Ангелине голос не удостоил его ответом.

– Я позову вас, когда нужно будет сменить бутылку в капельнице.

«Сима!» – вдруг всплыло имя, которое не было связано ни со страхом, ни с болью. И Ангелина прошелестела:

– Сима, ты здесь…

Знакомый запах вплелся в голос:

– Это я, маленькая, я с тобой. Все будет хорошо. Уж я-то тебя вытащу, ты же знаешь!

– Спать хочется…

– Спи, милая. Я буду с тобой, сколько понадобится. Я могла быть с тобой все это время… Ты должна была ко мне уйти, а не к Вахтангу.

Кажется, ее сознание перемахнуло через временную дыру – последние слова Сима произнесла уже после того, как Ангелина проснулась окончательно. Сколько часов прошло? До этого она говорила что-то еще, и Ангелина вроде бы отвечала, но в полусне, путаясь в словах и мыслях. А это уловила уже не обрывком фразы, а целиком.

– Ты… Ты согласилась бы?

– Так должно было быть. – Сима гладила ее руку и прижимала к щеке.

Ершистая, категоричная Сима с воинственно торчавшими на голове перьями. У Ангелины снова закрылись глаза, на этот раз от удовольствия:

– Почему?

– Я ведь хотела этого. Правда, хотела. Ты могла бы стать моей дочерью. Ты ведь уже была ею, помнишь? Мы разговаривали часами…

– Ты рассказывала о будущих спектаклях…

– О твоих будущих ролях. Мы ведь дышали одним воздухом! Почему ты не пришла ко мне, когда решила уйти из дома?

– Я побоялась, что ты никогда… Даже в четверть так, как твоих дочек…

Сима поцеловала ее ладонь. В этой ласке не было ничего, кроме нежности.

– Дурочка. Ты ведь чуть не погубила себя, дурочка моя. И меня извела тоской. Как я только пережила твое предательство?

– Не…

– То, что я считала предательством, – поправилась Сима. – Я ведь только в тебе одной и видела свое спасение… И больше я не отпущу тебя, слышишь? Пока ты окончательно не встанешь на ноги и не перестанешь нуждаться во мне.

Превозмогая жжение в глазах, Ангелина прошептала:

– Я никогда не перестану нуждаться в тебе.

– Когда-нибудь перестанешь. – Сима улыбнулась. – Но у меня есть впереди немного счастья.

– А у меня? – забеспокоилась Ангелина. – Я не умру?

– Ну, что ты! Серьезных повреждений у тебя и не было, слава богу! Спасибо Наташке Лукьянцевой, она вовремя нашла тебя. И все твердила потом: «Как хорошо, что я забыла выключить телефон».

– Наташа, – вспомнились ее восторженные глаза. – Она сыграет Гелю?

У Симы дернулись брови:

– Вот еще! Ты сыграешь Гелю. Это твоя роль.

– Пусть она сыграет. Я больше не хочу… быть Гелей. Она это сыграет, понимаешь?

Сима отозвалась не сразу:

– Понимаю. Ты проживаешь Гелину судьбу… Может, ты и права. Пожалуй, хватит с тебя… Хоть в жизни, хоть на сцене.

– Ты ведь уже представляла ее в этой роли.

– Было дело… Она может потянуть. Хотя это будет совсем другой образ… Я поговорю с ней. И с Потаповым.

Ангелина открыла глаза и несколько раз моргнула – Сима все еще слегка двоилась.

– Он до сих пор здесь?

– Пока здесь. – Сима отвела взгляд. – Не знаю, надолго ли… Твоего Вахтанга, кстати, уже упекли за решетку. Я такой шум подняла, все известные мне номера обзвонила, газетчиков подключила, телевизионщиков, так что ему никакие деньги не помогли… Нам теперь и бежать никуда не надо. В Москву, я имею в виду.

– Ты знаешь?

– Что ты собиралась убежать? Лев мне рассказал.

– Что это значило, а?

Пожав плечами, Сима предположила:

– Попытка переписать пьесу. Лев надеялся, что у него получится создать счастливый финал…

– Не получилось.

– Получилось! Но не у него.

Нащупав ее крепкую маленькую руку, Ангелина погладила ее пальцем:

– Ты любишь его или презираешь?

– Бог с тобой! За что мне его презирать?

– Значит, любишь…

Сима наклонилась и прошептала, касаясь губами ее уха:

– Для нас с тобой это ничего не меняет. Это совсем другое. А в Москву ты поедешь, когда поправишься.

– С тобой?

– И с Потаповым. Ты против?

Ненадолго задумавшись, Ангелина призналась:

– Да, в общем-то, нет… Если тебе так хочется.

Откинувшись на спинку стула, Сима прищурилась:

– Лучше уж сразу признаюсь тебе… Знаешь, каким стало облегчением, когда я убедилась, что он не влюбился в тебя! Трудно ведь представить мужика, который может не пасть перед тобой ниц…

– А как ты убедилась, что он…

– Когда… это случилось с тобой, он думал только о Геле. О том, что не удалось создать новую реальность. Он думал о своем фиаско, а не о тебе. Кстати, ты знала, что реальная Геля покончила с собой? В пьесе этого нет. Знаешь, он был на грани истерики, честное слово. Полное поражение. А ведь он писал эту пьесу в надежде что-то исправить хотя бы на сцене. А вышло еще хуже…

– Разве хуже?

– Нет, конечно! – опомнилась Сима. – Ты жива. У тебя все будет хорошо. У нас – правда?

Когда Ангелина уснула, Сима тихонько отошла к окну. Круживший сорванную листву ветер проникал в палату тонким ноющим звуком, не обещавшим вопреки ее надеждам ничего хорошего. Промозглая осень и долгая зима – чему радоваться? Сима зло усмехнулась: нет, не так! Премьера их со Львом спектакля и Ангелинино выздоровление – вот что придет следом за этим сентябрем. Вернувшаяся из тягостных скитаний девочка спала за ее спиной, и Симе чудилось, будто сонное дыхание обдает теплом ее лопатки. Приятным теплом.

«Но она права – даже в четверть не будет того, что к Лизоньке, к Рите. – Сима оглянулась, будто спящая девочка могла услышать ее мысли. – Только ей это знать необязательно. Говорят, за соломинку тоже можно удержаться… Попробуем. Когда Лев вернется в свой неведомый московский прайд…»

* * *

«Привет, Барон! Ты так и не вернулся из своей командировки… Или просто не отвечаешь мне? Хочется думать, что ты по каким-то причинам застрял в том неведомом городе, куда уехал. Ну что ж, наверное, так и должно было случиться: переписка всегда обрывается одной из сторон. Хорошо, что это произошло сейчас, когда в моей жизни случилось много значительного, заполнившего ту пустоту, которая побуждала меня искать друзей в Сети, и я уже смогу справиться с твоим исчезновением.

Я сыграла главную роль, Барон. Понимаешь, что это значит? Я была Гелей. Стала ей после того, как уже простилась с этой ролью. Меня ничуть не обрадовало то, как мне досталась эта роль, но я выложилась до конца. Меня даже стошнило после премьеры – уже дома, конечно. На сцене я держалась до последнего… Жаль, Ангелина не видела этого, но мой папа все снял на камеру, и я надеюсь, что рано или поздно она сможет убедиться – я не подвела ее, не запорола роль. Я счастлива, Барон! Впервые в жизни я по-настоящему счастлива!

Потихоньку я врастаю в жизнь этого маленького городка, становлюсь в нем своей. В школе со мной здороваются даже незнакомые ребята, и я догадываюсь, что они наверняка побывали на одном из пяти спектаклей, которые мы уже дали. Как говорилось в одном театральном анекдоте: вот и слава пришла… Ты знаешь этот анекдот, Барон? Интересует ли тебя вообще что-то связанное с театром?

Что-то мне подсказывает, что – да. И почему-то даже твое исчезновение кажется каким-то образом связанным с тем же делом, которым занимаемся мы: я, Сима, Ангелина… Может, ты посмеешься, прочитав эти бредни, а может, поразишься моей проницательности! Я никогда этого не узнаю. Жаль.

Прощай, Барон! Самой не верится, что я перестала нуждаться и в своих письмах к тебе, и в твоих ответах. У меня появились настоящие, несетевые друзья. Это совсем другое дело, ты ведь понимаешь? Вчера одному мальчишке из нашего театра (его зовут Димка) было со мной по пути по дороге домой, и вышло так, будто он проводил меня. Впервые меня кто-то провожал, Барон. А утром я вышла из дома и снова увидела Димку. Он забавный, у него веселые глаза. Это ведь уже много значит, правда?

Прощай, Барон! Немного больно произносить это даже про себя… Но так должно было случиться. Кажется, я уже писала это… Все-таки у меня немного путаются мысли оттого, что приходится заканчивать самую таинственную главу моей жизни. Но, возможно, самое интересное еще впереди!

Твоя Ната».