Текст книги "Запретный плод"

– Что? А, конечно. Сейчас. Подожди, ты боишься, что будешь стыдиться меня? Я не пара тебе, так?

– Это просто смешно!

Мягко оттолкнув его, Ольга принялась расхаживать по мастерской, лавируя между его молчаливыми созданиями. Они следили за ней осуждающе, они тоже отказывались понять ее.

– Макс, ты составишь пару кому угодно, хоть принцессе английской…

– Там только два принца. И оба вроде гетеросексуалы. Как ни странно для Англии…

– Что? Да, правда… Но ты же понимаешь, о чем я. Ты – замечательный. У тебя только один недостаток – твой возраст… Почему все твои скульптуры на меня смотрят?

Он спросил заботливым голосом психоаналитика:

– И у тебя развивается мания?

Рассмешить удалось, она даже почувствовала себя свободнее.

– Макс, почему мы поменялись ролями? По идее, это ты должен пытаться сбежать от меня и увильнуть от продолжения. Разве не этого хотят все мужчины?

На его лице появилось презрительное выражение:

– Мне дела нет до того, чего хотят все мужчины.

– Ты не такой, как все? – поинтересовалась Ольга насмешливо.

– Разве ты еще не поняла этого?

– Ты не такой, как все…

В этой фразе вдруг зазвучала музыка. Ты – не такой, как все. Ты – необыкновенный. Такой светлый и смуглый одновременно. Такой красивый и неиспорченный – как это совместимо? Такой нездешний со своими черными, слегка раскосыми глазами и такой по-русски безумный… Такой талантливый и неизвестный.

– Я боюсь влюбиться в тебя!

Ольгу бросило в жар, когда она поняла, что произнесла эти слова вслух. За ними слышался настоящий страх. Ужас перед грядущей болью: «Как мне потом жить – без тебя?! Такая любовь не имеет будущего, об этом твердят все психологи… Чем мне потом спастись в этом будущем?»

Его словно волной к ней швырнуло – оказался рядом почти мгновенно. Не обнял, не вцепился в нее, просто встал рядом, опустив руки, наклонив голову, очень близко, Ольга кожей ощутила его тепло. И вдруг поняла, что сопротивление бесполезно. Что она будет жалеть всю жизнь, если лишит себя этого короткого счастья… Разве не так живут сотни людей – хоть миг да мой! Ну, поглотит ее потом одиночество, так она и сейчас из него не выбирается. Хоть понежится в сиянии юности… Он прав: разве ее волнует то, что подумает какой-нибудь дурак или полная идиотка? Никогда она не обращала на них внимания и никогда не боялась нарушить границы дозволенного, так что же теперь? Правда, это больше, чем было когда-либо…

– Не уходи от меня, – прошептал он.

Воздух от его губ пощекотал кожу, заставил слегка содрогнуться. Так реагировать на каждое проявление его жизни – это не чересчур? Почему он так волнует ее? Сердце колотится загнанным в угол зверьком… Разве она не может вырваться? Разве ловушка уже захлопнулась?

«Не хочу вырываться, – закрыв глаза, Ольга сама сомкнула руки у него на спине, прижалась всем телом и почувствовала собственную мягкость – странное ощущение. – Не хочу… Пусть меня осуждает это чертово людское мнение… Не могу я отказаться от этого тепла. Окоченею».

Макс прижал ее так бережно, будто прикоснулся впервые. Они долго стояли так, среди его необычных скульптур, смотревших на них, и даже не целовались, просто вжимались друг в друга с той неистовостью, которая охватывает при расставании. Но они не расставались, и оба понимали это.

Уединившись в ванной, Ольга торопливо, будто одежда жгла ее, разделась и забралась под душ. Ее всегда смешили кадры из фильмов, где женщины, омываемые упругими струями воды, обглаживали и ласкали себя намыленными руками, разгоняя по телу пену. Не делают этого женщины под душем, если только они не полные идиотки, копирующие поведение киношных секси. Собственное тело – это всегда предмет критики и переживаний, но никак не любования. Редко можно встретить ту, что абсолютно довольна своими формами. Даже модели не являются исключением, иначе они не умирали бы от истощения прямо на подиумах…

И Ольга, раздевшись, оглядела свое тело с некоторым страхом. Попыталась увидеть себя глазами Макса, перед которым рано или поздно придется предстать без одежды. Бокс, конечно, здорово помогает, иначе совсем расплылась бы. Даже с ним и то мышцы уже не так держат, дряблость не скроешь. Грудь тяжеловата и заниматься спортом мешает, а скульпторы предпочитают девические формы… Хотя, судя по работам Макса… Беременность тяжело ей далась, сын был таким крупным, до сих пор растяжки на животе. Красота, да и только! И все эти прелести проявления целлюлита и варикоза… Сорок семь лет, что тут поделаешь? Как, помня о себе такое, можно показаться этому совершенному мальчику на глаза?

Вспомнилось то, что Макс говорил про нимфеток, любая из которых полетела бы за ним легким мотыльком. Он не спалил бы, пожалел. Не в этом дело, не в этих мифических, но таких реально-угрожающих девочках, а в нем, их почему-то не желающим. Не секса ему хочется – любви. Того теплого слияния, которое Ольга и сама ощутила, прижавшись к нему. Такой молодой и такой надежный… Почему-то в него ей верилось больше, чем в себя.

Ей-то хотелось веселого приключения, короткого и ни к чему не обязывающего. Хотелось отведать юного мальчика, позабавить себя. И она рассчитывала, что Макс отнесется к этому также: сцепились телами и разбежались довольные… Откуда он взялся такой… несовременный?

Навалившись спиной на розовато-серую кафельную стену, она зажмурилась изо всех сил, пытаясь удержать слезы. Но они уже сливались со струями воды, которые Ольга безжалостно направляла себе прямо в лицо. Рот беспомощно кривился, губы уродливо расползались… Ей саму себя не хотелось видеть в эту минуту. Если б она только умела относиться ко всему с наплевательской легкостью! Хотела этого, да не получилось… Если б удалось, тогда сейчас она не ревела бы тут беззвучно, а ликовала: такой лакомый кусочек заполучила!

Хотя были поистине случайные мужчины в ее жизни, о чем потом и вспоминать не хотелось. В гримерке как-то с одним именитым партнером… Так увлеклись на сцене, что не удержались, перенесли действие в жизнь. Непрофессионально это было. Стыдно. Хотя так скрутило страстью, что оба рычали, кусая друг друга. Неужели это с ней было?

Она несколько раз ополоснула лицо холодной водой, чтобы веки не выглядели опухшими. Душем контрастным обдала все тело, едва удерживаясь, чтобы не взвизгнуть от холода. Не любила она холода, может, потому и тепло Макса подействовало столь магически…

Когда Ольга вышла из ванной, он подбежал с виноватым видом:

– Там Михаэль зашел. Ничего?

– Кто?! – У нее что-то смешалось в голове: как мог оказаться тут семикратный чемпион?

– Мой немец, помнишь? Он копченого мяса принес и вина. Не выгонять его?

– Ну что ты! Зачем же выгонять?

Где-то в груди заныло: «Вот тебе первая проверка. Внешний мир будет оценивать нас. Соберись, милая!»

– Он – хороший парень, – тихо заверил Макс, почуяв ее страх. – Забавный такой…

Она решилась и, как перед прыжком в воду, набрала в грудь воздуха:

– Ладно, пошли знакомиться.

Погасив улыбку, Макс взял ее за руку, осторожно сжал. Тоже приготовился к испытанию. От изумления в глазах Михаэля не спрятаться. Придется принять его и сжиться с ним, если они рассчитывают хотя бы какой-то отрезок жизни провести вместе. День? Год?

Немец ждал их на кухне. Как и положено иностранцу, весь в светлом, несмотря на осеннюю грязь. Вскочил, увидев Ольгу. Высокий, поджарый, лысоватый, хотя тоже моложе ее лет на десять… Узкое, слишком бледное, будто болезненное, лицо (некогда и позагорать было летом?), тонкие губы, нос длинный, как у многих немцев, а лоб огромный, и не только из-за лысины. Взгляд серых глаз за линзами очков – добрый, немного детский. Радостно-распахнутый. Ольгу еще не раз трогал этот взгляд: когда Михаэль поражался чему-то, а удивить его было не трудно, – он весь был раскрыт навстречу миру, его глаза то и дело расширялись и вспыхивали: «Неужели?!» Но при виде Ольги он не выказал ни малейшего недоумения. И она сразу прониклась к нему симпатией.

– Здравствуйте, – произнес Михаэль правильно, хотя и не очень разборчиво.

Говорил он негромко и с небольшим акцентом, который почему-то вызывал у Ольги умиление, будто ребенок пытался выдать себя за взрослого.

– Ольга – Михаэль, – наспех познакомил их Макс, уже занявшийся мясом.

Его откровенный голод заразил Ольгу, ей тоже захотелось впиться зубами в прокопченный кусок, закусить ржаным хлебом.

– Извините, я не вовремя, – принялся оправдываться немец.

– Не тупи, Мишка! – по-мальчишески остановил его Макс. – Мы как раз думали, чем бы перекусить. Или кем… Так что ты как раз вовремя.

Но тот продолжал оправдываться:

– Принято звонить, прежде чем идти. Но у Макса никогда никто не бывает.

«Это для меня выдал засекреченную информацию? – улыбнулась Ольга. – Порадовать меня хотел? Спасибо, Михаэль!»

У Макса чуть заметно дрогнул уголок губ: тоже заметил белые нитки, которыми была шита хитрость немца?

– Михаэль пишет по-русски еще лучше, чем говорит, – проявил он галантность. – Многим нашим землякам у него учиться и учиться.

Опровергать этих слов немец не стал, только застенчиво улыбнулся. Ольга залюбовалась им: «Милый какой… Трогательный. Рядом с Максом такой человек – это радует».

Поставив на стол тарелку с мясом и фужеры для вина, Макс сел с нею рядом и доверчиво, опять как-то по-собачьи, потерся щекой о ее плечо. Демонстративный жест – «моя женщина»? Или он просто не считает нужным скрывать что-либо от Михаэля? Тот лишь улыбнулся.

– Я сейчас рассказывал Максу, до чего докатились немцы. Я тут читал в «Die Welt», как один гинеколог поставил женщине подкожный имплантат. Эта штука должна была предотвращать беременность в течение трех лет. А через полгода она забеременела. И никаких следов препарата в ее теле не нашли. Этой женщине, чтобы ухаживать за младенцем, пришлось уйти с работы в школе. А отец ребенка вскоре…

– Бросил ее, – подсказал Макс простейшее выражение.

Серые глаза немца на мгновение расширились, будто он вобрал подсказку взглядом.

– Бросил, да. А она подала в суд на врача. И его обязали ежемесячно выплачивать ей шестьсот евро…

– Неплохо! – вырвалось у Макса, который, разлив вино, уже рвал зубами мясо.

Ольга покосилась на него с усмешкой: «Милый ты мой… Оголодал совсем».

– Даже отец может рассчитывать на компенсацию алиментов, – продолжил Михаэль. – Теперь среди немецких врачей началась паника. Ожидают целый поток аналогичных исков.

Макс перестал жевать:

– А кто-нибудь из них подумал о ребенке? Как он реально будет жить с этим? Зная, что никто не хотел его появления на свет… «Я – результат врачебной ошибки» – приятно так думать о себе?

– Вот и я о том же! – закивал Михаэль. – Очень некрасивая история, да?

«Ребенок, – кольнуло Ольгу. – Вот кто разведет нас наверняка… Рано или поздно ему захочется иметь ребенка. И потребуется молодая женщина, способная родить».

Осторожно сжав тонкую, граненую ножку фужера, Макс заставил красное вино колыхнуться.

– Тогда – за красоту!

Они оба посмотрели на Ольгу, а она – на Макса. Коснулась его фужера своим, раздался настороженный звон. Вопросительный: «Сколько нам отпущено с тобой, живая красота?» И поспешно напомнила себе, что это – запретное. Об этом лучше даже не вспоминать. Любовь сегодняшнего дня, разве это не лучше, чем вообще ничего? Впрочем, еще вчера ее не было, и вроде неплохо жилось… Но теперь – как отказаться?

– Давно вы в России, Михаэль? – спросила Ольга, чтобы отвлечься от ощущения тоскливого напряжения в груди.

– Два года.

Проговорил это с набитым ртом, она еле поняла, что он ответил. Макс рассмеялся:

– Расскажи Оле, чем ты в Берлине занимался!

– И чем же?

Она заглянула Михаэлю в глаза: каково ее отражение в них? Эти глаза, кажется, не умеют лгать. Если ему она кажется спятившей старушкой – значит так оно и есть…

Немец слегка смутился под ее пристальным, вопрошающим взглядом. И Ольга уловила: женщина в ней заставила его так покраснеть, не матрона. И она сразу воспрянула духом – не осуждает! Может быть, даже понимает.

– Я семь лет работал там Дедом Морозом…

– Серьезно?! – ахнула Ольга. – Потрясающе! Так мы с вами коллеги?

– О нет! Я не артист. Не профессиональный артист. Хотя за это мне платили деньги. Сорок пять марок за каждое явление Деда Мороза.

Макс ввернул:

– И бутылочку шнапса.

Михаэль вытянул в его сторону длинный палец:

– Он любит выпить, Оля. Имейте в виду.

– Спасибо. Учту. – Осмелев, она поворошила темные волосы Макса.

Он возмутился:

– Этот тип нагло врет! Я вообще пью редко…

– Но метко! – подхватил Михаэль.

– Не слушай его. – Макс опять ласково потерся об ее плечо, прилег на него.

«Ему нравится демонстрировать интимность наших отношений. – Ольга улыбнулась, прижалась щекой к его теплой макушке. – Это ничего. Вот если бы он пытался их скрыть, было бы куда хуже».

– Я пьянею от этой женщины, – внезапно признался он доверительно, обращаясь только к Михаэлю, словно Ольги здесь и не было.

– Хорошо, – кивнул тот с серьезным видом и отпил вина.

Вывернув голову, Макс поцеловал Ольгину шею и замер так, дыша на нее влажным теплом, как уснувший ребенок. Когда-то ее сын еще в младенчестве так затихал, уткнувшись в нее носом. Она погладила его по щеке и не думая отталкивать.

– Сидел бы так и сидел, – пробормотал Макс.

– Потому что мясо кончилось, – поддразнила она. – Вы наелись? Не похоже. Может, нам сходить куда-нибудь?

Ольга спросила об этом безо всякой задней мысли, но, уже предложив, напряглась: как он отреагирует? Осмелится ли выйти с ней в свет? Она сама – решится?

– О, это мысль! – откликнулся Макс, не замешкавшись ни на секунду. – Здесь ресторанчик есть «Дети солнца».

– Серьезно? «Дети солнца»?

– Да, так и называется. Это ведь из Горького, да?

Она кивнула:

– Я никогда не играла в этой пьесе. И в этом ресторане не была.

– Можно сходить туда. Прогуляться заодно, ты же хотела? Только сначала…

Михаэль растерянно заморгал, подумав, видно, что Макс опять зазывает ее в постель. В его позе проявилась полуготовность к уходу. Но Макс просительно произнес:

– Я же хотел показать тебе свою коллекцию.

– Ну, конечно! – спохватилась Ольга, которая и против постели ничего не имела – так этот мальчик заставлял ее волноваться.

Но его уже увлекла страсть другого рода. И Ольге нужно было разделить ее во что бы то ни стало, если она хотела, чтобы его и дальше тянуло вжиматься лицом в ее шею. Женщина, не сумевшая принять мужчину целиком, со всем, что кажется в нем забавным и даже нелепым, невольно воспринимается им как тайный враг. И он подсознательно начинает искать союзника. Чаще – союзницу, которая помогла бы ему взобраться на постамент, жизненно необходимый каждому.

Ольга уже проходила это. Одного человека из своей юности она упустила именно потому, что не одобрила его увлечения кинологией. Она всегда любила собак, но не настолько, чтобы впустить в свою жизнь целую свору. И в результате осталась одна. Это теперь, когда к ней прижимался Макс, думалось – к счастью, а тогда она чуть не выла, забившись в угол комнаты. Брошенная хозяином псина, да и только…

Вскочив, Макс протянул руку. Ему нравилось ходить хотя бы по дому, сжимая ее пальцы.

– Пойдем, Михайло, – позвал он радушно. – У меня новые модели появились.

– А я… – Вопросительно расширив глаза, немец изобразил рукой что-то малопонятное.

– Не помешаешь, – заверил Макс. – Пошли, пошли. Хотя подождите! Я сейчас там кое-что…

Он умчался куда-то, оставив их на кухне. Воцарилась тишина, за окном – сумрак. Ольга почувствовала, что ей страшновато оторваться от окна и повернуться к другу Макса.

«Минута откровения, – догадалась она. – Сейчас Михаэль скажет мне правду». Сердце взволнованно дрогнуло и заколотилось, пытаясь скрыться от неизбежного.

– Вы очень хорошо смотритесь вместе.

Она стремительно повернулась: не ослышалась? Михаэль улыбнулся так, что ей сразу поверилось в то, каким добрым он был Дедом Морозом.

– Он по правде совсем пьяный от вас. Даже завидно!

Ольга радостно засмеялась, готовая расцеловать немца в обе щеки. Наверное, ему приходилось здорово румянить их, надевая костюм… И Михаэль вспомнил о том же:

– Когда я работал Дедом Морозом, ездил по Берлину на велосипеде. Машины не было. И сейчас тоже нет… – усмехнулся он застенчиво. – Первый раз думал: как же я поеду, все же будут смотреть! Смеяться. Думать, что я ненормальный какой-то… А потом решил: мне – радость, детям – радость. Даже родителям их. Тогда какое мне дело до остальных, да? До тех, которые вертят пальцем у виска. Которые все делают по правилам. До скучных филистеров – какое мне дело? Разве я завидую их безвкусной жизни?

– Пресной, – шепнула Ольга.

У него радостно вспыхнули глаза:

– Да-да! Вам тоже не нужна такая жизнь. Я это сразу понял. Вы – не из ряда. Макс – не из ряда. Не оглядывайтесь по сторонам!

– Михаэль, я так рада, что встретила вас! – вырвалось у нее искренне. – Что именно вы стали первым человеком, увидевшим нас с Максом вместе. Я, наверное, только сейчас, после этих ваших слов и поверила, что мы действительно можем быть с ним вместе.

Торопливые шаги Макса заставили их умолкнуть, как заговорщиков. Он вбежал в кухню и с подозрением оглядел их лица.

– Что это мы так притихли?

– Мы обсуждали, какой ты необыкновенный, – ответила Ольга полуправдой. – Не при тебе же продолжать!

Макс капризно надул губы:

– Почему? Я бы послушал…

– Ты – необыкновенный, – произнесла она тем низким голосом, который заставлял ее зрителей замирать. Только сейчас это не было игрой.

Он смутился так, что стал еще более трогательным, чем Михаэль. И, пытаясь спрятаться за нарочитой грубостью, как обычно делают мальчишки, легонько толкнул немца в плечо:

– А ты-то что мог сказать по этому поводу?

– Что мне повезло поселиться у необыкновенного скульптора, – не моргнув глазом заявил тот.

– Это правда, – спокойно признал Макс и взял Ольгу за руку. – Пойдем же, я покажу тебе еще кое-что…

Это были настоящие диорамы, только маленькие. Поля сражений, представшие перед Ольгой, потрясали точностью крошечных деталей. Автоматы в руках солдат, осколки разорвавшейся гранаты, лохмотья окровавленной плоти…

– Смотри, здесь Битва под Москвой. Ну, ты помнишь: герои-панфиловцы. Пацаны…

Она покосилась на Михаэля: не обижается, что предков разгромили? Но на фашиста он как-то не походил. Макс потеребил ее за рукав, чтобы не отвлекалась.

– А здесь уже наше время – Чечня… Видишь? Это боевики напали на тыловую колонну. Охранение их отбило тогда. Четвертого мая девяносто пятого… Вот это – боевики, а это – наши.

– Я вижу, – отозвалась Ольга. – У тебя тут все очень понятно.

Наклонившись над самым стендом, она вглядывалась в маленькие фигурки, застывшие в позах, отражавших динамику действия. Терпение человека, потрудившегося над каждым изгибом тел, потрясало. Она то и дело взглядывала на Макса с суеверным страхом: «Он и на такое способен? Не нахрапом брать, а педантичностью. Сколько мне еще открытий предстоит?»

А Макс уже захлебывался:

– Вот здесь горячо было! Это бои в окрестностях Шатоя и Ножай-Юрта. Слышала? А вот село Бамут. Это наша бронетехника… Подбили, гады, нашу БМП!

Михаэль пояснил ей:

– Это значит боевая машина пехоты.

Он тоже рассматривал работу Макса с самым серьезным видом, немного щурясь даже в очках. «Тоже недоиграл в детстве? – Ольга спрятала улыбку. – Мальчишки остаются мальчишками. Люблю таких мужчин… Вечные Маленькие Принцы. С ними и себя опять чувствуешь девчонкой с морского побережья. Такой бесшабашной дурочкой…»

Перед глазами плеснула другая вода – Макс вел ее к своему потоку.

– БМП только что через речку переправилась. – Он пальцем показал маршрут. – Ты знала, что они умеют плавать? А здесь уже, смотри, Афганистан. Помнишь, как наши штурмовали дворец Тадж-Бека? Всего пять человек тогда потеряли. Это декабрь семьдесят девятого.

«Он сказал: помнишь… А ведь он этого не может помнить, его даже на свете не было. Господи, он еще не родился, а я уже на сцену вышла… Боже мой! Боже мой…» Ольга наклонилась еще ниже. Никому не нужно знать, как потрясла ее глубина возрастной пропасти. Она заглянула туда и ужаснулась.

– А это уже восемьдесят шестой, – как ни в чем не бывало продолжал Макс. – Осенью у душманов появились первые «Стингеры»… Но здесь еще март – взятие укрепрайона Васатичигнай в провинции Кандагар. Ну, о ней ты наверняка слышала…

Оттого что Макс все время наклонялся и вертел головой, волосы его растрепались, и сейчас он больше, чем когда-либо, походил на мальчишку с горящими от восторга глазами. У Ольги заныло сердце: «Какая там любовь… Ему еще в солдатиков играть! Да ведь мне нравится это в нем…»

Макс выпрямился так резко, что толкнул Михаэля и не заметил этого. Посмотрел ей прямо в глаза – попробуй солги!

– Ты тоже считаешь все это ребячеством?

«В Севастополе люди платят, чтобы посмотреть на диораму, панораму, – мелькнуло у нее в памяти. – Из других городов приезжают… И никому в голову не приходит назвать это детской игрой».

– Нет. Мне кажется, это безумно интересно. Как мне интересна каждая новая роль. Ты ведь тоже проживаешь эти сражения, видишь все происходящее, разве не так?

Макс оживленно подхватил:

– Да! Как ты угадала? Я реально столько прочел об этих войнах. Я даже специально познакомился с ребятами, которые там были. И потом, знаешь, это ведь совсем не просто – изготовить такую модель.

– А из чего они?

Ольге действительно стало интересно, она не притворялась. В детстве она так любила лепить человечков из пластилина и, вырезая две стороны коробки – углом, устраивать на них необитаемый остров или наоборот – обитаемый лес. Или интерьер какой-нибудь избушки, чего только ни придумывала… Конечно, до такого размаха, как у Макса, она так и не доросла.

– Из пластмассы. Их нужно хорошенько помыть, когда они готовы. Жир от пальцев смыть, опилки всякие…

– Он их в тазике купает, с мылом, – все так же серьезно сообщил Михаэль.

Ей мгновенно представилось, как Макс усаживает своих человечков в мыльную воду и, погрузив в пену смуглые руки, отмывает крошечные спинки и животики. Можно было бы со смеху умереть над этим, если бы ее не умиляло до слез все, связанное с этим человеком.

– Ну да, – признал Макс. – А потом еще после прессовочного станка их надо помыть, они с каким-то налетом оттуда выходят. Затем их прогрунтовать надо, можно даже автомобильной грунтовкой, хотя есть специальная – модельная. Наждачкой с водой отполировать. Нужно зеркального блеска добиться, понимаешь? И снова помыть, потому что на грязную модель краска не ляжет. А если и ляжет, так потом все равно отвалится.

– А краски ты какие используешь? – спросила Ольга.

– Да все практически! Есть, конечно, модельные. Но можно и масляные, и опять же автомобильные. Тут, знаешь, все идет в ход: и акварель, и пастель, и художественный акрил, и уголь, даже гелевые ручки – серебряная паста, как правило. Продаются специальные модельные кисточки. Художественные дорогие очень, и растворитель их быстро сжирает. Мелкие риски и надписи я даже зубочистками наношу. А когда по-крупному, так прямо из баллончика поливаю. А чтобы склеить, иногда даже чесночный сок использую! Для прозрачных деталей. Вот как здесь, видишь?

– Чесночный сок, – прошептала Ольга. – Вот не подумала бы…

– Хотя чаще, конечно, суперглюком клею.

– Чем?

– Это на нашем жаргоне так супергель называют, суперклей… Видишь, сколько работы! Какой ребенок на такое способен?

«Кто-то здорово задел его, обозвав его страсть ребячеством… До сих пор успокоиться не может. – Ольга старалась даже не улыбаться сейчас, чтобы он не подумал, будто она сдерживает смех. – Как я справлюсь, если какая-нибудь тетка скажет, что я впала в детство, подцепив мальчика? То, что положено примадонне, не положено простым смертным… Хотя даже ее роман не стал бессмертным».

Она незаметно тряхнула головой, отгоняя запретные опасения. Уже ведь все решила насчет любви сегодняшнего дня. Завтра она просто вернется во вчера. Но – согретая этой любовью. Хуже не станет. Только не нужно задумываться о том, как потом справиться с тем, что разрывается сердце…

– Тебе нравится? – Макс заглядывал ей в глаза. – Тебе правда нравится?

– Знаешь, я хотела бы сама попробовать создать что-то такое… Не эфемерное, как роль. То, что остается в реальности. Вот почему ты этим занимаешься? У тебя ведь есть твои скульптуры!

Он сразу померк:

– Они никому не интересны. Да никто их и не видел. У меня не было ни одной выставки.

– Серьезно?

– Нужно иметь влияние, – заметил Михаэль. – Выставка в Москве – это очень сложно.

В Ольгиной памяти завертелся калейдоскоп лиц: к кому обратиться за помощью? Одно из них высветилось определенно – этот все может. Правительство Москвы. Виталий запал на нее потому, что Ольга не лебезила перед ним, как остальные, когда он явился к ним на премьеру. Чем-то наградил их театр… На банкете его посадили между директором и главным режиссером, и – перед глазами – первых красоток из вчерашних студенток, на все готовых ради карьеры. А сосед по столу шептал Ольге: «Гляди-ка, его с лучшими попками пристроили, а он все на тебя косит, как жеребец… Ну, ты даешь, старуха!»

Потом Виталий сам подошел: «Я могу взять у вас автограф? Я восхищен вами…»

Сразу дал понять, что не тем, как играла в этот вечер, а ею в целом… Только этично ли обращаться за помощью к бывшему любовнику, чтобы устроить судьбу нынешнего? Впрочем, расстались без обид, почему бы и нет? Виталий иногда звонит ей. Нетребовательный, приятельский разговор. Совсем легонький. Отключила трубку и забыла.

«Надо подумать, – взяла Ольга на заметку. – Я должна что-то сделать для Макса… Я хочу этого! Чтобы не проскользнуть по его жизни совсем бесследно…»

* * *

Почему-то ресторан «Дети солнца» представлялся ей более темным, сумрачным. Наверное, потому что сам Горький всегда производил такое впечатление со своими насупленными бровями и мрачными героями, одержимыми дьявольскими страстями. Но когда уже подходили, погружаясь в тишину, вспомнилось, что это пьеса о дачниках с неизменными белыми ажурными зонтиками. Белые туфельки, светлые платьица… Ольга скользнула взглядом по своей меховой пелерине – соответствует цветовой гамме?

В зале зеркала и белые абажуры на тонких ножках, молочного цвета занавеси – почти прозрачные, рождающие воспоминания о детской колыбели.

– Смотри. – Макс опять тащил ее за руку. – Это же настоящий «Ундервудъ»! Ему лет сто, наверное. Может, Горький реально на нем и печатал? А тут смотри, какой телефон. Еще с буквами. Ты такой видела? А какой арифмометр? Я до того, как тут побывал, даже не видел ничего подобного!

Он хвастал этими сокровищами с тем же нескрываемым восторгом, с каким только что демонстрировал ей свои стендовые модели. А Ольга только успевала вертеть головой, делая маленькие открытия. У нее возникло ощущение, что ей снова – двадцать лет, и мир только начинает изумлять ее своим разнообразием.

Но тут боковым зрением она заметила, как одна из женщин через столик наклонилась к своему спутнику, что-то шепнула. Ольга оглянулась так быстро, что те не успели отвести взглядов. Смесь изумления, презрения и зависти. Какая из составляющих перевешивает? Отвернувшись, она сделала вид, что рассматривает раритетную пишущую машинку, и уловила – краем глаза, кожей, спиной, всем своим существом, – что и другие разглядывают их странную пару.

Она вскользь взглянула на Макса: его молодость била фонтаном. За километр видно, что она старше его на целое поколение… Дело не в количестве морщинок, их у нее не так уж и много. Но этого сияния, что исходило от Макса, в ней уже не было. Ее свет был приглушенным, хотя и теплым. Разная степень накала.

Это можно было сказать и о других парах, Ольга сразу выцепила их взглядом. Но те никого не смущали, ведь там все оказалось вполне традиционно: старше был мужчина. Это нормально, хотя и вопреки физиологии. Но это – не против потока. Не захлебнуться бы, пытаясь справиться с течением…

Угадав ее смятение, а, скорее поймав чей-то косой взгляд, Макс предложил:

– Мы можем сесть на веранде. Там сейчас никого нет. Нам даже пледы дадут, не замерзнем.

– С тобой невозможно замерзнуть, – шепнула она назло всем, кто следил за ними недобрыми взглядами. – В тебе кровь так и кипит.

Он широко улыбнулся и притянул ее, не стесняясь публики. Ольге показалось, что это Виктория Токарева с интересом взглянула на них из-за дальнего столика. Вроде бы и раньше слышала, что она здесь живет… Что ей подумалось? Приняла душой или отторгла без слов? Не подойдешь ведь, не спросишь… Да и нужно ли знать?

– Здесь, кстати, обалденная библиотека! Писательская. Бильярд есть. Можно погонять шары.

– Я тебя обыграю.

– Ты играешь в бильярд?

– Правда, давно не практиковалась. – Она сжала его руку. – Теперь будет с кем поиграть… Пойдем пока на веранду. Хоть воздухом подышим. Редко удается.

– Хорошо, что Михаэль не пошел с нами, – многозначительно заметил Макс. – Он – умный парень.

Устроившись вдвоем на белой, похожей на садовую, скамейке, укутавшись в яркий плед – один на двоих, – они раскрыли меню, украшенное подсолнухом. Прижались головами, пытаясь разобрать буквы, но дыхание уже сплелось, притянуло еще ближе. «Да плевать на всех! – отчаянно решила Ольга. – А сами они смогли бы отказаться от такой красоты?!» Губы у него оказались теплее, чем у нее, – и впрямь кровь кипит. Набраться от него этой скрытой энергии вулкана – кто запретит?

Ей показалось, что они целовались вечность. «Откуда такая нежность? И что с нею делать, отрок лукавый…» Не могла оторваться, впивалась в него снова и снова… Уже темнеть начало, когда Ольга попыталась опять углубиться в меню.

– Может, вернемся домой? – прошептал Макс, трогая губами ее мочку. – Ну его, этот обед.

Она отклонила голову, с силой потерла ухо, к которому вообще лучше было не прикасаться – оголенный нерв, так всю и пронзает насквозь.

– Я не хочу, чтоб ты умер от истощения. Стейк по-аргентински хочешь? Или гигантскую креветку?

Макс усмехнулся:

– Я не так прожорлив, как тебе показалось. Стейки у них тоже гигантские.

– Я возьму грибной суп, – решила Ольга. – Давно не ела супа.

– Дашь попробовать?

– Я покормлю тебя с ложечки…

Он заерзал:

– Скорей бы! Где официант?

Тот явился мгновенно, словно только и ждал, когда о нем вспомнят. Приучен к писательским причудам – и бровью не повел, посмотрев на них. «Но я продолжаю опасаться косого взгляда, – признала Ольга. – Что же – так и будет?»

Дожидаясь заказа, они играли, угадывая издали, чей портрет украшает зал. Ольга знала в лицо многих и даже цитировала по памяти стихи, Макс же с ходу узнал только Шукшина.

– А Пастернак? – возмутилась она. – Неужели ты его ни разу не видел?