Текст книги "Сгоревшая жизнь"

Хотя иногда мне не хватает такого брата… Мое материнское начало потихоньку взвывает от тоски, и я принимаюсь нянчиться с несчастненькими вроде Никиты Ивашина, которых некому обогреть, кроме меня. У нас в классе был такой мальчишка – Сережа Малышенков. Его воспитывал один отец, который сильно поддавал и никогда не показывался в школе, но я ни разу не решилась спросить, что случилось с Сережкиной мамой, опасаясь не на шутку ранить его. Моя мама тоже считала: не надо лезть мальчику в душу, захочет – сам заговорит об этом.

И однажды это случилось – Сережка написал мне в ВК: «Я сплю на кровати, на которой умерла моя мама». Какие слова я смогла найти в ответ?! Сейчас уже не помню, но что-то сказала… Только он не продолжил разговор и даже не подозревал, как долго я той ночью не могла уснуть.

Этот дурашка вообще попортил мне много крови… Но в том, что Серега творил, не было злого умысла – одна непроходимая наивность. Похоже, его отец решил спасаться в одиночку и с головой ушел в работу, забросив сына. И некому было объяснить Сережке элементарные законы этого поганого мира, в котором даже школьник уже не имеет права сказать то, что думает. А Серега позволил себе порассуждать в итоговом сочинении, которое давало допуск к ЕГЭ, не в том русле, которое одобрялось сверху. Выбрал тему о толерантности – заведомо проигрышную! – и заявил, что пора перекрыть миграционные потоки, захлестывающие Москву. В таком духе.

Мне просто дурно стало, когда, уже сдав сочинение, он радостно сообщил мне, о чем писал…

– Ты сдурел?! – завопила я – мы уже отошли от школы на приличное расстояние. – Ты же незачет схлопочешь за такое!

Его детское личико так трогательно вытянулось, а рот приоткрылся, как клювик. Ну вот как на такого сердиться?! Сережка хлопал длинными ресницами и лепетал:

– А что такого? Ты помнишь, как меня таджики избили? А как Люську нелегал изнасиловал? Ты их еще защищать будешь?

Я вовсе не собиралась заступаться за всех мигрантов скопом, но и огульно проклинать их глупо: понятно же, что в каждой народности есть и сволочи, и герои. И потом, в каждом из нас намешано столько кровей… Как распознать, кто подталкивает тебя к предательству: дед-еврей или другой дед – грузин? Или оба ни при чем, а искушает капля украинской крови прабабушки?

– Не в национальности дело, не в крови твоей или тех, кто тебя избил, – попыталась доказать я Сереге. – Каждый отвечает за себя и за то, что творит в этом мире. Как личность. А не как таджик или русский. Я, прежде всего, человек. И когда я встречаю другого человека, меня в последнюю очередь интересует, где он родился… Каков он сейчас – вот что важно. Скажешь, все коренные москвичи – прекрасные люди? Хотя в большинстве своем, скорее, да…

Он слушал меня, виновато моргая. Медленные снежинки аккуратно укладывались на его черную вязаную шапку изящным узором. Я смотрела на его огорченную мордашку, и мне хотелось защитить своего непутевого друга от всего света.

– Что же делать? – протянул он с тоской. – Что же теперь со мной будет?

Это был последний раз, когда мы разговаривали по душам. То, чего я боялась, случилось: Сережка не получил допуск к экзаменам и больше не появился в школе. Я пыталась дозвониться до него, посылала сообщения, но он удалился из всех сетей или, скорее, открыл новые странички под другим ником, который мне не сообщил. А вскоре убили мою маму, и мне стало не до него.

Уже на экзаменах мальчишки болтали, будто видели Серегу с группой скинхедов… Значит, с ним произошло все самое худшее, что только можно было вообразить, а я не сумела уберечь своего друга. Ну да, он и сам ничего не сделал для того, чтобы помочь себе, и мне вроде бы не за что себя винить… Но так мерзко становится на душе, когда вспоминаю о нем. Будто я не сумела поймать ребенка над той самой пропастью во ржи…

– Артур, ты можешь найти информацию об одном парне?

Он уже дожевывал свой круассан, наверное, слегка удивляясь, почему я так упорно молчала во время завтрака. Но со мной такое случается время от времени, и в такие минуты Артур ко мне не пристает, не пытается вытянуть из трясины размышлений. Каждому иногда нужно уйти в нее с головой, чтобы вынырнуть с пониманием тех вещей, которые оставались неясными. Внезапно мне открылось, как я смогу помочь Сережке! Если еще не поздно…

Логов уставился на меня с озабоченным видом:

– Ты влюбилась?

– Вот еще! Старый друг. Еще школьный. Я как-то потеряла его из вида и боюсь, что он мог влипнуть в какую-нибудь фигню…

Подумав не дольше пары секунд, Артур вытащил телефон:

– Диктуй.

* * *

Опознали тело сразу: Лидия Ивановна Кузьмичева, работала медсестрой общего женского отделения уже лет тридцать. Все собиралась уйти на покой, но тут грянула пенсионная реформа, пришлось поработать еще. В разводе, сын взрослый, живет с женой и двумя детьми в Ростове-на-Дону.

«Потому что там теплее или подальше от матери?» – Логов черкнул в блокноте, чтобы не забыть про сына.

– А бывший муж?

Медсестры переглянулись, и старшая нехотя протянула:

– Ну… Не сказать, что они прям друзьями остались. Алексей Васильевич требовал, чтобы Лидия Ивановна их общую квартиру продала и деньги поровну. А ей все казалось, что сын может вернуться. Типа у него там ненадолго, в Ростове…

– На Дону, – уточнил Артур.

Она взглянула на него с недоумением, но сообразила:

– Ну да. Точно… Их же два.

– Значит, Кузьмичевы квартиру не могли поделить.

Медсестры опять обменялись взглядами, и молоденькая блондинка, надув губки, жалобно протянула:

– Но из-за такого же не убивают?

– Боюсь разочаровать вас в этой Вселенной, но еще как убивают, – признался Логов. – И за гораздо меньшее тоже…

Он опять обратился к старшей, напоминающей покорную усталую овечку с темными кудрями:

– Надежда Владимировна, вы Кузьмичева по имени-отчеству назвали, значит, знакомы с ним? Его контакты есть?

– У меня нет, а на кухне должны быть. Он нам продукты возит.

– Шофер? Экспедитор?

– Ну да. Что-то вроде того…

– Отлично! – Артур одарил обеих улыбкой. – Вы мне очень помогли, дамы. Спасибо!

Ему не жаль было наградить девушек хорошим настроением.

На кухне ему быстро нашли номер автобазы, где работал Кузьмичев.

– Значит, все-таки дошло у них до этого? – записывая на листке адрес, то ли спросил, то ли констатировал пожилой и на удивление худой повар с боевой фамилией Воеводин.

– До чего дошло?

– До убийства. Да мы все уже в курсе, чего вы…

– А вы полагаете, у Кузьмичевых все шло к этому? – осторожно поинтересовался Логов.

Повар протянул листок:

– Как сказать… Ругались они просто… остервенело. Но многие же так годами живут. Десятилетиями! А кто-то вот, видите, убивает… Может, Алексей и ни при чем, конечно, мне-то откуда знать.

– Выясним, – рассеянно отозвался Артур.

Слово «остервенело» заставило его насторожиться.

Выйдя во двор, он позвонил Овчинникову и отправил оперативников по адресу автобазы.

– Я тоже еду туда. Вполне вероятно, будем брать возможного подозреваемого, так что будьте готовы.

Но к тому, что произойдет на автобазе, они все оказались не готовы: завидев издали, что охранник указывает в его сторону, самый рослый из мужиков, куривших в опасной близости от бензобаков, внезапно бросился к своему фургону, прыгнул за руль и сорвался с места.

– Объявляй «Перехват», – заорал Артур, метнувшись к своей машине. – Синий «Хёндай». Заметил восьмерку и, кажется, двойку.

– Есть! – четко откликнулся Поливец, чему Артур удивился на бегу: у них такая военная дисциплина была не в ходу.

Со двора автопредприятия Логов вылетел первым и резко повернул направо: вряд ли Кузьмичев погнал против движения. На окраине пробок не было, синий фургон уже скрылся из вида, и Артур, энергично моргнув, включил свое чутье. Он привык доверять той неведомой силе, которая видела дальше, понимала глубже и была добра к нему. Сейчас она велела ему повернуть за светофором к эстакаде, но на подъезде подсказала, что подниматься не нужно, – Кузьмичев пытается не сбежать, а спрятаться.

Свернув под эстакаду, Логов сразу увидел его фургон, неловко укрытый за бетонной опорой.

«Затаился, крысеныш». – Артур усмехнулся и достал пистолет. Ощущение оружия в ладони каждый раз казалось незнакомым – так редко приходилось им пользоваться. Но оперативники еще не подъехали, видно, застряли где-то у светофора, и он мог рассчитывать только на себя.

Кузьмичев сидел в кабине, сгорбившись и неотрывно глядя на руль, словно не мог понять, почему тот не смог перенести его в иную реальность. Когда Артур распахнул дверцу, подозреваемый даже не дернулся, и у него отлегло от сердца, ведь в одиночку он мог и не справиться с таким здоровяком. А пускать в ход оружие хотелось меньше всего…

– Ну нет у меня денег, – хрипло проговорил Кузьмичев, не отрывая взгляда от руля. – Хоть режьте меня.

– А о каких деньгах речь? – осторожно поинтересовался Логов.

Колючий взгляд вонзился ему в переносицу:

– В смысле? Вы не от Крупича?

«Подпольное казино, – вспомнил Артур и еле сдержал разочарование: – Значит, не он… Думал, мы долги выколачиваем?»

– Следственный комитет, – буркнул он. – Поехали к нам, поговорим спокойно.

– О чем это? С вами-то мне о чем разговаривать?

– Например, о том, кто убил вашу бывшую жену…

Скуластое, почти прямоугольное лицо разом вытянулось. Артуру даже показалось, что Кузьмичев побледнел:

– В смысле – убил?! Лиду? Врешь!

– Не тыкайте мне, – сухо оборвал Артур. – И не делайте вид, что не знали о ее смерти.

Но уже сам поверил, что огорошил Кузьмичева этой новостью – тот задыхался совсем не поддельно.

– Откуда? Не может… Лида? Мертва?! Да как же…

– Поехали, – повторил Логов уже мягче.

– Куда? – внезапно его настигло понимание. – Так вы на меня это повесить хотите?!

Артур поморщился:

– Что за слово – «повесить»… Мы просто побеседуем.

Покосившись на следователя, Кузьмичев зло хмыкнул:

– Ну конечно… Побеседуем. За этим и гнались за мной?

– Не надо было удирать, никто и не гнался бы.

Он тяжело засопел:

– Так я думал, вы…

– Я уже понял, о чем вы подумали. Выходите, Алексей Васильевич.

Оттого, что за спиной взвизгнули тормоза, Логов почувствовал себя уверенней. Теперь подозреваемому точно некуда было деваться… И он сам понимал это не хуже, поэтому только угрюмо зыркнул, выбираясь из кабины, но дергаться не стал, неторопливо направился с Логовым к машине оперативников, которые походили сейчас на служебных псов, дрожащих от нетерпения. Не хватает только команды хозяина, чтобы они бросились на жертву и порвали в клочки.

– Позвони на автопредприятие, – велел Артур, передавая задержанного Поливцу, – пусть заберут машину. Фургончик-то новый совсем.

Кузьмичев повернулся к нему:

– Что, начальник, я его не скоро увижу? Дело закрыто?

– Только не истери, – посоветовал Артур. – Никто не собирается навешивать на тебя убийство жены. Разберемся.

– Вы разберетесь…

Поливец подтолкнул его к задней дверце:

– Залезай давай… Рассуждает тут!

«Это не он», – вновь подумал Артур, поймав взгляд, полный угрюмой безнадежности. Пока не было никаких доказательств невиновности Кузьмичева, а мотив для убийства бывшей жены так и бросался в глаза. Но то самое чутье, которое не всегда подавало голос, зато не ошибалось, нашептывая, сейчас уверяло: этот громила не был причастен к убийству бывшей жены.

Струхнул, бросился бежать от тех, кого принял за вышибал Крупича… Даже если б и понял, какую контору они представляют на самом деле, и пустился в бега, – с кем не бывает? Артур понятия не имел, как повел бы себя, если б за ним пришли… Когда Чепурин, которому отдали расследование убийства Оксаны, попытался его самого затянуть в ряды подозреваемых, Артур вскипел от злости и начал бороться. Но его ведь не арестовывали тогда… И у него были Сашка с Никитой, которые верили ему безоговорочно.

Оставалось надеяться, что и у Кузьмичева найдется хоть один человек, который поддержит его. И Артур уже предугадывал, что этим человеком станет он сам.

* * *

Алиби у Кузьмичева не оказалось: в те часы, когда убивали Лидию Ивановну и снимали скальп с ее головы, ее бывший муж спал в комнате общежития. Один. И это было плохо…

Как убедился Овчинников, которого Артур отправил осмотреть комнату Кузьмичева, в общежитии царила система проходного двора. Ему самому пришлось полчаса искать вахтершу, чтобы добыть ключ. Если Кузьмичев и выходил тем вечером, а потом вернулся, никто этого не заметил.

– Я им нянька, что ли? – пробурчала вахтерша, оскалив несколько уцелевших зубов. – Большие мальчики…

– И видеонаблюдение у вас отсутствует, – печально констатировал оперативник, поглядев на запылившуюся камеру в углу, черневшую совершенно безжизненно.

Тетка взглянула на нее с откровенным удивлением, видно, давно забыла, что когда-то камера работала…

– Сломалась? – предположила она, вопросительно глядя на Овчинникова.

Ему оставалось лишь развести руками.

О Кузьмичеве она тоже ничего не смогла толком сказать: спокойный, не сильно пьющий – ни разу его пьяным не видела, но даже мысли о полной трезвости не допускала. Шофер же…

– Баб не водит, – признала она с некоторым сожалением. – Не дебоширил ни разу, ничего такого. Не дерется ни с кем… Короче, нечего о нем сказать.

В ее тоне откровенно слышалось: «Никчемный человечишко».

Едва сдержав улыбку, Володя Овчинников предъявил постановление об обыске, забрал у нее ключи и тщательно осмотрел комнату Кузьмичева. Безликое, временное жилище человека, жизнь которого пуста: ни одной фотографии, никаких записей, даже книг нет. Старый телевизор… Но что он может рассказать о владельце? Ни компьютера, ни ноутбука.

«Так живут? – подумал Овчинников, ощутив даже сострадание. – Зачем?»

– Развод его здорово подкосил, – пояснил Артур, когда оперативник доложил ему о результатах обыска. Точнее, об их отсутствии. – Мы с Алексеем Васильевичем потолковали по душам… Я чувствую, он просто впал в оцепенение, когда лишился семьи. Не мог понять причины. Он и борьбу за квартиру-то начал только ради того, чтобы хоть как-то общаться со своей Лидой. Хотя бы цапаться с ней… И все пытался доискаться причины: почему она выгнала его? Не смог. Пусть посидит на всякий случай, пока анализ ДНК не будет готов… А пока надо всех этих медиков прошерстить: может, она роман с кем-то крутила?

– Ей сколько лет-то было? – поразился Овчинников.

– Теперь таких называют «предпенсами»… Звучит отвратительно. А женщины в этом возрасте, чтоб ты знал, еще полны огня! Так что я бы ничему не удивлялся…

Весь день у Артура ушел на беседы под запись с коллегами жертвы. Сашка молчком, как и обещала, сидела в уголке у окна, из которого отлично просматривалась детская площадка в парке, – это отделение как раз и занимало верхний этаж. Трепещущее на ветру послание могло быть увидено…

Никита Ивашин занял место с ним рядом за столом, уже на правах коллеги. Артур физически чувствовал, как его помощника то и дело тянет оглянуться на Сашу, что сбивало с рабочего настроя всех, и написал на квадратном листке: «Или ты забудешь о ее присутствии, или я выставлю ее, а она сожрет тебя за это!»

Никита взглянул на него испуганно и решительно кивнул.

И ему удалось собраться: Логов еще понаблюдал за помощником краем глаза, но Ивашин каким-то неимоверным усилием воли заставил себя на время изгнать Сашку из своих мыслей. Артур до сих пор не мог определить своего отношения к откровенной влюбленности мальчика… То его забавляло это, то раздражало, то вызывало сочувствие, ведь было очевидно: Сашка даже не замечает тоскливых взглядов Никиты. Какого-то пацана разыскивает… Логов дал задание техникам пробить этого Сергея Малышенкова по всем базам, но особой срочности в этом и сам не видел – всего лишь школьный друг! Так что неизвестно, сколько они будут возиться.

– Некоторых друзей детства лучше не находить, – проворчал он, не сомневаясь, что она сразу вспомнит их евпаторийское дело.

Но Сашка настояла, упрямо набычилась, как умела. Голубые глаза сверкают исподлобья, светлые волосишки торчком… Маленькая мегера, да и только!

«Ладно, посмотрим, что за фрукт», – спорить с ней Артур не стал. Да и повода для опасений пока не было. Вот если окажется, что парнишку уже закрыли или он в шаге от этого, тогда надо будет сделать все, лишь бы оградить от него Сашку.

Хотя тепличных условий он ей не создавал. И даже в психушку с собой взял, чтобы послушала, как свидетели рисуют словами портрет несчастной Лидии Ивановны.

«Несчастной? – Артур сам удивился вырвавшемуся слову. – Еще неизвестно… А то мы не слышали, как медики к психам относятся! Вполне возможно, из желающих отомстить этой тетке очередь могла выстроиться, как в былые времена в Мавзолей. Интересно, сейчас туда кто-нибудь ходит?»

Сашке он велел надеть свитер с высоким горлом, темные очки, бейсболку и заправить под нее волосы, чтобы никто ее не разглядел и не запомнил. Спрашивать – почему это так важно для него, она не стала. Тоже что-то помечала в блокноте, закинув ногу на ногу.

– Не пресса? – метнув в нее подозрительный взгляд, спросил ответственный за связи с общественностью со смешной фамилией Забияка.

– Это наша сотрудница, – успокоил его Логов.

– А маскировка зачем?

Артура подмывало выдать байку, что Сашка – агент под прикрытием, поэтому вынуждена прятать лицо, но решил обойтись без шуток и с серьезным видом объяснил: пациенты – люди неадекватные, мало ли чем обернется подобная встреча? Их же выписывают рано или поздно… Попусту рисковать своими девушками Следственный комитет не готов. У них и без того опасная работа…

Прозвучало убедительно, Забияка утихомирился. И Сашка сдержалась – не фыркнула за спиной. Собственно, на этом разговор и завершился, потому что Лидию Ивановну этот парень со сросшимися на переносице бровями в глаза не видел: пресса рядовыми сотрудниками не интересуется. А пятидесятилетний юбилей Кузьмичевой отметили еще до того, как Константин Алексеевич пришел работать в эту клинику. Похоже, сразу после института…

Остальные как сговорились, твердили одно и то же: добросовестная сотрудница, квалифицированная медсестра, в коллективе ее любили, начальство ценило. К пациентам относилась заботливо.

– Она начала слишком часто моргать, когда заговорила о больных, – подала голос Сашка, стоило из конференц-зала, предоставленного им для допросов, выйти очередной санитарке – Альбине Вадимовне Шалимовой, проработавшей в этой больнице не меньше, чем жертва. Темные очки она сняла и сама заморгала от света.

Обернувшись, Артур уставился на нее задумчиво:

– Если кто и может что помнить из прошлого, это, пожалуй, Шалимова… По ее словам, они с Кузьмичевой практически всегда работали в одной смене.

– Вернуть ее? – Никита с готовностью приподнялся.

Логов усадил помощника жестом – даже не повернулся. Его взгляд сцепился с Сашкиным, точно они обменивались предчувствиями и мыслями:

«По-твоему, врет?»

«Что-то скрывает – это точно».

«Допросить снова? Нет, лучше последить за ней».

«Как ты будешь следить за ней в отделении? А за стенами больницы у нее другая жизнь. Нужно проникнуть в стаю…»

«Сашка, нет!»

«А ты видишь другой выход?»

Никиту даже затошнило от напряжения, которым наполнился воздух. Обиднее всего было то, что он не понимал, о чем эти двое спорят, не разжимая губ. Видел, как менялось выражение их лиц, сдвигались брови, сверкали глаза… Но проникнуть в суть разговора ему не удавалось, и от этого хотелось хлопнуть ладонью по столу, завопить: «Эй, вы! Я тоже здесь. Не игнорируйте меня».

Они делали это бессознательно, просто забыли о нем. Сосредоточились друг на друге, ведь обмен мыслями происходит быстрее, чем словами, а Никита находился на другом уровне прохождения сигнала. Просто не улавливал его. И с каждой секундой опускался все ниже, разочаровываясь в себе.

Наконец Логов отвернулся от Саши и уставился в стол. Ивашин хотел пригласить следующего сотрудника больницы, но не решился: Артур явно пытался принять решение, и мешать ему сейчас не следовало. Эпизоды, когда он повышал голос, можно было по пальцам пересчитать, но Никите очень не хотелось, чтобы Логов рыкнул на него. В такие моменты взгляд у него становился просто бешеным…

«Что он задумал? – силился угадать Никита, наблюдая за ним живым глазом. – Они оба…»

Он сглотнул горечь: никогда эти двое не возьмут его в свою компанию. Будут делать вид, что они – команда, все втроем, только на самом деле он всегда будет оставаться мальчиком на побегушках. А мозговой штурм – это их прерогатива…

Зачем-то поменяв местами бутылку с водой и стопку одноразовых стаканчиков, Артур оглядел их оценивающе, потом поднялся, отошел к окну и встал рядом с Сашкой. Не оборачиваясь, Никита затаил дыхание, чтобы ничего не пропустить. За спиной прозвучало:

– Ты же ничего не умеешь…

– Санитарка и не обязана иметь подготовку.

– Санитарка? Говно подтирать будешь?

– Фу!

– А ты что думала? Это психически больные люди. Неадекватные. Они своими испражнениями стены могут измазать! Моя прабабушка так рисовала перед смертью… Ты готова отмывать их художества?

Раздался тяжелый Сашкин вздох:

– У меня же будут перчатки.

– Черт! – в голосе Артура прозвучало восхищение. – Ты просто героиня, девочка моя…

Сдернув бейсболку, она хлестнула ею по колену:

– Не называй меня так! Это звучит издевкой…

– Ну что за глупости?

– Я еще и дура?

– Ты – умница. И очень храбрая девочка. Может, даже чересчур… Ивашин!

Никита подскочил:

– Я здесь.

– Вижу, что ты здесь, – отозвался Логов насмешливо. – Что скажешь?

– О чем?

– Ой, только не прикидывайся, будто не подслушивал! Какой из тебя сыщик, если ты пропускаешь информацию мимо ушей?

– Ну… – он вздохнул. – Я слышал, конечно…

Артур одобрительно кивнул:

– Как думаешь, из Сашки выйдет санитарка дурдома?

– С ее ручками?

– Да хорош выставлять меня каким-то недоноском! – возмутилась Саша. – Если надо, я и пол помою, и судно вынесу, и говно отскребу. Ясно?

– И ведь отскребет. – Логов ласково посмотрел на ее взъерошенную макушку.

Сашка запрокинула голову:

– По-другому нам все равно их не расколоть. Кто-то из тех, кто находится в этой больнице, содрал полбашки той несчастной тетке… Мы должны это узнать!

Артур качнул головой:

– Они видели тебя.

– Не видели. Ну, только этот… По связям с общественностью. Только вряд ли мы с ним пересечемся… А остальные таращились на тебя. Когда ты рядом, других вообще никто не замечает. Тем более мне козырек половину лица закрыл. И очки.

Никита кашлянул, чтобы привлечь внимание:

– А по-другому никак?

Живо обернувшись к нему, Артур улыбнулся, но как-то недобро:

– Предлагай!

– Может, я? Санитаром.

– Ты, – кивнул Логов. – А ты в курсе, что у тебя печать человеколюбия на лице?

Сашка хмыкнула:

– А я – стерва, сразу видно…

– А разве медик не должен… ее иметь? – Ивашин растерянно улыбнулся. – Эту печать?

– Врач. В идеале… А санитар – это персонаж Васи Ложкина. Тебя он не стал бы рисовать.

– Вы утрируете, – пробормотал Никита.

– Я еще смягчаю! Малыш, я тебя умоляю, не геройствуй. Ты мне в комитете пригодишься.

Раздалось Сашкино фырканье:

– А я – существо бесполезное. Меня и в жертву не жалко…

– Вот только на меня вину не перекладывай, – взвился Логов. – Это в твою голову пришла эта дурная мысль!

Сашкины губы расплылись в ухмылке. Повертев очками, она хитро прищурилась:

– Но ты ведь ждал, когда я придумаю что-нибудь в этом роде, правда?

* * *

Если верить Коршуну, то убийство произошло еще восьмого сентября – за день до того, как скальп Кузьмичевой появился на рее. А не верить ему у нас оснований не было – этот ворчливый маленький криминалист никогда не ошибался. За это в комитете и терпели его вредный нрав… Судмедэксперт уже подтвердил его предположение.

Я видела, как Артуру не хочется запускать меня в этот человеческий террариум под названием «психиатрическая больница», ведь убийца вполне мог до сих пор находиться внутри. Утром он, наверное, как обычно явился на работу, спокойно миновав вход в подвал, где лежало тело медсестры, с улыбкой поприветствовал коллег и занялся привычными делами. Мне трудно было представить, какое удовольствие почти сутки таскать с собой кусок мертвечины, но как вообще проникнуть в мозг человека, способного снять скальп с мертвой женщины? Где все это время убийца прятал его? Завернул в пакет и носил в сумке? Или оставил дома? Тогда он должен жить один, чтобы никто не наткнулся случайно… И уж точно у него не должно быть домашних животных – те унюхали бы кровь в два счета.

Или просто никто не замечал, что там болтается на рее, пока пацанам не приспичило посмотреть?

– Коршун нашел на скальпе волокна ткани, – сообщил Артур. – Похоже, убийца сунул его в холщовый мешок. И еще обнаружились частицы чего-то похожего на муку… Возможно, наш парень работает на больничной кухне.

– Через холщовый мешок просочилась бы кровь, – усомнилась я.

Но у Логова уже был готов ответ:

– Конечно. Это лишь первый слой. А потом он наверняка положил его в пластиковый пакет. Если бы кто случайно и сунул нос в пакет, то увидел бы свернутый мешок. А вытаскивать его и разворачивать – это уже морока…

– Работник кухни, – сделала я отметку в памяти. – Повар отлично умеет управляться с ножом и скальп снимет в два счета.

У него дрогнуло лицо:

– Именно поэтому я и не пущу тебя туда.

– Ты ж был не против! – возмутилась я. – Сам Никите доказывал, что иначе это дело не раскроешь.

Артур упрямо мотнул головой:

– Это я ему сказал. А с собой я еще не договорился.

– Так договаривайся поскорее! У этой истории длинные корни, ты сам сказал. Нужно время, чтобы докопаться до истины. Один допрос тебе не поможет.

Мы уже вернулись ко мне домой, и Артур извлек на свет божий бутыль самодельного крымского вина, которое он купил на Розовом озере. Сейчас эта поездка казалась такой далекой и нереальной, точно случилась в другой жизни. Неужели мы ласкались с морем и хрустели барабулькой? Обливались соком персиков и… расследовали тройное убийство?

«Может, хоть сейчас обойдется одним трупом?» – подумала я с надеждой.

И в тот же момент телефон Артура встревоженно встрепенулся.

«Не обойдется», – поняла я, увидев на экране физиономию Поливца.

Из оперативников ко мне хорошо относился Овчинников, худой и кудрявый, слегка похожий на грустного верблюда. Он без конца совал мне барбариски, которые таскал с собой. Артур шепнул мне, что Володя невыносимо скучает по дочери, которая уехала учиться в Питер. Чем ее не устроили московские институты? Или так хотелось самостоятельности? Знала бы она, что такое полная свобода от родителей…

Мне было жаль Володю, и я всегда радовалась конфетам, тем более мне вправду по вкусу леденцы. А вот Поливец даже не скрывал раздражения, когда видел меня. Очевидно, его бесило, что Артур общается со мной на равных, доверяет абсолютно, да еще и прислушивается к моему мнению, хотя я не являюсь штатным сотрудником. И вообще – сопля зеленая… А Поливец был мордастым и нахальным, но старательным, и Логов ценил его. В нем была и неутомимость ищейки, идущей по следу. Поэтому Антон Поливец мог добровольно вернуться на место преступления, обшарить его во второй раз и найти то, что упустили при первом осмотре. Такое случалось нечасто, но иногда его настойчивость пригождалась.

Я старалась не мозолить ему глаза и держалась подальше – гончего пса лучше не дразнить. Хоть я и находилась под незримой опекой Логова, но хороший опер всегда придумает, как испортить жизнь человеку…

То, что именно Поливец позвонил с плохой новостью, вызвало у меня какую-то извращенную радость: такому гонцу не жаль и голову отрубить!

– Понял, еду, – сухо отозвался Артур и отбил звонок.

Потом с сожалением посмотрел на вино в стакане, которое еще даже не успел пригубить, вздохнул и вылил его назад в бутыль.

– Шалимова мертва.

– О черт! – Я так и подпрыгнула. – А я надеялась у нее все выведать… И тоже скальп?

– Нет. Ее просто пырнули ножом возле дома. Может, спугнул кто… Вот он и не успел разжиться ее волосами.

– Он выследил ее…

– Или это вообще совпадение. Рядом с трупом нет сумки. Какая женщина ходит без сумки? Может, это банальное ограбление, которое никак не связано с нашим делом.

Я видела, что он сам в это не верит. Слишком уж притянутое совпадение…

– Свидетелей нет?

– А когда они были?

Вот уж правда… Или нам так не везет, или никому не хочется быть втянутым в кровавую историю, но за все время, что я помогаю Артуру, нашлась только одна свидетельница – старая рыбачка, которой уже нечего было терять. С другой стороны, надо быть уж совсем оголтелым злодеем или полным идиотом, чтобы пойти на убийство на глазах у людей… Если оно запланировано и тщательно продумано, преступник уж конечно выберет безлюдное место.

– Останься дома, – попросил Артур, пряча бутыль на нижнюю полку кухонного шкафчика. – Ночь на дворе, я начну дергаться, если ты будешь где-то рядом… Я же не смогу следить за тобой каждую секунду!

Мне и самой не хотелось куда-то тащиться: за окном моросило и наверняка похолодало. Моя теплолюбивая натура умоляла меня принять душ и забраться под одеялко… Все-таки не создана я для настоящей следственной практики, которая гонит «в поле» в любые погоду и время суток. Размышлять о деле, не выбираясь из дома, нравилось мне больше.

– А ты потом заедешь?

– Скорее, позвоню. Там все может затянуться.

– Но позвони!

– А если разбужу?

Я нашлась:

– Буду засыпать – выключу телефон. А до этого момента звони.

Артур уже обувался у двери. Сегодня он явно не собирался торчать под дождем – надел хорошие туфли. Планировались же только допросы в больнице…

Я почувствовала себя виноватой, что остаюсь дома:

– Дать тебе зонт?

– У меня есть в машине, – он выпрямился и подмигнул мне. – Ничего, Сашка, не впервой.

Закрыв за ним дверь, я прослушала дробь шагов, затихших внизу. В моей квартире только отрывисто тикали часы в спальне и довольно урчал холодильник. Я вернула в его утробу сыр и колбасу, которые нарезала для Артура, ухватила один копченый, терпко пахнущий овал и закинула его на язык. Он придал моей жизни хоть какой-то вкус…

Я уже пожалела, что не глотнула крымского вина, оно разлилось бы теплом по сердцу, заставило бы его приятно заволноваться, а не как сейчас – боязливо и холодно. Но лезть за бутылью было лень, и меня согрел душ, который я любила включать с сильным напором.

Телефон я, как всегда, положила на стиральную машинку, чтобы услышать, если Артур позвонит. Интересно, а Ивашина он выцепил из теплой постели? Я представила, как он укладывается спать в такой же пустой квартире. Вытаскивает ли Никита на ночь свой искусственный глаз? Жутковатое, должно быть, зрелище… Но ведь, наверное, устает от него? Протез натирает или его совсем не чувствуешь? О таком не спросишь…