Текст книги "Ты умрешь в Зазеркалье"

– Идите за мной.

На ходу он отцепил от пояса рацию, спрятанную под полой пиджака, и, что-то сообщив по-испански своим сотрудникам, махнул Вере и Эмилю, приглашая следовать за собой.

Они прошли через полукруглый зал с красными стенами, прямоугольными оконными проемами и белыми скульптурами муз, сидящими на кусках колонн, выкрашенных в темно-коричневый цвет, нырнули в узкий коридор, отделанный серым мрамором, следом в другой. И петляли по ним достаточно долго, – Вера почувствовала, что заблудилась.

Наконец они оказались в помещении с низким перфорированным потолком-армстронгом. Воздух был наполнен запахом пыли и шумом кулеров, широкий стол светлого полированного дерева заставлен компьютерами с огромным количеством цветных экранов. Каждый, поделенный на четверо, передавал как будто бы одну и ту же картинку: бродящих в неком подобии броуновского движения людей, которые разглядывали картины и статуи, переходя из зала в зал.

Это была комната охраны и управления видеонаблюдением. Слишком тесная для такого большого музея, как показалось Вере.

Эмиль вырвался к экранам, припав руками к широкому столу и всполошив своим появлением трех сотрудников, в таких же черных спецовках, что и у охранников у входа. Они восседали на офисных стульях на колесиках, следили за мониторами и, видимо, исполняли роли айтишников.

– Это не все залы, – выдавил шеф, скользя быстрым взглядом по изображениям.

Один из сотрудников музейной безопасности – самый тощий, с длинными светлыми волосами, – нахмурившись, что-то пробубнил по-испански, другой велел ему заткнуться. Слов Вера не поняла – только интонацию. Третий поднялся, отойдя в сторону, и обратился к начальнику.

– Да, это не все залы. На каждый экран приходится несколько, – перевел Хавьер Барко Барба.

– Выведете мне крупным планом те картинки, где располагаются женские туалеты, – попросил Эмиль.

Хавьер Барба перевел его просьбу. Тот, что встал, мигом вернулся за стол, принялся работать мышкой и щелкать по клавиатуре, бойко заговорив по-испански.

Начальник перевел:

– В здании не так много туалетов. На нулевом этаже: один возле кассы, один у Зала Муз и один у Конференц-зала. На первом этаже: у Зала Веласкеса. На втором два в левом крыле, два – в правом.

Эмиль прохаживался вдоль стола за спинами IT-специалистов, сунул руки в передние карманы джинсов, гипнотизируя мониторы. Все молчали и тоже смотрели на изображения залов, на медленно продвигающихся людей, которые замирали у картин и скульптур, приближали свои носы к пояснительным табличкам, вывешенным справа от каждой работы. Музейные смотрители в черных деловых костюмах с важным, несколько напряженным видом стояли у каждого входа в зал.

– Почему здесь так много народу? – Эмиль ткнул пальцем в нижний экран слева, на котором была круглая зала.

– Здесь висит точная копия Моны Лизы. Ее написал ученик Леонардо да Винчи под руководством своего великого учителя, – объяснил Барба. – Некоторые время, – он недобро усмехнулся, – посетители полагают, что это настоящая Мона Лиза, каким-то чудом оказавшаяся в Прадо. Одним удается перевести с испанского или английского, что это не та картина – не принадлежащая кисти да Винчи. Теряя интерес, такие тотчас покидают зал и продолжают рассматривать висящие по соседству иконы. Другие идут спрашивать у смотрителей. Иные так и не понимают, что это не та самая Мона Лиза и пя… смотрят на нее очень долго, создавая толчею.

Вера невольно взглянула на начальника музейной безопасности. Он хорошо говорил по-английски, но проявлял явные качества мизантропа и, видно, не очень жаловал посетителей Прадо. Хотя, как правило, все работники музеев не особо их любят.

– Есть еще такие места, где люди толпятся больше обычного? – бросил ему за плечо Эмиль.

– В зале Босха всегда негде яблоку упасть. Особенно с недавних пор, как в Прадо вернулся «Стог Сена». Его забирали в апреле для реставрационных работ.

У Веры подпрыгнуло сердце. Она-то знала, что триптих Иеронима Босха вовсе не для реставрационных работ увезли из музея, а для торгов. Она вспомнила, как сын главы аукционного дома Ардитис – Даниель показывал ей картину в семейном хранилище и увлеченно рассказывал о каждой миниатюре, изображенной на полотнах[15]15
  Читайте об этом в романе Юлии Лист «Ты умрешь влюбленной».


[Закрыть].

Вера кинула взгляд на сосредоточенно нахмуренного Эмиля, – его глаза перебегали от одного монитора к другому. Зачем он спрашивает про залы с наибольшим скоплением людей? Ведь не все они расположены рядом с женскими туалетами, где Аска могла бы натянуть черный обтягивающий костюм и маску.

– В зале Гойи, там, где висят самые мрачные работы художника, тоже всегда тесно. И у «Менин», разумеется. – Барба хмыкнул, не стараясь скрыть снобистского настроения. – Про Зал Веласкеса вы уже знаете. С одного из портретов короля Филиппа до сих пор пытаются оттереть кровавую кляксу, что оставила одна из убитых.

Вера вновь посмотрела на начальника. Ее заставила нахмуриться беспристрастность, с какой он сообщил о пятне крови и об убитой. Будто повредили манекен или куклу, а не человека убили! Он производил впечатление ужасного сноба, которому предметы искусства коллекции Прадо дороже, чем люди. Он не выказал сожаления по поводу смертей, или беспокойства, что подобный инцидент может повториться, ни разу не упомянул жертв. И изъяснялся на совершенном британском английском.

Наконец на мониторе верхнего левого экрана мелькнуло что-то темное. Угловая камера в одном из залов захватывала небольшое пространство коридора и серую дверь с табличкой «WC», у нее на секунду показалась удлиненная тень человеческой формы, но вида совершенно не характерного для человека, явившегося лицезреть экспонаты. Никто не ходит в музеи в костюме черного Человека паука!

– Увеличить можно? – Эмиль ткнул пальцем в экран.

– К сожалению, картинки четче не получить, – покачал головой длинноволосый. Он подъехал на стуле к клавиатуре, вывел изображение на весь монитор, но оно не позволяло уловить то, что творилось в самом темном углу экрана – продолговатое пятно могло быть ногой или другой частью туловища.

– Где это? Рядом с залом Веласкеса?

– Да.

– Оставайтесь здесь.

Эмиль выскочил за дверь. Через минуту все увидели, как он пронесся мимо красных стен через зал Муз. Хавьер Барба дернулся было за ним, но вернулся к камерам, попутно что-то пробурчав по-испански в рацию. Сотрудники охраны перебросились с ним парой слов, он жестом велел оставаться на местах. Вера могла понять лишь часть фраз. Видимо, Барба решил довериться Эмилю – из сказанного ей удалось уловить, что он знал того по газетам. То, что детектив часто брался за расследование хищений предметов искусств, – тоже было ему известно.

Пятно на мониторе с камеры у двери в туалет сдвинулось, вырисовавшись сначала в чье-то колено, а следом в черную фигуру. У всех замерло сердце. Теперь было отчетливо видно, что фигура облачена в черное трико, водолазку и маску во всю голову (или это балаклава или черная шапочка), а в руке продолговатый узкий предмет с пугающим металлическим блеском. Будто в нерешительности она стала двигаться вдоль стены. Мимо ходили люди. Некоторые не обращали внимания на странного персонажа из кинокомиксов и, увлеченные своими мыслями, исчезали в дверях туалета, иные шарахались, подпрыгивали, хватаясь за грудь, и тут же убегали. Шутка ли – наткнуться в музее на нечто, выглядящее, как пиявка в человеческий рост!

Сделав пару шагов, это странное создание остановилось прямо напротив камеры, будто нарочно, чтобы его можно было лучше разглядеть. Потом припало спиной к стене и сползло к полу, присело на корточки, сжалось. Не выпуская ножа из рук, оно закрыло перетянутое маской лицо черными пальцами. Лезвие поблескивало в свете дневных ламп.

Все в комнате охраны приковали взгляды к этой мистической и пугающей, но будто источающей горечь Люцифера, черной фигуре, смотрели на нее, затаив дыхание и позабыв об Эмиле.

Тем временем тот несся из зала в зал, перемещаясь с экрана на экран, все равно что Марио, бегущий спасать принцессу Пич. Он растолкал целую делегацию студентов на узкой лестнице, просочился в толпу туристов, внимательно слушающих гида у портрета дамы в пышном платье, и возник прямо перед предполагаемым убийцей, резко затормозив перед ним.

Тень тотчас отпружинила от пола и набросилась на Эмиля.

Это случилось так быстро, в один миг, – никто ничего не успел сообразить. Испанцы в операторской дружно ахнули. Вера закрыла лицо руками, но раздвинула пальцы, чтобы не упустить ни мгновения.

Две черные тени – незнакомец и Эмиль – сцепились на полу и исчезли с одного экрана, сразу же возникнув на другом, где транслировался многоугольный зал Веласкеса со сводчатым потолком. По центру висело знаменитое полотно «Менины», справа и слева картины поменьше.

Незнакомец вывернулся из рук Эмиля и попытался достать его ножом, ударив несколько раз точно и профессионально. У него была боевая стойка, а рука выстреливала, как на пружине. Эмиль отскакивал от удара вправо, влево, но не атаковал. Он что-то говорил ему, но тот не слушал, все выстреливая ножом.

Люди вокруг носились, как угорелые, потеряв способность ориентироваться в пространстве, натыкались друг на друга, прежде чем выскакивать в двери. Кто-то полз вдоль стены под полотнами, чтобы добраться до выхода, кто-то достал телефон и принялся снимать.

Хавьер Барба отстегнул от пояса рацию и орал по-испански, прося кого-нибудь из сотрудников связаться с полицией. Эмиль обхватил одной рукой запястье противника, другой сжал горло, попытался вывернуть руку, но тот потянул его на себя, и шеф получил хороший удар коленом в подбородок. Убийца развернулся спиной и выпростал ногу так, что его стопа пришлась в солнечное сплетение Эмиля. Тот не успел поймать равновесие, как получил еще один удар – пяткой в скулу.

Сжав рацию в дрожащих пальцах, Хавьер Барба приник к столу. Остальные сотрудники вскрикнули, будто во время футбольного матча. Эмиль, припав к полу коленом и ладонями, выпростал ногу снизу. Убийца не успел отпрыгнуть, рухнув плашмя. Эмиль набросился сверху, нож отлетел в сторону. Он оседлал противника, но вдруг дернулся, скривившись, и они поменялись местами. Никто не смог понять какой прием использовал убийца, но дрался он умело.

Некоторое время они катались по полу, взметались руки то со скрюченными пальцами, то с ладонями лопаточкой, они уворачивались от ударов друг друга, дергались из стороны в стороны, бодались.

– Маньчжурское кунг-фу, – пробормотал Барба, зачарованно следя за экраном. – Эмиль Герши учился ему в Тибете, я читал в газетах.

Вера невольно глянула на начальника. От нее не утаилось, с каким восхищением он проговорил эти слова. И чего не хотел пускать в музей? Не узнал? Ах, ну да, Эмиль не позволял себе светиться в СМИ. Про него все знали, но мало, кто видел в лицо.

Наконец незнакомец вывернулся, попытался улизнуть, дернув к проходу в другой зал. Эмиль преследовал его. Оба дважды пробежали по стенам, используя их для толчка, чтобы сильнее ударить или дальше отпрыгнуть. Чудом они не попортили картины, – один из портретов висел на честном слове, другой раскачивался.

Охрана, ничем не вооруженная, в ожидании полиции сгрудилась в дверях. Они могли лишь помогать людям покинуть место происшествия, пока Эмиль и таинственный незнакомец в черном наскакивали друг на друга, колотя ногами и руками и бегая по стенам, точно в «Матрице».

Наконец Эмиль одолел его. Все вздохнули. Он толкнул незнакомца в спину, заставил потерять равновесие, поймал едва не на лету и, обвив шею рукой, стиснул сгибом локтя горло. Прижал к себе спиной, но вместо того, чтобы обезвредить, двинуть по зубам, уху или как-то еще отключить, он опять стал говорить с ним. Убийца замер в его руках, слушая, но дождался, когда Эмиль ослабит руку, и ответил резким ударом локтя в живот. Оба расплелись и, встав друг против друга в боевые стойки, пружинили, слегка покачиваясь, на полусогнутых ногах с поднятыми у лица ладонями.

Длинноволосый айтишник стал напевать мелодию из «Мортал Комбат».

– Фаталити! – отозвался другой с довольной улыбкой во все лицо.

Хавьер гаркнул, чтобы те заткнулись.

И тут произошло невероятное.

Убийца сделал просто фантастический прыжок метра на полтора вверх и вперед, фальшь-удар правой ногой, а потом выбросил левую и подбил Эмиля под подбородок. Тот взмахнул руками и, отлетев назад, тяжело рухнул на спину.

Вера не выдержала и, зажав рот ладонью, застонала. Она так больно прикусила язык, что на глаза навернулись слезы, а во рту разлился солоноватый привкус крови. Убийца подхватил нож с пола и набросился на толпу, – люди отхлынули волной. Но убивать никого не стал, просто исчез в дверях. Все увидели на другом экране промелькнувший у входа в туалет черный силуэт. Открылась и закрылась дверь с табличкой «WC».

Хавьер заорал в рацию, видимо, сообщая, куда побежал преступник.

Тотчас на экранах стали появляться полиция и спецназ в шлемах, с автоматами наизготовку. Вера, мельком глянув на них, приковала взгляд к экрану зала Веласкеса. Эмиль уже пришел в себя и повернулся со спины на бок, оттолкнулся от пола и тяжело поднялся на колени. После ранения и двух недель реанимации он потерял форму.

Пока он вставал, зал наводнили полицейские. Он поднял руки, стоя на коленях, один из спецназовцев приставил к его спине дуло винтовки, другой заломил руки за спину, но какие-то парни в штатском, выглядящие неряшливо, но внушительно, велели его отпустить. Эмиль встал на ноги, указал на дверной проем, ведущий из зала Веласкеса в коридор и к дверям туалета. Раньше туда метнулась пара охранников. Остальные побежали следом, и… айтишники издали дружный негодующий возглас.

На этом фаталити-шоу для тех, кто болел в комнате управления видеонаблюдением, закончилось – в помещениях туалетов камер не ставят.

Глава 6
Койанискаци

В шикарном, едва не королевском, кабинете шефа уголовной полиции Парижа, располагавшемся в здании Префектуры на набережной Орфевр, стало тихо. Дядя – дивизионный комиссар Кристоф Герши – и его племянник наконец перестали орать друг на друга. Вера выдохнула. Она сидела поодаль, на диване, обтянутом светло-коричневой кожей, уткнувшись коленями в квадратный столик с тонкой резьбой, и делала вид, что рассматривает зеленые бархатные шторы, панели светлого дуба, хрустальную люстру, сияющую, как тысячу солнц, и овальный портрет военного министра. За витражами с цветными стеклами стояла глубокая ночь, почти утро, четвертый час.

Едва Эмиль и Вера приземлились в аэропорту Орли, их тотчас встретила делегация в штатском из BRI и препроводила в Префектуру полиции.

– Еще раз объясни мне все. Я должен быть в курсе каждой детали! – приглушенно попросил Кристоф.

Это был мужчина лет сорока пяти, чуть смахивающий на Бельмондо, с зачесанными набок светлыми с проседью волосами, серьезным лицом и нахмуренными бровями. Одет просто: в джинсы и льняную голубую рубашку с закатанными рукавами, из-под воротника выглядывал шрам от застарелого ножевого ранения. С виду и не скажешь, что начальник полиции, – рядовой детектив.

Он перестал мерить шагами ковер и прошел за стол, ярко контрастирующий с простотой его владельца и не уступающий красотой антикварному столу Юбера, тоже не то эпохи короля-солнце, не то относящийся к веку Регентства. Эмиль сидел на стуле сбоку, он опустил локти на расставленные колени и понурился, как школьник.

– Юбера взломали, – начал он. – Я вычислил IP и МАС-адреса. Вредоносное ПО запустили из кафе на набережной Монтебелло. Позже пытались оттуда же проникнуть в мой комп. Я перехватил сигнал и влез в устройство этого гада, используя тот же шлюз, запустил ему в мессенджер бот с червем и стал следить.

Вера украдкой посмотрела на лгуна. Неужели Кристоф не видит, что Эмиль твердит заученные слова, при этом смотрит в пол и совершенно не жестикулирует? Вера была озадачена. Казалось, Эмиль нарочно делал все, чтобы ему не поверили. Где его экспрессия? Устал или опять что-то задумал?

– Когда объект направился в аэропорт, я двинулся следом. Вызвал Веру. Она привезла мне ноут и док-станцию для жестких дисков.

– Как ты собирался вынуть жесткий диск из его ноутбука?

– На досмотре. Как только он прошел регистрацию, договорился, чтобы его задержали. Но потом передумал. Я мог бы его спугнуть. Решил пасти дальше. Из Барахаса он выехал сразу в Прадо. Дальше ты знаешь.

– Ты знал, какой у него компьютер, и заранее нашел точно такой же винчестер?

– Да, ноут у него старый, у меня был такой раньше, я собирался клонировать его диск.

– Эмиль, ты имел при себе шприц со снотворным, почему им не воспользовался?

– Я про него забыл! – опять вспылил Эмиль, стукнув по столу ладонью. – Я живой человек, мог и забыть.

Вера выдохнула: хоть какие-то движения руками. Совершенно не старается. Сам учил смотреть в глаза, когда лжешь, говорить сбивчиво и разными словами, больше жестов-иллюстраторов. Человек, который сообщает заранее подготовленную легенду, обычно выдает ее заученными словами, как стихотворение, зажат и не может двигаться свободно. Тот, кто пересказывает действительно пережитые события, делает это всегда по-разному и помогает себе руками. Когда мы переживаем что-то заново, то припоминаем новые детали, на что-то смотрим иначе, соединяем в иную последовательность и по-другому интерпретируем. Пережитые события всегда вызывают эмоции, но их оттенки меняются при воспоминаниях.

– О чем ты с ним говорил? Испанцы утверждают, ты вел себя так, словно вы знакомы.

– Я пытался уговорить его сдаться.

– Уговорить сдаться? – с тяжелой горечью проронил Кристоф и покачал головой, словно думая: «Что мне с тобой делать?»

Эмиль уронил локоть на край стола и устало оперся лбом в кулак.

– А теперь все то же самое, только в обратном порядке.

Эмиль, не дрогнув, исполнил просьбу: слово в слово повторил свою сказку, предложение за предложением, начиная с конца. Обычно к такому методу прибегали при допросах самых отчаянных лгунов. Правильно пересказать в обратном порядке ложь мог только гений и тот, кто говорил правду, ведь он хорошо видит события перед внутренним зрением, если они произошли на самом деле, а не выдуманы.

– Эмиль, ты разучился врать, – сказал Кристоф и положил перед ним какую-то бумажку. – Что с тобой? Влюбился?

– Что это? – Эмиль не шелохнулся.

– Заявление на тебя от Сержа Редда. Ты пристаешь к его дочери?

Эмиль убрал от лица кулак и искоса посмотрел сначала на заявление Редда, а потом на дядю.

– Рассказывай правду, Эмиль. Тот, в черном трико, дрался, как чертов Саб-Зиро. Аксель Редда – чемпионка по карате. Это она была в Прадо? Интернет забит роликами из музея, изо всех дыр лезет эта ваша драка в зале Веласкеса!

Кристоф грохнул по столу ладонью так, что Вера вздрогнула.

Эмиль вскочил и тоже стукнул по столу кулаком. Получилось очень громко, будто что-то треснуло: то ли столешница, то ли, что еще хуже, – его кости.

– Этот упырь Редда насилует свою дочь! – прокричал он. – У нее мозги набекрень от такой жизни, и никто не вмешивается.

– С чего ты это взял?!

– Нет, черт возьми, это ее идея. Она хотела себя подставить, чтобы ее там взяли, как убийцу, хотела получить пожизненный срок и наконец покончить с той жизнью, которую вынуждена влачить.

– Откуда у тебя такая уверенность, что отец насилует дочь? Ты опять влез в чужую квартиру? Понаставил жучков и камер? Кого хрена ты разбазариваешь полицейский фонд?

– Нахер мне ваши системы слежения, они у вас стремные и никуда не годятся. У меня все свое!

Кристоф смотрел на него с минуту, хмурился, очевидно, задумавшись над словами племянника.

– Откуда ты это взял… про Редда и его дочь? – спросил он негромко.

Эмиль с ненавистью гипнотизировал Кристофа. Рот его сжался, стал, точно лезвие бритвы, синяки под глазами обозначились сильнее, на глаза упали лохматые волосы.

– Просто знаю и все, – упрямо проронил он.

– Доказательства?

– Их нет… пока.

– И что мне с этим всем делать теперь? Как быть с испанскими властями? Они требуют, чтобы мы включились в расследование и перевернули Париж вверх дном. Теперь они считают, что «Мадридский «Крик» отсюда! А приволок его ты.

– Я сделаю все, что в моих силах. Но Мадридский «Крик» не Аксель Редда, она не убийца, а… нечто другое, на убийство она неспособна.

– Я должен ее арестовать.

– Нет! За что? Она никого не тронула! Она играла в подражателя! – Эмиль вскочил, закружив вперед-назад перед столом, схватился за спинку стула и отбросил его в сторону.

– Я вынужден, Эмиль. То, что она сделала, как минимум, – хулиганство. Международного масштаба. Она проникла с ножом в музей и перепугала кучу народа. А ты ей в этом помог – молодец! Я вынужден ее арестовать.

– И похерить единственную возможность поймать мадридского головореза? – Эмиль припал ладонями к столу. – Думаешь, я бы не взял ее сам? Мне ничего не стоило скрутить ей руки, еще когда она сидела напротив двери туалета.

– Объясни, что ты хочешь сказать! Объясни толком! Довольно юлить. Ты забываешь: я в первую очередь начальник полиции, а только потом твой дядя, Эмиль.

– Она, возможно, имеет к нему какое-то отношение, – процедил сквозь зубы тот.

– Скажи мне, где ты разглядел эту связь? Если не выложишь на стол все карты, Эмиль, я тебе не помощник. Арестую к чертям, и ей быстро развяжут язык.

– Ты совершишь ошибку! Она абсолютно нечувствительна ни к боли, ни к страху. Ты ей только услугу окажешь. Она же провокаторша! А настоящий убийца останется на свободе.

– Настоящий убийца – дело мадридской полиции. – Кристоф не хотел этого говорить, но Эмиль его измучил. Вера смотрела на них, вжав голову в плечи.

Эмиль темнил. Он до сих пор не поведал подробности о взломанном ноутбуке Юбера, не рассказал о видео, что было прислано неведомо кем, о визите Аксель Редда в бюро. Кристоф не мог создать полноценного мнения о произошедшем. Как расценить поступки Аксель? Как расшифровать ее поведение? Для комиссара Аксель Редда была хулиганкой, а Эмиль – взбалмошным племянником, влюбленным в нее.

Эмиль вышагивал вдоль стола, сосредоточенно думая, он поднял стул и, поставив спинкой вперед, оседлал его. Некоторое время он сидел молча, словно взвешивая свой следующий ход.

– Ее мать организовывала в Прадо выставки молодых талантов, – начал он тихо. – Каждое лето они семьей отдыхали в Мадриде. Аска с детства ездила туда, знает этот город, как свою ладонь. В Прадо ориентируется так, словно прожила в нем всю жизнь. Когда ребенком исследуешь какое-нибудь пространство, вкладываешь в этот процесс всю свою бескрайнюю детскую душу. Она знает Прадо, каждый его закуток и коридор, тайные проходы, которых нет на планах. Ведь здание строилось в начале девятнадцатого века… Она смогла уйти вчера только поэтому – каким-то образом узнала о шахтах в стенах, что идут вдоль туалетных комнат. О них не знала ни охрана, ни те, кто сто лет работает в музее. Спустилась со второго на первый этаж – с верхнего в нижний туалет, в кабинке сняла свой костюм и преспокойно смешалась с толпой, которую в этот момент эвакуировали из здания группа GEO[16]16
  Grupo Especial de Operaciones (исп.) – специальная группа по операциям; испанский спецназ.


[Закрыть].

– И после этого ты утверждаешь, что она не Мадридский «Крик»? – Лицо Кристофа стало каменным.

– Не она.

– Тогда кто?

– Не знаю. Но узнаю, – сказал Эмиль и добавил, зло отчеканив: – Если мне никто не будет мешать.

Вера едва сдержала возмущенный вздох. Не скажет, он ничего не скажет Кристофу! Сам будет разгребать. Упрямец чертов.

Кристоф откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки, и устало прикрыл веки.

– Как полиция Испании умудрилась после того, что произошло в Прадо, не найти эти шахты? – процедил Эмиль. – Как можно было их не обнаружить после того, как в музее убили четырнадцать человек?

Кристоф молчал.

– Ты прекрасно знаешь, – давил Эмиль, – что там, где не может действовать толпа, хорошо работает один человек. Дай мне возможность найти доказательства, что она с кем-то связалась. Возможно, ее отец связан с преступными лицами, которые устроили эту заваруху. Этот человек не из тех, кто просто ходит на работу с десяти до семи. Он бывший разведчик, вам – как старая мозоль. Возможно, ему скучно, он психопат с ограниченным восприятием, топорный, как все вояки, уверенный, что все должно быть только так, как он видит, и ни на йоту иначе. Дай мне его прощупать на вшивость!

Эмиль окончательно распалился и опять начал кричать.

– Эта Аксель Редда основательно поселилась у тебя под коркой, Эмиль, – сказал Кристоф, постучав себе по виску. – Возможно, она действительно необычная девушка.

Он помолчал с минуту.

– Даю тебе три дня, – проговорил он глухо. – За домом Редда будет установлена слежка.

– Мне не мешать! – перебил Эмиль.

– Я дам приказ тебя не трогать, – с неохотой кивнул Кристоф. Он открыл было рот и хотел сказать еще что-то, но Эмиль опять перебил:

– Ни при каких обстоятельствах! Вообще ни при каких.

– Хорошо. – Кристоф вытянул руку, останавливая его. – Но карт-бланш лишь на три дня. Только три! Если ты не предоставишь мне убедительных доказательств, что Редда замешан в мадридских убийствах до пяти утра следующего четверга, я арестовываю девушку по подозрению в массовых убийствах.

Эмиль выпрямился и смотрел на комиссара с вызовом.

– Идет.

Они вернулись в бюро с рассветом. Эмиль бросил Вере, что даст знать, когда она понадобится, и ушел к себе на четвертый этаж отсыпаться.

У Веры не было сил обижаться на него, она едва доползла до кровати, сорвала с себя юбку и рубашку от «Эрме», приняла душ, включила кондиционер на полную мощность, залезла под одеяло и проспала без задних ног часов двенадцать.

Проснулась она только к вечеру. Вскочила, как ужаленная, и застыла, глядя на потемневшее окно, в стекле которого отражалось мигание светофора снизу. Был потерян целый день. Солнце село. А Кристоф дал так мало времени!

Все еще пребывая в тумане, который не рассеялся после тяжелого сна, она нырнула в мятую футболку, натянула джинсы и, сунув ноги в кроссовки, спустилась в бюро.

– Эмиль не оставлял мне никаких заданий? – пробормотала она, едва Юбер открыл дверь. – Где он?

Юбер с удивлением оглядел всклоченную Веру с припухшим лицом и в мятой, кое-как надетой одежде.

– Нет, ничего не оставлял. Кажется, он у себя. Вера поплелась на четвертый этаж. Едва она подошла к двери его квартиры, как замок щелкнул. Значит, шеф не спал, сидел у своих мониторов и увидел ее через многочисленные камеры, которыми были утыканы все этажи дома.

Вера осторожно толкнула дверь и ступила в прихожую, вечно заваленную обувью, какими-то вещами, старыми стопками журналов об искусстве, которые выписывала Зоя, и книгами, которые она собирала по дому, чтобы отнести в библиотеку. Стеклянные двери с расстекловкой в гостиной были распахнуты, большой старинный диван с ажурной деревянной спинкой, тоже заваленный вещами, стоял на месте, к нему на столике с колесиками был пододвинут большой плазменный телевизор. Свет экрана озарял беспорядок, на паузу была поставлена игра-стрелялка. Как всегда, на проигрывателе вхолостую мотало пластинку. Вера махнула рукой: ей надоело каждый раз останавливать этот несчастный «Элипсон». Эмиль и Зоя принадлежали к поколению, которое отменило уборку, глажку и даже стирку. В кухне единственным чистым предметом была кофемашина, но ни одной вымытой чашки.

Вера прошла по узкой тропинке между разбросанными вещами к кабинету Эмиля и, постучав, вошла.

Шеф сидел за монитором компьютера в наушниках и резался в игру. Вокруг него валялись смятые баночки из-под энергетиков, спутанные провода. На полу лежали все три его фотоаппарата с разными объективами, тьма распечатанных фотографий с застывшими на них людьми, раскрытый ноутбук, раскуроченные до микросхем компьютерные детали, паяльник и непонятные установки в виде черных коробок.

Вера нахмурилась. Раньше Эмиль никогда не позволял себе устраивать бардак в месте, где работал. У него имелась не очень здоровая психическая установка – хаос в квартире, но вокруг компьютеров должен царить идеальный порядок. Папки в стеллажах – только корешок к корешку, провода скручены в идеальные улитки, а окно занавешено от солнца черными непроницаемыми шторами. Этот контраст захламленной квартиры и вылизанного рабочего пространства Эмиль объяснял тем, что здесь – храм разума, а остальная часть квартиры – место креатива. Даже на его рабочем столе из эбенового дерева никогда не было ни пыли, ни отпечатков рук – он постоянно проводил вокруг себя салфеткой, чтобы какое-нибудь пятно не помешало ему думать.

И вдруг куча пустых банок из-под энергетика вперемешку с фотографиями, паяльник… Все это не сулило ничего доброго.

– Разве мы не спешим? – спросила Вера.

Эмиль даже не обернулся, хотя прекрасно знал, что она стоит у него за спиной. На экране в кислотно-лиловых и розово-зеленых тонах аниме-девица с синими хвостами и в короткой юбке пускала стрелы в гигантский огненный цветок, что-то взрывалось и мерцало, мелькали строчки с цифрами.

– Нам дали три дня, а ты чем занят!

Никакой реакции. Вера тронула его за плечо.

– Сядь, – сказал он излишне громко – звуки игры в наушниках мешали ему слышать собственный голос.

– Куда? Здесь больше нет стульев.

– На стол сядь, – отмахнулся Эмиль, продолжая рьяно жать по мышке и двум клавишам «WSAD» на клавиатуре.

Вера залезла на стол и окинула взглядом разбросанные по полу фотографии. На многих мелькало повторяющееся изображение – напротив парадной двери своего дома на бульваре Распай спиной стоит Серж Редда. Казалось, фотографии совершенно одинаковы, но Эмиль часто нащелкивал подряд десятки с виду одинаковых кадров, чтобы запечатлеть движение. Делал он это, когда не успевал переключить камеру в режим «видео».

Вера достала телефон, – шел десятый час вечера, а Эмиль все не отлипал от компьютера. Наконец он снял наушники и, оттолкнувшись от стола, сказал:

– Погнали!

Он распахнул дверь и шагнул из кабинета так решительно и резко, что Вера на миг опешила.

– Куда, Эмиль?

Он пересек гостиную, перепрыгнув через диван, и теперь летел по лестнице, как ветер. Вера неслась за ним вдогонку. Ничего не говорит: ни куда, ни зачем. «Погнали» и все!

Пока Вера ждала его, окончательно стемнело и зажглись фонари. Внизу на тротуаре он вынул из заднего кармана джинсов телефон и открыл приложение «Убера». Вера выдохнула – поедут не на мотоцикле, уже хорошо. Она попыталась выяснить, что он задумал, повторяя одни и те же вопросы. Эмиль сначала старательно ее не замечал, потом наконец положил руку на плечо и с пугающим задором проговорил:

– Будем импровизировать!

Звучало жутко. Но то, что произошло дальше, оказалось еще хуже, чем она могла себе представить.

Такси оставило их на углу бульвара Распай и рю де Шерш-Миди, у кафе «Ле Распай» со столиками на тротуаре под красно-полосатой маркизой. Бульвар был освещен лишь фасадными фонарями на стенах домов. Зона деревьев посередине называлась Аллеей Сони-Рикель, и она утопала в полумраке. Эмиль пользовался темнотой, которая окутывала деревья после захода солнца, чтобы следить за окнами квартиры Аски. Вера было подумала, что он опять собрался залезть на дерево. Но ведь он не взял с собой фотоаппарат…