Текст книги "Второй шанс. Книга 1"

Тут – то и пригодилось Аннелоре вбиваемое матушкой умение ухаживать за больными и ранеными. Как знатная дама, получившая отличное образование, Аннелора умела парить травяные отвары, унимающие лихорадку и боль, поить лежачих с помощью ложечки и перевязывать раны. Брезгливость и нервы отступили в первые же дни, когда вокруг все плакали, стонали, проклинали или молились. Все на что хватало сил – бродить с ведром воды и сомнительной чистоты тряпками, обтирая потные лица, подносить к обкусанным губам обгрызенную деревянную чашку, да иногда закрывать глаза тому, кому еще вчера подавала чашку.

Больше всего юной маркизе пригодилась хорошая память и любовь к литературе. Лежать в фургоне было скучно не только метателю ножей – рядом в телегах метались в бреду дети и взрослые, остановленные королевской заставой.

Аннелора, напоив всех теплым отваром, принималась вслух читать любимые древние легенды, петь старинные баллады и пересказывать сказки и пьесы, которые читали ей самой. Порой ее голос был единственным, звучащим над карантином, даже солдаты старались тише двигаться между рядами телег, выбирая из толпы трупы.

Через неделю метателю кинжалов и всем, кто ехал в караване, стало лучше. Оглядевшись вокруг путники припомнили слова старой ведьмы и с удивлением обнаружили, что выжили все, кто сидел тогда у костра! Забота девчонки не прошла даром! И хоть карантин до сих пор нельзя было покинуть, возвращение к жизни уже внушало оптимизм.

Убедившись, что люди, которым она обязана живы, юная маркиза свалилась с жесточайшей лихорадкой. Болезнь усугубило то, что циркач не сразу догадался пригласить лекаря, сваливая недомогание девочки на усталость. К тому же на лагерь упала последняя августовская жара и многие старались больше спать, чтобы не страдать от духоты и грязи.

На скудном дорожном тюфяке, в поту и горячке светлые волосы Аннелоры заполонили вши. Лекарь безжалостно велел отрезать длинные локоны, дабы не мучить больную. Метатель кинжалов Сигизмунд, сам уже сверкая чисто выбритой макушкой, вздыхая от сожаления, намылил светлые прядки щелочным мылом и срезал их своим лучшим кинжалом. Анни этого даже не заметила. Лихорадка только усиливалась с каждым часом.

Одна из пришедших в себя крестьянок подсказала растерянному циркачу, что нужна ледяная вода, лучше всего с уксусом и много травяного отвара. Мужчина решительно велел женщине присмотреть за больной и отправился искать в жару ледяную воду и травы.

Нашел. Просидев рядом с малышкой почти две недели, метатель ножей заставил болезнь отступить.

Однако, убегая, болезнь взяла с девочки немалую плату: худощавая фигурка стала еще более тощей, истратив на борьбу с жаром последние силы. А светлый пушок, появившийся на бритой голове, окончательно побелел. Нормально ходить и говорить Аннелора смогла только в начале осени.

Изможденная, с короткими, едва начавшими отрастать волосами, одетая в слишком просторные рубаху и штаны, она бродила среди телег и повозок. Поила больных, обтирала, меняла им одежду и варила кашу измотанным лекарям.

Метатель ножей и канатоходец ходили с ней – больше никто из цирковой группы не выжил. Мужчины не чурались любой работы – подносили ведра, переворачивали раненых, иногда напоминали девушке, что надо есть и спать, если сами от усталости не падали рядом, на затоптанную землю. Они оба считали Иниру своим талисманом и боялись отойти от нее хоть на шаг. По мнению этих мужчин, ад выглядел как бесконечный карантин.

* * *

Еду, одежду и лекарства выдавали присланные королевской школой медики. Они же платили по медяку в день за помощь. Солдаты, охранявшие карантин, обращали внимание на странную компанию из тощей девчонки и двух изможденных мужчин, но в самом карантине несчастным болящим было мало дела до окружающих.

Никому и в голову не могло прийти, что изящная, словно дорогая фарфоровая статуэтка, герцогская дочь и всклокоченное существо с покрасневшими руками и безумно горящими глазами – одно лицо.

За время, проведенное в карантине, Аннелора видела столько боли и смерти, что родной дом потускнел и воспоминания о нем отступили. Забылись родные стены и любимые люди, мягкие постели и фарфоровые блюда.

Ежедневный труд и ужасный запах, который она перестала замечать на третий или четвертый день; стоны и слезы, от которых ее сердце оледенело; беспросветно-серые дожди, накрывшие обитель скорби в сентябре, – они выбили остроту воспоминаний о близких.

Девочке уже казалось, что так было всегда – серый мир вокруг, тяжелая, но привычная работа, знакомая круговерть докторов, солдат и больных.

До бездорожья солдаты успели выстроить навесы, под которыми укладывали лежачих. Ледяные дождевые капли залетали под парусиновый полог и холодили тело. Щекотали шею, которую не прикрывали больше локоны изысканной прически, смачивали затоптанный пол, делая его еще грязнее.

Поддерживать чистоту в этом скопище тел было практически невозможно. Но Инира старалась. Мыла полы, раскладывала по углам пучки полыни, собирала грязное белье и уносила таким же усталым прачкам, с утра до ночи стоящим над корытами и дымящимися котлами.

Иногда она засыпала стоя, привалившись к опорному столбу навеса, тогда Сигизмунд укладывал ее в опустевшей повозке, укрывая плащами и куртками. Проснувшись от чьих-то стонов, она даже не успевала высказать метателю ножей благодарность – снова бежала к навесам.

Постепенно народу становилось меньше. Король распорядился близлежащим помещикам выделить часть урожая в пользу больных, и похлебка стала гуще. Все больше людей поднимались на ноги и бродили унылыми тенями, не зная, как им дальше жить.

Тогда на помощь вновь пришел королевский указ: солдаты и уцелевшие крестьяне принялись торопливо строить более теплые помещения, выкладывать печи, сколачивать нары – приближалась зима.

* * *

Из карантинного ада Аннелора вырвалась только с первым снегом. Однажды, выскочив из душной избы с ворохом белья в руках, увидела, что все вокруг укрывает тонкий слой белоснежной глазури. И в голове неизвестно откуда всплыли слова самого старого и опытного доктора: зараза уйдет с морозами.

И верно.

Вернувшись в дом, девушка огляделась: часть докторов уже уехала, потому что больные выздоравливали, а новые не появлялись. Освободились холодные лавки у дверей. За столом спокойно сидел старенький доктор и потягивал травяной отвар из большой глиняной кружки. Бросив белье в корзину, Аннелора присела рядом с ним и удивленно услышала:

– Очнулась, красавица? Куда ехала-то? Завтра сможешь дальше ехать, снег выпал, карантин закрывается.

– Все? – в голосе девушки прозвучало удивление.

– Все, – подтвердил доктор. – Я там тебе премию выписал, у писаря забери, да хоть платье себе купи, а то девушка, а вид, как у кошки бродячей.

Доктор сказал это все так отечески ласково, что Анни не обиделась, но сочла нужным глянуть в небольшое оклеенное бумагой зеркальце, стоящее на приступке: мужчины перед ним, брились, а она так ни разу и не заглянула.

Оттуда на нее взглянуло привидение: бледное, лохматое и неизвестного пола. Анни в ужасе отшатнулась, но, к счастью, в тот момент в дом зашел мужчина в потрепанном кафтане.

Его зовут Сигизмунд, вспомнила она, вглядываясь в спокойные карие глаза вроде бы знакомого мужчины. Циркач, должно быть, что-то заметил в ее взгляде и спросил:

– Инира?

«Я Аннелора!» – хотелось закричать девушке, но язык не поворачивался. И хорошо, что лавка была широкой и твердой – ноги явно тряслись.

Сигизмунд заметил эту дрожь и совсем растерялся. Благо, доктор, выслушав пульс побледневшей девушки, ласково посоветовал циркачу:

– Своди девочку в баню и купи ей платье, чтобы в себя пришла.

Циркач едва ли не на руках вытащил Иниру на белый снег. Оставляя в снежном полотне черные следы, привел в женскую баню и велел бывшим там селянкам вымыть ее и пропарить:

– Белье и платье сейчас принесу! – добавил он, закрывая за собой дверь предбанника.

Часа через два Аннелора снова смотрела в зеркальце и вздыхала. Добрые женщины помогли ей, чем могли: вымыли, смазали потемневшую кожу душистым маслом, облачили в принесенные Сигизмундом вещи, даже короткие волосы спрятали под кокетливый чепчик с оборками. Но она по-прежнему ничем не напоминала сероглазую куколку из отцовского поместья.

Впрочем, долго в бане сидеть не будешь, нужно идти. Герцогская дочь распахнула дверь и сделала шаг. В лицо дохнуло холодом, смывая сонную одурь последних месяцев. Кровь быстрее побежала по жилам.

Рядом раздалось вежливое покашливание. Инира оглянулась. На завалинке ее поджидали двое: Сигизмунд и его приятель, канатоходец по имени Кварт. Они молча подвинулись, уступая ей кусочек домотканого коврика, а потом Сиг заговорил:

– Инира, мы тебя не спрашивали о твоем прошлом и спрашивать не будем, не наше это дело. Но, благодаря тебе, мы выжили и готовы помочь. Прежде чем мы все тут оказались, ты же куда-то направлялась?

– Да, Сиг, я ехала к жениху, – Анни спрятала взгляд.

– Тогда мы тебя проводим. Все равно сейчас выступать здесь негде. Так, может, хоть на твоей свадьбе погуляем.

Анни бледно улыбнулась и согласилась:

– Спасибо, Сиг, Кварт! – на глазах девушки вскипели слезы благодарности и мужчины смущенно отвернулись.

– Идем? – Сигизмунд протянул девочке руку.

– Идем! – улыбнувшись, Инира приняла руку и шагнула вперед.

* * *

К вечеру они все вместе вычистили старый скрипучий фургон, покрытый расписной холстиной. Краски выцвели, дерево потемнело, в углах от осенней сырости завелась плесень, но в целом цирковой «домик» вполне годился для путешествия.

Лошади пережили время карантина вполне мирно – только наели себе «сенные животы» да обросли густой «зимней» шерстью. Смешные, похожие на медвежат жеребята дичились людей и прятались за маток, увидев решительно настроенного канатоходца.

Вооружившись ломтями ржаного хлеба с солью, Кварт все же привел упирающихся коней к фургону. Накинул на шеи веревки, а потом долго ласкал и уговаривал дичащихся животных. Добившись относительного спокойствия косматых, по-зимнему светлых лошадей, Кварт навесил им торбы с овсом и, пока Ини скребла деревянный пол и стены фургона щелоком, перебирал и натирал жиром покоробившуюся упряжь.

Все это заняло удивительно много времени потому что у всех тряслись от волнения руки. В конце концов, почти в обед, трое уцелевших сунули в фургон мешок с провизией, проутюженные от заразы одеяла, запас угля для походной жаровни и мешочек с заработанной мелочью. Потом простились с докторами и солдатами и тронулись в путь.

Глядя на заиндевевшие деревья вдоль дороги, Аннелора словно оживала, пропитываясь чистотой и покоем зимнего леса. Рядом хлюпал носом Кварт – парень уже позабыл ветер дорог и теперь ежился, и чихал, хлебнув свежего воздуха.

Сигизмунд, соскучившийся по новым лицам и событиям, едва ли не с умилением взирал на старые кострища, поломанные телеги и обрывки сбруи в придорожных канавах. Ему в отличие от Иниры хотелось увидеть людей, выпить кружку пива в трактире и узнать новости, не связанные с болезнью.

Ехали, впрочем, недолго – верст через пять остановились в трактире и долго озирались, привыкая к обилию незнакомых здоровых людей.

Хозяин быстро догадался, что посетители из карантина, но, получив серебряную монету, промолчал, только подал ужин в комнату, да в горячее вино сыпанул изрядно перцу, защищаясь от заразы.

Комнату циркачи сняли одну на всех: Анни, как единственная дама, улеглась на узкую кровать с бугристым соломенным тюфяком, а мужчинам достались точно такие же тюфяки, раскатанные на полу.

Ночью девушка несколько раз просыпалась от непривычной тишины: циркачи спали тихо. И стены в трактире были довольно толстыми, ей не хватало стонов, хрипов, кашля. Карантинная болячка часто осложнялась удушьем. При воспоминании об этом, из глаз медленно потекли слезы, и девочка подушкой заглушала всхлипы.

В тяжком ночном безмолвии опять навалились думы. Так все же: Инира или Аннелора? У нее появилась возможность рассказать о себе новым друзьям. Но как они примут такую новость? Тощая девчонка, едва не отправившаяся на Радужный Мост – знатная девица? Нет, пока рано, сначала нужно увидеть Фредди и попросить его наградить циркачей по-королевски!

Под утро Анни все же забылась тревожным коротким сном и увидела выплывшее из небытия лица родителей, графа. Сердце тревожно забилось: она вспомнила, что ее, скорее всего, ищут!

Мужчины проснулись только к завтраку и удивились – их спутница сидела за простым деревянным столом и с аппетитом ела кашу с салом. Рядом истекали паром еще две тарелки, накрытые ломтями серого деревенского хлеба, и кувшин с горячим сбитнем.

– Доброе утро! – Девушка строго посмотрела на мужчин, один из которых был старше ее почти вдвое. – Умывайтесь – и завтракать. Сегодня ветра нет, лучше выехать пораньше.

Сиг, удивляясь себе, едва не поклонился тощей пигалице. Подобрав снятый вечером колет, он устремился к общей умывальне, расположенной в конце коридора. Канатоходец же, ухмыльнувшись, подскочил к столу и попытался схватить миску с кашей, минуя неприятные утренние процедуры, за что и получил ложкой по руке:

– Умываться! – Анни нахмурила светлые брови. – Или на голову миску надену!

– Достань сначала, девчонка! – Парень, которому едва стукнуло восемнадцать, постарался вытянуть завтрак силой – и, действительно, получил миску на едва начавшие отрастать волосы.

Сиг, вернувшийся уже из умывальни, рассмеялся:

– Так тебе и надо, Кварт. С нашей малышкой лучше не спорить – завтрак она оплатила из своего кармана.

Канатоходец сбросил на пол пустую миску и поплелся в умывальню, бурча себе под нос, что капризные девчонки с тугим кошельком им командовать не будут.

Сигизмунд коротко поклонился леди, выбрал одну из двух уцелевших мисок, и стал есть. Шляпу для канатоходца Анни сотворила из собственной, уже опустевшей посуды, и сейчас неторопливо прихлебывала сбитень, поглядывая в щелочку между ставнями:

– Сиг, нам ехать еще почти неделю. Может, попутчиков возьмем?

– Попутчиков? – циркач тоже приник к узкой щелке. У ворот трактира топтались, бурно жестикулируя, несколько опрятно одетых гномов.

– Думаешь, они ищут транспорт? – с сомнением проговорил он, разглядывая добротную одежду коротышек.

Девушка в ответ пожала плечами:

– Гномы плохие наездники, а у этих, кажется, конь пал. Конюх все утро пробегал туда-сюда без шапки, и хозяин уже третий раз им пиво выносит.

– Хорошо. Двоих или троих мы взять можем. Если без груза. Пойду узнаю, – залпом выпив остывший сбитень, Сигизмунд вышел из комнаты, встретив по пути все еще бурчащего, но умытого Кварта.

Гномы действительно обрадовались возможности добраться до крупного села в фургоне циркачей и не поскупились с оплатой. Воспользовавшись оказией, трактирщик передал родичам мешок с гостинцами да несколько пакетов до ближайшей почтовой станции попросили закинуть постояльцы.

Пересчитывая полученные монетки, метатель ножей подумал, что они неплохо заработают. Даже если свадьба Иниры и не состоится.

Несмотря на задержку с расчетами и загрузку дополнительного провианта для пассажиров, они выехали, едва солнце вынырнуло из утренней дымки.

Кварт правил лошадьми. Сигизмунд помогал Инире прилаживать на маленькую походную жаровню котелок с водой для травяного отвара. Гномы мирно покуривали короткие трубочки и вели вежливую беседу о стоимости драгоценных камней на ярмарках и ювелирных лавках.

Девушка внимательно слушала и задавала вопросы.

Сиг бросал на нее короткие взгляды и удивлялся. Еще накануне Инира разобрала вещи, оставшиеся от умерших членов труппы: что-то, подшила, что-то выбросила. Теперь она ничем не напоминала бледную замученную тень, бегающую с тазами и корзинами по госпиталю.

Теплые брюки из мягкой серой шерсти и толстая вязаная фуфайка превратили девочку в мальчика. Длинный жилет с ватной подкладкой скрыл различия фигур окончательно. Вместо деревенского чепца короткие волосы прятал берет. На поясе разместился не только кинжал, но и подарок наставника – полдюжины метательных ножей.

Когда вода в котелке вскипела, Инира насыпала сухих трав, прикупленных в трактире и добавила щедрую ложку меда:

– Обедать только после полудня будем, а по морозу ехать силы нужны, – пояснила она Сигизмунду и, помешав отвар, налила первую кружку вознице.

Гномы одобрительно загудели и, пока Инира придерживала поводья, чтобы Кварт мог согреться первыми обжигающими глотками, потихоньку добавили в котелок хорошую порцию гномьей водки.

Вернувшаяся девушка зачерпнула отвар большой кружкой, поднесла старшему гному. Потом так же уважительно, но без поклона подала кружки младшим. А уж после налила Сигизмунду и себе.

Метатель ножей с интересом смотрел, как она подносит кружку ко рту и вдыхает сильный запах алкоголя. Гномы тоже отвлеклись от своих бокалов на это примечательное зрелище, но Инира спокойно отхлебнула, поежилась и сказала:

– Кашу сами варить будете! – И, не отрываясь, словно воду в жаркий день, выпила все, что было в кружке, до капли! Потом свалилась на свернутый тюфяк и уснула!

Гномы дружно засмеялись низким дробным смехом и чокнулись своими почти литровыми кружками:

– Смелая девочка, господин Сигизмунд, – сказал самый старший. – Не волнуйтесь, кашу Мартин сварит, а малышку лучше укрыть потеплее, не то простудится.

Сиг тотчас последовал совету: унес ученицу в конец фургона, уложил на развернутый тюфяк. Подумал и укрыл еще парой, бурча себе под нос, что глупых малолеток еще учить и учить, а «гномья водка» это не дешевое вино в заштатной таверне!

Гномы ухмылялись, слушая это ворчание, и прихлебывали свое пойло, от которого у самого Сигизмунда внутри полыхал настоящий костер. Однако пора было и кашу заваривать. Перелив отвар в укутанный платком горшок Сиг торжественно вручил котел младшему гному. Тот не растерялся и затребовал воду, крупу и сало. Потом, напевая что-то созвучное бряцанию топоров, захлопотал у жаровни.

К обеду в котелке запыхтела каша. В воздухе поплыл аппетитный аромат. Инира заворочалась под тюфяками, а потом поднялась, со стоном придерживая голову.

Ухмыляющийся гном произнес речь, восхваляющую доблесть человеческой женщины, во время которой Ини прилагала все усилия, чтобы не стонать очень громко. Пожалев ее, коротышка извлек небольшой флакон темного стекла и накапал несколько капель в подсунутую младшим кружку с водой;

– Выпей, госпожа, полегчает.

Инира с опаской принюхалась к лекарству и быстро выпила, борясь с тошнотой. Сиг усадил ее на свернутый тюфяк и вручил еще кружку воды:

– Пей. Сейчас все пройдет, обедать будем.

– Ой, – жалобный стон все же прорвался сквозь побледневшие губы, и девушка приникла к кружке.

Гномы все еще гудели, посмеиваясь, но вот молодой стукнул черпаком по крышке котелка и выставил на широкую доску стопку мисок. В воздухе поплыл заманчивый и волнующий запах еды. Гномы спрятали трубки, и вынули огромные клетчатые платки, которые постелили на колени вместо салфеток.

Кварт заерзал на своем месте, оглядываясь через плечо и нетерпеливо ожидая свою порцию. Ини чуть оживилась, но Сигу пришлось самому отнести кашу вознице и всунуть горячую миску в руки девушки. Впрочем, с каждым глотком она приходила в себя и вскоре уже стучала ложкой наравне со всеми.

Ехали не спеша целых четыре дня. Снег продолжал ложиться на прихваченную ночным морозцем грязь. К полудню с колес смачно шлепались пласты подтаявшей земли, перемешанной со снегом. Жаровня почти не давала тепла, поэтому все время путешественники проводили в теплой одежде.

Гномам хватало их кафтанов из толстого мягкого сукна, они лишь посмеивались временами над синеющими от холода циркачами. Да рассказывали о вечном холоде, царившем среди горных вершин Гномьего пика.

Сам Сигизмунд, морозы крайне не любивший, отпорол рукава овчинного тулупа, принадлежавшего раньше силачу Ярику. Теперь метатель ножей тачал из них теплые штанины, а из остатков тулупа – меховой жилет для более стойкого к холоду Кварта.

Инира отыскала в вещах перевязь с ножами и подогнала ее под себя. Так же поступила и с широким кожаным ремнем, внутри которого располагались потайные кармашки. Пассажиры только ухали сквозь кустистые бороды, глядя на ее рукоделие.

Очень странно, но приходя в себя после болезни и нервного истощения, она почему-то больше вспоминала не рецепты вкусных блюд или навыки тонкой вышивки, а практические приемы, подсмотренные в казармах гвардейцев отца.

Легко протягивая дратву зубами или прокалывая шилом дырку в толстой коже ремня, девушка улыбалась, представляя глаза наставницы по рукоделию и вышивке.

– Благородная леди должна изучить все виды изысканного рукоделия и вышивки! – говаривала сия достойная дама, воздевая исколотый иголкой палец к расписному потолку под тягостные вздохи ученицы.

* * *

Гномы, никогда не сидящие без дела, успели рассказать Инире, что едут на большую ярмарку в надежде скупить у заезжих охотников и селян необходимые им шкуры, редкие травы и барсучий жир.

Всю дорогу они аккуратно вырезывали из брусочков бриара коротенькие гномьи трубки, украшая их готовыми серебряными колечками с бирюзой, агатом и малахитом. А младший еще и кашеварил на всю компанию.

И, конечно, в столь далекое путешествие деньги гномы взяли в векселях гномьего банка. Бумаги, защищенные магией, для грабителей ценности не представляли, поскольку со смертью хозяина печати меняли цвет, а прочая защита не позволяла воспользоваться бумагами, просто стянув их из поясной сумки или тюка.

Инира кивала, ахала, спрашивала гномов про условия кредитования в их банке и проценты по закладным. Сиг тоже слушал. Он уже понял, что, хотя они и стали невольными наследниками вымершей труппы, но вернуться к цирковому ремеслу не получится. Значит, нужно выбирать другой путь. Может быть, заняться перевозкой особо ценных грузов?

На пятый день гномы дружелюбно распрощались с циркачами. Кварт даже обменялся с самым молодым адресом «долгой почты». Ею пользовались путешественники, бывающие в одних и тех же городах. Письмо отправлялось на имя получателя в главное здание почты, а лишь появившись в городе, получатель забирал всю корреспонденцию разом.

Расплатились пассажиры узкой полосой пергамента с вписанной вечными чернилами суммой гонорара. Чек украшала переливчатая зеленая печать. Сиг, приняв чек, тут же спрятал его в тайничок, сделанный в одной из стоек фургона. И одобрительно подмигнул юной напарнице.

Инира за эти дни немного отъелась. В дороге подогнала по фигуре еще несколько тряпочек из запасов труппы и выглядела почти хорошо. Только все время перескакивала с возбужденного ожидания встречи с женихом на уныние по поводу собственной внешности. Впрочем, мужчины охотно убеждали ее, что любой будет рад обнаружить свою невесту живой, пусть и немного похудевшей.

На шестой день они въехали в деревню, принадлежащую графству. К этому моменту маркиза вся извелась от нетерпения. Она готова была немедленно появиться в поместье и бросится на шею возлюбленному. Сигизмунд опасливо косился на нее, буквально не узнавая прежнюю спокойную и разумную девушку.

Посовещавшись между собой и поразмыслив, друзья решили оставить Кварта в этой самой деревушке вместе с фургоном. А Сигизмунд и Инира, одевшись потеплее, отправились к поместью пешком. По дороге им встречалось на удивление много крестьянских телег, карет и возков, и все они ехали в поместье.

– Странно, – удивлялась герцогиня вслух, – в поместье словно большой прием. А праздника сегодня нет. Разве что именины у матушки или кого-то из сестер?

– Я не знаю, – отвечал Сигизмунд и прятал глаза. Он догадывался, что нежное сердечко его ученицы вновь получит удар.

Аннелора не хотела привлекать всеобщее внимание к своему плачевному виду, а потому к дому они попали вместе с одной из крестьянских телег. Сиг подхватил тяжелый мешок, оставив хрупкой девушке корзину с яйцами, и потянул Анни в кухню:

– В кухне все обо всем самыми первыми узнают, да и в покои легче попасть, – объяснил он свой маневр, и его спутница согласилась.

* * *

В кухне было шумно и чадно. Кипели огромные котлы, пыхтело в кадках тесто, брызгало горячее масло и кровь свежезабитых животных. Все слуги и повара носились сломя голову, спеша выполнить множество дел одновременно. Сиг скинув мешок с плеч утянул ученицу в тихий уголок шепнув:

– Слушай! Сейчас все новости узнаем!

Анни замерла, едва не усевшись к нему на колени, и некоторое время прислушивалась к кухонному гаму, выделяя разговоры. Рядом остановились две зеленщицы, разбирающие пучки моркови:

– А невесту-то ты видела? – спросила молодая, но излишне полная женщина, у подруги.

– Видела-видела! Такая маленькая, темненькая, а голосок звонкий. Видать, привыкла командовать! – протараторила рыженькая в веснушках девушка и поправила сбившийся чепец.

– Говорят, купчиха она, – с сомнением протянула ее собеседница и, хекнув, опрокинула корзину в огромное корыто с водой.

– Купчиха – не купчиха, а сама видишь, сколько народу собралось! – рыжуха кивнула себе за спину и тут же перечислила: – Мяса пять туш завезли и живых перепелов дюжину корзин доставили. Сказали, невеста дюже любит перепелов с изюмом. И вообще… – рыженькая помотала грязной ладошкой в воздухе, обозначая жестом царящую вокруг суету.

– Так оно. И народу много и провианту, осенью одну капусту жевали. – Согласилась, отдуваясь, ее напарница. – А все ж не думала я, что граф наш вот так возьмет и жениться! – вдруг перевела она разговор, – прежнюю-то невесту месяц только как похоронили.

Глаза рыженькой мойщицы от любопытства едва не вылезли из орбит:

– Не слыхала, что другая невеста была! А кто? – рыжие кудряшки запрыгали по плечам, подчеркивая нетерпение своей хозяйки.

– Да камеристка госпожи Сибиллы пошептала, – толстуха понизила голос, но Анни хорошо ее слышала, – будто граф хотел на маркизе жениться, молоденькой да хорошенькой. – Тут мойщица многозначительно взглянула на товарку и добавила: – Мы уж и дальние комнаты чистить принялись. Вроде как все у них к сговору шло, а она вдруг раз – и пропала!

– Да ты что! Украли? – у рыжея даже рот приоткрылся от изумления, а многострадальные овощи выпали из ослабевших рук.

– Не знает никто, – толстуха, с рыком подняла корзину из воды и поставила ее обтекать на специальную решетку в полу. – Как пропала она, граф тут же сестре отписал, чтобы срочно другую невесту подыскала, вдруг не найдут. Кредиторы-то уже и земли забрать грозились.

Рыжая печально покачала головой и даже сочувственно шмыгнула носом:

– Эх! И не нашли?

– Нашли. Через месяц почти. В реке. – Женщина горестно вздохнула и хлюпнула, выражая не то сочувствие, не то недовольство. – Говорят, мать даже смотреть отказалась, а отец только по родовому медальону опознал!

Замершая за холщовой занавеской Инира схватилась за грудь и застонала сквозь закрывшую рот широкую ладонь метателя ножей. Медальон, который упомянула служанка, давно украли, еще в карантине. Там у многих пропадали мелкие, но ценные вещи. Воришку пытались поймать, устраивали ловушки, потом махнули рукой, когда кражи прекратились. Выходит, вором была девушка?

Послушав разговоры прислуги еще некоторое время, Анни узнала о своем женихе много нового и крайне нелицеприятного. Слуги легко болтают о господах, которых не уважают.

Ее невольно просветили и насчет скверного характера молодого наследника. Поведали, как он хватал служанок в темных углах. Нервным шепотком рассказали, о том, что юный граф увеличивал долги семьи, устраивая многодневные гулянки в столице, разбивая в процессе бутылки драгоценных вин о головы лакеев.

Особенно подробной оказалась информация про мегеру-мамашу и нервных, болезненных сестер графа Бедсфорда, изводящих малочисленных служанок истериками и капризами. Стоило кухаркам услышать звон побитого бронзового колокольчика, как они вздрагивали и, осенив лица знаком Светлых, бросали жребий – кому идти «в комнаты».

На кухне болтали даже про то, что отец нынешней невесты дал за ней приданого более миллиона! Закатывая глаза от восторга сухопарая, ключница перечисляла штуки дорогих тканей, связки мехов и серебряную посуду, которую молодая привезет в поместье по договору.

Правда, как негромко подхихикивая проболтался смазливый юнец, приходящийся графине троюродным племянником:

– По условиям контракта распоряжаться всеми деньгами будет жена. До рождения наследника граф не получит на руки ни монетки! Даже его векселя тесть не погасил, а только выкупил! – выпалив это юноша в потрепанной секретарской мантии залился злорадным смехом похоже графская семейка достала и его.

Услышав последнюю фразу, Сиг хмыкнул и шепнул:

– А папаша новой невесты не дурак. – Потом потянул Иниру на улицу и свернул к навесу, под которым лежало только что привезенное сено. – А ты, выходит, знатная дама?

– Ничего не выходит, – Инира устало опустилась на корточки, как привыкла делать в карантине, урывая минутку для отдыха. – Ты же слышал, знатную даму месяц назад выловили в реке.

На ее бледном, осунувшемся личике резко проступили скулы, и девушка неожиданно стала выглядеть значительно старше и горше. Посидела, потерла ладонями лицо, и сиплым голосом попросила:

– Давай здесь немного пройдемся. Сегодня свадьба, на нас и внимания не обратят.

– Хорошо, – Сиг встал и протянул Инире руку. – Только пообещай, что метать свое железо в невесту не будешь.

Девушка криво улыбнулась уголком губ и сказала:

– Обещаю. Если захочется метнуть – возьму твое.

Метатель ножей усмехнулся и под руку повел юную маркизу осматривать поместье. Инира шла, глядя по сторонам, и с каждым шагом наивные мечты маленькой девочки осыпались с тихим звоном к ее ногам. Она повидала достаточно больших домов, чтобы увидеть то, что старались скрыть недорогими украшениями из еловых ветвей, перевитых полосками яркого ситца.

Огромный дом пустовал, как выжженная холодом и ветрами пустошь. Его величие давно миновало. Кухня с ее огромным прожорливым очагом оказалась самым обитаемым и теплым местом в поместье. Плотно запечатанные ставни, покосившиеся двери и осыпавшиеся элементы декора спрятанные венками и гирляндами, выглядели, как замазанные косметикой морщины на лице пожилой прелестницы.

На крыше пустующего крыла росли кусты-самосейки. Наспех вычищенная подъездная аллея демонстрировала трещины и ямы, которые два деревенских увальня спешно засыпали песком, торопясь поспеть к приезду важных гостей.

В холле слышался чей-то истошный визг. Сигизмунд подвел спутницу к приоткрытому окну, чтобы послушать. Оказалось, это вопит графиня, требуя что-то срочно сделать в ее покоях.

Почтительный сын отвечал ей, дескать, с минуты на минуту приедет невеста, и лучше бы маменька оценила его жертву и перестала действовать на нервы.