Текст книги "ЗА ГРАНЬЮ: ТРИ ЧУЖИХ ЖЕЛАНИЯ"

Я замерла, затаив дыхание. Господи! Вот оно – Счастье! Это был настоящий экстаз! Мне казалось, что во всем мире сейчас существую только я одна. Никого и ничего нет вокруг, кроме меня и прекраснейшего чуда под названием Рассвет. Рождение Солнца, Рождение Нового Дня… Это была такая красота, что думать ни о чем другом просто было невозможно. А возможно было только смотреть на все это, любоваться, и впитывать в себя краски, восторг и чистоту происходящего действа.

По моим щекам почему-то потекли слезы. Я не сразу заметила их, а когда заметила, то просто не нашла в себе силы их смахнуть. Ну и пусть, пусть текут, кому сейчас есть дело до них!

Не знаю – сколько времени прошло, пока солнечный диск полностью поднялся над озером – я потеряла ощущение времени. Я вообще как будто все потеряла, я словно заново родилась и смотрела на мир другими глазами. Омытыми слезами, но такими счастливыми глазами. Я не замечала жуткого холода, который пробирал меня до костей. В любое другое время я с визгом и руганью просто удрала бы к себе в вагончик и забралась по самую макушку под одеяло. Но сейчас мне было не до этого. Я стояла, смотрела, ни о чем не думала. И мне было хорошо.

Когда я пришла в себя, то вдруг вспомнила, что я здесь все-таки не одна. Меня же привел сюда Сосновский. Он стоял неподалеку и тоже смотрел на озеро. И ничем мне не мешал. Он вообще не вторгался в мое пространство. И это меня устраивало.

Я постояла еще немного, потом глубоко вздохнула и повернулась к нему.

– Спасибо.

– За что?

– Вот за это. – Я мотнула головой в сторону озера.

Он молча пожал плечами.

Потом мы медленно брели назад. Мне разговаривать ни о чем не хотелось, Валерий Борисович тоже молчал.

Когда мы подошли к моему вагончику, из него вышла заспанная Оксана. Сладко зевнула и только потом увидела нас. Глаза ее удивленно расширились.

– Доброе утро. – Поздоровался Сосновский.

– Доброе. – Мотнула головой повариха, и, не глядя на меня, торопливо пошагала к вагону, где размещалась столовая.

Мой провожатый усмехнулся.

– Ну вот, теперь я вас, кажется, скомпрометировал.

– Переживу. – Фыркнула я.

И вдруг мы замолчали. Причем оба словно наткнулись на какую-то невидимую стену. Стало смешно и неловко одновременно. Как на первом свидании.

Потом мы совершенно синхронно глубоко вздохнули и посмотрели друг на друга. И рассмеялись.

– Ну, ладно, я пойду. Спасибо за прогулку.

– Не за что. Простите, что рано поднял.

– Это того стоило.

Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я отчетливо помнила, что приехала сюда с определенной целью – заполучить Алексея. Или хотя бы разобраться – хочу ли я его получить.

Забравшись под одеяло, я с удовольствием закрыла глаза, намереваясь еще поспать. Но не тут-то было. В голову тотчас полезли всякие разные мысли. И все они крутились вокруг одного – Сосновский. Что, откуда, зачем? У меня же в планах совсем другой человек! И наш бригадир в мои планы не входил. Тем более что на его руке все так же поблескивало обручальное кольцо. Да что там кольцо – он сам мне совсем был не нужен! Придя к такому выводу, я перевернулась на другой бок и сразу же заснула.

Утро началось, а вернее продолжилось, жутким матом. Стены нашего вагончика просто сотряслись от столь звучной тирады. С трудом разлепив глаза, я глянула на часы. Семь. Я поспала всего полчаса. Сегодня воскресенье, и в мои планы не входил столь ранний подъем. Вашу дивизию! Кому там тихо не сидится?!

Рядом заворочалась Люба. Тоже чуть слышно матюгнулась. И так же, как и я, глянула на часы. Увидев, что я не сплю, хрипло спросила:

– Кто это там?

– Не знаю.

Мы прислушались. Орал Живцов – наш инженер. Странно, от кого – от кого, но от этого спокойного, в принципе, мужика услышать такое было более чем необычно. Значит, что-то случилось. Пришлось вставать и вылезать из вагончика.

Оказалось, что ночью у нас побывал гость. Медвежонок. Судя по следам. Но, признаюсь, у меня даже от этого сообщения затряслись ноги. Он не прошел по всему лагерю, только заглянул под навес, где лежало оборудование. Но дел натворить успел. Самым главным его преступлением был выведенный из строя какой-то очень навороченный инструмент. Что уж он там с ним сделал, как сумел его сломать – в такие подробности я вдаваться не стала, уяснив для себя только одно – самим нашим ребятам с такой поломкой не справиться. Придется вызывать вертолет и лететь за новым.

Я, признаюсь, порядком струхнула. Блин, какие медведи?! Я не договаривалась ни о каких медведях! И потом – если есть маленький медвежонок – значит, есть и большой медведь. Его мама. А может даже и папа, и бабушка, и дедушка. Не-ет, это уже как-то не для меня. Мелькнула предательская мысль сесть в вертолет и больше никогда сюда не возвращаться.

В вертолет меня и так погрузили. Вместе со мной туда забрались все еще расстроенный Живцов, Сосновский и Вильям – почему, собственно, меня и взяли.

Смешно, но именно благодаря маленькому медвежонку я попала в Архангельск. Пока Сосновский с Живцовым мотались по нужным инстанциям, мы с Вильямом прогулялись по городу. Для меня он так же был в диковинку, и мы глазели по сторонам с одинаковым любопытством. Погода была прохладная, но солнечная. Вдоволь нагулявшись, мы пообедали в небольшом уютном кафе. Ближе к вечеру к нам присоединились мужики. Возвращаться на ночь глядя не имело смысла, и мы решили переночевать в городе.

Именно тогда я впервые увидела море. Сначала никто и не помышлял о поездке к нему, но потом наш любознательный Вильям вычитал что-то такое в своем планшете, и предложил до него доехать. Аргумент у него был железный – он ни разу не видел Белое море. И вряд ли когда еще у него появится возможность его увидеть. А сейчас до него было всего ничего. Уставший за день Сосновский взбрыкнул – ему ехать никуда не хотелось. Но немец был настойчив.

Одним словом, протрясшись как следует по совершенно разбитой дороге, мы ступили-таки на берег Белого моря. Надо сказать, что я, как и Сосновский, поначалу тоже не очень-то желала совершать это путешествие. Но, увидев похожую на огромное зеркало бескрайнюю водную гладь, тотчас же забыла об этом.

Тишина, легкий плеск волн, прохладный, но такой ВКУСНЫЙ воздух! Вильям защелкал фотокамерой своего планшета, делая снимки на память. Я присела на корточки возле самой воды и коснулась ладонью ее поверхности. Холодная!

– Ну, здравствуй, море… – Тихонько прошептала я. Вспомнила про Аллочку. – Ну, вот, подружка, я и увидела море. Только поплавать в нем я не могу – оно очень холодное. – Я грустно улыбнулась. Почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулась.

Сосновский стоял в стороне и, прищурившись, задумчиво смотрел куда-то вдаль. Живцов, сидя на коряге, курил. Вильям прицеливал свою фотокамеру в мою сторону. Заметив, что я повернулась, он завопил:

– Льена! Карашо! – По-русски, а дальше на родном: – Сиди так! Очень удачный кадр!

– Как – так?

– Повернись к морю! Коснись его ладонью, трогай его!

Я вернулась в исходное положение. Сбоку раздались щелчки срабатывающего механизма.

Наконец немец нащелкался своей игрушкой, и мы двинулись в обратный путь. Вильям сидел, уткнувшись в экран, и с явным удовольствием рассматривал сделанные снимки.

– О, Льена! Смотри, как красиво! – Он протянул мне планшет.

Блин! А у моего подопечного, действительно, есть талант. Некоторые снимки были очень и очень недурны. Я замерла. И как только ему удалось поймать такой кадр? Мужчина с серьезным лицом задумчиво смотрит вдаль, чуть дальше стоит женщина и смотрит в другую сторону. Вдали золотится закатное небо, темнеет кромка земли, блестит морская гладь. Этакая романтика в неприкрытом виде. Полная свобода фантазии – то ли двое влюбленных в разлуке – женский силуэт находится как бы в отдалении. То ли размолвка какая приключилась между ними… В общем, действительно – недурно. Даже если учесть, что на фотке – я и Сосновский. Снимок недурен.

Когда настала очередь Валерия Борисовича смотреть творчество Вильяма, он усмехнулся и глянул на меня.

– Неплохая фотография. – Я увидела, что он тоже заметил тот же самый кадр. – Вильям, вы талантливый фотограф.

Я перевела. Немец довольный заулыбался. Я глянула на Сосновского. Интересно – о чем он так глубоко задумывался, глядя куда-то в неведомую даль?

Следующий день преподнес нам весьма неожиданный сюрприз. Вертолета, чтобы вернуть нас в лагерь, нам не дали. Что-то там приключилось довольно серьезное – летающую машинку пообещали прислать лишь на следующий день. И Вильям снова потащил нас к морю. Заняться, в принципе, было нечем, и мы с Сосновским согласились съездить с ним. Живцов остался в номере гостиницы охранять свое драгоценное оборудование – я догадывалась, что он вообще не очень-то рвался куда-либо, а ценная аппаратура была его железным алиби. Отпускать немца одного было нельзя – все-таки один человек в незнакомом месте. Да еще и языком не владеет, его познания в русском пока ограничивались весьма скудным словарным запасом. С его корявыми «карашо», «рюсски», «дьелать», далеко не уедешь. Вот и пришлось «Льене» тащиться с двумя мужиками к холодному Белому морю. На наше счастье погода снова была солнечная и почти безветренная. И, надо же, Вильяму опять повезло. Когда он нащелкал новых снимков, вдалеке на воде показалась какая-то точка. Вскоре она приблизилась к нам, и мы увидели, что это катер. После недолгих уговоров и вручения хрустящей бумажки в совковообразную ладонь владельца катера, мы очутились на его борту. И с ветерком помчались в голубую даль.

Вечером в номере я копалась в своей сумке и нашла в записной книжке листок с перечнем желаний. Перечитала. Еще раз вспомнила Аллочку. Улыбнулась. И зачеркнула второй пункт. А что – я ведь поплавала в море. Может и не совсем так, как предполагалось моей подругой, но морская гладь все-таки была вокруг меня. И совсем не важно, что я не плескалась в студеной воде. Впереди у меня еще встреча с настоящим теплым морем.

Телефонный звонок раздался совершенно неожиданно. Там, на нашей базе, мобильник не ловил, связь осуществлялась по рации и через спутниковый телефон. Поэтому, когда мы приехали в Архангельск, я сразу же отзвонилась всем, кому надо. Этот же звонок был «внеплановый», к тому же и номер высветился чужой.

– Лен, привет. Это Шахотов, помнишь такого?

Ну как же мне не помнить? Женька Шахотов – мой бывший одноклассник и первая любовь! На последней встрече выпускников мы с ним приняли «на грудь» немало, и чуть было не очутились в одной постели. Спасла нас тогда Женькина жена – ее «контрольный» звонок несколько охладил наш пыл и спас от грехопадения. Интересно – с чего бы ему пришло в голову вдруг мне позвонить?

– Удивлена?

– Не скрою.

– Слушай, какие у тебя отношения со свекровью?

– А что?

– Она поступила к нам в тяжелом состоянии. Больше сообщить о ней некому, сын на звонки не отвечает. Твой номер я сам взял из ее телефона.

Шахотов был заведующим терапевтическим отделением в больнице городка, откуда родом я и Ушаков, и где до сих пор проживала его мама. Некоторое время я обдумывала его сообщение. Конечно, она мне всего лишь свекровь, да к тому же почти бывшая…

– Что с ней?

– Инсульт.

– Все так серьезно?

– А как думаешь – стал бы я тебе просто так звонить?

Ну да, действительно…

– Понимаешь, я сейчас очень далеко.

– Ясно. Я просто тебя предупредил. – Голос Женьки прозвучал как-то зловеще.

– Хорошо, я постараюсь приехать. Но не очень быстро. Это не от меня зависит.

Шахотов попрощался и отключился.

Видимо что-то отразилось на моем лице – Живцов и Сосновский дружно уставились на меня. Мы вчетвером стояли возле вертолета, куда несколько минут назад начали грузить наше оборудование.

– Что-то случилось?

Я объяснила ситуацию. Сосновский нахмурился. Вильям тоже вопросительно поднял брови. Пришлось и ему рассказать о случившемся. Он-то и решил исход дела: тут же замахал руками:

– Надо ехать! Это же мать твоего мужа! Это серьезная ситуация!

Я насупилась. Как-то отошла на второй план мысль о том, что мы всю жизнь не очень-то и ладили с Софьей Михайловной, и что в скором времени вообще будем совершенно чужими людьми. А вот тревога за пожилую и почти одинокую женщину тоненьким червячком поселилась в моем сердце. Ушаков, даже если он и где-то там, поблизости – все равно не помощник. Он в последнее время вообще почти «не просыхал», и вряд ли очухается и теперь. Да и разве стал бы Женька звонить мне, будь мой благоверный рядом с матерью? Но что мне делать? Во-первых – дорога отсюда до моего городка ох как не близка! А во-вторых – как быть с Вильямом? Ну, день он, может, как-нибудь и продержится. Но одним днем тут и не пахнет. Я растерянно глянула на Сосновского. Он все-таки как ни как мой непосредственный начальник.

– Поедете? – Он даже не спросил, а как будто бы подтвердил мои дальнейшие действия.

– А как быть с Вильямом? Это очень далеко. Даже если, дай Бог, все обойдется, я все равно быстро не вернусь.

– И куда вам надо ехать?

Я назвала город. Название ему ничего не говорило. Я пояснила, в какой это области. Сосновский усмехнулся. Ну да, не близко… Он задумался.

– Я поеду с вами.

Я изумленно раскрыла глаза.

– Посмотрим, как там дела у вашей свекрови. Если вам придется остаться, то я буду искать другого переводчика.

– А найдете? – с сомнением произнесла я.

– Посмотрим.

Спустя полчаса «наш» вертолет поднялся в воздух. А мы с Сосновским отправились на остановку, чтобы оттуда начать свое путешествие.

Когда мы, спустя сутки, добрались, наконец, до больницы, мне уже начало казаться, что весь мир перевернулся с ног на голову. Я, наверное, за всю жизнь столько не путешествовала, сколько за последние дни. В моих мыслях был сплошной сумбур, я неважно соображала, а от неимоверной усталости просто готова была свалиться с ног.

Шахотова на месте не оказалось. Искать его по отделению не имело смысла. Дежурная медсестра предложила подождать возле его кабинета. Мы с Валерием Борисовичем уселись на стулья. Едва моя пятая точка коснулась прохладного сиденья, как глаза мои начали слипаться. Я сама не заметила, как задремала. Очнулась от того, что откуда-то сверху до меня донеслось легкое покашливание.

Я открыла глаза и не сразу сообразила – где нахожусь. Мало того, что обстановка перед моими глазами была совершенно мне незнакома, так еще и виделось мне все в каком-то странном наклоненном виде. Бог мой! Я резко выпрямилась. Это ж надо, а? Оказывается, я задремала, склонив голову к плечу Сосновского. А перед нами стоит ни кто иной как сам Шахотов собственной персоной. И его глаза со странным любопытством нас рассматривают.

– Извините. – Пробормотала я свои извинения непонятно для кого. Не то для Сосновского– за без спроса пристроенную на его плечо голову, не то для Женьки, за то, что сплю возле его кабинета.

– Здравствуйте. – Первым поздоровался мой бывший одноклассник и одними глазами понимающе усмехнулся. Ну, да, конечно, а что еще можно подумать, глядя на меня, прильнувшую к незнакомому мужику.

Мы почти в один голос ему ответили. Женька пригласил нас в свой кабинет. Там он поведал, что свекровь моя в тяжелом состоянии, находится в реанимации. Но на самом деле прогнозы не так уж и плохи, могло быть хуже. Если ночь пройдет нормально, то завтра ее могут перевести в общую палату. К ней меня, естественно, не пустили. «Жди утра» – твердо заявил мой медик.

Потом мы с Валерием Борисовичем в раздумьях стояли на больничном крыльце. Дело было к вечеру, надо было искать ночлег. Куда идти, куда податься… Были, конечно, у меня адреса, где я могла бы остановиться, но вот идти туда с чужим мужчиной… Придется снова снимать гостиницу. В моем кармане запел мобильный. Шахотов.

– Как, думаешь, я к тебе отношусь? – Со смешком в голосе поинтересовался он.

– Даже не представляю. – Хмыкнула я с таким же смешком.

– У вас есть где остановиться на ночь?

– Думаю над этим.

– У меня есть ключи от одной квартирки… Если гарантируешь целую мебель, то могу дать попользоваться.

– А почему только мебель? – Искренне удивилась я, глянув на Сосновского, и на всякий случай отвернулась.

– А больше уничтожать нечего – съестного там ничего нет.

– Ясно… Твоя фазенда?

– Не любопытничай.

– Не буду.

– Тогда поднимайся ко мне за ключиками.

На мое счастье в кабинете Шахотова были две медсестры. Он просто метнул в меня весьма красноречивый взгляд, но связку ключей протянул без комментариев.

Когда я уже шла по вестибюлю, навстречу попался Ушаков. Свернуть мне было некуда. Оставалось уповать на то, что он хотя бы не пьян. Мечтам сбыться не удалось. Единственное – он выпил не много. Как и следовало ожидать, Ушаков прицепился ко мне.

Разговаривать с ним я не имела ни малейшего желания, но все же сдержалась и попыталась ответить на его вопросы нормальным тоном. Хотя отвечать, в принципе, было нечего. Завтра, все завтра. Тогда Ушаков сменил тактику. Прищурившись, он весьма ехидно поинтересовался, куда я вообще пропала. Его мать, понимаешь ли, попала в больницу, а я… Что будет дальше – нетрудно было себе представить. Развивать перепалку мне не хотелось. Мне вообще не хотелось видеть Ушакова. Бросив ему решительное «Все, пока. Мне некогда» – я попробовала быстренько удалиться. Но не тут-то было. Видимо поняв, что меня просто так не удержать, мой благоверный вцепился в меня уже по-настоящему. Захватив мое предплечье своими пальцами, он приблизился ко мне вплотную, и, дыхнув свежим перегаром, прошипел:

– Думаешь, я совсем дурак? Не знаю, чем ты там за моей спиной занимаешься?

– Отпусти меня! – Таким же шипением отозвалась я.

– И не подумаю. Что, стесняешься с собственным мужем разговаривать?

У меня на языке уже вертелось ехидное: какой ты мне муж, алкаш несчастный! Но я сочла нецелесообразным затевать разборки в больнице. Надо было как-то договариваться по-хорошему. Тащить Ушакова на улицу мне тоже не хотелось – там был Сосновский, и мне было стыдно «демонстрировать» ему свою несчастную «половинку».

– Тише ты! – Уже спокойнее попыталась я урезонить его. – Здесь же больница!

Ушаков хмыкнул и покосился по сторонам.

– И че? Мы, что, не люди, что ли, поговорить не можем?

– О чем нам говорить? – Обреченно спросила я, чувствуя, что конца-края не будет нашей беседе.

– О нас.

Я сделала попытку продолжить свое движение. Ушаков, отпустив, наконец, мою руку, пошел следом. А куда мне идти? Остаться здесь, в вестибюле – значит терпеть общество супруга еще неизвестно сколько времени. Да и ни к чему мы с ним не придем со всеми этими разговорами. Минутой раньше, минутой позже – все равно неминуемо вспыхнет скандал. Позориться в больнице мне не хотелось.

– Слушай, Ром. Давай уже по-хорошему договоримся. У тебя своя жизнь, у меня своя. Матери твоей я помогу, чем смогу. А вот ты на меня больше не рассчитывай.

– Я?! Я рассчитываю на тебя?! Ишь ты, как запела!

Начинается. Лучше уж выйти на улицу – люди и так уже стали посматривать в нашу сторону.

Но не тут-то было. Ушаков дошел за мной до выхода, но уже в дверях ухитрился и снова завладел моей рукой. Ясно, настроен на долгую беседу, и уйти «по быстрому» мне не удастся.

– Отстань, Ром. Мне некогда.

– Это я уже понял. – Ехидно заявил супруг. – Зато я никуда не спешу.

Когда мы вышли на крыльцо, Сосновский стоял довольно далеко, да еще и спиной к нам. Я снова сделала попытку освободиться от Ушакова. Не вышло. Тут уже и Валерий Борисович заметил нас. Мне хотелось, чтобы все закончилось мирно, и, заметив его вопросительный взгляд, я покачала головой, намекая на то, чтобы он не подходил.

– Отпусти меня. – Как можно спокойнее попросила я.

– Чего ты надумала? – Продолжая держать мою руку в своей, поинтересовался Роман.

– Ничего сверхъестественного.

– Ничего? Куда же ты тогда запропастилась? И появилась вдруг возле моей умирающей матери, как чертик из табакерки?

Мои брови поползли вверх. Насколько я помню – Шахотов не пугал меня летальным исходом. Даже наоборот, предполагал завтра перевести свекровь из реанимации в общую палату. И откуда, интересно, любимый сынок вообще все знает, если шел в больницу в первый раз за все время, что там лежала его маменька? И даже встретила-то я его на лестнице на самом входе, то есть пообщаться с медиками он еще и не успел…

– А не рано ли ты ее хоронишь? – Съехидничала я.

Ушаков опешил сначала, но ненадолго.

– Я своей матери зла не желаю. А вот ты! – Он не договорил и как следует тряхнул мою руку.

От неожиданности я дернулась всем телом.

– Ром, прекрати. Иди проспись, а завтра приходи сюда. Может быть, нас даже пустят к Софье Михалне.

– «К Софье Михалне» … – Скривил лицо Ушаков. – Ты даже по-другому ее никак и не называла!

– Слушай, ты! Единственное чадо! Если уж ты так любишь мать, так хоть не хорони ее раньше времени.

– Да, я люблю свою мать. Люблю. – Он пьяненько мотнул головой. – А вот ты ей даже конфетинки не принесла!

– А ты принес?

– Принесу. Я еще не раз к ней приду. И принесу.

На его лице буквально на миг появилось какое-то просящее выражение. А есть ли у него вообще деньги – мелькнуло вдруг в моем мозгу. Ушакову нужен был скандал. Видимо он выпил, но маловато, организм требовал дозаправки, а ее не было. И сейчас в нем боролись два чувства – желание поклянчить у меня на добавку, и злость, вызванная этим самым, что в народе зовется метким словом «недОпил». А может дать ему денег, и пусть себе катится, куда глаза глядят? У меня уже назревало желание слазать в сумку за кошельком, но здравый смысл вернул меня к реальности. Дам один раз, он придет и второй. Хватит с меня и одного пропитого кольца.

– Вот и неси! – Почувствовав, что его хватка немного ослабла, я рывком освободилась от Ромкиных пальцев.

От неожиданности Ушаков откачнулся, и мне удалось быстрым шагом отойти от него. Я кивнула Сосновскому:

– Пойдемте.

Тот послушно зашагал рядом.

В голове моего супруга картинка сложилась довольно быстро – он догнал нас почти сразу же.

– Что, уже и хахаля себе завела?

Сосновский глянул на меня.

– Думаешь – от моей матери избавишься, а потом и за меня возьмешься? – Я с каменным лицом шла вперед. – Захотелось новизны, по чужим койкам поваляться?! А ты, мужик, поосторожнее с ней, это она только с виду такая мяконькая, а внутри змеища, каких поискать!

Сосновский остановился. Как-то странно посмотрел на меня. Развернулся к Ушакову. Ромка был выше его на полголовы. Видимо это добавило ему смелости. Смерив моего спутника насмешливым взглядом, он продолжил истекать ядом.

– Че, не веришь? Я-то уж знаю, сколько лет с ней прожил. И тебе не советую. А ты даже не мечтай потом ко мне вернуться! – Он ткнул в меня пальцем. – После всех твоих кобелей…

– Мужик, ты бы замолчал, а?

– Чего-о?

– Того. Молчание, говорят, золото. Не слыхал такого?

– А чего это ты мне рот затыкаешь? Думаешь – счастье нашел? Как же, держи карман шире! Накувыркается с тобой, к другому пойдет. Сучка – она и есть сучка. Ей все равно с кем…

Договорить он не успел. Сосновский ударил сразу. Крупное тело моего мужа кулем свалилось на тропинку. Валерий Борисович наклонился к нему.

– Больше не попадайся мне, мужик, улавливаешь?

Обалдевший Ушаков осторожно трогал зашибленную скулу. Заметив, что противник еще не ушел, он на всякий случай поморгал глазами, давая понять, что все понял.

– То-то же.

Сосновский выпрямился.

– Пойдемте.

Я послушно пошла за ним. Разговаривать мне лично не хотелось. Даже более того – мне было ужасно неприятно и стыдно. Стыдно за мужа. За то, что он облил меня грязью, причем совершенно незаслуженно, да еще и перед чужим человеком. И еще мне было очень горько. Столько лет я жила с этим человеком, делила с ним постель… Сколько впустую прожитых лет! А ведь их не вернешь уже…

Ушаков тоже молчал. Лишь потер ушибленную руку.

– Это, я так понимаю, муж? – Сухо спросил через какое-то время.

– Да.

И все. В полном молчании мы дошли до остановки. Троллейбус подошел почти сразу. Волею судьбы я снова оказалась у окна, а Сосновский встал рядом. Дежа вю. Я невольно улыбнулась.

ПАДЕНИЕ

Комнат в нашем временном пристанище оказалось две – и это значительно упростило мою жизнь. Кровать, этакий шикарный «сексодром», правда, была только в одной, но зато во второй стоял неплохой диванчик. Мне было все равно, где спать. Что я и доказала, едва добралась до постели. Сосновский, конечно же, уступил мне спальню. Не раздеваясь, я рухнула прямо поверх покрывала и тут же провалилась в глубокий сон.

Проснулась я словно от толчка. Открыла глаза. Кругом темно. Не сразу сообразив, где нахожусь, полежала некоторое время. Когда мозг пришел в норму и выдал мне нужную информацию, я перевернулась на другой бок. Оказывается, это в моей комнате темно, а за закрытой дверью горел свет. Неужели Сосновский не спит?

Он стоял возле окна на маленькой кухоньке и разговаривал с кем-то по телефону. Я не сразу это поняла, потому что когда заглянула туда, он, видимо, слушал своего собеседника.

– Перестань, говорю тебе! Опять начинаешь! – Заслышав мои шаги, Валерий Борисович обернулся.

Я смутилась. Нехорошо подслушивать чужие разговоры. И еще мне бросилось в глаза то, что он стоял в одних трусах. Я, конечно, не ханжа, но вдруг покраснела, как девчонка. И, чтобы хоть как-то оправдать свое появление, отправилась в туалет.

Потом, лежа на кровати, я вспомнила, как мы ехали на троллейбусе. Мне было очень неловко за сцену с Ушаковым, и я не выдержала:

– Простите, что так получилось…

– Это вы меня простите. Может и не надо было мне его бить, только он очень уж разошелся.

– Но вы же его пытались остановить.

Сосновский кивнул. И опять замолчал. Он вообще в последнее время был какой-то задумчивый. Вот и сейчас при разговоре по телефону, тон его был неприветливый. А, вообще, какое мне, собственно, дело?

Больше не спалось. Я слышала, как щелкнул выключатель на кухне, как скрипнул диван. Сосновский лег спать. Полежав еще какое-то время, я встала и на цыпочках прошла на кухню. Глянула на часы. Два. Выходит, я поспала где-то часа три. Маловато. Налив в чашку воды прямо из-под крана, я уселась на высокий стул.

– Не спится?

Я вздрогнула. Как он сумел так тихо появиться на пороге?

– Да. Вам свет мешает? – Вообще-то свет из кухни не сильно попадал в комнату, где стоял диван.

– Нет. Просто так, не спится что-то. – Сосновский уселся напротив меня.

– А вы вообще спали?

– Когда сюда пришли, думал, что усну мертвым сном. А до дивана добрался – и все, сна ни в одном глазу.

– А я сначала уснула. А теперь – вот, тоже разгулялась.

Мы смотрели друг на друга. Молча. Как будто видели впервые. И странно – я, действительно, словно впервые увидела этого человека. Какое-то странное чувство крохотной искоркой возникло где-то внутри меня. Родилось, но было непонятно мне, зашевелилось, начало беспокоить. Мои глаза неотрывно смотрели на сидевшего напротив меня мужчину. Но и он тоже как-то странно вглядывался в мое лицо. В моем мозгу мелькнула странная мысль – вот он сидит и смотрит на меня в упор. Неужели до сих пор так и не вспомнил меня?

– Чему вы улыбаетесь?

Блин, мои губы, что, против моей воли расплылись в улыбке?!

– Да так. – Я вернула их в исходное положение. Опустила глаза и наткнулась взглядом на обручальное кольцо на его руке. Все. Стоп. Не про меня песня.

Я слезла со стула и пошла из кухни.

– Что у вас с Алексеем?

Вопрос прозвучал уже мне в спину. Я даже не сразу поняла, о ком это он. Обернулась.

– С кем?! С каким Алексеем?

– С Павловым

Ну да, фамилия моего Апполона – Павлов. Точно.

– А-а… Ничего.

Сосновский подошел ко мне. Пришло запоздалое удивление – почему я стою на одном месте, хотя давно бы уже могла уйти из кухни?

– А что?

Он стоял совсем рядом. Стоял и смотрел мне в глаза. Что уж он там в них усмотрел – не знаю. Но в следующую минуту мы уже качнулись друг к другу.

Когда я пришла в себя, мне было уже все равно. Действительно ВСЕ. И то, что я еще не разведена, и то, что у него у самого на пальце обручальное кольцо. И даже то, что я совсем не знаю этого человека, и меня ничего с ним не связывает. Падшую женщину по имени Лена Ушакова в этот момент ничто не смущало.

Сосновский обнял меня и притянул к себе. Провел рукой по моему влажному телу и заботливо прикрыл одеялом. Я потерлась щекой об его предплечье. Он чмокнул меня куда-то в макушку. Сказать – что я была безумно счастлива – это, наверное, было бы слишком шаблонно. Но мне было хорошо. Действительно – ХОРОШО. Так хорошо, как не было уже тысячу лет. Это сладостное ощущение хотелось продлить как можно дольше, ведь оно никогда уже больше не повторится. Но уже через несколько минут я провалилась в глубокий сон.

Утро не добавляет красоты, но прибавляет ума. По-крайней мере эти слова очень точно подходят ко мне. Проснувшись, я, к большому своему сожалению, поумнела. Поэтому, едва Сосновский потянулся ко мне, мой голос прозвучал довольно официально:

– Давайте договоримся, Валерий Борисович. Мы взрослые люди. Мне было хорошо, действительно хорошо с вами. Но этого больше не повторится.

Ответом на мою речь было молчание. Мужчина, с которым я провела весьма бурную ночь, просто лежал и молча смотрел на меня. Я пересилила свой страх и глянула в его глаза. В них не было ничего – ни обиды, ни злости. Просто какое-то странное выражение, словно он принял информацию к сведению и не более того. Простая констатация факта.

Признаюсь – я была удивлена. Где-то в глубине души мне, конечно же, хотелось чего-то большего. Мог бы хотя бы пожалеть о том, что я так резко обрываю наши отношения. Хотя… Какие отношения? Не смеши меня, Ленка! Мы действительно взрослые люди, у каждого своя история жизни, свой шлейф грехов и достижений за спиной, и между нами нет и не может быть ничего общего. Ну, кроме разве что этой случайной ночи… Хотя, признаюсь, я уже начинала жалеть об этом. В смысле – о том, что дала слабинку и уступила столь дерзкому порыву своего тела.

Шахотов принял у меня ключи и огромную благодарность, и порадовал: моя свекровь чувствует себя вполне нормально и уже переведена в обычную палату.

Когда я зашла к ней, она заплакала. Я стала ее успокаивать, но она лишь махнула рукой.

– Ты прости меня, Леночка. Я ведь тебе не верила. Как же тебе с ним тяжело-то было все это время! – Я поняла, что она имеет в виду непутевого Ромку.

– Не надо сейчас об этом. Вы лучше сил набирайте, поправляйтесь.

– Да, да…

Я еще немного посидела со свекровью. Надолго задерживаться не могла – в коридоре меня ждал Сосновский. Разговаривать нам с ней, в принципе, особо было не о чем. Обсуждать проблемы было нельзя, а рассказывать ей о своей новой жизни мне не хотелось. И потому, сложив в прикроватную тумбочку гостинцы, я откланялась.