Текст книги "Скрытые чувства"

Глава 9

Иван

Я толкаю дверь в палату, чтобы сообщить Жанне, что в принципе показаний для госпитализации нет, но замираю в дверях, не ступив и шагу. Есть что-то невыносимо трогательное в открывшейся моим глазам картине. В ее розовых пятках, выглядывающих из-под небрежно наброшенной простыни, в ладошке, что она подложила под щеку… Все как будто нереально. Не про меня. И эта девочка совсем не из моей жизни, и эта комната, и даже эта кровать в зебровом узоре проникающего через приспущенные жалюзи света. Сердце запинается. И это ведь тоже нереально. С чего? Почему вдруг? Зачем? Я не давал такой команды.

Я даже не понимаю, как с этим ощущением абсолютной нереальности происходящего вяжется непонятно откуда взявшееся чувство дежавю. И почему кажется, будто я уже видел это все и, мало того, проживал, да только не дожил. До чего? Я не знаю. До логичного завершения, наверное. В любом случае, это все так мне знакомо…

Глупость! Какая же глупость.

Подхожу ближе. Жанна медленно открывает глаза, но ничего не спрашивает. Просто неотрывно на меня смотрит. Она красивая. Той красотой, которой может быть красива лишь юность. Пальцы зудят, до того хочется ее коснуться. Провести по обгоревшему носу и, наклонившись над шеей, вдохнуть аромат ее кожи. Я уверен, он тоже напитан солнцем, водой, запахом упавших с дерева яблок, горькими травами и приближающейся грозой.

Становится душно, хотя в палате работает кондиционер. По привычке тянусь рукой к галстуку, чтобы ослабить узел, а потом вспоминаю, что я в футболке. У меня конкретно так привстал, откровенно упираясь в ширинку. И чтобы не шокировать девчонку своим видом, я скрещиваю ноги.

– Извините, – наконец говорит Жанна.

– За что?

– За то, что второй раз втягиваю вас в неприятности.

Да уж. Оно мне не надо. Но вместо того, чтобы перепоручить заботы о Жанне кому-то другому, я какого-то хрена вписываюсь в это сам.

– Ты не виновата. Кстати, неприятности уже позади. Голова еще, конечно, поболит, но ничего серьезного врачи у тебя не обнаружили.

– Я могу возвращаться домой?

– Можешь. Я отвезу.

Отлепляюсь от высокой тумбочки, которую подпирал задницей все это время, и протягиваю Жанне руку. Она почему-то медлит, но секунду спустя нерешительно вручает в мою ладонь свои пальцы. И, как мне кажется, излишне стремительно вскакивает с постели. Конечно, это резкое движение вызывает новый приступ головокружения. Жанна болезненно морщится и со стоном утыкается лицом мне в грудь. Наши тела легонько ударяются друг о друга. Ничего особенного, а мне кажется, будто меня сбил железнодорожный состав. Каменею, поддерживая ее рукой чуть пониже лопаток. Её теплое дыхание щекочет мне кожу, отчего волосы на загривке приподнимаются, а за грудиной болезненно тянет.

Врать себе больше нет смысла. Я хочу её. Очень сильно хочу.

В висках пульсирует. Сердцебиение рвет ритм. Я никогда не замечал в себе тяги к таким молоденьким девушкам, но тут… Тут я понимаю, что если не отпущу ее прямо сейчас – мне пи*да. Хрен его знает, почему, но я уверен, что с ней мне не удастся ограничиться лишь сексом. Она пробуждает во мне голод совсем другого порядка. Голод по чему-то давно потерянному, который я пока хоть и с трудом, но контролирую.

Я отстраняюсь первый, сохраняя внешнее подобие спокойствия. Надо с этим заканчивать. Мне не нужны проблемы. И все это замешанное на чувствах дерьмо.

– Ну, что? Тебе лучше? – поворачиваю запястье и кошусь на часы.

– Да. Можем идти. Только я, наверное, должна оплатить…

– Что?

– Ну, осмотр. Это ведь частая клиника… – К концу предложения голос Жанны скатывается в шепот. Она смущенно отводит взгляд и бесцельно скользит им по полу.

– Не парься. Там копейки, – отмахиваюсь я, навсегда закрывая тему. Жанна хмурится, как будто ей не по душе мой ответ, но ничего не говорит. Мы выходим из двери палаты. Доходим до поста медсестры, когда перед нами возникает смазливый сопляк, которого девчонка отбрила еще в яхт-клубе.

– Жанна! – он хватает ее за руку, а сам косится на меня. – Я приехал, как только узнал, куда тебя увезли.

Свободной рукой парень касается ее щеки. И ведет от скулы к подбородку. Без всяких колебаний делая то, что я себе запретил. Как если бы ему дали на это право, и он уже миллион раз так делал.

– Напрасно. Мы уже уезжаем. – Жанна дергает головой, избавляясь от его касаний. Отступает на шаг и, к моему удивлению, берет меня за руку.

– Жанна… – шепчет парень. Его взгляд соскальзывает на наши переплетенные пальцы, взмывает вверх и впивается в ее бледное лицо.

– Ну, что еще? – нетерпеливо интересуется девчонка.

– Нет… Ничего. Я просто думал, что тебе может понадобиться помощь и…

– Твоя помощь, – Жанна выделяет слово «твоя» интонацией, – мне не нужна уж точно. – После чего демонстративно брезгливо поджимает губы и, повернувшись лицом ко мне, мягко интересуется: – Пойдем?

И дураку понятно, что у нее с этим красавчиком какая-то своя история. А я в ней, очевидно, лишь средство надавить на больное. Ну, или эдакий повод для ревности. Смешно. Ей богу, смешно. И как вишенка на торте – счастливая физиономия Жанкиной подружки, которую происходящее, похоже, приводит в полнейший восторг. Она даже выставляет большие пальцы, но под моим холодным взглядом тушуется и опускает руки.

И вот в это я чуть было не влез? Как я докатился до такой жизни?

Качаю головой. Сажусь рядом с водителем, не дожидаясь, пока тот поможет устроиться девочкам сзади. Первой высаживаем Леру, потом едем к Жанне. Мне дико хочется поскорее поставить точку в этой совершенно идиотской истории.

Останавливаемся около уже знакомого подъезда. Осталось выпроводить девчонку, и все. Я предвкушаю, как вернусь домой, закинусь таблеткой от головы и…

– Иван Савельевич, а вы не хотите зайти?

Застываю, взявшись за дверную ручку.

– Боишься, что сама не дойдешь? – щурюсь я недоуменно.

– Нет. Я дойду, конечно. Мне просто хочется как-то вас отблагодарить за все.

– И как же? – я складываю на груди руки.

– Бабуля приготовила вкусный плов. Я думала, может, вы голодны. – Она сглатывает, окончательно растеряв смелость. А я демонстративно оглядываюсь по сторонам:

– Хм… Вроде, твой парень, как его, кстати, зовут? Илья? Так вот, его здесь нет.

Жанна вскидывает на меня широко распахнутые глазищи и заливается алым. Мне ее почти жаль. Все же она глупая неопытная девчонка, в то время как я… Да что толку нас сравнивать? Мы с ней несопоставимые величины. И по всему мне нужно было сделать вид, будто я не понял, что ею двигало в том коридоре. Так нет же! Во мне что-то взыграло. Смешно сказать – злость.

– Я… Нет. Что вы? Я… Просто ужин. В благодарность. – Ее бессвязная речь неожиданно прерывается, когда Жанне удается взять себя в руки. – И, кстати, мне нет никакого дела до Ильи! Мы расстались. Я могу делать все, что хочу.

– И что же ты хочешь?

Наши взгляды снова встречаются. Я уверен, что она вот-вот рванет от меня со всех ног. Но этого не происходит. Напротив. Жанна распрямляет плечи и гордо вскидывает подбородок.

– Для начала поужинать с вами.

Здравый смысл надрывается внутри. Но почему-то в этот раз мне плевать на его доводы. Я просовываю голову в распахнутую дверь и коротко объясняюсь с водителем. А после этого оборачиваюсь к Жанне:

– Ну, пойдем.

Мне доводилось бывать в этой квартире. Когда погиб Жанкин отец, именно я был тем, кто принес им с матерью эту печальную новость. Конечно, это не входит в мои обязанности. Но до того как пойти на повышение, я служил с Михеем плечом к плечу, он был для меня не просто подчиненным, и я поступил так, как мне подсказывала совесть.

Осматриваюсь. И вроде бы с тех пор ничего особенно и не поменялось в этой квартире – все тот же ремонт, диван с наброшенным на спинку пледом, и кухня. Но в то же время все совершенно не так. В попытке понять, что же именно изменилось, скольжу взглядом по фотографиям в рамках.

– Это фото сделано в день моего шестнадцатилетия, – поясняет Жанна, осторожно потрогав пластырь, которым ей залепили два небольших стежка, что пришлось наложить.

– А сколько тебе сейчас?

Идиотский вопрос. Но мне нужно знать.

Мы близко. Я чувствую её запах. Но это совсем не тот аромат, который я себе представлял. Пока я осматривался, Жанна успела принять душ и смыть с себя дух знойного лета. Теперь она благоухает чем-то цитрусовым. Судя по насыщенности аромата, это даже не гель для душа, а, скорее, парфюм. И он ей не подходят настолько, что мне хочется еще раз ее как следует вымыть. С мочалкой. Это просто. Нужно только её раздеть. Поддеть пальцами бретельки майки, спустить на локти и…

– Девятнадцать.

Она плоская. Грудь под тонким трикотажем едва обозначена.

Я зажмуриваюсь, но перед глазами взмывают картинки, которые мне уже не дано стереть из памяти. На этих картинках бьющее температурные рекорды лето моей влюбленности. Навсегда застывшая в юности девочка. И мои мокрые, вот как сейчас, ладони, которыми я ее несмело касаюсь. Впервые в жизни изучая траекторию другой, совершенно мне незнакомой вселенной. Я ласкаю ее дрожащими пальцами. Совершенно невинно. Целомудренно даже. Но и от этих ласк у меня все внутри обрывается и дрожит.

Усилием воли заставляю себя отвести взгляд, поднимаю ресницы и замираю, утонув на дне ее черных глаз. Мы очень долго стоим, не проронив ни звука. Просто молчим и смотрим, почему-то не в силах прервать этот контакт. Постепенно её дыхание учащается. Я не дурак и понимаю, что в том больничном коридоре она ломала комедию, чтобы позлить бывшего. Но теперь это совсем не важно. Я считываю ее истинные желания в моменте. И прямо сейчас она не играет.

– Плов в холодильнике, – шепчет Жанна, облизав губы. Отворачивается и отходит, покачиваясь, как пьяная, к кухонной стенке. Я настигаю ее уже там. Бросаюсь как хищник, поддавшись голым инстинктам. Не успев обдумать свой поступок. Не взвесив за и против. Зажимаю между собственным телом и шкафчиком. А ее маленькие руки накрываю своими ладонями и фиксирую по обе стороны от головы.

Тишину кухни неровной строчкой прошивают наши тяжелые вздохи. Ее – испуганные и надсадные. Мои – голодные. Я вжимаюсь напряженным членом в ее ягодицы и веду открытым ртом вверх по шее, к уху, по абрису челюсти, оставляя на коже влажные след. Футболка липнет к покрытой испариной спине. Запястья Жанны норовят выскользнуть из моих вспотевших ладоней, и я перехватываю их одной рукой, чтобы освободившейся коснуться ее пухлых губ, что меня так манят. Раздвигаю их большим пальцем и, легонько надавливая, веду по влажной розовой коже. Очерчиваю ряд белоснежных зубов.

Она такая хрупкая, что я боюсь ее сломать. Заточенными под это руками… На всякий случай ослабляю хватку. Дышу. Не позволяя себе оставить на ее нежной коже синяки и засосы. Хотя мне до тянущей боли в затылке хочется ее пометить.

Жанна выдыхает со всхлипом. В освободившемся пространстве ее тело выгибается арфой. Звуки сбившегося дыхания ударяют по нервам, вгрызаются в мою плоть.

Я снимаю с нее штаны, сдвигаю трусики и веду пальцами вниз, настойчиво раздвигая ягодицы.

– Нет… Подождите! Нет…

Я слышу ее слова, конечно, слышу… Проблема в том, что их смысл до меня доходит не сразу. Я хищник, который дорвался до пиршества. Я готов убить любого, кто только сунется мне помешать.

– Пожалуйста… Я не хочу.

Все же отступаю. Отступаю каким-то чудом. Трясу головой, в попытке упорядочить мысли. Она разворачивается ко мне лицом и отходит. Медленно, будто с опаской, прижимаясь все к той же стенке, возле которой я ее чуть не отодрал.

Не хочет? Влага на моих пальцах говорит об обратном.

– Ты течешь. Никто не течет, если не хочет.

Мне удается ее шокировать, хотя я к этому не стремился. Она судорожно сглатывает. Прижимает руки к груди.

– Да… Наверное, вы правы. Но… не так же, – тихо шепчет она.

– Как – не так? – туплю немилосердно.

– Не знаю. Мы же не животные…

Я моргаю. Веду ладонью ото лба к макушке. О чем она толкует? Какие, к чертям, животные? Каким они боком к нам? И тут до меня доходит. Она ж девчонка совсем. Ей ухаживания подавай. Цветы и, что там еще входит в классическую программу? Прогулки под луной?

Господи. Девочка-девочка… А я тоже хорош. Куда, спрашивается, полез?

– Повзрослей, – бросаю я напоследок и ухожу.

Глава 10

Жанна

Это что было? Это что, мать его, было?!

Поправляю штаны и зачем-то иду вслед за Иваном Савельевичем. Он обувается и уходит, осторожно прикрыв за собой дверь, но я один черт вздрагиваю всем телом. Не знаю, почему так реагирую. Звук захлопнувшейся двери совсем тихий. В нем нет ни капли нарочитости, нет усилия, и нерва нет. Князев явно лучше меня контролирует свои эмоции, тогда как я сама, кажется, вообще ничего не контролирую! Я даже не могу понять, как так вышло, что его руки оказались у меня в трусиках. И это такой адский кринж, что меня трясет, как какого-то припадочного эпилептика. Я всхлипываю, обхватываю себя за плечи и что есть сил вдавливаю ногти в кожу в надежде, что это поможет прийти в себя.

Из зеркала на двери на меня смотрит всклоченная девица с шалым взглядом. В которой я даже отдаленно не узнаю себя. Как под гипнозом, подхожу ближе. Протягиваю руку и веду по лихорадочно горящей щеке. Задеваю воспаленный, будто бы поплывший контур губ, повторяя движение пальцев Князева. Я выгляжу зацелованной им. Хотя как раз до поцелуев у нас не доходит. И хорошо, что все складывается именно так, а не иначе. Что нарушенный порядок в давно отработанной схеме действий буквально в последний момент срывает стоп-кран в моей голове. А уже позже приходит и другое важное осознание. Ведь до сих пор у меня был всего один мужчина. И я не уверена, что готова увеличивать счет. Пока прежний статус-кво сохранен, я еще могу обманываться. Могу притворяться, что мои мечты вот-вот осуществятся. И что я все же пройду через жизнь за руку с тем самым единственным для меня мужчиной.

Я не хочу… Не хочу никаких других!

– Ты течешь. Никто не течет, если не хочет, – звучит в ушах голос Князева.

Я сглатываю. Виновато закусываю губу. Переступаю с ноги на ногу. Влажные трусики впиваются в плоть. И хоть желание уже давным-давно схлынуло, я не могу отрицать очевидное. Я действительно на какой-то момент завелась. Завелась просто потому, что со мной никогда не обращались подобным образом. Князев полностью взял ситуацию в свои руки и начал действовать так решительно, что просто не оставил мне выбора. Наверняка понимая, что делает, он влегкую выпустил на волю примитивные заложенные самой природой инстинкты. Разбудил во мне самку, готовую покориться самому сильному, самому дерзкому самцу в стае.

– Мы же не животные…

Ага. Как же. То, что произошло, доказывает как раз обратное. Какой же дурой я себя выставила в его глазах! Страшно представить. Он прав. Мне нужно повзрослеть. А пока я, наверное, не скоро избавлюсь от чувства стыда. Которое только усиливается, когда я ловлю себя на мысли, что несмотря ни на что, мне ужасно льстит внимание такого мужика, как Князев. Ужасно льстит, да. И я ничего не могу с этим поделать.

В реальность меня возвращает телефон. Звонит бабуля. Интересуется, как дела. Я рассказываю о том, что была на реке, но умалчиваю о своих приключениях в больнице. Не хочу волновать родных. Знаю, что начнется, когда те узнают о моей травме. Спасибо – не надо.

Пока мы болтаем, в Директ падают сообщения. Пролистываю – пишут Лерка, Марго, староста группы. И… Илья. От него с некоторой разницей во времени приходят целых семь сообщений. Оказывается, чтобы он мне написал, нужно было всего-то, чтобы мне прилетело в голову. Я почти касаюсь пальцем ссылки на его аккаунт, медлю в нерешительности. Чувствую, как пульсирует кровь в ушах.

«Ты где? Я волнуюсь».

«Напиши, что у тебя все хорошо».

«Дозвонился до Лерки. Она скинула адрес больницы. Мчу к тебе».

«Почему ты все так усложняешь? И что это с тобой за мужик? Кто-то из родственников?»

«Кто он? Ты с ним спишь?»

«Это не смешно, Жанн. Хорош меня байтить».

«Ну и хер с тобой. Слышишь? Просто хер на тебя».

Выхожу из Инсты и набираю Лерку.

– Ты на фига слила Илье, куда меня увезли? – шиплю я без всяких прелюдий.

– А что? Не надо было? Он та-а-ак волновался, – смеется подруга.

– Да лучше бы он волновался, чем…

– Чем что?

– Чем предъявлял мне по поводу Князева!

– Не хотела бы, чтобы Илья ревновал, не стала бы хватать своего Князева за руки, – тут же отбривает меня Лерка и добавляет, смягчившись: – Жанн, ну, ты хоть себе признайся, что нарочно его провоцировала. В конце концов, ничего плохого в том нет. Хорошая тактика. Мы ее с Марго при тебе обсуждали. Не помнишь?

– Помню!

– Тогда ты прекрасно понимаешь, почему я подсказала Илюхе, где тебя найти. А раз он тебе… Кстати, что он делает? Пишет или звонит?

– Пишет. На звонки я не отвечаю.

– Так вот, если он тебе теперь пишет и устраивает сцены ревности – мы на верном пути! Значит, скоро, совсем скоро он к тебе, поджав хвост, вернется.

– Я не хочу, чтобы он возвращался.

Мой голос звучит не слишком уверенно даже для меня самой.

– Тогда зачем этот цирк?

Я не знаю! Я так чудовищно запуталась… С одной стороны, я его по-прежнему люблю. И, конечно, все во мне к нему тянется, это невозможно взять и вот так запросто отключить. Мне без Ильи плохо на физическом уровне. Я истосковалась по нему, я измучилась. Я соскучилась до мышечных спазмов. И эта такая невыносимая черная тоска, что хоть вой. Она как голод, сосущий внутри. Лютый, превращающий живого человека в зомби, голод. Я его люблю. Да. Но в то же время, господи, я ведь так хорошо себя знаю! Ну, не смогу я… не смогу простить предательство.

– Я не знаю, Лер. Я так задолбалась.

– Но ты хотя бы понимаешь, что все пройдет?

– Да уж надеюсь, – кривлю губы в улыбке.

– Тебе бы отвлечься. Правда.

– Ага. Только на что?

– На учебу. У нас сессия на носу!

– Даже не напоминай. Понятия не имею, как я буду сдавать экзамены. На учебу вообще не стоит.

– Тогда переключись на другого. Вот Князев, например…

– Лерка! – кричу я и в очередном приступе острого кринжа утыкаюсь лбом в коленки. Даже лучшей подруге я не могу рассказать о том, что случилось между нами.

– Не, ну, а че? Он нормальный. Староват, но такие, наверное, круто ухаживают, – в голосе Лерки появляются теплые мечтательные нотки. С моих же губ срывается испуганный смешок. Ага… Ухаживают. Как же. Мордой в стену, ноги на ширине плеч, и поехали! Скорее всего, здоровой реакцией на это воспоминание должны быть стыд, отвращение и брезгливость. А вместо этого я чувствую лишь новую порцию жара, растекающуюся по телу, и волну мурашек в затылке. Князев будто отравил во мне что-то чистое. Ввел в вены яд.

– Это не мой типаж.

Я не то чтобы вру. Князев действительно вряд ли в моем вкусе. Но есть в нем что-то цепляющее. И опасное. Он как рыба фугу. На первый взгляд, просто невзрачная рыбка, а по сути – вкуснейший деликатес. Который, если неправильно приготовить, тебя отравит.

– А как по мне – он ничего так. Смотри он на меня так, как на тебя смотрит – я бы не растерялась.

Лерка заливисто смеется, а я с трудом гашу в себе желание спросить, а как? Как он на меня смотрит?

– Ладно, проехали. Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся.

Мы прощаемся с подругой, и вечер я провожу за просмотром свежей комедии, название которой забываю уже наутро. По плану у меня учеба. Чтобы не отвлекаться на телефон с его всплывающими то и дело пушами, оставляю его под подушкой и по-честному сажусь за тесты. С детской площадки доносятся крики, звуки музыки и скрип качелей. Смазали бы их, что ли! И без того башка просто раскалывается, а тут еще это… Я закупориваю окна. Включаю на всю кондиционер, и дальше работа продвигается значительно быстрее. Хотя я все равно отвлекаюсь то на еду, то на кофе. Закругляюсь, лишь когда понимаю, что читаю один и тот же параграф по пятому разу, а один черт ничего не помню. Потягиваюсь до хруста в костях и нехотя выбираюсь из кресла. Сиди-не сиди, а никто за меня не приберется.

Я вытираю пыль, пылесошу, снимаю грязную постель. Между подушек нахожу телефон, о котором вообще забыла. По количеству неотвеченных понимаю, что либо я еще никогда так надолго не пропадала, либо случилось действительно что-то страшное.

Сердце ухает куда-то вниз и в тот же миг устремляется в горло. Я боюсь открывать приложение. Боюсь того, что узнаю. И замираю, растягивая до бесконечности миг, в котором все еще хорошо. Но всплывающие на моих глазах пуши прерывают ход времени. Делят его на до и после. На прошлое и настоящее. На счастливое время и на время, в котором счастья уже нет.

А это, оказывается, больно. Даже не то, что Илья делает предложение этой своей Арине спустя… ну, сколько там они встречаются? Больно другое… Больно осознавать, что все наши друзья, те самые друзья, которые подбадривали меня и говорили, что все наладится, сейчас поздравляют их в своих сториз. Наверняка понимая, что я увижу. А потом шлют притворные слова соболезнования мне в Директ. Как будто я нуждаюсь в их жалости. Как будто я сама… жалкая!

Я с непонятно откуда взявшейся силой отбрасываю свой айфон. Мне не жалко. Я хочу, чтобы он разбился вдребезги. Маме… маме что-нибудь совру. Я за этот год так прокачалась. Врать, что у меня все в порядке. Но ничего у меня не выходит. Телефон врезается в спинку дивана, отскакивает и падает в нишу между подлокотником и письменным столом. И почему-то именно это, то, что мне не удалось осуществить задуманное, становится последней каплей. Я обхватываю голову руками, стекаю на пол и вою… Вою, как попавший в капкан зверь.

Это длится и длится, пока я совсем не выбиваюсь из сил.

Потом лежу на так и не вымытом полу и думаю о том, что, наверное, чего-то такого стоило ожидать. В конце концов, мы буквально вчера обсуждали такую возможность. Так почему же я не ожидала?

В некоторых книгах по психологии, которые я люблю почитать, учат отгораживаться от травмирующих событий, визуализируя стену. Я так и делаю. Когда первая волна боли уходит, давая мне короткую передышку, перед тем как нахлынет новая, заставляю себя хотя бы сесть. На коленях подползаю к столу, нащупываю продолжающую вибрировать трубку. Первая мысль – отправить всех сочувствующих в бан. Отписаться от всех на хрен, чтобы ничто мне не напоминало о случившемся. Но это воспримут как слабость. А значит, нужно придумать что-то получше. Что-то такое, что позволит мне сохранить лицо. Что-то, что выставит жалкими дураками их, а не меня…

Хаотично блуждающий взгляд останавливается на пакете, в который я сложила вещи Князева, чтобы ему отдать. Правда, потом я вспомнила, что у меня нет его телефонного номера, и на том успокоилась. Но теперь… теперь меня не остановит такая мелочь.

Я встаю, еще до конца не веря в то, что действительно собралась сделать. Отвожу от лица выбившиеся из хвоста волосы. И в задумчивости кусаю губы. Какие у меня варианты? Можно нагрянуть к нему домой. Я не слишком хорошо помню дорогу, но, если постараться, ее, наверное, можно найти. Или же попытаться сунуться к нему в офис… Я лихорадочно осматриваюсь, почему-то не в силах оставаться на месте. А потом мне в голову приходит одна светлая мысль! Бегу в комнату родителей. Стараясь не пялиться по сторонам, чтобы не натыкаться лишний раз взглядом на воцарившуюся здесь пустоту, открываю шкаф. Выуживаю коробку с отцовскими вещами, которые мама собрала по всему дому сразу после похорон. Перелистываю какие-то документы, официального вида письма, нахожу старую пожелтевшую записную книжку. Нужный номер находится без всякого труда. Почему-то у меня даже мысли не возникает, что с тех пор Князев мог его сто раз поменять.

Не давая себе передумать, набираю заветные цифры и замираю мышью, отсчитывая гудки.

– Князев! – раздается в трубке негромкий голос.

Я молчу. Ком в груди разрастается до чудовищных размеров и мешает мне говорить.

– Я вас слушаю!

Не могу! Я просто не могу ничего сказать. Лишь нелепо, как выброшенная на берег рыба, шевелю запекшимися губами. Секунду спустя в трубке раздаются короткие гудки. Он отключился! Отключился… Я со всхлипом втягиваю воздух. И снова жму на дозвон, не надеясь, что мне ответят. Но на счастье, или на беду, Князев все-таки берет трубку. Теперь молчит уже он. Я зажмуриваюсь и в ужасе от того, что делаю, выпаливаю:

– Иван Савельевич, это Жанна. Мы не могли бы с вами встретиться?