Книга: Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры - Юлия Щербинина

О хорошем Главное, что есть в этой книге – ее уникальность, Уникальность обусловлена: 1. Выбором темы – книг про книги, почему-то, написано достаточно мало; 2. Качеством и шириной подхода – автор затрагивает гигантское количество тем, как бы пытаясь вобрать в одну книгу весь книжный мир. Не эксперт я в этой области, но, если честно, даже не могу с ходу припомнить тему, которую бы автор не осветила в своей книге – а это уже немаловажно; 3. Междисциплинарностью подхода – определить жанровую принадлежность этой книги будет достаточно сложно. Это какой-то стык между литературоведением и культурологией с явным уклоном в сторону последней. Сам по себе этот коктейль уже примечательный, и не будь в этой книге четких негативных моментов – сразу бы ставил 5 звезд. Но об этом позже.

Еще о положительных особенностях Автор является доктором педагогических наук, профессором кафедры риторики и культуры речи МПГУ. Надо сказать – это сразу заметно. Заметен и строгий академический подход – видно, что автор писала по заранее размеченной схеме. Заметна и четкость – автор выделяла мысль, и не растекалась ею по древу, а четко реализовывала в отведенном промежутке. Заметна и выучка научного работника – текст плотный, в общем, не подкопаться. Со стороны речи претензий тоже нет (да и быть не может) – в этом смысле мне очень приятно за академическую школу – то, что касается техники написания сложного и объемного текста – автор реализовала мастерски. Плюс ко всему, автор еще является составителем словаря – вообще, любовь к словарям, к определениям слов явно сидит в авторе достаточно глубоко, в каждом разделе вы встретите такой четкий, функциональный подход, и любая введенная дефиниция будет скрупулезна объяснена как в виде словарной вставки, так и понятийно. Где-то, конечно, этот словарный подход оборачивается минусом – «пересловарить» текст не всегда на пользу, но мне импонирует эта четкость. Отдельная любовь автора проявляется к цитатам – их очень много, они хорошо подобраны, и, надо сказать, почти все «в тему». По обозначенным пунктам предъявить претензию было бы просто несправедливо – это несомненные плюсы книги. Кстати, иллюстрационный материал здесь тоже очень кстати.

Фабула книги Главная проблема книги, которая не позволила мне примерить себя с данным, вне всякого сомнения, значимым трудом – фабула книги, которой подчинено все повествование. Если в двух словах (разумеется, все упрощая и примитивизируя – куда ж без этого): «Когда-то было «общество традиций» – и там было все хорошо. Но оно ушло, и наступило «общество тенденций» – в котором все плохо». Вот главная мысль книги. А дальше строго по логике «если доктор сказал в морг, значит в морг». Все последующее повествование превращено в простенькую, но достаточно любопытную игру: «Разбираем любое явление современности – объясняем, почему это плохо».

О плохом и очень плохом Система оценок современных явлений в области литературы, филологии, публицистики, издательском деле, культурологии, критики – в общем, во всей совокупности культуролого-литературоведческих наук, по автору, состоит всего из трех градаций: 1. Очень плохо; 2. Плохо; 3. Как минимум сомнительно/подозрительно/бесполезно/отвлекает от реальных проблем, поэтому тоже ничего хорошего тут нет (на самом деле есть исключение – как-минимум одно явление автор оценила хорошо, о нем чуть позже). Весь свой талант автор бросает на подгонку имеющегося объекта (например, сетевая критика) под заранее готовый ответ – это плохо. Бывают очень любопытные доказательства теорем такого типа, бывают не очень – но само «тело» книги состоит именно из такого рода доказательств.

Что же плохо? Попытаемся дать очень краткий список явлений, разбираемых автором (я не собираюсь оправдывать все и вся – некоторые явления, как, например, вырезание из книг фигурок – мне кажется варварством. Проблема лишь в том, что автору не нравится вообще все): 1. Экранизации книг – плохо; 2. Инсталляции из книг – плохо; 3. Обои на телефон в виде книг – плохо; 4. Новые форматы книг – плохо; 5. Мода на чтение – плохо; 6. Реклама книг (любая, в т.ч. и ТВ) – плохо; 7. Обложки современных книг – плохо (тут надо пояснить: плохо, что делают фотографии автора на обложках; плохо, что аннотации пишут сами авторы, как-бы разжевывая свое произведение; плохо, что они привлекают покупателя в книжном магазине; плохо, что на обложках печатают хвалебные отзывы (Вы можете подумать, чтоб Гоголь выходил с похвалой Белинского?! – восклицает автор – как бы ставя это в заслугу Гоголю или его издателю, во время которых это вообще было не особо возможно и целесообразно, да и издатель тогда решал другие вопросы.)); 8. Названия книг – плохо; 9. Комиксы по книгам – плохо; 10. Электронные книги – плохо; 11. Бумажные книги – плохо; 12. Современные писатели – плохо; 13. Современные читатели – плохо; 14. Современные критики – плохо; 15. Критика «толстых журналов» - плохо; 16. Критика «глянцевых журналов» - плохо; 17. Критика в интернете – плохо; 18. Критика читателей – плохо; 19. Критика профессиональных критиков – плохо; 20. Литературные премии – плохо; 21. Издательства – зло; 22. Коммуникация автора с читателем в момент написания – плохо; 23. Читатели плохо читают книги; 24. Критики плохо критикуют книги; 25. Издатели плохо издают книги; 26. Писатели плохо пишут книги; 27. Литература, написанная детьми – очень-очень сомнительно, почти плохо; 28. Пищевые метафоры в книгах – плохо (горячо поддерживаю, сам их терпеть не могу); 29. Посвящения в книгах – плохо (представьте себе, их уже по схемам пишут!); 30. Псевдонимы – плохо… Не думайте, что я выдохся и не могу перечислять дальше (просто я в определенный момент стал выписывать, что же плохо – у меня еще много пунктов). Правда непонятно, грехи перед кем, т.к. по автору книжный мир сегодня – это такой огромный бордель, что никто никому ничего пенять с моральной точки зрения просто не может. Думаете, что я вру или преувеличиваю? Вот прямая цитата, посвященная критике (автор размахнулась, и критике посвящена одна из четырех частей книги):

Критика «толстожурнальная» и «глянцевая», профессиональная и любительская, печатная и сетевая, хвалебная и ругательная – всё смешалось в «обществе тенденций», где никто никому ничего не должен, но все послушно плывут по течению, движутся в едином ритме, следуют актуальным веяниям времени. Какофония возобладала над полифонией, популизм – над профессионализмом, произвол – над ответственностью.

Эта цитата не вырвана из контекста – она четко отражает весь дух книги. Да, вся книга вот такая. И если это морализаторство на «короткой дистанции» (кстати, метафоры – это тоже плохо, если кто не понял) еще как-то заставляет сопереживать и волноваться за судьбу книг, особенно когда описываются варварские вивисекции над книгами, то на длинной от него утомляешься (где-то странице на 40-й), и автор получает клеймо «брюзга». Можно ли сопереживать брюзге? Можно, наверное. Но сложно. Все идет по едином алгоритму, по одной колее – найти решение уравнения, почему то либо иное явление - ужасно. Решение же прямо вытекает из аксиомы: «общество традиций» ушло, а в «обществе тенденций» - ну, вы уже поняли.

Есть ли что-то хорошее? Несправедливо говорить, что автор вообще не видит ничего хорошего – это не так. Как-минимум, одно позитивное явление есть. Это – Алексей Иванов . Даже когда он пишет под псевдонимом Маврин – это не плохо (хотя псевдонимы, как вы помните, плохо), а так надо. На этом список хорошего исчерпывается (ладно-ладно, утрирую я. Еще Сорокин ничего).

И еще раз о плохом Нет, я не могу успокоиться – давайте вернемся к плохому. Вот явление «книжных граффити» – когда на стенах граффити посвящены книжной тематике, с цитатами из произведений. Казалось бы, что в этом плохого (или обычное зрелище наших ободранных подъездов сильно лучше?)? Однако мы знаем, что это плохо (см. аксиому). Проиллюстрирую подвод автора: Литературное граффити если и не плохо, то от него нет никакого толка. Читающий человек и так прочтет, а не читающий – не прочтет. Следовательно – результата ноль, а вот подъезд испачкали. Следовательно – плохого больше, чем хорошего. Значит плохо.

Обидные обзывалки Автор, надо сказать, сама не очень стесняется отпускать обидные словечки в образ представителей «ужасной постэстетики» (ну, т.е. в адрес всего современного литературно-издательско-культурологического процесса, ибо другого процесса нет, опять же, смотрите, что мы живем в «обществе тенденций», а не в благословенном «обществе традиций» – где все было куда как лучше). Киберкантроп, постмодернизм головного мозга, экспертократы – едва ли это 1/10 часть тех прозвищ, которыми автор «наградила» участников современного, назовем его, условно, «книжным», процесса. Главное обзывание даже вынесено в название – библиоскоп. Человек, который смотрит в книгу, и не более. Что касается про себя – даже спорить не буду. С позиции автора я – чистый киберкантроп. Авторское определение как с меня писали.

Киберкантроп протеичен и многолик – им может быть едва ли не кто угодно: развесёлый «падонок», желающий «убица апстену»; эксцентричный оригинал, украшающий себя железками и сочиняющий стимпанк-романы; заурядный «сетевой хомячок», любитель виртуальных дискуссий по любым темам; респектабельный обладатель шестого айфона и новейшего браузера, а по совместительству – завзятый тролль и автор безграмотных постов в соцсетях…

Кстати, то что я сделал – тоже грех на взгляд автора. Не догадаетесь почему – я привел цитату из начала книги. Тонкий намек в тексте (неявный, надо сказать) – если цитата из начала, кто гарантирует, что я книгу прочитал целиком? А? Съели, цитатчики?

О Лайвлибе Наш любимый ресурс упоминается в книге достаточно часто. Не с целью похвалить – нет. Когда автор хвалит что-то, то явно преследуя иную цель – на этом фоне поругать что-то другое. Например, разбирая цитаты из отзывов членов жюри известной литературной премии, она сравнивает их с сетевыми отзывами в пользу последних. Не обольщайтесь – это не похвала сетевым отзывам, это принижение отзывов членов жюри. Так – во всем. Похвала вообще не из этой книги – хвалит автор лишь для того, чтоб поругать что-то другое. Так что зря вы надеетесь здесь найти позитивную повестку даже о нашей социальной сети – нету тут её.

Ода консерватизму Сам по себе консерватизм автора носит вполне себе постмодернистский характер – консерватизм как явление, как ни странно, появляется позже модерна. Тренд на идеализацию архаики – это явление скучающей интеллигенции поздних периодов развития человечества – само по себе развитие, которое прошло тысячелетие за время своей истории, это развитие именно благодаря отказу от старого, и принятию нового. Даже построенные как-бы на консерватизме течения во вполне консервативных цивилизациях (например, конфуцианство или легизм в Китае) свой консерватизм очень явно декларируют, но достаточно сильно ограничивают – уважать традиции, уважать старших. Да, уважать – но не отменить все развитие, не ставить консерватизм главой над всем. Здесь же все перевернуто с ног на голову – консерватизм, как отказ от развития, отказ от роста, превозносится как главный элемент этого самого роста. Чтоб измениться к лучшем. расти к новым вершинам надо… отказаться от изменений, отказаться от роста – законсервировать себя навсегда в состоянии столетней давности. А лучше двухсотлетней – так надежнее. Это противоречие, надо сказать, главный минус книги – все я мог бы стерпеть, но именно эту идеологическую бомбу в рассуждениях автора, которую она, к сожалению, не замечает, я потерпеть не могу.

О школьном учителе автора Автор в книге благодарит свою учительницу. Благодарит настолько странно, что я бы, на месте учительницы, обиделся бы (правда она уже умерла):

Она не была ни педагогом-новатором, ни одержимым «служителем профессии», ни харизматичным наставником, каким часто становятся словесники для старшеклассников-гуманитариев… На самом деле она не учила нас любить литературу – она учила нас быть настоящими.

Прошу прощения, что я опустил часть цитаты – главное я вынес. Она не учила любить литературу. Скажите – а что должен делать учитель литературы, если он не учит любить литературу? Есть ли какая-то иная миссия у учителя литературы, которая бы окупила вот это упущение?

Она добивалась от нас живого участия в разборе литературных произведений. Она могла не засчитать ответ ученика, вызубрившего теорию, но не имевшего личного мнения о прочитанном. Она была чутким диагностом и яростным врагом библиоскопии.

Стоило ли все это, если учитель литературы не научил главному? Нет, уважаемая (без иронии) мной Юлия Владимировна Щербинина, автор этой книги – изуродовала вас учитель литературы. И в посвящении этой книги ей я вижу, с одной стороны – стокгольмский синдром, а с другой стороны – памятник на месте крушения талантливого человека, над которым надругались в детстве. Тот ужас, что вы видите вокруг – не потому, что все вокруг ужасно, а потому что вы не любите то, что видите. Это как нелюбимый ребенок – что не сделает, ну все не так. А любимый что не сделает – все так. Я бы предположил, что вся эта книга – такая изощренная постмодернистская игра, когда автор благодарит человека за то, что он с ним сделал – и как-бы предъявляет результат, вот, дескать, полюбуйтесь, что вы со мной сделали – спасибо вам за это. Вот только не знаю – осмысленная она, или нет.

Любовь истинная и ложная Как и в случае с Норой Галь , я не могу согласиться с базовым посылом автора. А базовый посыл, как ни странно, заключается в той странной любви – которую испытывает автор к объекту своего повествования. Юлия Щербинина любит книги не меньше, чем Нора Галь любит русский язык – вот только какой любовью она его любит? Можно ли любить что-то не как процесс, а как объект – т.е. только до того момента, пока он остается в своей неизменности? Т.е. они любят не какое-то явление – нет. Они любят свое представление об этом явлении. И когда явление это летит, меняется, сгорает, обрастает новыми элементами, ну т.е. живет в реальности – у таких «любящих» оно вызывает лишь глухое раздражение. «Ты не тот, кого я когда-то любила» – вполне разумное замечание, если ты любишь статический и неизменный объект. Предъявить это живому человеку нельзя – разве что трупу. Так и труп то разлагается – тоже неизменность объекта весьма сомнительная. Убить и забальзамировать для того, чтоб сохранить любовь к чему-то? Минуй нас пуще всех печалей, любовь вот таких вот поклонниц.

И напоследок Я уважаю ум автора, я уважаю ее наблюдательность, тот труд, который она проделала (он колоссальный). Книга, как по мне, незаслуженно обойдена вниманием. А вот очень средняя оценка на момент моего отзыва, боюсь, ближе к заслуженной. Я не буду ругать эту книгу – я не имею права ругать книгу о книгах – они настолько редки, что их, впору, заносить в отдельную книгу. И даже консерватизм автора я ругать не буду. Но и хвалить ее я тоже не буду – уж простите, Юлия Владимировна, не по мне такая любовь. Ваша учительница должна была научить вас настоящей любви – а научила не ей (я не сказал слово «некрофилия», хотя хотелось бы). Я в данном случае согласен, что садисты и жертвы садизма – это одни люди. Финальная цитата:

Время библиоскопов – это эпоха отсутствия вопрошания. Проблемное замещается и подменяется множеством других понятий: интересное (например, роман или фильм), протестное (скажем, политическая акция), наконец актуальное (допустим, вручение литературной премии). Одни люди попросту не видят Мир как Проблему, другие создают ложные, мнимые проблемы, третьи склонны к искусственной проблематизации.

Можно ли таким суровым взглядом посмотреть на современность? Конечно можно. Правильный ли он, и, самое главное – единственный ли он? Нет. Вот если бы автор добавила в конце «а впрочем…» – все бы простил. Обнял бы, заплакали бы мы все вместе, и простили бы друг друга: Ю.В. Щербинина, доктор педагогических наук, профессор с одной стороны, и Hermanarich, кандидат экономических наук, доцент, киберкантроп, сетевой критик, экспертократ, постэстет, любитель множества вещей, осуждаемых автором с другой. Но пока, увы, нет.