Текст книги "Досье моих ошибок, или Как я завела себе мужичка"

Глава 9

– Когда появляется много денег, человек начинает думать, что он особенный, лучше других и вправе поучать всех, – продолжал возмущаться разъярённый Василий. – Он находит себе подобных и не общается с остальными. Считает, если бедный – значит тупой! Богатеи ничего полезного в жизни не сделали, только жрут, срут и жиреют! «Новые русские» никакой пользы стране принести не могут – как воровали, так и продолжают воровать. Уворованные же деньги перекачивают за рубеж, поэтому глупо даже думать, что они хоть как-то улучшат экономическую ситуацию. Образ жизни, манеры, мышление наших богачей свидетельствуют об их крайнем скудоумии и интеллектуальном убожестве.

– А я с Васей согласен, – вступил в разговор пьяный дед. – У нас, чтобы стать богатым, особенно в начале чубайсовской приватизации, много ума не нужно было. Достаточно было забыть про совесть, не признавать никакой морали, быть хитрым, уметь врать, оказываться в нужное время в нужном месте. Вот я и считаю, что богатые – безнравственные, лишние люди. Все воры. Поголовно взятки берут за то, что и так должны делать, или не должны ни в коем случае, бюджетные деньги «налево» пускают и работникам не доплачивают.

– Правильно, дедуля! Я же говорю, богатые – тупые свиньи под дубом. Свиней положено пускать на сало, а не в доме у себя селить и жалеть, как бабушка. Когда мне она про эту богатую сучку рассказала, я же думал, что дамочка эта денег отвалит за то, что ей жизнь спасли. Даже коляску прикупил. А она бабла стоит. Я же думал, всё по-честному будет, а оказалось, финансовой благодарности ждать неоткуда. Любящий муж свою сучку похоронил. Вот у них нравы: надоела жена – взял да «заказал». Не получилось убить – поставил памятник при жизни! Будь человек нормальный, разве бы пошёл на такое? Вот я и говорю: в основном богатые – жулики и прохиндеи. Надо сто раз предать, чтобы в их круг войти. Наши богачи – это олигархи и чиновники. Они стали богатыми, ограбив народ. Все тянутся к показной роскоши – иномаркам, особнякам, шубам. И презирают тех, кто не так богат, а на простых людей смотрят как на бездельников. Я уверен, что муж этой калеки – недобрый человек, жадный, алчный, готов за копейку горло перегрызть. Когда такому киллер сносит башку, большинство россиян лишь плечами пожимают, мол, туда и дорога ублюдку. Ненавижу скотов, разъезжающих на дорогих тачках, обвешанных золотыми цепями. Любовница у него в томительном ожидании дорогих подарков, жена в «шоколаде», шлюхам всегда найдет что в трусы засунуть. А за одну его тачку простому рабочему лет сто пахать надо, при этом деньги складывать на полочку, сидеть на хлебе и воде и ни в коем случае не жениться.

– Всё верно, Васенька, говоришь, – поддакнул дед. – Посмотришь на хари политиков – в экран не влезают. Трудно поверить, что ночи не спят, думают о народе. Алкоголизм… Ельцин алкашом был, не скажешь же, что он бедный? У бедных просто алкоголизм заметнее. А нам заняться больше нечем, кроме как бухать. Может, для нас это единственная радость в жизни. У богатых возможностей больше жизнь разнообразить. И в канаве пьяный богач валяться не будет, потому и не скажешь, что алкаш, даже если пьет. Вот кто был богатым в СССР? Тогда каждый получал по труду. В СССР обеспеченно жили люди достойные, приносившие пользу стране: ведущие инженеры, конструкторы авиационной, ракетно-космической техники, ученые, академики, профессора, заслуженные преподаватели вузов. Как это не похоже на нынешний, абсолютно несправедливый расклад, при котором честный труженик живёт в нищете и обречён на ещё большую нищету в старости. В отличие от вора или блатного бездельника. Богатых не любят, потому что они имеют много денег и стопроцентно нажили их нечестным путём. Большая часть политиков бесполезна для России. А «золотая молодежь»? Они не признают законов. Их нужно убивать при рождении. Вообще требуется закон, в котором бы говорилось, что богатым нельзя рожать. Не будут богатые рожать, не будет обкуренной «золотой молодёжи»!

– Вот, дед, ты сейчас сказал! И я про то же! Меня душит злость, когда вижу крутую тачку, а за рулём морда в твидовом костюме. Так и хочется спросить: «А ты её честно заработал, урод?! Разъезжаешь по своим заграницам, одеваешься у известных модельеров, а на простой народ насрать тебе, ишь, деловой!» Почему я не могу квартиру купить?! Мне богатства и не надо, достаточно зарплаты, на которую можно было бы не только жрать, но и чуть-чуть отложить в копилку! Простые люди должны иметь возможность копить. Все эти твари, типа мужа этой сучки, богатеют на коксе, на оружии и на отстреле таких же толстосумов.

– Может, хватит уже кости богатым перемывать! – ударила по столу кулаком Прасковья. – Нажрались оба, идите спать от греха подальше. Устроили тут дискуссию. Водку пить меньше надо, тогда и деньги в доме будут.

– Бабуля, ты мне скажи, сучка эта богатая ещё долго в нашем доме находиться будет? – не унимался Василий.

– Сколько нужно, столько и будет, – злобно ответила Прасковья. – В отличие от тебя у меня есть сердце, и я не могу выставить женщину-калеку на улицу. Ей же некуда идти.

– Пусть катится к своим родственникам. Расскажем им, что жива. Только пусть не забудет оказать нам финансовую поддержку за спасение. Спасённая жизнь дорогого стоит. Если у неё родственники богатые, пусть нам отвалят такую сумму, чтобы мы жили как нормальные люди и ни в чём не нуждались.

– А может, у неё и родственников никаких нет…

– Тогда пусть убирается ко всем чертям. На кой она нам сдалась?!

Понимая, что больше не могу этого слушать, я с трудом села в коляску и толкнула полуоткрытую дверь в комнату:

– Спасибо за временный приют. Я вас больше не побеспокою. Прасковья, спасибо вам за доброту и чуткость, а также за то, что меня выходили. Петрович, спасибо, что нашли меня в лесу, тащили на себе, одним словом, спасли мне жизнь. Только если честно, жить мне не хочется. Ни капельки. Наверное, зря спасали. Оно того не стоило.

– А мне за коляску спасибо сказать не хочешь? – фыркнул исподлобья пьяный Василий.

– Спасибо, – отозвалась я и покатила коляску в коридор.

– Дочка, ты куда? – забеспокоилась Прасковья.

– Куда глаза глядят. Покачу по лесной дороге, посмотрю, куда она меня выведет.

– Ночь на дворе.

– Какая разница. Ещё раз спасибо за всё. Прасковья, мир вашему дому.

С трудом перепрыгнув на коляске через невысокий порог, я выехала во двор и пустила коляску но ночной лесной дороге. Слёзы застилали глаза, хотелось кричать в голос. Я с трудом сдерживала рыдания. Не знаю, куда еду… Если мне повезёт, на дорогу выйдет какой-нибудь зверь и сожрёт меня… Страшная смерть? Нет, лёгкая! Жить больше не могу!

Из родных у меня осталась только бабушка, которая жила на Садовом в сталинском доме, где и прошло моё детство. Отца я никогда не видела. Мама о нём не рассказывала. Обронила вскользь, что это была случайная связь. Он был проездом в Москве, обо мне понятия не имеет, и сообщить ему о моём рождении не имело смысла. Они были знакомы всего неделю. Мама знала, что он женат, но не поинтересовалась его адресом. Этот человек больше маме был не нужен и никогда не появлялся в её жизни. Хотя мама призналась мне, что она ждала… Очень ждала… Она не из тех, кто отдаётся первому встречному. Это была любовь с первого взгляда, сумасшедшая страсть… А для него их отношения оказались обычной интрижкой женатого человека.

Мама мечтала, что однажды он обязательно объявится, позвонит, она пригласит его в гости и покажет меня. Она верила в это долгие годы… Так и не вышла замуж, хотя предлагали. Верила и ждала до той минуты, пока её не стало.

Нелепая смерть… Она стояла на остановке, ждала автобус, на неё наехал автомобиль – за рулём был пьяный водитель. Снёс пол-остановки и оборвал её жизнь. Мне тогда было двенадцать… Меня воспитывала бабушка. Жили мы небогато, зато в центре Москвы. Я учила языки, мечтала о карьере. Окончила школу с золотой медалью, поступила в институт и однажды от института как одна из лучших студенток поехала на бесплатную стажировку переводчиком во Францию. Бог мой, что творилось тогда в моей душе… Я и мечтать не могла, что когда-нибудь увижу Париж…

Мы с бабушкой от счастья рыдали навзрыд, собирая мне сумку. В Париже я встретила Игоря… Меня пригласили переводчиком в его компанию. Мы провели в этом потрясающем городе любви две недели. Днём встречались с французскими компаньонами, Игорь решал различные вопросы, я переводила, а вечером гуляли по Парижу. Упоительные ночи были заполнены любовью. На этом моя карьера закончилась.

Игорь втрескался в меня по уши, сделал предложение. Я с радостью его приняла, а после того как мы поженились, он настоял, чтобы я бросила институт и забыла слово «карьера». Он ревновал меня к сокурсникам, говорил, что это не престижно – иметь жену-студентку, и просил меня посвятить жизнь ему. Что я и сделала…

Дура! Если бы можно было исправить свои ошибки… Кем я была и кем стала… В этом браке я потеряла самое ценное – уверенность в себе. Женская зависимость отталкивает мужчин, и они начинают воспринимать любовь женщин как должное. Я полностью растворилась в муже, стала унижаться. Все мои решения были продиктованы страхом его потерять. Мужу доставляло удовольствие подчинять меня себе.

Я потеряла финансовую самостоятельность, стала зависеть от желаний и потребностей мужа. В глубине души я всегда завидовала женщинам, которые сумели остаться самостоятельными. Даже если спутник очень богат, для неё своё личное достоинство превыше всего.

За годы брака я повисла на шее мужа тяжёлым грузом. Не сомневаюсь, что Игорь приходил к мысли, что этот груз становится всё тяжелее и тяжелее. Наша семья словно хрупкий сосуд могла разлететься вдребезги в любой момент. Я просто полностью переложила ответственность за свою жизнь на плечи мужа. Но ведь если разобраться, по-другому нельзя. Игорь по характеру диктатор, он не любит, когда кто-то высовывается. Особенно жена…

У Игоря чрезмерно развито самолюбие, и оно зачастую принимает болезненные формы. Если погладить против шерсти, он сразу вспылит. Игорь постоянно меня учил: мол, у него деньги, поэтому он лучше всё знает, навязывал своё мнение и даже пытался настроить меня против моей бабушки, понимая, что она для меня самый родной и любимый человек.

Он перетягивал одеяло на себя и не обращал внимания, что мне от этого очень холодно. Для него главное – это его жизнь и интересы, а все другие должны жить для него и во имя его целей. Это очень страшно – когда мужчина любит только себя и все его мысли только о себе любимом. То я не так сказала, то не то сделала и неправильно себя повела. Во всём прав только он. Он лишил меня друзей, профессионального роста, душевного здоровья… А теперь ещё и просто здоровья…

Я ехала по лесной дороге, вытирала слёзы и думала о бабушке. Как же она горько плакала, когда я бросила институт… Как же она рыдала… Моя мудрая бабушка убеждала меня: какой бы хороший муж ни был, но институт и работа – важная часть моей жизни. На что мой супруг парировал: мол, как бы меня положительно ни оценивали в институте и какие бы перспективы ни светили мне в дальнейшем, всё это малозначимо по сравнению со временем, проведённым с семьёй. Что во главу угла нужно ставить семью, а не карьеру. А я, дурёха, верила мужу. Верила, что мы действительно будем проводить время вместе, семьёй. Тогда я и представить не могла, что буду скулить в четырёх стенах от одиночества, а моему благоверному будет на меня наплевать.

А теперь… Как я в таком виде покажусь своей старенькой бабушке? Как расскажу, что произошло? Выдержит ли у неё сердце? Кто сможет нас с ней защитить? Полиция? Ха-ха…

– А ну стой! Куда собралась?! – Я оглянулась и увидела пьяного Василия.

– Какая тебе разница? – пробурчала я себе под нос.

– Я покажу, какая разница! Я тебе коляску купил! Ты нам денег за спасение должна!

– Я же сказала, нет у меня денег… Не нужно было меня спасать! Лучше бы я умерла!

Но Василий развернул меня и повёз обратно в дом. А что я могла сделать? Ничего… Я же калека, которую заживо похоронили…

Глава 10

Этой ночью я так и не заснула. Утром Василий сообщил, что уезжает в Москву, мол, ему здесь больше нечего делать. Прасковья его перекрестила и облегчённо вздохнула.

– Пусть едет. Дочка, ты на него внимания не обращай, прошу тебя.

– Как не обращать, он же ваш внук, и это его дом…

– Он парень неплохой. Отойдёт. Я так поняла, податься тебе некуда. Живи у меня. Будешь по хозяйству помогать.

– А что я могу? Я же в инвалидной коляске.

– Я травы разные собираю, а ты будешь их перебирать и помогать мне делать отвары. Веники научу тебя вязать. Было бы желание, работа всегда найдётся.

– Да не хочется мне вас обременять. У меня есть бабушка, но я ума не приложу, как до неё добраться. Она в Москве живёт. Да и страшно как-то. Вдруг у неё сердце не выдержит. Она же меня похоронила… Не будь я калекой, обязательно бы разобралась с Игорем. Я бы это так не оставила, наказала бы его. До президента бы дошла, но этого гада за решётку бы засадила. А сейчас что я могу на инвалидной коляске?.. Даже если до полицию доберусь, где гарантия, что деньги моего мужа не помешают ему довести задуманное до конца? У меня голова лопается от всех этих мыслей…

– Дочка, да плюнь ты! Живи здесь. Васька приезжает к нам очень редко. Ну, побурчал и забыл…

Я подъехала к Прасковье, обняла её за талию и прошептала:

– Спасибо. Вы только меня побольше работой нагружайте. Всё, что можно сделать сидя, я сделаю.

Следующие две недели прошли спокойно. Днём я перебирала травы, вязала веники, а вечером выезжала во двор, дышала лесным воздухом, любовалась закатом и разговаривала с Прасковьей по душам… Однажды опять приехал Василий на своей ржавой «копейке». Увидев меня, очень сильно обрадовался. Я удивилась такой реакции.

– Наташенька, как жизнь молодая? – Василий даже попытался меня поцеловать.

Я насторожилась и чуть слышно ответила:

– Нормально.

– Отгадай, что я тебе привёз? – Василий держал руки за спиной и был так возбуждён, что мне стало не по себе.

– Не знаю.

– Эх ты, а я думал, ты сообразительная. Я так старался, а ты оказалась совсем неромантичной особой. – Василий положил мне на колени скромный букет роз и коробку шоколадных конфет. – Вот, – улыбнулся он, показав гнилые зубы. – Рада?

– Очень неожиданно, – честно призналась я. – С чего бы это?

– Просто я осознал, как тебе тяжело. Ты такое пережила и совсем одна… Прости меня, пожалуйста, за то, что я в прошлый раз вёл себя как дурак. Мне очень стыдно! – Василий повернулся к застывшей, как статуя, бабушке: – Ну как тут, вообще, жизнь у вас?

– Всё хорошо… – испуганно ответила бабка и тут же поспешно добавила: – Наташа очень много работает. Целыми днями мне помогает. Вон сколько веников связала. Дед в выходные поедет продаст. Деньги какие-никакие выручим. Так что Наташа не только сама себя обеспечивает, но и нас. Отвары мне помогает делать. Умница. Половину моих забот на себя взяла.

– Бабуля, ты же всю жизнь сама с делами справлялась. Чего это её работать заставляешь?! Зачем?!

– Как зачем? Чтобы ты потом не попрекал, будто Наташа тут у нас задарма хлеб ест.

– Дурак был! Я же извинился. Ты давай Наташу прекращай работай грузить. Она всё-таки инвалид. Чего ты из неё рабыню делаешь?

– Да мне нетяжело. Наоборот, хочется быть полезной, – вставила я свои пять копеек.

– Ты лучше своим здоровьем займись. Дыши больше на веранде. А от вязания веников руки портятся, а у тебя руки вон какие красивые. Пальцы длинные, как у пианистки. Ты же голубых кровей. Ещё не хватало тебе веники вязать.

Мы с Прасковьей переглянулись. Она пожала плечами, мол, не понимаю, что на него нашло, как подменили парня. Василий достал из машины торт, шампанское и бутылку водки. Мне же он вручил фирменный пакет, в котором было длинное вечернее платье.

– Нравится?

– Красивое, – пробормотала я.

– Может, ты, конечно, в той, прошлой жизни, платья на порядок дороже носила, но за это я тоже немалые деньги отдал. Между прочим, покупал не на рынке, а в фирменном магазине. Видишь, этикетка, всё как положено. Фирменный пакет. Наталья, для тебя мне ничего не жалко. Заметь, при этом я сам с рынка одеваюсь в дешёвое китайское барахло. Хочу, чтобы ты придерживалась прежнего уровня жизни. А я мужик, мне по хрену, что на мне надето.

К платью прилагался ободок с цветком для волос. Я смотрела на букет, конфеты, торт, шампанское, платье и пыталась хоть что-нибудь понять…

– Вася, а какой у нас сегодня праздник? – первой вышла из оцепенения Прасковья. – Вроде в календаре не красный день. Может, мы чего-нибудь не знаем? Так ты нам подскажи. Откуда у тебя деньги такие подарки делать?

– А может, я подкопил. Может, у меня свинья-копилка была, и я сегодня её разбил, чтобы дорогим людям приятное сделать? – Василий засмеялся, только его никто не поддержал. Все чувствовали явный подвох. – Ну что у вас такие кислые лица? Давайте к столу. Только мне хочется, чтобы Наташа надела это платье, распустила волосы и нацепила ободок с цветком.

– Да мне и в халате неплохо, – поправила я полы старенького халата, который отдала мне Прасковья.

– Наташка, ну я же тебя от души прошу! Неужели тяжело выполнять просьбу друга?

– Я сама не смогу переодеться.

– Пусть бабуся поможет.

Прасковья взяла розы, поставила их в банку с водой, шоколадные конфеты положила рядом с тортом и покатила меня в спальню.

– Не знаю, что на него нашло? – прошептала старушка, разглядывая красивое платье. – И где он только деньги взял? Дочка, может, он в тебя влюбился?

– Ой, не говорите ерунду. Как в меня можно влюбиться? Тем более в прошлый раз он меня уродиной назвал и ещё как только не обзывал…

– А с чего ты взяла, что в тебя нельзя влюбиться? Ты красивая женщина, просто парализованная. Но ведь это не смертный приговор. Работать ты же можешь, голова у тебя варит. Может, мой дурачок пить бросит.

– Любовью здесь не пахнет. Скорее всего, Вася вбил себе в голову, что у меня всё же есть счета в банках, и теперь узнать решил о них, изобразив любовь. Он так и не желает понять, что кроме бабушки у меня никого и ничего нет. Всё, что у меня было, осталось у мужа.

– А я вот верю в хорошее. Ты его сразу не отталкивай. Будь похитрее. Вдруг действительно за ум возьмётся и человеком станет.

Прасковья переодела меня в новое платье алого цвета, распустила волосы, надела ободок с алой розой, который потрясающе гармонировал с платьем, и поднесла зеркало.

– Только посмотри, какая же ты красавица!

Я смотрела на своё отражение и чувствовала, как глаза щиплет от слёз.

– Ну ты чего заплакала? Всё хорошо. Вон Васька мой к тебе потеплел. Больше не против, чтобы ты со мной жила. Ты же мне как дочка. Мне хоть теперь поговорить есть с кем, а то думала, от одиночества и тоски скоро волком взвою. А с тобой в доме так тепло и душевно стало… – Прасковья подвезла меня к столу и восторженно произнесла: – Какая у нас Наташенька всё-таки красавица! И это без всякой краски. Глаз не оторвать! Ты, Васенька, с размером подгадал. Платье на ней сидит как влитое.

Но Василий, словно покончив с церемониями, не обратил на меня ни малейшего внимания. Он разлил шампанское по стаканам. Деду налил стопку водки и жестом пригласил к столу.

– То ли у меня белая горячка, то ли Васька с ума сошёл, – вздохнул дед.

– А как не сойти с ума от такой красавицы, – не могла нарадоваться Прасковья.

Василий поднял свой стакан с шампанским и предложил выпить за меня. Я усмехнулась.

– Не могу понять, с чего это мне оказана такая честь?

Василий молча выпил и поставил стакан на стол. Прасковья принялась распечатывать коробку конфет. Пока она сдирала целлофан, Василий наконец рассказал, по какому поводу торжество.

– Наташка, ты теперь по жизни моя должница, – игриво подмигнул он мне. – Я нашёл одного очень крутого и важного перца, который восстановит справедливость, посадит твоего мужа и вернёт тебе всё, что ты потеряла.

– Кто это?

– Ты только не бойся. Главное, доверься мне. Это очень серьёзный мужик из правительства. У него огромные связи.

Я смотрела на облезлого Василия и с трудом верила, что он смог выйти на серьёзного человека из правительства. Он словно прочитал в глазах мой вопрос и добавил:

– Да я не сам его нашёл, а через старого знакомого. – Василий глянул на часы и заметно занервничал. – Кстати, этот важный человек сейчас подъедет.

Не успел он произнести последнюю фразу, как послышался шорох колёс и во двор въехал огромный джип. На пороге появились двое неизвестных. Поздоровавшись, тот, что постарше, обратился ко мне. Главный, наверное.

– Здравствуйте, Наталья Эдуардовна! Василий рассказал нам о том, что с вами произошло. Мы даже были на вашей могиле. Это чудовищно. Мы хотим вам помочь.

– Кто вы такие и почему хотите помочь? – настороженно спросила я.

– Мы представители власти и действительно заинтересованы в том, чтобы упрятать вашего мужа за решётку. Он собрался баллотироваться в депутаты. Этот подонок заявляет о себе как о высокоморальном человеке. Если вы обратитесь в обычное отделение полиции по месту жительства, не факт, что вам помогут. Вы хорошо понимаете, что деньги и влияние вашего мужа могут решить всё. В общем, мы можем быть друг другу полезны. Вы едете с нами на Петровку и пишите заявление, рассказываете, что с вами произошло, желательно в деталях, подробно. Мы поселим вас в служебную квартиру, обеспечим надёжной охраной. Затем арестовываем вашего мужа. К этому подключатся большие чины и прокуратура. Никакие деньги и связи вашему супругу не помогут. Поверьте, мы приложим все усилия, чтобы изолировать его от общества надолго. Вы возвращаете себе всё, что принадлежит вам по закону. Возвращаетесь к себе домой и живёте так, как привыкли.

– Только после этого не забудь меня отблагодарить, – встрял Василий. – Хоть какую-нибудь копеечку-то мне выделишь?

– Если всё будет так, как говорят эти люди, я вас по гроб жизни не забуду.

– Кстати, и Василий, и вы, – незнакомец посмотрел на стариков и Василия, – должны завтра же подъехать на Петровку и дать свидетельские показания, – заявил тот, кого я определила как главного.

– А чего не съездить-то? Если Василий отвезёт, сделаем всё как нужно, – закивала Прасковья.

– А вы прямо сейчас должны поехать с нами, – заявил «главный» мне.

– Куда?

– Я же вам объяснил: на Петровку.

Я испуганно посмотрела на Василия, но тот опять мне подмигнул:

– Не забывай, ты моя должница.

Я перевела взгляд на Прасковью. Она тут же ко мне подошла, по-матерински обняла и прошептала:

– Всё будет хорошо. Ничего не бойся. У меня сердце – вещун. Василий плохого не сделает. У тебя нет выхода. Нужно наказать эту сволочь. Сдаться может любой, а вот побороться… Ты не из тех, кто сдаётся. Если бог сохранил тебе жизнь, значит, ты обязана восстановить справедливость.

Через несколько минут мою коляску занесли в багажник огромного джипа. В заднее стекло я махала рукой идущей за джипом Прасковье и вытирала слёзы. Не успела опомниться, как мужчина, сидящий рядом со мной на заднем сиденье, перегнулся и воткнул в мою руку шприц. Я дёрнулась и хотела закричать, но моё тело перестало меня слушаться, язык стал ватным, перед глазами всё поплыло, и я провалилась в пропасть…