Текст книги "Взрослая колыбельная"

– Просто «малыш». Имя выберешь сама. – Женщина наконец перестала меня изучать. – Вижу, ты ему нравишься. Забирай.

– Правда?

Я так обрадовалась, будто этот малыш мне достанется. Отдать его кому-то… похоже, будет непросто.

– Можешь сразу забрать, сейчас, если деньги с собой.

Я протянула ей мешочек. На второй руке висела зверушка, словно прилипшая ко мне. Марта посчитала монеты и кивнула.

– Иди. Корми хорошо, хлебом и овощами, спать давай много, вырастет сильным, будет тебя всю жизнь любить. Ты уже восьмая, кто за ним приходит, и всем я отказала. Колдунов развелось, а мне морока – кому продать, чтобы в хорошие руки попал да никто не обидел. Переноску даю с собой, но раз он на руке висит, пусть висит. Ну все, иди, поздно уже.

Мне сунули в руку корзинку с крышкой и вытолкали за дверь, я даже не успела спросить, что она имела в виду, упоминая колдунов.

Теплый малыш почти обмотался вокруг моей руки и прикрыл глазки. Какой все-таки милый! Нет, нельзя отвлекаться. Что Марта говорила про колдунов? Какое они имеют отношение к зверьку? Надо уточнить у Волина, о чем речь. А может… может, он позволит оставить зверька мне? Тот так доверчиво прижимается к руке, просто сил нет его отдавать.

Стоило подойти к повозке, как меня буквально затащили внутрь, после чего повозка сорвалась с места и быстро поехала прочь.

Я с трудом удержалась на месте и посмотрела вокруг.

Белка вдруг дернула головой, уставившись на мои руки.

– Это что, летяшка?!

Судя по тону, произошло нечто ужасное.

– Да! У тебя вышло, – удовлетворенно улыбнулся Волин. – Я не сомневался. Ну давай, сажай его сюда.

Он выхватил у меня корзину-переноску и приоткрыл крышку.

– Ты заставил ее купить летяшку?! – взволнованно воскликнула Белка, которая, кажется, только-только оттаяла.

– Суй.

Нет. Рука не поднимается.

Тогда Волин быстро схватил зверька за тело и оторвал от меня. Тот жалобно пискнул, но тут же угодил в корзину, и крышка вслед за ним захлопнулась.

– Зачем ты это сделал?

Глаза у Белки были как полные воды блюдца. Казалось, она вот-вот заплачет.

– Что происходит? Почему я не могу купить летяшку? – спросила я. В сердце проникал отчаянный, холодный, как мороз, страх.

– Ты можешь. Колдун не может! – крикнула Белка.

– Почему?

– Ты не сказал ей, что происходит, если колдун берет летяшку в руки? Животное умирает, потому что не может выдержать колдовской силы! Сила травит его, медленно убивает! Ты ей наверняка не сказал!

– Что?! – я ушам своим не верила.

– Ничего с ним не случится, он в корзине посидит, пока я не докажу, что выиграл спор.

Ушам своим не верю.

– Что ты сделал? Это из-за какого-то дурацкого спора?

Со мной произошло что-то странное, будто меня неожиданно ударили в живот. Резкая боль, воздух вышел, и я просто не смогла вздохнуть.

– Ты же купил ее сестре?

– У него нет сестры, – прищурившись, процедила Белка.

– Подожди! Отдай его мне. Отдай мне зверька!

Он не может специально подвергать малыша опасности. Из-за какого-то глупого спора! Нужно просто объяснить, что это опасно, Волин наверняка поймет, пойдет навстречу, и все будет хорошо.

Красивые губы изогнулись:

– Ага! Прямо сейчас отдал! Летяшка стоит двадцать золотых! Давай деньги, тогда отдам.

– Но у меня нет столько…

Двадцать золотых – это целое состояние! Целый год моих денег, выделенных радетелем.

– Тогда уймитесь! Ничего не случится!

Волин рассердился, его глаза стали злыми.

– Ты не можешь так поступить! – Нет, я не верила, что он подвергнет такого милого малыша опасности. – Пожалуйста, отдай его мне! Он же погибнет.

– Ничего с ним не случится, в последний раз говорю. И все! Хватит! Завелись как две старушки у церкви, которым только поныть бы причину найти.

У ворот АТМа Волин первым спрыгнул со ступеней повозки, прихватив корзину, и ушел, не попрощавшись. Бакуня выскочил следом как ошпаренный. За всю поездку он ни слова не сказал. Впечатление, будто мною воспользовались. Так и было, если подумать, и уже ничего не исправишь.

Мы с Белкой подошли к общежитию и остановились у входа. Ноги отказывались идти дальше, и молчать я тоже больше не могла.

– Я не знала.

Крайне важно, чтобы она поняла: я не знала, что зверюшка окажется в опасности. Никогда я бы не подвергла чью-то жизнь опасности специально!

– Катя, конечно, ты не знала. Это я виновата!

– Ты?!

Вот уж новости!

– Это я… Не знаю, что со мной произошло, как в тумане весь вечер. Почему я с вами поехала? Даже не сообразила, куда, зачем… Просто сказали – а я села да поехала. Почему не поняла, чего он хочет? Волин не мог обойтись без гадости, я же знала! И недосмотрела. Прости, я как… в общем, не знаю, почему я как дура себя вела. Это я тебя не остановила!

Она, может, и не знает, почему вела себя как дура, а мне зато сложить два плюс два куда проще.

– Это после Лада? После того как ты его увидела с другой?

– Нет! – дернула она головой. – Я постоянно его с кем-то вижу. Постоянно!

– Может, так же постоянно и впадаешь в ступор, откуда мне знать!

– Ладно, не о том сейчас, – Белка торопливо отвела глаза. – Прости за сегодняшнее. Как я не доглядела!

– Я сама виновата. Догляд мне не нужен, я не малый ребенок!

– Все равно, – уже тише закончила она, качая головой. – Ты нашего мира не знаешь. Я не думаю, что ты малый ребенок, просто…

– Поверить не могу, что он меня обманул.

Хотя почему нет? Это я им доверяю, считаю чуть ли не родными безо всякой причины, просто потому, что среди них затесался суженый, а они плевать хотели на мое доверие и открытое сердце.

Какое разочарование!

– Этого нельзя так оставлять! Нужно придумать, что делать. Белка, обещай, что завтра мы что-нибудь придумаем!

– Хорошо.

Судя по слову, выдавленному с трудом, Белка сомневалась в возможности придумать выход, но все равно согласилась. Нельзя было летяшку бросать без помощи, нельзя – и все тут!

Спалось отвратительно. Неизвестно, где эта ни в чем не повинная зверушка, что с ней происходит. Что Волин станет с ней делать? Раз спорил с кем-то, должен будет ее показать, как я понимаю. А потом? Что он сделает с ней потом? Может, отдаст? Для этого придется не ругаться с ним, а просить по-хорошему, но я так и сделаю, если летяшку отдаст. Проглочу все злые слова и даже поблагодарю, если зверька это спасет.

Да, придется просить, хотя хочется треснуть по лбу и сказать все матерное, что знаю.

Утром после завтрака мы с Лелькой (Белка ушла раньше) уже собирались выходить на лестницу, когда явился Жегло. К счастью, почти все уже разошлись, так что свидетельниц встречи не было. Лелька нервно сказала, что ей пора бежать, и мы с ним тотчас остались наедине: пустой коридор от тишины казался еще больше, а каждый звук – громче. Мысли об учебе, занятиях и обо всем остальном меня покинули моментально, потому что на руке Жегло висела вчерашняя корзинка.

– Это он?

Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть это будет он!

– Да. Я тебе принес. – Он оглянулся, как будто искал, куда поставить корзинку. – Волин только что отдал, пари все равно выиграл. Я лично ставил против – никогда не думал, что он сможет у госпожи Марты выкупить летяшку, она же их колдунам не продает, и нюх на покупателей у нее что у сыскаря. И уговорить кого-нибудь постороннего шансов мало, все же знают… кроме тебя.

– Он меня обманул!

– Ну чего удивляться, это же Волин. Цель средства оправдывает. К победе любой ценой, не оглядываясь и не смотря под ноги. Такой у него девиз.

У Жегло голос такой… горячий, что ли. И говорит он с придыханием, будто что-то сексуальное.

Если бы не зверушка, я бы обязательно остановилась поболтать. Но некогда.

Как он там? Крышка с трудом открылась. Летяшка лежал в корзине на дне, свернувшись калачиком, и дышал так тихо, что вначале я испугалась. Его глазки были закрыты. Эта скотина даже ничего мягкого ему не положила в гнездо, так что тот лежал на грубом дне. В моей комнате точно найдется что-нибудь подходящее.

Жегло прошел за мной следом и, оказавшись в комнате, стал рассматривать мою кровать и вещи, которые я вытаскивала из сундука. Особенно его интересовало исподнее, судя по всему, потому что он хмыкал не к месту, но ругаться не хотелось. Вот, эта майка подойдет – из прошлого мира.

Осторожно подложив ее под летяшку, я поставила корзинку на окно, к свежему воздуху. Его хоть покормили? Сбегав на кухню, я принесла морковку и кусок свежего белого хлеба. Приоткрыла корзину и рядом на подоконнике оставила блюдце с водой.

– Нужно на занятия… его можно так оставить, одного?

Жегло хмыкнул:

– Да не суетись ты так. Видишь, я его принес, забрал у Волина.

– Спасибо тебе!

А я так и не поблагодарила. Кстати, откуда он узнал о вчерашнем?

– Откуда ты?…

Надо же… Быстро он двигается. И обнимать не стесняется. Но… зачем же сразу с поцелуями лезть? Даже если это он – мой суженый, что еще не доказано, надо вначале поговорить, разобраться, узнать, что произошло в лесу, отчего я осталась там одна. И только после разборок я готова целоваться. Вот так!

Я отвернулась и нахмурилась. Его губы настойчиво лезли дальше, не понимая намеков.

– Ну давай, – шептал Жегло. – Чего ты упираешься?

Что давай? Нет, ну как навалилось все это на мою голову, аж гудит! Летяшка, занятия, плохой сон и он со своими приставаниями. Куда вообще лезут его руки?

– Что ты делаешь, Жегло? Перестань!

– Ну давай! Неужели тебе не интересно, как это делают у нас?

– Что – это?

Черт, не нужно было спрашивать! Он, похоже, принял вопрос за разрешение и поощрение на дальнейшие действия и принялся лезть с удвоенными усилиями.

– Жегло! Хватит!

Придется толкаться, а что делать? Мне сейчас совсем неохота, чтобы меня лапали.

Так разошлась, отпихнула с такой силой, что Жегло отлетел и ударился бедром о спинку кровати. Его лицо тут же замкнулось, глаза прищурились. Он что, правда рассчитывал на компенсацию?

– Я думал, ты поумней, – словно выплюнул он.

– Я?!

К чему он клонит?

– Я – Первый сын! – Его улыбка выглядит жестоко, узкие глаза почернели. – Могла бы жить как сыр в масле кататься, если бы не упиралась.

– Ты о чем? Ты хочешь на мне жениться?

Боже, неужели я его нашла? Своего суженого?

– Жениться? – он вдруг некрасиво открыл рот и захохотал. – На тебе? Размечталась! Что ты из себя представляешь, чтобы на тебе женился Первый сын? Кто ты такая? Ни рода, ни силы. Ну, как любовницу я бы тебя и подержал, пока ты меня тешила бы. Но про «жениться» смешно, скажи кому – до смерти ухохочется.

У меня так щеки горели, будто меня по ним отхлестали. Любовницей?

А ведь раньше я Белке чуть ли не то же самое предлагала. И еще удивлялась, отчего она так резко реагирует?

– Уходи, Жегло. Я не буду твоей любовницей!

– Ну как хочешь. – Он расправил плечи, поправил рубаху, пояс и лениво пошел к выходу. – И получше найду, невелика печаль. В тебе только и хорошего, что неизвестность и интерес, что в вашем мире по-другому. Может, вы по-другому это делаете. Ну ничего, глядишь, через годик-два одумаешься, оценишь, что тебе предлагают. Может, и я тогда еще раз надумаю спросить.

Жегло развернулся и ушел, и мне с трудом удалось удержаться, чтобы не сказать ему вслед все гадости, вертевшиеся на языке.

Что за невезение? Разочаровывают один за другим, как сговорились!

Хорошо, что дел много, есть чем отвлечься. Почесав летяшку, уютно устроившегося в корзине, я ушла на занятия в полной уверенности, что все неприятности, которые могли случиться, случились с утра, так что остаток дня можно ни о чем не переживать.

А оказалось, жизнь никогда нельзя предугадать. Когда после занятий я вернулась в комнату, зверек был мертв. Совсем, безвозвратно, окончательно, бесповоротно, неисправимо мертв.

* * *

Гурьян бросал в сумку вещи, почти не глядя.

– Эй, ужинать идешь?

Бакуня приоткрыл дверь. Некоторое время наблюдал.

– Что произошло?

– Отец приказал приехать.

– Зачем?

– Не знаю. Но он зол. Я устал от его придирок. То я идеальный сын, то я дурак дураком, не могу даже учиться как следует.

– Такое впечатление, что у нас один отец, – захохотал Бакуня. – Ну ладно, Корке твоей передать что?

– Скажи, буду через два дня. Ты, кстати, помнишь наш уговор?

– Какой?

– О чем ты будешь молчать? Корка не должна узнать, что наши родители сговариваются.

– Да я помню, помню. Не скажу ничего, не боись. А ради любопытства – почему ты не хочешь, чтобы она знала?

Гурьян усмехнулся, но выглядеть при этом умудрился почти несчастным.

– Сам узнаешь, как тебя женить решат, а ты и слова против не сможешь сказать. Хорошо, если жена смирная и послушная попадется, но где ты таких видел среди Первых дочерей?!

Поняв, что повысил голос, Гурьян замолчал и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Глава четвертая,
где решается важнейший вопрос: не послать ли все к черту?

У меня никогда не было домашних животных – ни кошек, ни собак, но, кажется, я поняла, каково это – их терять. Я рыдала три дня, оплакивая летяшку так горько, будто он прожил рядом много лет.

И не понимала, за что этот доверчивый зверек, так тесно прижимающийся к моей руке, отдал жизнь. Я его подвела, я виновата – он пошел ко мне на руки, бесхитростно радовался мне, а я отдала его бездушному колдуну, из-за которого малыш погиб.

Белка, наверное, не меньше миллиона раз повторила, что я не виновата, что я не могла знать о последствиях, но я не слушала. Тогда она сказала, что мы виноваты с ней поровну – она вовремя меня не остановила. И отвечать должны вместе.

Горе было таким сильным, что я больше ни о чем другом не думала, даже о мести. Не могла даже ругать Волина.

– Я говорила, что у него нет сердца, – Белка, в отличие от меня, без устали крыла Волина последними словами, да что толку? – Хуже его не придумаешь.

Я не хотела о нем думать ни секунды. Он этого не заслужил. Зато о летяшке думала постоянно. Прости меня, я не хотела. Ты не заслужил такой участи, я никогда не забуду своей ошибки, своей глупой доверчивости. Больше из-за меня никто не умрет.

Когда память о ласковом зверьке немного утихла, неожиданно пришла весна. Снег стремительно таял, солнце сияло, а я вдруг поняла, что больше не жажду искать своего суженого. Вместо витания в облаках я занялась учебой, впервые взглянув на нее не как на дополнение к поискам счастливой любви, а как на возможный источник обеспечения своей жизни, своего будущего. Рассчитывать тут не на кого: ни родителей, ни родственников.

Грамадий помогает по долгу службы, таких, как я, у него полдюжины. Белка разве что почти сестра, ну или, по крайней мере, настоящий друг, но вряд ли она чем-то поможет – сама в таком же положении. Может, и не нищая, но из многодетной семьи, которая ей уже отдала все возможное, теперь Белка сама по себе.

В этом мире, в отличие от моего родного, обучение не было организовано централизованно, каждый город решал его как мог. Проще говоря, собирались главы семей и решали, кто, когда и за какую плату будет обучать детей, живущих на их землях. Это станет одной из обязанностей местных Первых сыновей, когда они станут главами. Обязанностью жестокого и беспринципного лгуна Волина и циничного похабника Жегло.

Нет, о всяких неприятных вещах думать не хочу! А то взвою от тоски. Лучше думать, что все будет хорошо, тогда рано или поздно начнешь в это верить.

В день, когда весна окончательно вступила в свои права, не оставив следа от снега, произошло сразу два важных, на мой взгляд, события. С утра, на ярком солнечном свету, пронизывающем насквозь не только воздух, а, кажется, и ткани, и кожу, к Белке подошел Лад и сказал:

– Насчет медитации. Я наконец понял, что тебе поможет. Нашел похожий случай в летописях. Слушай, что тебе нужно сделать: запрись на замок в безопасном месте. И помни, что ты там одна и тебе ничего не угрожает. Никто туда не зайдет и не помешает, пока ты не пустишь. Удачи.

Козырнул и ушел. Как-то несерьезно прозвучало, просто, что ли, но Белка задумалась, а после обеда сказала мне:

– Ладно, попробую.

Я была только за. Она так мучилась из-за своей медитации, которая не выходила, что нам приходилось мучиться вместе с ней. Опыт был назначен на послезавтрашний вечер, а местом выбран дом, в котором сдавались комнаты, прямо через дорогу от АТМа.

Тем же вечером ко мне подошла Лелька и передала записку – на плотном листе карандашом было написано с претензией на изящество: «Сыскарь просит иномирянку прийти в ближайший рабочий день недели не позже восьми часов вечера в сыскной отдел по вопросу, о котором она хотела знать».

– Я попросила брата, он нашел твоего сыскаря, – призналась Леля. – Попросил с тобой встретиться и помочь. Ты в последнее время такая задумчивая, грустная, смотреть больно. А раньше веселая была, искрилась вся, как снежинка, столько надежды и веры в тебе светилось. Может, сыскарь тебе поможет хоть немного и ты станешь прежней?

– Спасибо, Леля!

Больше и сказать ничего не смогла. Неужели правда была веселой, а теперь будто молоко скисшее? И неужели это так заметно?

Была, правда, такая мысль – не ходить. Не хотелось ничего знать. Может, я потому и засыпаю, отказываюсь веселиться? Потому что не желаю ничего видеть и знать. Неужели просто ничего не знать, жить одной минутой – выход? Чем это поможет? Ничем. Просто трусость – переложить свои проблемы и сложности на другого или, как в моем случае, просто сбросить на землю – пускай валяются, пока кто-нибудь мимо не будет проходить да не подберет. Нет, нельзя. Мне никак нельзя грустить.

Следующим вечером я пошла на встречу.

Сыскарь Ахмат Холодный оказался на месте – тощий субъект с очень быстрыми глазами, которые, казалось, ни на миг не останавливались. И его нос шевелился почти как у кролика – быстро и смешно.

– Присаживайтесь, Катя. Помогу, чем смогу. Всегда рад.

На этом его набор фраз, похоже, себя исчерпал. Он попытался пододвинуть мне стул и при этом чуть не ударил локтем в живот. Кажется, встречаться с посетителями для него действительно занятие непривычное, слишком уж неловок.

– Чем могу быть полезен? – выдавил он напоследок, жмурясь, как будто в глаза бил яркий свет.

– Вы расследовали мое дело, верно? Понимаете, о чем я?

– Да, да, конечно. Расследовал. Как только тебя нашли, так и отправился. Все-все рассмотрел: и место происшествия, и окрестности. Ничего не упустил, можешь поверить. Ничегошеньки. Ты отчет читала? – с неожиданной каверзой в голосе спросил он.

– Да. Радетель давал.

– Так какие еще вопросы? Там все написано. С отчетами у нас строго, каждую мелочь нужно отобразить, чтобы ни-ни.

Нос зашевелился, губы дернулись вслед за ним. Поймай я сыскаря раньше, расспрашивала бы обо всем подряд, вдруг что-то бы да узнала, но теперь единственный нужный вопрос сформировался сам собой:

– Посоветуйте, как я могу найти призывателя? Вы к нему, как ни странно, ближе всех. Ну, кроме меня, но у меня ничего не получается, хотя я специально в АТМа поступила, чтобы его вычислить.

Опа! Вот и название этому типу подходящее нашлось – призыватель, и даже напрягаться не пришлось.

– Так, – его нос и губы повторно дернулись. Стало неприятно, как будто передо мной не человек сидит, а монстр. – Так влечет его к тебе, телесно. Краснеть не станешь?

– Нет. С чего мне краснеть?

Однако, боюсь, щеки все же заалели.

– Кто вас, девиц, знает. – Пустые глаза замерли. – Ну, раз краснеть не будешь, слушай. Тянет его к твоему телу. Насчет большой душевной любви – это вряд ли, а от тела твоего отказаться он не способен. И не бросил он тебя из-за того, что тело твое пожалел. Вот и считай – как бы хорошо он ни скрывался, стоит ему тебя увидеть… ну, нагишом… или поцеловать… оторваться он уже не сможет.

– Гадость какая, – пробормотала я, отворачиваясь.

Нет, ну правда ведь гадость! Тело мое он пожалел. Нет, не может быть.

– Что поделать…

Сыскарь наверняка с такими ужасными вещами по работе встречался, что в моем случае гадости никакой не видел. Подумаешь, возжелал телесно? Не убил же? И внутренностями моими, пуская слюни, не обматывался. Я невольно вздрогнула, представив, с чем он имеет дело, а тут я со своей глупой историей. Отрываю от поиска куда более опасных людей.

– Спасибо вам за помощь.

Благодарность сквозь зубы прозвучала не очень, ну что поделать.

– Пожалуйста. Удачи тебе, иномирянка, – с неожиданной теплотой ответил сыскарь.

Я встала и побрела в общежитие, даже извозчика не взяла. На глазах слезы, а почему – понятия не имею. Все говорят, повторяют, даже сыскарь, который никогда не ошибается, что суженый меня просто бросил, но моя интуиция говорит, вернее – вопит как ненормальная, что такого не может быть. Что-то тут тайное, о чем я не знаю. И эта тайна полностью его обеляет и оправдывает.

С другой стороны, и кандидатов не осталось. Отказываюсь допускать, что им может быть Жегло или Волин. Гурьяна я трогала за голую руку – и ничего. Неужели Бакуня? Внешне он не очень привлекателен, хилый какой-то и слабенький, но, с другой стороны, разве это главное? Или все-таки Лад?

Я чуть не споткнулась. О небеса, только бы не Лад! Для меня он уже плотно засевший в чувствах герой другого романа, просто не представляю рядом с ним себя.

Как же я от всего этого устала!

Еле доплелась до общаги. Повезло, что Лелька приготовила ужин – отварила похожий на картошку местный овощ и заправила маслом и зеленью. Накормила меня от пуза, веселя забавными историями, которые почему-то совсем не казались смешными.

Когда кухня опустела, Лелька вздохнула и аккуратно взяла меня за руку.

– Катя, сыскарь тебе помог?

– Можно и так сказать, – я уклонилась от ответа. Передавать, что сказал сыскарь, и позориться насчет «пожалел тело» как-то неохота.

– Но настроение у тебя все такое же мерзкое, правда?

– Да, извини.

Она сжала губы и оценивающе окинула меня взглядом.

– Знаешь, когда мне было пять лет, я уже знала, что стану лекаркой. Я обожала играть в лечение – перевязывать тряпками выдуманные раны или мазать их сделанной из ягод и воды мазью. И животных тоже лечила. Но… я в деревне росла, а вы с Белкой – в городе.

– И что?

– А то! В деревне по-иному к животным относятся. С добротой, конечно, но не так, как к людям. Ты так себя коришь, будто убила ребенка. Наверное, тебе неприятно будет слышать, но я лекарь и скажу – летяшка мог погибнуть от чего угодно. Они вообще слабы здоровьем. Когда их только вывели, много раз скрещивали близких родственников. Они сами по себе недолго живут. Вдобавок у него могло быть больное сердце или не работал желудок. Да что угодно! А ты выдумала ужасные страдания, которые он по твоей вине перенес.

– Да?! А Волин? Если бы не он…

– Я не утверждаю, что он совсем невиновен, – в ее голове прорезалась неуклонная мягкость, которая крепче стали, – но истинную причину гибели летяшки ты не знаешь. Ты ее себе выдумала и теперь мучаешься сама и мучаешь нас.

– Я никого не мучаю!

Прямо оскорбила! Я – и их мучаю?

– Ты постоянно угрюмая, в плохом настроении, думаешь, будто могла что-то изменить. Но это уже произошло, Катя, ты его оплакала, теперь пора отпустить. Ему уже не поможешь, а наказывать себя не за что. Как ты не понимаешь? Подумай над этим и сама поймешь! Пойду, чай сделаю.

Пока довольная чем-то, вероятно тем, что высказала наболевшее, Лелька медленно и красиво наливала чай, я сидела на месте, как послушная пациентка, и молчала. Наверное, она в чем-то права, но пока, честно говоря, простить себя я не готова.

Следующим утром взошло солнце – такое яркое, что настроение само собой смягчилось. В помещении сидеть категорически не хотелось, но пришлось. Время застыло на месте, и лекции от этого стали ну такими нудными, что хотелось рыдать от отчаяния. Но приходилось слушать, хотя бы от скуки, чтобы не заснуть.

Что там нам повторяли в сотый раз? Каждого своего ученика мы должны обучать индивидуально, общей системы не существует. Развивать ту склонность, которую он выказывает, а если не выказывает ничего, просто постараться воспитать разносторонним человеком. То есть на нас большая ответственность! – твердил преподаватель так настырно, что сразу понятно: самому хотелось бы в это верить. Однако я каждый раз убеждалась – труд учителя здесь не в чести.

Солнце не затянулось тучами и в обед. Окна на кухне открыли – свежий воздух сделал всех румяными и счастливыми.

И к вечеру солнце не думало убираться с небосвода! Я проводила Белку в дом, где она собиралась заняться медитацией в безопасности (не знаю, как в такую погоду можно еще пытаться заниматься медитацией), и гуляла по улицам, пока не наступило время за ней возвращаться.

Когда Белка спустилась со второго этажа в холл, на ее лице сияла улыбка, ничуть не хуже по яркости, чем сияло целый день солнце.

– Ты не представляешь! – прошептала она. – У меня получилось!

Всю дорогу до АТМа – впрочем, идти там всего несколько минут – Белка рассказывала, что делала и как удивилась, когда провалилась в медитационный кокон. Даже очнулась сразу от удивления. Потом повторила – и вышло. Наконец-то вышло!

– Я даже не представляла, что стопор может быть в такой ерунде – что я, мол, не чувствую себя в безопасности, потому подсознательно не могу расслабиться и отрешиться.

Оставалось только слушать и поддакивать. Но это действительно хорошая новость – хоть перестанет переживать. Она ведь молчит-молчит, но и без того ясно, что ее неумение осилить медитацию сильно гнетет.

Мы проходили через парк, когда нам навстречу попались Лад и Бакуня, которые шли к воротам, видимо, собирались провести вечер в городе.

Белка остановилась и улыбнулась еще шире.

– Лад! – выкрикнула она, и в ту же секунду бросилась ему навстречу. Лад увидел ее и встал на месте, оторопел. Понятное дело! Он, вероятно, тоже не видел никогда, чтобы Белка так сияла. Или видел?

– Спасибо тебе!

Бакуня бочком-бочком отодвинулся от них, подошел ко мне и встал рядом.

– У меня получилось! Ты представляешь? Я и не думала никогда, что заминка может быть из-за такой ерунды! – Белка рассмеялась, хватая Лада за руки, а Бакуня поморщился, покосился на меня, но заговаривать по какой-то причине не стал. Мне тоже не очень-то хотелось. Пришлось смотреть дальше.

– Я тебе так благодарна! Ну просто не знаю… Так благодарна, вот!

Белка вдруг потянулась и крепко, от души, поцеловала Лада в щеку.

Видели когда-нибудь, как на светлое летнее небо набегает гроза? Моментально. Что-то похожее и произошло. Белка опомнилась и замерла, Лад наклонился вперед, перехватывая ее руки, и вокруг них щелкнул тихушный купол.

– Вот людям заняться нечем, – проговорил Бакуня, пиная ногой камень на дорожке.

Под куполом Лад что-то говорил, держа Белку за руки, потом за плечи и временами встряхивая. Она слушала с той растерянностью, которая бывает, когда застают врасплох. Он что-то говорил, повторял, может, спрашивал, и я никак не могла понять – он умоляет ее или угрожает ей?

Потом Белка резко нахмурилась и мотнула головой. Попыталась отпрянуть, но он держал. И снова что-то говорил.

Надеюсь, до драки не дойдет. Белка пыталась вырваться и заодно увернуться от него, как будто он кусаться собирается, а не просто чешет языком. Ну ладно, не просто чешет, а кричит, но это же не больно, чтобы так дергаться.

– Твою мать, – выругался Бакуня, – а вечер намечался такой интересный!

Купол хлопнул, выпуская на волю злющую Белку. Вот так, всего-то несколько минут сделали из счастливого солнечного человека прежнюю колючку.

– Пошли! – бросила она мне и понеслась к общежитию.

Я оглянулась – Лад стоял, пристально смотря ей вслед. Его руки были опущены, а зеленые глаза потемнели и отчаянно сверкали. Зубы были сжаты так крепко, что удивительно, как не раскрошились.

На лестнице я свою соседку все-таки догнала и не смогла удержаться от вопроса:

– Что случилось?

– Ничего!

Добежав до второго этажа и минуя кухню, она бросилась в свою комнату. Замков тут не было, только такие колдовские штуки, при которых дверь не открывалась никому, кроме хозяина. Совсем. Можно было дыру проделать и залезть внутрь или выломать окружающие стены, а сама дверь так и оставалась стоять в косяке. Открывалась дверь при прикосновении хозяина, и никак иначе.

Белка открыла дверь, забежала в комнату, а я – за ней следом. Наверное, она собиралась остаться одна, ну так и я много чего собиралась! Найти суженого и стать счастливой! Но как видите, мы не всегда получаем, чего хотим.

– И что случилось?

Я спокойно уселась на стульчик, делая вид, что вовсе не запыхалась, пока ее догоняла. Белка слегка ошалела от моей наглости – тут не принято врываться в личные покои без разрешения, – да что поделать, все мы небезгрешны.

– Что он тебе сказал?

Она сглотнула.

– Садись, чего стоишь столбом, – великодушно разрешила я.

Все еще ошарашенная, Белка послушно села.

– Теперь говори.

– Ну… – растерянно протянула она, но вдруг воодушевилась: голова взлетела вверх, глаза засверкали. – Он за старое опять, представляешь?

– Ну-ну, подробнее, будь добра, продолжай.

– Как с цепи сорвался! Говорит, почему ты отказываешься признать, что нас тянет друг к другу? Представляешь? – возмущенно частила Белка. – Говорит, давай наконец взглянем правде в глаза и попробуем быть вместе. Я, конечно, говорю – а ничего не изменилось, мои требования остались прежними, а он прямо как ошалел. Как давай голос повышать! Почему, кричит, ты сразу ставишь какие-то условия? Почему ты сразу чего-то требуешь? Давай попробуем встречаться – не спать, а просто познакомиться, поболтать, прогуляться. Безо всяких условий, на равных, не из расчета, а по той простой причине, что мы друг другу нравимся. Очень нравимся. Зачем что-то еще выдумывать? Мы же будем счастливы, ты же сама понимаешь. Зачем ты сразу все ограничиваешь, все так жестко делишь на черное и белое? Я не готов сейчас к браку, просто не вижу смысла жениться только для того, чтобы ты была спокойна. Все будет, но будет постепенно. Почему ты мне не веришь? Почему ты не веришь самой себе? Представляешь какой?

Разгоряченная Белка вытерла рукавом лоб.

– Ну… Звучит вроде правильно.

– То есть?! Он кричал такую чушь!

– По-моему, все правильно сказал. Ты ведь, как я понимаю, собираешься встречаться только с тем, за кого стопроцентно потом выйдешь замуж?

– Я? Ну… – Белка растерялась.

– То есть любой, кто хочет с тобой пообщаться ближе, ну, даже без всякого умысла, а просто на свидание пригласить – на ужин или погулять, сможет это сделать, только обещав, что в дальнейшем намерен на тебе жениться, никак не меньше?

– Это так странно звучит, когда ты говоришь! – нахмурилась Белка и сцепила руки в замок.

– Просто я пытаюсь понять, что думает он, когда тебя слышит. Обещай на мне жениться, и тогда я пойду с тобой на свидание?

– Нет! – упрямо хмурилась она. – Я могу и так встречаться… просто встречаться, но только с тем, с кем возможно продолжение. Как же ты не понимаешь! Необязательно предварительно о свадьбе договариваться, но хотя бы возможность пожениться должна быть! Ну, если не понравились друг другу – не сошлись. А тут шансов нет, вообще нет. Как бы мы ни нравились друг другу, понимаешь? Дальше ничего не будет.