Текст книги "Взрослая колыбельная"

– Почему ты ему не веришь? Лад кажется очень искренним. По сути, он лучший из этих Первых сыновей! Почему ты даже на секунду не допускаешь, что он отвечает за свои решения, поэтому будущее есть?

– Ой, Катя, хватит! – Белка вскочила на ноги. – Это ты у нас во все веришь, как трехлетний ребенок, а я правду знаю – сказок не бывает.

– Не бывает, если в них не верить.

– Все! С тобой говорить бесполезно! Ты витаешь в облаках, а я хожу по земле. Только вот с облаков падать будет гораздо больней, Катя! Так и разбиться можно.

Она вспыхнула и отвернулась.

Ответить мне, собственно, нечего. Со стороны ведь лучше видно, не зря говорят. Лад прав, конечно, глупо говорить о свадьбе в таком возрасте, да еще до того, как вообще друг друга узнали, и я не о физической стороне дела. Но и ее я понимаю. Если нет возможности дальнейшего развития – а ведь Белка считает, что ее нет, и я в чем-то склонна согласиться после того, что узнала о Первых сыновьях, – она тоже права. И кто я такая, чтобы ее переубеждать? Если на то пошло, я и сама уже… не очень-то верю в то, что все будет прекрасно.

– Мне нужно заниматься, – тихо заявила Белка, перебирая книги и не смотря на меня. Голос у нее уже совсем спокойный. Если бы не прятала взгляд, даже не угадаешь, что что-то не так. Но опять же – кто я такая, чтобы судить?

Пора и самой заняться учебой. Не знаю, интуиция во мне просыпается или просто подспудный страх остаться одной, но почему-то я уверяюсь чем дальше, тем больше, что нужно непременно учиться. Правда, в свете последних событий быть учителем уже не так заманчиво, как прежде, потому что их и правда как собак. Хорошо устраиваются единицы, но отказываться поздно. Думаю, терпение у радетеля не резиновое, и если я вздумаю сменить профессию, он не станет помогать.

Значит, придется стать лучшей на выбранном пути. По этой причине на следующий день пришлось топать в библиотеку за более полными версиями предметов, которым принято обучать детей. Надо сказать, разнообразие было великим – от астрономии до анатомии, и вероятно, придется выбрать один, на котором я буду специализироваться, остальное же пойдет бонусом. Думаю, так будет проще найти работу. Теперь главное – правильно выбрать предмет. Какой? Математика или чистописание? История… не… историю не осилю, тут же все другое. Рисование, в котором я сама как курица лапой? Музыка, в которой мне медведь на ухо наступил? А-ха, очень смешно! А что тогда?

– Катя! Давно тебя не было видно. Все в порядке?

За стойкой стоял светловолосый помощник библиотекаря, которого я знаю в лицо, но не по имени. Кажется, он вместе с Лелькой учится.

– Э… Да, добрый вечер. Все отлично. Приходить как-то не было надобности.

– А мы уж думали, что произошло такого, отчего ты забросила секцию ЗО-3? Без тебя ее существование просто не имеет смысла, – пошутил он.

Эх, что тут ответишь? Горький вздох ответил за меня. Какой он милый! И на вид симпатичный – сухощавый, высокий, и улыбка у него обалденная, а я вместо этого помешана на гнилых Первых сыновьях, один другого хуже.

– Сегодня мне нужна секция по пособиям для будущих учителей.

– БА-2, – тут же ответил он. – Кстати, меня Федор зовут.

– Катя, очень приятно.

– Прости, что раньше не представился, заочно мы ведь знакомы?

– Да, похоже на то.

Кажется, он смутился не меньше меня. Такие скромники еще остались?

Однако к делам. Вздохнув, я поплелась в названную секцию, где выбрала три тома по истории, которую нужно знать хотя бы в общих чертах.

Книги были объемные и тяжелые. История, похоже, в Эруме компактностью не отличалась. Но на предложение Федора помочь пришлось ответить отказом. Пока достаточно в моей жизни суеты и путаницы, чтобы вводить в нее новое действующее лицо.

Решение, как оказалось, было верным. Проходя по парку и уже жалея, что отказалась от помощи, я столкнулась с выскочившим из кустов Бакуней, который врезался прямо лбом мне в лоб и сам от удара отшатнулся.

– Черт!

Голове было больно, но… у него кровь на лице, неужели так сильно ударился? Нет, я тут точно ни при чем. Моя боль уже прошла, значит, и он удариться сильно не мог. Следы на его лице подтверждали мои мысли. Губы Бакуни разбиты, на скуле синяк, который прямо на глазах синеет, наливаясь кровью. Мой лоб столько дел наделать точно бы не сумел.

– Извини, – пролепетала я.

Он отвернулся и сплюнул кровь.

– Ничего.

С кем это он, интересно, подрался? Почему?

– Помощь не нужна?

Он вылупился, как будто меня только что увидел. То, что Бакуня нервный и не очень вежливый, я и раньше подозревала, а сейчас он показал себя во всей красе, словно загорелся и засветился темным пламенем.

– А! Иномирянка!

Он схватил меня за локоть. Хоть на вид неказистый, а сильный!

– Осторожно с руками-то! Сейчас как уроню учебники тебе на ноги, а они как булыжники весят. Мало не покажется, – спокойно сообщила я.

Бывают такие люди – даже когда они злятся, почему-то ты уверен, что по-настоящему плохое они сделать не способны. Кишка тонка.

А может?…

– Катя, – не обращая внимания на предупреждение, сказал он, правда, вежливости прибавилось, раз уж имя вспомнил, – прошу тебя пойти со мной на следующую седмицу. Ты согласна?

Надо было отказать. Надо было! Я ведь уже решила переключиться на учебу, решила сделать перерыв в поисках, но соблазн слишком велик.

Хотя… это в последний раз. Клянусь! Если в этот раз ничего не выйдет, клянусь, отложу на потом, займусь другими делами. А… дело, наверное, не только во мне? Такое необычное приглашение. Стойте-ка!

– А тебе это зачем? – прищурившись, спросила я.

Непохоже, чтобы он внезапно воспылал ко мне любовью или элементарной симпатией. Разве что это ОН.

– О! Хочу кое-кому указать на его место. – Бакуня непроизвольно притронулся к губе, нахмурился и отдернул руку. – Чтобы знал, псина, что не он один умеет бить по больному месту.

– Я не понимаю.

– Не бери в голову, ты тут ни при чем. Так, мои мелкие проблемы, – его губы растянулись в подобие улыбки. – Обещаю, что ничем тебя не обижу. Угощу всем, что закажешь, и провожу домой. Приставать не буду, разве что с разговорами, но оставляю за тобой право остановить даже разговоры. Если зарвусь. Пойдешь?

– Обычно мы с Белкой вместе ходим…

Белке ведь все равно придется туда идти? Как и каждому из нас.

– И ее возьмем, третьей будет, – обдумывая что-то свое, сообщил Бакуня. – Пойдешь?

– Да.

Думаю, Белку уговорю. Хотя… Лад наверняка припрется с какой-нибудь другой девицей, но мне нужно… попробовать в последний раз, ведь в воздухе прямо витает какое-то ощущение… не победы, нет, наоборот, невольного нагнетания, как будто что-то сгущается. Непонятно, то ли счастье, то ли беда. Но оно идет. Оно все ближе.

– Я зайду тогда перед седмицей, как только темнеть начнет. Платье свое надень, то, красивое, прическу сделай. И улыбайся, – он хмыкнул. – Главное – улыбайся, Катя!

Он снова скривился от боли в губе, зло сплюнул и ушел.

Белке про приглашение я пока ничего не сказала, поставлю потом перед фактом. Куда она денется? А не захочет в компанию к Первым сыновьям, пусть сама сидит – торчит за пустым столом, как изгнанница.

Платье я, конечно же, надела и прическу сделала с помощью Лельки, и губы подкрасила. И даже в зеркало не нужно было смотреть – я знала, что выгляжу хорошо. Это обычно чувствуется, подразумевается после перечня всего, что ты с собой сотворил: искупался, расчесался и подготовил красивую одежду, которая на тебе отлично сидит. Если ты сделал все нужное, разве после этого можно выглядеть плохо?

Белке я долго намекала, что ей тоже стоит принарядиться, но она то ли не поняла, то ли проигнорировала – склоняюсь ко второму варианту. И, к моему удивлению, отнеслась совершенно спокойно и даже равнодушно к новости о приглашении Бакуни. Я даже не поняла вначале почему, но оказалось, потому что она пойдет не со мной, а с Лелькой и Коловратом, о которых я почему-то не подумала.

И ладно! У меня своих забот полон рот, чтобы еще переживать, не будет ли Белка чувствовать себя третьей лишней. Как-то без меня она тут раньше жила, седмицы посещала, и ничего. Жаль только, ощущение гадкое, будто ты кого-то бросил, но с этим тоже справимся. Пройдет седмица – и брошусь грехи замаливать.

Бакуня не опоздал, пришел даже чуть раньше. На меня еле взглянул, всю дорогу хмурился да витал в мыслях там, где мне места нет. Впрочем, это не расстраивало, даже наоборот. У него свои дела, не до меня? Прекрасно, у меня ведь тоже свои.

Мы пришли в числе первых, остальные подтянулись позже, когда я уже выпила половину высокого стакана ягодовки. Как раз поднесла в очередной раз ко рту и чуть не подавилась, потому что Бакуня вдруг взглянул на меня с таким жаром и обожанием, просто жуть взяла. Причина быстро стала ясна – к нам подходили остальные Первые сыновья с подружками. Битых среди них не было. Жаль, я надеялась сразу понять, с кем подрался Бакуня и на кого так разозлился. Остается два варианта – либо он в ссоре не с одним из Первых сыновей, либо ему наваляли быстрее, чем он смог дать сдачи.

Остальные меня словно не замечали. С Волиным мы впервые оказались лицом к лицу после гибели зверька, и я не буду, не буду скандалить! Не теперь. Впрочем, коротко зыркнув в мою сторону, он принялся болтать с остальными. Жегло так и вовсе меня проигнорировал, сел подальше и тут же принялся щупать свою Аташу, да с таким видом, будто души в ней не чаял. А она еще улыбается… Интересно, знает, чем ее драгоценный на досуге балуется? Если он со мной так, накоротке, то и других девчонок стороной не обходит.

Зачем, интересно, встречаться с таким козлом? Ах да, Первый сын! Хочется хмыкнуть, как Белке.

– Здравствуй, Катя, рад тебя видеть.

Гурьян сел рядом и приветливо улыбнулся. Его было приятно видеть, и было бы еще лучше, приди он один, но рядом уселась его Корка, которая, конечно, не могла промолчать.

– А где подружка твоя бешеная? – спросила она.

– Заткнись! – вдруг коротко сказал Лад, который был мрачен и совершенно один. Мне он кивнул, но не заговорил.

– Эй, Лад, ты поаккуратней, думай, что говоришь, – резко одернул его Гурьян.

– Тогда сам попроси свою подругу думать, прежде чем рот открывать.

– Я без твоих замечаний решу, что мне делать со своей подругой.

Ого, каков накал страстей! Только бы до драки не дошло! Судя по быстро опущенным долу глазкам, Корка только обрадуется такому доказательству своей значимости для Гурьяна, но мне лично не хотелось, чтобы они сцепились. Эти двое – единственные нормальные люди среди Первых сыновей, пусть живут мирно. Лад на взводе, Гурьян тоже, а такие ссоры быстро взрываются, я видела. А после жалеть будут.

– Хочешь, чтобы я ушел? – почти царственным тоном поинтересовался Лад вместо того, чтобы продолжать ругань. И Гурьян сразу отступил, глаза отвел и промолчал. Не хотел. Даже я, человек со стороны, прекрасно видела, что они друг другу как братья, так что ссорить их – грех.

– Ну, раз драки не будет, давайте хоть выпьем, – закончил за всех Бакуня.

Он единственный был счастлив от происходящего. Даже Корка не стала возмущаться и сидела тихо, а Бакуня прямо светился и разве что руки не потирал от радости.

Постепенно все более-менее успокоились, выпили, и потекла беседа о том о сем, по ходу которой я с удивлением сделала вывод, что эти темные седмицы им вовсе не нравятся. Надо же, я думала, только мои девчонки против, но Первые сыновья с подружками все как один твердили, что идея себя изжила и пора ее прекращать, только никто не знает как. Выходило, будто они такие же заложники ситуации, как и мы.

И вроде все как раньше – и танцы, и музыка, и ягодовка на вкус не изменились, но я отделаться не могла от ощущения, будто меня догоняет рок. Или судьба. Как ни называй, смысл не меняется. И вот-вот догонит.

Белка сидела очень далеко, я всего пару раз разглядела ее сквозь толпу, а уж когда танцы начались, совсем стало не видно.

– Пошли танцевать, – прошептал на ухо Бакуня примерно через полчаса после того, как заиграли танцевальные мелодии.

– Зачем? Мы танцевать не договаривались.

– Пошли-пошли.

Согласия он не ждал. Просто поднял меня за руку и потащил в круг. Не буду же я на самом деле орать и отбиваться?

– Иду, не тащи! Но танцевать ваши танцы я не умею.

– Сейчас одни медленные пойдут. Не бойся.

И правда, медленные, которые танцуют с партнером, примерно как у нас. Одна мелодия, потом сразу вторая… Я думала, что хватит, можно и передохнуть, но прошло четыре танца, а Бакуня все еще не собирался оставлять меня в покое и возвращаться к столу.

– Может, отдохнем? – спросила я в начале пятой песни. Танцевать с ним было не очень приятно, честно говоря.

– Нет, но скоро.

Мы продолжали кружиться среди остальных пар, мельком я видела Лельку с Коловратом и Первых сыновей с подружками, не видела среди танцующих только Лада, который остался за столом и сидел с полупустой кружкой в руках, ссутулившись и смотря вниз.

Мы танцевали просто бесконечно долго, на талии лежала слабая, вялая рука Бакуни, который сильно нервничал. Не знаю отчего, но мне это все не нравилось. Чувство такое, будто я кость, которую собираются бросить цепному псу, чтобы пройти мимо, пока тот занят.

– Скоро будет темно, – с непонятным торжеством прошептал на ухо Бакуня. Он осматривался, как будто что-то искал или за чем-то следил.

– И что? Ой, надеюсь, целоваться ты не полезешь.

Он зыркнул на меня с большим презрением. Случайно ляпнула, правда. Не ахти какой намек, но зато сразу понятно, как именно я к данной идее отношусь.

– О, не волнуйся!

Улыбочка у него гадкая, обещает какую-то подставу. Точно подставу, без вариантов, и дело явно не в поцелуях. Как бы теперь придумать что-нибудь удачное и убраться отсюда, пока его план не сработал? Не знаю, в чем он состоит, но участвовать, честное слово, неохота.

Однако неожиданно погас свет, и я непроизвольно вцепилась в Бакуню, потому что почти испугалась. Слушая рассказы, я была уверена, что хоть какой-то свет останется. Из окон или из кухни, где печи. Но темень – глаз выколи. Полная, беспросветная. И только шевелится в ней множество непознаваемых звуков. Ага! А ведь со звуками тоже что-то сделано, это голоса так искажены. Белка не говорила…

Вместо помощи Бакуня вдруг резко отцепил от себя мои руки, немного повернул и сильно оттолкнул назад. Я бы упала, если бы народ не стоял настолько тесно, а так только ударилась об кого-то, но устояла на ногах. По руке мазанула чья-то ладонь, я отпрянула и врезалась в кого-то еще, вроде в девушку, потому что чужая юбка коснулась моей. И снова отпрянула.

Видимо, я походила на мячик, который отскакивает от препятствий и катится дальше. Чьи-то спины, плечи и руки… Потом очередная рука, мазанувшая по запястью, пальцы, тепло прикоснувшиеся к месту, где прощупывают пульс. Но вместо того, чтобы отдернуться и посторониться, как делали остальные, пальцы вдруг вернулись и крепко, до боли врезались в руку, сдавили, обхватывая ее, а потом этот человек потянул меня на себя.

Его дыхание было очень близко. Прямо над ухом.

В приглушенных звуках что-то взорвалось очередным вздохом, который я слышала очень четко. Чужая грудь возле моей поднялась, наполняясь доверху, и звук втягиваемого воздуха слился с моим собственным. В голове словно серебристый туман.

Это же…

Это он!

Руки тут же зачесались, так захотелось к нему прикоснуться. Сердце пустилось вскачь, не давая толком вздохнуть. Воздуха не хватает…

Так просто… неужели способ узнать суженого всегда был таким элементарным? Почему же я не послушалась интуиции и просто к ним не прикоснулась? Надо было только прикоснуться к голой коже руки, как к Гурьяну. Тогда и искать бы не пришлось, не пришлось бы тратить столько времени и сил.

Все мы задним умом сильны.

Он со всей силы прижал мою руку к своему лицу, к мягким губам, сильно дыша в ладонь. Потом прикоснулся к моей щеке, обхватывая ее второй ладонью.

Я снова набрала полную грудь воздуха, чтобы спросить – это ты? Но мужская рука уверенно легла на губы, не давая заговорить. Он по-хозяйски прижимал мою руку к своему лицу, медленно, но неумолимо притягивая меня ближе. Потом отпустил лицо, но только чтобы перехватить за талию и прижать еще крепче.

А потом поцеловал. Его поцелуй смешал наше дыхание, и это был самый сладкий поцелуй в моей жизни. Уверенный, жадный и при этом неуловимо трепетный, как будто я – великое сокровище и меня нужно оберегать. И да, я должна быть для него великой наградой, должна!

Отвечать или нет? Разве тут действительно есть выбор? Нет, его нет. Что бы я раньше ни собиралась сделать до того, как помириться, как бы ни собиралась его наказать, теперь не важно. Нет, его прикосновение имеет волшебную силу – как живая вода, которая возвращает жизнь, вкус, счастье. Которая означает это все. И мне нужен каждый глоток. Да что там, каждая крошечная капля.

Губы оторвались, а ладони обхватили мою голову, передвигаясь по волосам, попутно сминая прическу, гладя уши, щеки и губы.

– Сними номер, – прошептал он мне на ухо.

Если бы не искажение, голос бы я узнала обязательно. Но помимо темноты купол все-таки искажал звуки, так что узнать не удалось. Но теперь не важно… Теперь осталось совсем немного, и я узнаю, кто это. Увижу его.

Но… зачем он убирает руки? Нет! Он делает это с таким трудом, будто его заставляют, будто ему угрожают, но ведь это неправильно! Он не должен меня отпускать, несмотря ни на что, не должен!

– Жди в номере.

Я протянула руки вперед, но схватила только воздух. Судорожно закрутилась на месте. Искать? Идти его искать? Нет, куда идти?! Стоять на месте, пока он не вернется? Ждать, он сказал?

Свет вспыхнул, ослепляя. Темное время закончилось так же неожиданно, как началось. В глазах с непривычки резь, но некогда жмуриться, нужно оглядеться… Вокруг такие же ошарашенные ярким светом лица, некоторые парочки обнимаются, я даже увидела чью-то руку под женским платьем, что вообще нонсенс, но ЕГО нет…

Где он? Никто не пробирается тайком прочь. Никто не стоит поблизости, пристально или восторженно на меня таращась. Ни одного из Первых сыновей не видно.

Стоять на месте и ждать просто глупо.

Где Белка?

Сними номер, он сказал.

Наверняка речь о номерах второго этажа, где можно снять комнату на ночь. Конечно, нам нужно многое обсудить, и в таверне, доверху набитой людьми, это сделать крайне сложно. Жди, он сказал… Значит, я пойду и сниму номер. И буду ждать. Где Белка? А, не буду тратить время, сейчас какая разница? Может, она вовсе сбежала из таверны и уже сидит дома. Сбежала, пока было темно, потому что ненавидит эти темные седмицы.

Все равно я побегу быстрей.

Я так рванула к выходу, что постоянно спотыкалась и в кого-то врезалась то локтем, то плечом. Кем меня только не обозвали за это короткое время! Не важно. Вот уже выход, и больше никто не преграждает путь.

К счастью, лестница в комнаты располагалась на улице за таверной, хотя, будь она даже у всех перед носом, я все равно не остановлюсь. Пусть все видят, плевать! Скоро я узнаю, кто он…

В крошечной комнате у входа сидела женщина с вязаньем в руках, ее блестящие спицы торчали под таким углом, что вот-вот воткнутся в лицо, но женщину это не смущало.

– Мне нужен номер.

Как повезло, что с собой есть деньги! Руки дрожали, голос сдавал, но женщина невозмутимо кивнула, сгребая монеты в ящик, и выложила передо мной круглую медную пластину – местный ключ.

– Номер семь.

Вот лестница, такая узкая, что человек чуть крупнее рискует застрять, сдавленный грязно-зелеными обоями. Зато пусто, ни единой живой души вокруг. Ступени трещали, пока я летела вверх по лестнице. Несколько номеров, цифры на дверях в полутемном коридоре разглядеть очень трудно. Но вот… Вот она – дверь с полустертой цифрой «семь».

Дыхание замерло. Как он узнает, где я?

Рука сама поднялась и приложила пластину к двери, которая моментально приоткрылась. Судя по звуку, вспыхнул огонь в камине – видимо, так устроены гостевые комнаты. Из щели просочился слабый, трепещущий свет от горящего огня. Дверь открылась еще шире, показалась одноместная кровать, застеленная желтым покрывалом, окно без шторы, но никого не было.

И правда, не ожидала же я, что он уже внутри и меня ждет?

Я пулей влетела в комнату, захлопнула дверь и тщательно осмотрелась, как будто мой суженый мог быть таким крошечным, что его нужно специально искать, как будто он мог просочиться в закрытую комнату заранее и теперь прятался под кроватью или в узком шкафу.

Нет, в комнате пусто. Тепло, уютно трещат дрова, немного пахнет дымом, очень удобное колдовство – как будто тебя ждали.

Жди, он сказал… Значит, рано или поздно придет. Когда? А какая разница? Я буду ждать, сколько потребуется. Как он меня найдет? Глупо сомневаться в силе колдуна, который идет к своей суженой.

Я ждала, кажется, вечность. Пусть будет еще немного.

Окно с узким подоконником выходило во внутренний двор, сейчас темный и пустой. На чистом темно-синем небе светили звезды, в некоторых домах горели тусклые огни, из таверны доносилась еле слышная музыка. Все это было так далеко, так инородно.

Ждать. Что может быть хуже и лучше сейчас, когда до финала – всего ничего? Интересно, что раньше закончится – терпение или воздух в легких? Голова уже кружится, а ждать… сколько ждать?

Не знаю, сколько прошло времени. Бесконечно много. Невероятно быстро. Миг? Час?

Но оно прошло.

Дверь отворилась со скрипом. Еле слышные шаги. Сердце стукнуло еще раз и замерло в томительном ожидании.

Дверь тихо затворилась и… тишина.

В окне не отражалось ничего, кроме смутного мужского силуэта, большого, загородившего весь дверной проем. Насчет роста я не ошиблась. Нет, я не могу больше ждать! Если не развернусь немедленно, просто свалюсь на месте.

Казалось, все суставы протестуют и скрипят, так быстро я разворачиваюсь. Первое впечатление – шок. Сердце взволнованно скачет, бьет в виски.

– Ты?!

Он согласно опускает голову, но тут же вскидывает ее гордо вверх.

– Нет, только не ты… Почему ты?

Я должна его ненавидеть. Ну или просто испытывать неприязнь. Хотя бы неприязнь, нежелание находиться рядом, нежелание говорить, ведь именно этот букет я и испытывала час назад.

– Это я, Катя. Почему я? Глупый вопрос. А почему ты?

Он делает шаг, он идет ко мне. Мысли скачут. О чем… Но он не дал мне подумать, совсем не дал времени опомниться, горячие ладони ложатся на щеки, как там, внизу, в темноте, крепко и сильно прижимаясь к коже. Я должна испытывать неприязнь, недоверие, но внутри как щелчок – вот теперь все правильно, я дома. Серые глаза обманчиво спокойны, но я ведь вижу, как напряжены губы, как сильно бьется жилка на его виске.

– Прости меня, Катя, – спокойно говорит он. – За все.

– Как ты… Почему ты…

– Я испугался.

Он наклоняется и шепчет тихо-тихо, признается на грани молчания, его губы почти прикасаются к моему лицу, но только почти. Они двигаются в миллиметре от кожи, скользят туда-сюда, обдавая дыханием, близко-близко от губ, щек и век, но все же не прикасаясь.

Его пальцы дрожат.

– Прости меня за мою трусость. Прости, если сможешь. Я… все случилось так неожиданно. Это была шутка, просто дурацкая шутка, понимаешь? И когда мы все возвращались, пьяные, дурные, хохотали на весь лес, собирались в таверну, а я вдруг почувствовал… понял – это только что произошло, мир мне ответил, сказал, что вскоре ты будешь тут, в лесу… я был в шоке.

– Ты испугался?

– Я так жутко испугался… всего. Я виноват.

Наверное, любой бы его понял – в таком положении испугаться немудрено.

Его руки гладили мои плечи и спину. Это так приятно, но все равно мало. Слишком мало. Как же мне всегда хотелось прижаться к нему, и чтобы он обнял, крепко-крепко, как делает сейчас, чтобы даже сердце его билось так, что задевало мое сердце, а кровь, бегущая по его венам, грела и меня тоже.

– Катя…

Наконец-то его губы нашли мои. Кажется, я не помогала, но сложно сказать. Мне вообще сейчас сложно говорить. Да и какая разница?

Эта вязкая сладость на языке от медленного, мягкого прикосновения, этот жар, расплывающийся кольцами по коже, и туман, окутавший подобно мягкому облаку, казались сказочными.

– Катя.

Наконец-то он догадался, что ноги меня не держат, и подхватил на руки. Наконец-то догадался отнести на кровать, ведь невозможно стоять всю ночь на ногах. Между нами так много всего, и этого не разобрать за короткую ночь.

Я его люблю. Люблю его, что бы там ни было раньше. Испугаться и сбежать – это так естественно, это простительно, это тьфу, даже говорить не о чем. Любовь проснулась, и не знаю, как я жила раньше без нее, как существовала?

Но вот другое так просто в сторону не отбросишь, не забудешь, как ничего не значащую мелочь.

– А летяшка? – собственный голос – словно стон, но промолчать невозможно.

– И за это прости. – Он наклоняется, крепко прижимается головой к моему плечу, дрожит, как будто у него горячка. – Но в этом я не виноват. Веришь? Я не знаю, что с ним произошло, я к нему всю ночь и близко не подходил, и пальцем его не трогал. Просто открыл корзину, показал остальным, чтобы выиграть пари, и сразу отдал корзину Жегло, который говорил, что хочет к тебе зайти. У моих знакомых есть летяшка, я у них по нескольку дней гостил, и ничего, он прыгает вокруг, на руки не идет, но не болеет. Может, именно этот зверек был от рождения обречен? Может, она обманула тебя, продала больного? Я не знаю. Но поверь, я не хотел такого исхода. Потом я даже думал тебе нового купить, извиниться, но вряд ли бы ты приняла. Моей вины в этом нет. Но все равно – прости, что так вышло. И прости, что сейчас мне вообще не до этого… Если бы ты знала, как мне было сложно видеть тебя и бояться, что ты навсегда останешься так далеко. Что я никогда не смогу к тебе прикоснуться. Что ты узнаешь и никогда, ни за что меня не простишь. Это просто пытка, каждая секунда – пытка, я не подозревал, что такое может быть, что такое может случиться со мной. Разрушить всю мою выдержку, раскрошить силу воли, как будто она мягче сыра. Это сильнее меня…

Он говорил что-то еще, но постепенно смысл стал ускользать, слова стали не важны. Я нашла его, нашла свою вторую половину. Он в моих руках, он моя половина, потерянная и обретенная часть, которая вернулась на место. Именно этого единения мне не хватало одинокими ночами, когда я спала, скрючившись под его плащом, и мечтала о том времени, когда буду спать не одна.

– Катя…

Время кружило голову, минуты текли, полные ласк и поцелуев. Одежда шуршала, сдавая позиции.

В свете камина белой кожей сверкнула моя голая грудь. Его торс тоже был голым: красивые крепкие мышцы, ключица, плечо… Он был прекрасен. А прижиматься грудью к его голой груди было просто ошеломляюще приятно.

И его голос… он постоянно что-то шептал. Между поцелуями, касаясь моих губ, рук, груди. Он раздел меня, но платье осталось лежать на кровати, подо мной. Он развернул меня, как конфету.

Раствориться в человеке… так действительно бывает. Туман обожания превратил его в божество, идола, которому нельзя не поклоняться. У его ног лежало все, что у меня есть, и отдавать самое дорогое было не жаль.

У его ног лежала вся моя жизнь.

Потом он передвинулся, навалился сверху, сжимая меня за талию, дрожа и раздвигая мои ноги, а потом вошел в меня. Эта резкая боль от вторжения – такая же тягучая и жаркая, как все происходящее, растворилась, расходясь по коже и утопая в животе. Он двигался, пока я не застонала сквозь зубы от этой боли, которой было слишком много.

Он тяжело дышал. Попросить его остановиться, оставить меня? Нет, только не это. Последнее, чего мне хотелось, – чтобы он остановился. Да и тело словно против – нетерпеливо дергается, подается навстречу. Он дрогнул и как сорвался – его движения стали такими частыми и глубокими, что я крикнула, но он больше не мог остановиться, только поймал губами мой крик, содрогаясь и судорожно дыша, и погасил его. Проглотил вместе с моим дыханием.

– Катя…

– Я люблю тебя.

Его губы вернулись к моему лицу и снова покрыли множеством поцелуев. Тяжело дыша, он словно слился со мной в тот момент, становясь чем-то новым.

Если бы можно было прижаться к нему еще тесней, я бы прижалась. Но силы истощились: их хватило, только чтобы его обнять, и руки сами сомкнулись и налились сталью, не разжать. Теснее прижаться, еще теснее. Он с трудом вытащил из-под меня смятое платье, отбросил в сторону и достал свернутое в ногах одеяло.

– Люблю тебя, – повторила я.

Он судорожно сглотнул. Его грудь поднималась вместе с моей, вжимаясь друг в друга, руки будто прилипли к моему телу. А я не могла остановиться и промолчать, напитываясь тихим идеальным моментом совершенства, так хотелось, чтобы он тоже понял, какое это счастье – любовь. Понял и успокоился, ведь я его простила, не могла не простить. Но мы будем говорить потом, пока достаточно сказать только одно, самое важное:

– Теперь все будет хорошо, слышишь? Все будет хорошо!

Глаза закрывались. Так не хотелось спать, терять время, хоть секунду времени, когда мы вместе, но дрема все-таки победила, пришла, усыпляя, и унесла в небытие. Но рук я не разожму, ни за что! Буду слушать его дыхание, наслаждаться его теплом и ни о чем не беспокоиться. Ни о чем не переживать.

Пару раз мне снился кошмар. Будто в руках пусто. Я вздрагивала и просыпалась. Но он по-прежнему был рядом, тесно прижимаясь ко мне, обнимая так же крепко, глубоко дыша в висок. Наверное, спать целую ночь в таких крепких и жарких объятиях неудобно, все затечет и утром не встанешь без зарядки, но это не важно.

Мне просто обязаны были сниться золотые сны, особенно после частых кошмаров, преследовавших в последнее время. И они не подкачали. Во сне я была так же счастлива, как наяву.

* * *

Жегло устало зевнул. От этих темных седмиц жутко устаешь, такая скукота. Постоянно кто-то пытается к тебе прижаться, заранее отмечают, где ты, и стоит упасть темноте, как наваливаются практически кучей. Скукота, короче. Тем более когда в спутницах Аташа, от которой устал не меньше, чем от учебы. А хочется разнообразия. Сегодня, например, хочется такую… тоненькую. Чтобы грудь крошечная и бедра узкие. И чтобы носик острый. Хотя носик пусть будет любой, главное, чтобы отвращения не вызывал.

Он зевнул снова, огляделся и заметил потери в рядах соратников. Девчонки ушли танцевать, хоть какая-то передышка, но и без них кого-то не хватало.

– А где Волин?

– Не знаю, – Лад тоже огляделся, уже в который раз. – Просто исчез – и все. Никому не сказал.

– А Наяда?

– Она только что ушла. Ты не видел? – Гурьян чему-то усмехнулся. – Разозлилась жутко. Сказала – Волин как свет вернулся, ей что-то несуразное пробормотал, мол, срочные дела, и свалил, даже не спросил, кто ее до дому проводит.