Текст книги "Дети богов"

…А бой наш продолжался, наверное, не больше двух минут. Спустя эти две бесконечные минуты глаза ящера подернула пленка. Могучее тело еще содрогалось, но без всякого смысла и толку. Ящер подыхал. И когда задние лапы его в последний раз скребнули пол, оставляя глубокие борозды от когтей – вот тогда дракон развернул ко мне уродливую, еще более нами обезображенную башку и с покидающим его дыханием прошипел – тихо, но явственно:

– Радуйся, свартальв! Отныне ты связан долгом крови с сыном Черного Эрлика.

Шипение перешло в бульканье, и я не сразу понял, что дракон смеется. А когда наконец понял, яростный огонь в желтых глазах змея мигнул и потух навсегда.

Нили за моей спиной прерывисто втянул в грудь воздух. Я обернулся. Раненый некромант поднимал себя с пола. Мне не надо было знать о том, что умирающий дракон не солжет никогда – хватило одного взгляда в лицо мистера Иамена, чтобы убедиться: Хозяин Недонга сказал правду.

То, что последовало за драконьим откровением, ввергает меня в краску стыда до сих пор.

Некромант поднимался с пола. Он почти уже вздернул себя на ноги, когда Нили подошел к нему и ударил кулаком в лицо. Удар снова бросил Иамена на землю. Я не остановил телохранителя. Не остановил я его и тогда, когда, порывшись в рюкзаке, он достал моток изоленты. Изоленту Нили считал одним из лучших изобретений человечества. Прижав раненого коленом к полу (тот застонал – Нили давил ему на разодранное драконьим когтем плечо), воин деловито обмотал его сведенные за спиной локти и запястья. Еще один кусок Нили шлепнул некроманту на рот, и это было правильно: мало ли какие проклятья мог призвать на наши головы чародей. Только тут я разлепил губы и пробормотал:

– Слезь с него, ты его удушишь.

– А и удушу, – радостно отозвался Нили. – Непременно удушу, но только потом, после того, как мы его обо всем очень подробно расспросим.

Наверное, меня основательно перекосило, потому что Нили озабоченно нахмурился. Оглядевшись, он ткнул пальцем в маленькую дверь, ведущую в соединенную с залом комнатушку.

– Ты вот что, Мастер Ингве. Дракон тебя чуть не измордовал, вон какой ты зеленый. И вообще, негоже князю наблюдать за тем, как такие вещи делаются.

– А что князю гоже?

– Князю гоже посидеть тут у стеночки и выпить воды из фляжки, пока я погуторю с нашим труповодом вон в той комнатке. И не стоит князю туда заходить, пока я его не покличу.

Он вздернул пленника на ноги и поволок к двери. На пути залез в рюкзак и швырнул мне булькнувшую флягу. Я инстинктивно поймал фляжку, прежде чем она врезалась мне в скулу, и слабо улыбнулся: фляга была иаменовская и до сих пор едва ощутима пахла спиртом. Устало опустившись на пол, я оперся спиной о холодную стенку и сделал глоток. Вода была горькой – или это все еще в горле у меня стояла железная крошка и пыль схватки?

Я прикрыл глаза и, кажется, отключился. Вывел меня из забытья крик. Потом еще один. И еще. Так кричит человек в смертельной муке. Нили в свое время служил в нашей гвардии – недаром отец приписал его мне в телохранители – и участвовал во взятии крепостей альвов на Туманном Берегу. Побывал он и при осаде Тир-на-Ногта. Гвардия Свартальфхейма – практически тот же спецназ, только вооружение малость отличается. А вот набор необходимых навыков неизменен. Нили умел пытать пленников.

Я попытался не слушать крики Иамена. Я боролся с сильным искушением зажать уши ладонями, только это было бы уже совсем малодушно. Я хотел убедить себя в том, что дитя Эрлика-Предателя ничего хорошего нам наверняка не готовило. Я напоминал себе, как не люблю некромантов. А перед глазами стояло одно и то же, одно и то же: дышащие зрачки мертвеца; оскаленная драконья пасть в острых иглах зубов; черный длинный коготь. Трижды некромант спасал меня, трижды: в первый раз отдав за меня силу, во второй – слово, и скрепив все это собственной кровью. Я сжал зубы. Я отбросил фляжку в сторону и встал. На негнущихся ногах я пересек зал и вошел в маленькую комнату.

Толстые столярные гвозди вовсе не предназначены для того, чтобы их загонять людям под ногти. Намного больше для такой цели подходят мелкие обивочные гвоздики, а еще лучше – зубочистки. Нили, кажется, не был знаком с этим золотым правилом, или просто его проигнорировал. Нили вовсю отыгрывался за страшную мертвецкую ночь. Тупой гвоздь никак не хотел входить под ноготь Иамену, а Нили все давил, давил, текла кровь, на лбу старательного ката выступили бисеринки пота. Честно – я не знаю, что со мной сделалось. Очухался я уже тогда, когда стена комнатушки трещала от ударов. Приглядевшись, я понял, что, ухватив Нили за ворот куртки, колочу им о стену, да так энергично колочу, что уже сыплются мелкие камушки, а непробиваемый затылок Нили при каждом ударе оставляет на стене красные отпечатки.

– Мастер Ингве, – прохрипел телохранитель.

Сзади раздался слабый голос:

– Прекратите, вы же его убиваете.

И тогда я отпустил свою жертву. Нили мешком рухнул мне под ноги, жадно хватая воздух. Я присел рядом и, приблизив лицо к его перекошенной роже, прошипел:

– Если ты его хоть пальцем еще раз тронешь – добью.

– Но…

– И если он у тебя сбежит – тоже добью.

Встал, развернулся и – все той же походкой железного болвана – вышел из комнаты. Чтобы мучиться вот этим, наверное, уже до могилы.

Я стянул с себя остатки куртки. В дырки серебром просвечивала дедовская кольчуга. В схватке с драконом она незаметно и не раз, наверное, спасла мне жизнь, потому что рубашка над ней была искромсана в клочки. Я промыл длинную рану на плече Иамена водой из фляжки и, как мог, перевязал некроманта обрывками рубахи. Делал я это неловко, потому что лекарскому искусству обучен был еще менее, чем кузнечному ремеслу. Иамен только зубами поскрипывал. Нили наблюдал за всем этим обиженно и неодобрительно. Верный мой друг, слышишь ли ты меня из тех областей, где находится сейчас твоя душа, видишь ли позднее мое раскаяние?

Вместе мы с трудом перевалили драконью тушу на бок. Под брюхом твари в каменном сером полу обнаружилась черная дыра колодца. Я принюхался. Из дыры ужасно смердело. Нили посветил фонариком. В луче света блеснули железные скобы в колодезной стене, облепленные потеками какой-то слизи. Колодец был неглубок – саженей семь, не больше. Внизу мерцала вода и темнели камни.

– Этого, – Нили с отвращением кивнул на некроманта, – здесь оставим? Пакость еще всякую с собой тащить.

Я призадумался. Хель знает, куда ведет проход. Возможно, возвращаться нам придется другой дорогой. Судя по ласкающему ноздри аромату, это мог быть и один из старых карликовых туннелей, которые обладали зловредным свойством: расстояние, пройденное под землей, никак не соотносилось с дистанциями в Срединном Мире. Войдешь в такой колодец, скажем, в Неаполе, сделаешь два шага – и ты уже на Филипинах. А обратного ходу в цверговых туннелях тоже не было. Только потомки Мотсогнира знали, как ими пользоваться. Оставлять же связанного некроманта в заброшенном монастыре, не будучи уверенным, что я смогу за ним вернуться, мне не хотелось.

– Иамен, вы можете идти самостоятельно?

Тот кивнул.

– Тогда решено. Нили, спускайся первым. Иамен второй, я замыкаю.

Еще поворчав, телохранитель мой навьючил на себя рюкзак, автоматы и секиру. Я взял фонарик в зубы и закинул за плечи перевязь с катаной. Иамен попробовал встать, пошатнулся. Скулы его посерели от боли. Я протянул ему руку, и с грехом пополам некромант утвердился на ногах. И, мысленно помолившись Отцу Воинов и Светлой Фрейе, хранящей от порождений нифльхеймского мрака, я нырнул следом за Иаменом в зловонную утробу туннеля.

Здесь было холодно. В теплом верхнем зале монастыря я и позабыл, что по гребням гор уже метет снегом. Порванная куртка с лезущим из дыр синтепоном от мороза ничуть не спасала. Некромант впереди спотыкался и едва волочил ноги. Луч фонарика прыгал по мокрым стенам и низкому потолку. Под ногами чавкала коричневая грязь. Вонь оглушала, хотя источник ее так и оставался непонятным.

Я ожидал, что от основного коридора будут ответвляться боковые проходы, и заранее запасся терпением. Заблудиться под землей свартальв не может, но это отнюдь не значило, что нам не суждено проплутать по подземелью часами. Однако туннель был прям, как стрела. Похоже, строители его вполне ясно представляли, куда хотят нас завести. Иамен впереди споткнулся. Я как раз собирался объявить передышку и уже посветил фонариком, выискивая местечко посуше, как вдруг некромант завопил:

– Нили, стойте!

Нили и не подумал остановиться. Озадаченный криком, я направил луч вперед – и увидел тонкую проволоку, протянутую над полом на уровне щиколоток. Нили как раз сделал шаг, и нога его задела струну…

Стены вздрогнули. Будто вздохнула огромная грудь, нет, не вздохнула – выдохнула с облегчением, сбрасывая с плеч опостылевший груз. Трещины побежали от пола вверх, и спустя мгновение на нас посыпались камни.

– Назад! – заорал я, но было уже поздно. Нили поймало в камнепад. Уклоняясь от рушащихся глыб, он развернулся и со всей силы толкнул Иамена обратно по коридору. Некромант отлетел, по пути врезавшись в меня. Со скрежетом каменная плита потолка накренилась… Нили подставил плечи. В дрожащем луче фонарика я видел, как вздулись на лбу его жилы, как напряглись могучие мышцы. И все же он склонялся под страшной тяжестью все ниже – а на плиту уже давили сверху другие камни, только и ожидавшие, когда Нили выпустит свой груз и им вольно будет рухнуть вниз, окончательно завалив проход.

– Уходите, – проскрипел Нили.

– Какая неумная ловушка, – задумчиво проговорил некромант за моей спиной. – Хотя соорудившему ее нельзя отказать в мрачном чувстве юмора.

Вместо ответа, я встал рядом с Нили и подставил плечо. И задохнулся под бременем каменного свода.

– По-честному, – продолжал Мистер Иамен, склонив к плечу голову и, кажется, от души забавляясь, – мне следовало бы оставить вас здесь.

– Ну и вали, гнида, – хрипанул Нили.

Я тоже ничего хорошего не подумал.

– Мастер Ингве, Имира ради, вылезайте из-под плиты. Вы еще успеете уйти по проходу. Я один удержу…

– Пошел на Хель.

Иамен, нагнувшись, поднял фонарик и посветил назад.

– Пока вы соперничаете в самопожертвовании, господа свартальвы, могу порадовать вас известием, что тот конец коридора тоже завалило.

И вправду, луч фонаря осветил сплошную стену обломков и клубы пыли. Мне стало смешно. Вся эта возня с драконом, вся бездарная суета вокруг меча – и лишь затем, чтобы быть расплющенными в каменной могиле.

– Ну что же вы, мистер Иамен, – сказал я. – Призовите нам на помощь духов преисподней или кого-нибудь покруче.

– Духи преисподней тут ни к чему. Достаточно нажать на ручку сливного бачка. И Мастер Нили это уже проделал.

– Что?

На голову мне шлепнулась капля влаги. И еще одна. И еще. Зловонная и горячая жижа уже текла по моей макушке ручейком.

– На вашем месте, господа, я бы набрал в грудь побольше воздуха…

– Что он несет?..

Сверху раздался еще более ужасающий рев, рокот, плеск, камень под моими руками вдруг начал расползаться в вонючую кашу – и, пока я пытался сообразить, что к чему, нас захлестнуло грохочущим водопадом.

Брезгливый Нили сидел на обломке скалы и плевался. Отплеваться он никак не мог, да это и не имело смысла – мы с ног до головы были облеплены бурой гадостью. Река дряни, истончившаяся, впрочем, уже до мелкого ручейка, весело журчала по камешкам. За горами на востоке собиралось всходить солнце – но беременные им тучи, кажется, настолько были увлечены созерцанием наших перекошенных рож, что родовые схватки откладывались.

– Драконье дерьмо! – взывал Нили, грозя кулаком то ли небу, то ли входу в монастырь, располагавшемуся саженях в пятидесяти у нас над головой, то ли неведомому шутнику. Шутник, впрочем, был мне как раз очень ведом.

Иамен сидел, опершись спиной о валун, и улыбался во весь рот. Впервые я видел, как улыбка коснулась светлых глаз. Странные же у некоторых поводы для веселья, подумал я.

– Нет, согласитесь, Ингве, это смешно. Направить нас в отхожее место, полное замерзшего драконьего кала… я бы хотел познакомиться с господином Гармовым поближе. По крайней мере, он ясно дал понять, что думает о тех, кто соберется его преследовать.

Я соскреб с лица особенно липкий комок дерьма и мрачно поинтересовался:

– Вы же сразу сообразили, куда мы лезем. Могли бы и предупредить.

– Но, Ингве, вы так целеустремленно ринулись в эту дыру… Потом, признаюсь, я был несколько зол на господина Нили, который настолько упорно хотел выведать мои жуткие секреты, что извел весь имеющийся при нем запас гвоздей.

– А если бы мы захлебнулись?

– Захлебнуться в дерьме – это ли не интересная смерть?

Возражений у меня не нашлось.

Тучи все же решили разродиться восходом, и нам пришлось срочно убираться обратно в треклятый монастырь Недонг.

Нили злобно пинал драконью тушу. В дальних комнатах мы обнаружили фонтанчик с тепловатой, пованивающими тухлыми яйцами водой, и кое-как соскребли верхний слой грязи. Иамен, с прилипшими ко лбу мокрыми темными волосами, внимательно осматривал желтую тряпку под потолком.

– Ну и чего мы добились? – в который раз воскликнул мой телохранитель.

Он уже довольно давно вымещал обиды от неудачной экспедиции в подземелье на дохлом ящере. Я подозревал, что намного охотней Нили отпинал бы сейчас мистера Иамена, но приказ мой твердо засел в его упрямой башке.

– В дерьме искупались. Дракон нас исполосовал. Обзавелись пиявкой-некромантом, который еще и сынок старой гадины-Эрлика.

– Я бы на вашем месте, почтенный Нили, не стал орать имя моего отца во всю глотку. Мы находимся как раз над его царством. Не думаю, что в завершение сегодняшних приключений вам хотелось бы повстречаться с ним лицом к лицу.

Я вяло прислушивался к их перепалке. Жемчужный свет, похоже, все же поддерживался драконовыми заклинаниями. Сейчас он почти угас. Темнота копилась по углам. Поминать Эрлика всуе, пожалуй, и вправду не стоило.

Наконец я встал и подошел к неподвижной туше. Пнул ее пару раз ногой в брюхо. И вытащил из ножен катану.

– Он уже мертвый, – с сочувствием в голосе сказал Нили.

Видимо, честный вояка решил, что в результате выпавших на нашу долю испытаний я слегка поехал рассудком. Я оглянулся на некроманта. Тот кивнул.

– Гадание на драконовых внутренностях, – сказал я поучительным тоном (который, будем честными, слямзил у нового знакомца), – есть один из вернейших способов определения судьбы. Те благородные рыцари, которым не удавалось разговорить дракона при жизни, весьма часто к нему прибегали.

Я развернул лезвие параллельно полу и одним длинным ударом вспорол драконье брюхо. Пахнуло гнилью. На пол вывалились перевязанные узлами багрово-черные кишки.

– Не хочу вмешиваться в ваше увлекательное занятие, – сухо сказал Иамен, – но у меня появился вопрос: кто здесь умеет гадать по драконьим внутренностям?

Я обернулся.

– Мне казалось, вы, Иамен…

– Увы, этим полезным искусством я овладеть не успел.

Я почесал рукояткой катаны в затылке. Нили зарылся в рюкзак. Основательно там пошарив, он извлек спутниковый телефон. Включил его. К счастью, рюкзак Нили был водонепроницаемым – когда мы откопали пожитки в ложе навозного ручейка, все внутри оказалось сухим и целым.

– Позвони пидору, – предложил Нили.

Иначе он Ингри и не называл.

Некромант склонил голову к плечу.

– Пидор умеет гадать на драконьих кишках?

– Нет, – ответил я, мысленно проклиная Нили, – пидор найдет нам гадателя.

– Не хочу, опять же, критиковать ваши планы, но если гадатель не прибудет сюда в течение ближайших двадцати четырех часов, предсказание будет… несвежим. У вас на телефоне есть камера?

Камеры на спутниковой мобиле не было. Я озадаченно посмотрел на Нили. Нили озадаченно посмотрел на меня. Иамен задумчиво посмотрел на желтую ленту под потолком.

– Если уважаемый Нили залезет на драконью лопатку и достанет это полотнище…

Отпечаток кишок на шелке вышел неожиданно четким. Я набрал номер Ингри. Спустя два десятка гудков трубка отозвалась сонным голосом:

– Слушаю, мой повелитель, и повинуюсь. Прикажешь ли построить дворец или разрушить город?

– Ингри, кончай молоть чепуху. Брось все дела и срочно добудь мне координаты гадателя по драконьим потрохам.

Трубка ответила изумленным молчанием.

Глава 3. Разговорчики в Пхукете

Гадатель – а, точнее, гадательница – по драконьим внутренностям обнаружилась в Пхукете. Непал пришлось покинуть с непристойной поспешностью – отчего-то нами стали активно интересоваться здешние органы охраны порядка. Так, Нили чуть не арестовали в ирландском пивном баре (а он даже и не думал проламывать бармену череп табуреткой, как это происходит обычно), а за моей съемной тачкой два часа подряд следовала какая-то старушонка в коробчонке, а, точнее, полицейской «Тойоте». К счастью, у мистера Иамена нашлась огромная коллекция фальшивых паспортов, в которые он с немалым мастерством вклеил наши фотографии. Есть ли предел талантам этого человека? Ах да, потроха дракона.

В Пхукет мы прибыли на маленьком и тряском самолетике в два часа ночи – очень вовремя, потому что никакой подземной стоянки такси в аэропорту, конечно же, не было. Ингри ухитрился снять для нас бунгало в одном из самых дешевых отелей на побережье – прикрываясь, конечно, отнюдь не собственным крохоборством, а заботами о нашей безопасности. В результате мы час дребезжали в довоенном, кажется, «Форде». Нили основательно растрясло, и, когда «Форд», пыхтя и кашляя, доставил нас наконец к месту назначения, он со стоном вывалился на песок и тут же полез в дом. В бунгало имелось две комнаты и две, соответственно, кровати. Нили безапелляционно заявил, что мы с некромантом, если нам угодно, можем разделить ложе, а он забивает одну из коек и удаляется на боковую. Дело кончилось тем, что я разбудил администратора, и с грехом пополам сумел втолковать ему, что нам нужен гамак. Наконец устроились. На столе обнаружился лаптоп, помаргивающий заставкой. Лаптоп вроде бы презентовала нам щедрая администрация отеля, хотя, конечно, это была задумка Ингри. По замыслу, следовало бы тут же связаться со скотиной и сказать, что я обо всем этом думаю – но слишком уж тиха и звездна оказалась тропическая ночь за порогом. В аэропорту было удушливо жарко, а здесь слабый ветерок от моря шевелил занавески и нес запах и звук прибоя. Я скинул ботинки и босиком по песку прошлепал к берегу. Волны мягко накатывались на пляж. Небо над головой раскинулось широко и щедро. Таких звезд не увидишь и в Асгарде – где ночные светила остры и холодны, как и полагается там, на Севере. Я сел на песок, обняв колени. Ступни мои лизал прибой.

Через некоторое время сзади послышались шаги. Для Нили шедший ступал слишком легко, почти бесшумно. Значит, Иамен решил ко мне присоединиться. Шурхнув песком, некромант присел рядом со мной. Рубашки на нем не было, и в темноте отчетливо белел залепивший плечо пластырь. Мы помолчали. Когда созвездия сдвинулись в небе на пядь, я обернулся к Иамену.

– Странно. Там, в горах, все еще властвует древний мир. А здесь и не верится, что такое бывает.

Иамен усмехнулся.

– Живущие в море, как правило, намного старше обитателей суши. Здесь их тоже хватает, но они не любят докучать людям.

Он поднес сложенные домиком ладони ко рту и вдруг засвистел и защелкал. Чем-то эти звуки напоминали драконью речь, но были на несколько октав выше. Море вздохнуло. Недалеко от берега черная гладь раздалась, и над ней показалась огромная головы с покатым лбом и заостренным рылом. Присмотревшись, я обнаружил, что на спине небывалых размеров дельфина сидит маленькая тень. Девочка лет пятнадцати. Тень бледно светилась. С волос девочки срывались фосфорические капли. Дельфин кивнул некроманту и испустил длинную серию щелчков и потрескиваний. Иамен обернулся ко мне.

– Мать Дельфинов приветствует подгорного князя. Она желает удачи во всех его начинаниях и просит ее извинить – в заливе потерпело крушение рыбацкое судно, и ей следует поторопиться.

Дельфин глубоко вздохнул и ушел под воду. Еще некоторое время на поверхности светлело пятно – там, где в волнах скрылась макушка девочки.

– А кто это у нее?..

– Дельфины часто спасают тонущих моряков. А когда не успевают, порой поднимают человеческие души со дна, чтобы они не гнили там или не стали игрушками Рыбьего Царя. Эта девочка, похоже, не захотела расстаться со своей спасительницей, и они теперь путешествуют вместе.

– Сколько вам по-настоящему лет, Иамен?

– Чуть больше сотни. А что?

– Нет, просто… Вы многое знаете. Странно много для того, кто не прожил и пары веков.

Иамен хмыкнул.

– Было бы желание учиться, Ингве, а учителя найдутся всегда.

Я покачал головой.

– Не понимаю.

– Чего вы не понимаете?

– Вы ведь и в самом деле сын Эрлика?

– Ну да. А что, не похож?

– Не очень.

– А вы похожи на своего отца, Ингве?

Я поморщился, а затем неохотно ответил:

– Я похож на свою мать.

Иамен сгреб горсть песка и разжал пальцы. Песок просыпался с тихим шелестом.

– Что ж, возможно, ваша мать – достойный образец для подражания. А вот мне, Ингве, сильно повезло, что я не слишком похож ни на одного из своих родителей.

Он обернулся ко мне, и на секунду почудилось, что вместо глаз у него снова маленькие зеркала – но то было лишь отражением звездного света.

– Мою мать звали Медея. Нет, не колхидская Медея, но… Как вы яхту назовете, так она и поплывет – кажется, есть такая поговорка в России?

Последние слова он произнес на чистейшем, без малейшего акцента русском. Я не особенно удивился. На русском он и продолжал.

– Мать неохотно рассказывала о своей молодости, да, если честно, рассказам ее верить и не стоило. Когда я подрос достаточно, чтобы хоть что-нибудь понимать, она была уже совершенно не в себе. Потом я, конечно, кое-что выяснил. Мать моя была цыганка и пела в цыганском хоре в Петербурге. Там ее и заметил молодой военный, кавалерист, что ли – в общем, неважно. Заметил и полюбил. Даже по моим воспоминаниям мать была очень красива, такой цыганистой, яркой красотой – хотя, конечно, здорово смахивала на ведьму. В молодости она, должно быть, не одному вскружила голову. Но этот вот офицерик ей полюбился. Она ушла из хора, он вышел в отставку – сопровождаемый, естественно, проклятиями родителей. И они обвенчались. Прожили сколько-то лет вместе, родили детей. Нет, не меня, Ингве, еще не меня. А потом мать офицерику надоела. И вправду, он был еще молод и свеж, а она подсохла, сжалась – знаете ведь, как женщин сушат годы, особенно южных женщин? Ну вот. Бывший офицерик, а ныне чиновник канцелярии начал гулять – сначала по горничным и актеркам, дальше – больше. Мать – цыганка ведь, понимаете – стерпеть этого не могла. Каждый день скандалы. Кончилось тем, что мать потребовала развода. А он расхохотался ей в лицо: дура, мол, неужели ты решила, что мы и вправду обвенчаны? Да ведь венчал нас поп-расстрига, и сама ты мне не жена, и пащенки твои – незаконные. И выгнал мать со двора в одном пальтишке, в петербургскую-то метель. Детей, правда, оставил пока. Хотя, как потом оказалось, лучше бы не оставлял. Тогда, блуждая по питерским вьюжным улицам и мало что от злости и горя видя, мать, думаю, и тронулась рассудком. На следующую ночь стащила она где-то хлебный нож и пробралась в дом мужа. Зарезала его, его любовницу, ну и детей своих заодно, чтобы, видимо, совсем уже соответствовать легенде. И сидела там над ними, воя, пока ее не обнаружили и не повязали. И сослали Медею в Сибирь. Примерно тогда ей, видимо, и пришла на ум блестящая идея обзавестись ребенком-мстителем. Цыгане неплохо разбираются в ворожбе, а на поселении она наверняка встретилась и с местными шаманами… Короче, совершила бедная безумица обряд инвокации, и родился я. Мать моя свято была убеждена в том, что породила эдакого Антихриста, и каждому, кто соглашался выслушать, об этом сообщала. Вскоре даже туповатые местные чины сообразили, что на каторге ей не место, а место в приюте для скорбных духом. Туда и отправили. А меня забрали родители ее мужа. Я родился недоношенным, и у стариков были все основания считать, что я последнее, оставшееся им от сына. Они меня и вырастили. Впрочем, Медея пару раз из желтого дома сбегала и меня, так сказать, навещала. Скажу вам честно, Ингве – неприятно, когда тебя боится собственная мать. Даже если она очень больная и совершенно безумная женщина. Впрочем, вы же ее видели…

Я вспомнил длинноволосую Тень-танцовщицу. Вспомнил и вздрогнул.

Море бормотало у наших ног, повторяло свою бесконечную колыбельную. Спи, усни на темном прохладном дне, в соленой и горькой волне.

– А отца своего… Эрлика… вы хоть раз видели?

Иамен снова улыбнулся.

– Хотите на него посмотреть?

Я вздрогнул.

– Да нет, не особо.

– Ингве, надеюсь, вы не считаете, что я намерен сейчас заняться вызыванием духов бездны? Я имею в виду портрет.

На портрет, если честно, мне тоже смотреть не хотелось, но я кивнул. Иамен порылся в кармане штанов – карманов на его хаки было несчитано – и извлек свернутый вчетверо лист журнального формата. Я щелкнул зажигалкой. Это и вправду оказалась страница из журнала или каталога какой-то выставки.

– Творение Жана Поля Де Ре. Он, хотя и постконцептуалист, а суть уловил верно.

С листа пялилась страшная харя. Поражала она, во-первых, размерами: гуляющие по залу любители постконцептуализма, почему-то все как один зажимавшие носы платочками, казались по сравнению с кошмарным ликом пигмеями. Во-вторых, это было что-то вроде негатива: с черно-бурой рожи таращились выпуклые белесые моргала. Глаза эти были сделаны то ли из воздушных шаров (но странная резина пошла на эти шары), то ли из вываренных до белизны и надутых газом бычьих пузырей. По-любому, умельцу-художнику удалось достигнуть нужного эффекта. Глаза точь-в-точь напоминали зенки основательно полежавшего в воде утопленника, которые пялятся с обсосаных гальяшками и прочей мелкой речной нечистью костей. Вот оттого, наверное, я всегда предпочитал наземных покойников. На земле честные вороны выклевывают мертвецам глаза, чтобы те не оскверняли небо взглядом белых буркал. Присмотревшись внимательней, я наконец-то понял, отчего посетители выставки зажимают носы. И еще – причину мрачного веселья Иамена во время нашего навозного купания. Картина была выполнена из дерьма. Заметив мою реакцию, некромант ухмыльнулся.

– Говорят, для того, чтобы заделаться царем мертвых, папаша мой вывернулся наизнанку. А с изнанки у любого, что у смертного, что у бессмертного – если, конечно, верить господину Умберто Эко – с изнанки у любого из нас дерьмо.

Я с отвращением отодвинул картинку.

– Вы что, всегда таскаете с собой этот ужас?

– Всегда, Ингве, всегда. Мне очень нужно напоминать себе время от времени, в кого я не хочу превратиться.

Небесное колесо повернулось на треть. Море заливало наши лодыжки – начинался прилив. Иамен встал с песка, отряхнул ладони.

– Ингве, пойдемте купаться.

– Я не умею плавать.

– Жаль. Вода очень теплая.

Он скинул брюки и шагнул в темное марево. Сделал еще несколько шагов, нырнул и поплыл, рассекая воду сильными беззвучными гребками.

Днем на пляж обрушились полотнища солнечного света. Море призывно заголубело. Вдали от берега по воде побежали полосы цвета малахита. Я задвинул занавески и включил лаптоп. Нили все еще дрых, Иамен в гамаке читал приобретенный в аэропорту роман. Как ни странно, для чтения некромант пользовался очками. Я, между прочим, прошлой ночью честно предложил ему кровать – раненому в гамаке ютиться не слишком комфортно – но Иамен отказался. Пока загружался чат, некромант отложил книгу и обернулся ко мне.

– Почему вы так боитесь солнца, Ингве?

Я изумленно задрал брови.

– Что это за вопрос, Иамен? Вы же знаете, кто я такой.

Тот хмыкнул, и, ничего не ответив, вернулся к своему роману. Я подхватил лаптоп и от греха подальше ушел в соседнюю комнату.

Ингри на той стороне экрана разве что не подпрыгивал.

– Ну давай, – мрачно сказал я. – Колись, что ты там нарыл.

– Меч. Этот меч, Ингве…

Он сделал театральную паузу. Я поморщился. Порой мой консильере был просто невыносим.

– Что с мечом?

– Короче, так. Я похерил древнюю историю и обратился к современности. И вот твердый факт – последним настоящим владельцем меча был принц Евгений Савойский.

Он выдал информацию с таким видом, будто от восторга я должен расцеловать его в обе щеки.

– И?

– Слушай дальше. От Савойского меч на короткое время перешел к этому шведскому щенку, Карлу – но Петр Первый быстренько избавил выскочку от клинка под Полтавой. Русский царь, конечно, был полным невеждой и о мече ничего не знал, так что закинул Тирфинг в какую-то из дворцовых кладовых и забыл. Затем, уже при советской власти, сокровище пылилось в спецхране Эрмитажа. А вот мессер Шикльгрубер со товарищи в истории разбирались всяко лучше, спасибо «Анэнербе». Когда остатки музейной экспозиции вывозили по льду из уже осажденного Ленинграда, немцам кто-то стукнул: был у них, видать, среди музейных работников свой человечек. И они напали на колонну. Ночью. Десант. Выстрелы, взрывы и прочие спецэффекты…

– Если ты мне скажешь сейчас, что грузовик с мечом затонул в реке, я тебя укокошу.

– В том-то и дело, что не затонул. Вылазка прошла удачно. Так что не зря твой почтенный папаша гонялся за сокровищами Скорцени. Судя по всему, Тирфинг захоронен в одном из альпийских озер.

– Спасибо тебе за эти свежие новости шестидесятилетней давности.

– Не благодари меня прежде времени. Слушай дальше. Главная-то фишка не в этом.

– Я надеюсь.

– А главная фишка в том, что не всякий, владеющий мечом – настоящий хозяин оружия.

– И что бы это значило?

– То, что ни Карлу, ни Петру, ни нацистам меч не дался. Повторяю – последним настоящим хозяином клинка был душка Савойский.

– Откуда такие сведения?

– А вот послушай. Мне удалось раскопать дневники принца. Меч ему никто не передавал, ни у кого он меча не крал, ну и так далее. Меч нашел его сам. Однажды ночью на лагерной стоянке явилось принцу видение. Как он пишет, привиделся ему одноглазый старик в широкополой шляпе и с посохом. Старик шагал по голой равнине без единого деревца. Савойский удивился – что-то такое из нордических саг он читал и старика опознал, однако с чего бы Вотану являться в сны полководца семнадцатого века?

– В самом деле, с чего?

– Дальше было так: старик остановился, оглянулся на бедного Евгения и вонзил посох в землю. Посох немедленно обернулся древесным ростком и, не прошло и минуты, вымахал в здоровенный ясень. Дальше тут что-то невнятное, о червяках, зайцах и утках, но смысл такой, что под корнями ясеня и был тот самый меч. Когда принц проснулся в своей палатке, он не без удивления обнаружил, что сжимает в руке клинок из сна. Ну и пошло…