Текст книги "Дети богов"

Глава 4. Гора Буды, глаз Кришны

Что я люблю в больших международных аэропортах – так это их унифицированный стиль. В Шарле ли ты Де Голе, в Бен-Гурионе, Гэтвике или в третьем терминале Джи-Эф-Кей – нипочем не угадаешь. Те же самые магазины, торгующие беспошлинным барахлом и электроникой, те же тележки и эскалаторы, чахлые бамбучины в кадках, ряды пластиковых кресел, англо-французско-немецкие вопли интеркома, интернет-терминалы и все тот же безвкусный кофе в идентичных, как две обертки от Биг Мака, кафешках. Аэропорты – апогей футуристических чаяний человечества, они обращены в будущее. В то самое будущее, когда придуманная людьми глобализация наконец-то восторжествует, и весь мир превратится в огромный международный аэропорт.

Рейс наш откладывался по техническим причинам – а, скорее, потому, что пилот загулял по местным борделям. Мы сидели в «Старбаксе». Нили и я угрюмо глотали обжигающий кофе под оптимистическим названием «Колумбийский рассвет» (а лучше бы другой продукт из Колумбии, право). Иамен пил латте. Серебряная катана, которую он ухитрился протащить через все детекторы – а нам, между прочим, с оружием пришлось распроститься еще в Непале – серебряная катана лежала рядом с ним на столе и казалась инженерским тубусом.

Отставив пустой стакан в фирменном зеленом пояске, Нили обратился ко мне:

– Один вопрос, босс.

– Хоть два.

Вот видите: под зловещим влиянием аэропортной ноосферы уже и Нили вместо привычного «Мастера» величал меня каким-то уродским «боссом».

– Один. Вопрос такой: за чем мы все-таки охотимся?

– В смысле?

– В смысле, за оборотнем или за мечом?

Я пожал плечами.

– Нифлинг его знает.

При упоминании о Нифлингах телохранитель мой посерел, так что я поспешно протянул ему свой стакан.

– Нили, объясняю на пальцах: в пророчестве было сказано «найдете то, что ищете». Драконьи потроха, видимо, лучше знают, что же мы все-таки ищем.

Иамен, между тем, не прислушиваясь к нашей беседе, внимательно смотрел куда-то в сторону забитых индусами кресел у выхода 45В. Индусы, если верить надписи на табло, направлялись в Мумбаи. Логично. Куда бы еще лететь индусам?

– Иамен, что вы там выглядываете? Или факир упустил свою гадательную кобру, и нам следует спасаться?

– Насчет гадательной кобры не поручусь, но вот наша знакомая гадательница, похоже, зарабатывает на жизнь очень разнообразными способами.

Мы с Нили уставились на индийский ряд. И вправду – девушка по имени Ли Чин сновала между кресел. Время от времени она нагибалась то к тому, то к другому прикорнувшему индусу (выбирая при этом не обряженных в тюрбаны), и что-то такое краткое над ними проделывала. Еще присмотревшись, я обнаружил, что девица орудует маленькими маникюрными ножничками. Ножничками этими она ловко состригала выбивавшиеся из индусьих причесок черные прядки и прятала их в небольшую, расшитую бисером сумочку, висящую у нее на шее. Среди российских хиппи подобные сумочки принято именовать ксивниками.

– Это ж Личинка! – осклабился Нили, до которого в последнее время все доходило, как до башенного крана. – Пойду, вытрясу из нее душу…

– Сидите, – остановил его Иамен, и, как ни странно, верзила послушался.

– Что она делает? – спросил я у некроманта. – Порчу наводит?

– Нет, тут все куда интересней. Если не ошибаюсь, девочка собирает материал для Ловца Снов.

– Дримкетчер?[5]5
  Ловец снов (англ.)


[Закрыть] – я недоуменно нахмурился. – Такая индейская хрень…

– Не индейская хрень, а, скорее, индейский хрен, простите меня за прямолинейность. Эти ребята живут тем, что воруют чужие сны и употребляют их в пищу. Младшие братцы столь не понравившихся вам, Мастер Нили, Теней. Хотя смахивают они скорее на пауков…

Нили содрогнулся. О его нелюбви к паукам я знал давно.

– Как-то вы, Иамен, драматизируете. Ну, уворуют ваши дримкетчеры парочку снов, кому от этого хуже?

Иамен обернулся ко мне, сведя брови домиком.

– Мастер Ингве, вам бы понравилось, если бы, заснув, вы каждый раз проваливались в серое ничто? Липкое как паутина, так что проснуться вам не удастся до того, как зазвонит будильник – если он вообще зазвонит. Люди, на которых паразитируют дримкетчеры, проживают в среднем от двух недель до полугода. Обычно они пытаются не заснуть, используя для этого разнообразные стимулирующие средства: и кончают либо передозом, либо – те, кто порешительней – пускают себе пулю в лоб.

Я встал, да так резво, что чуть не опрокинул столик. Нили вскочил следом за мной.

– Вы куда? – с настоящим или деланым изумлением спросил мистер Иамен.

– Как куда? Надо же ее остановить?

– Кому надо?

Вот за это я и люблю некромантов.

Пока мы чухались, девушка по имени Ли Чин успела собрать свою страшную жатву, и сейчас решительно удалялась по коридору. Мы поспешили за ней. Отойдя метров на двести, девица оглянулась и шмыгнула в мужской сортир, ловко обогнув перегородившую вход тележку уборщика.

– Нили! – сказал я.

– Мастер Ингве, неужели вы считаете, что я девку от мужика не отличу?!

Не думаю, что Нили захотелось бы выслушать мое искреннее мнение по данному вопросу. Не говоря худого слова, я распахнул дверь сортира.

В сортире было весело. Девица Ли Чин стояла спиной к нам. Как раз в этот момент она протягивала ксивник с волосами невысокому человечку. Человечек, судя по всему, был индейцем. Из-под желтого шелкового цилиндра, увенчивающего его макушку, свисали пряди масляных волос цвета воронова крыла. Еще индеец был обряжен в желтый фрак с неимоверно длинными фалдами, широкие штаны и мокасины.

Прежде, чем деловые партнеры успели отреагировать на наш визит, Нили взревел и ухватил Ли Чин за подол ее летнего платьишка. Девица взвизгнула. Платье слезло с нее, как ящериный хвост, обнажив симпатичную узкую спинку и не менее симпатичный рыжий хвостик.

– Лисица! – заорал Нили, который, как дурак, застыл с платьем в руках.

– Кицунэ[6]6
  Кицунэ – лисы-оборотни в японском фольклоре.


[Закрыть], – поправил я.

Не дав нам возможности закончить наш научный диспут, девка влетела в кабинку и прыгнула прямиком в толчок. Зажурчала сливающаяся вода, и девицы и след простыл. Между тем ее компаньон прошествовал в ту же кабинку, скорбно кряхтя, развел полы фрака, спустил штаны и опустился на сиденье.

– Это еще что… – пробормотал Нили.

Маленький негодяй поднял на нас взгляд, исполненный бесконечной кротости.

– Орлиный Зуб хотел бы осведомиться, что нужно бледнолицым господам от бедного индейца?

– Ты что, издеваешься?! – зарычал Нили.

Я подошел к делу более практически и сказал:

– Кошелечек-то отдай.

– Вот уж не подумал бы, что бледнолицым господам понадобятся жалкие сбережения старого Орлиного Зуба.

Без лишних церемоний я подошел к сидящему на унитазе и вцепился в кошелек. И тут случилось странное. Индеец подскочил в воздух чуть ли не на две сажени – и там, где у нормального краснокожего должны быть ноги, обнаружились мохнатые паучьи лапы. Этими лапами индеец быстро и деловито принялся опутывать меня на редкость липкой нитью. Нить тянулась оттуда, где у нормального краснокожего должны бы быть…

– Ты чего?! – заорал Нили.

Он ухватился за нить, пытаясь меня освободить – и ту же влип сам.

– Так-так-так, – приговаривал паук, ловко орудуя лапами, – Тихо-тихо-тихо. Сейчас-сейчас-сейчас.

Я уже начал задыхаться. Нили жалобно выл и драл паутину, однако тонкая нитка оказалась прочнее стали.

– Осторожно-осторожно-осторожно, – напевал паук, работая с усердием.

Из того места, где у всех нормальных краснокожих мужского пола находится детородный орган, показалось гнусное на вид жало. На кончике жала подрагивала капля желтоватого яда. Тут я сдался и заорал во всю глотку:

– Спасите! Помогите!

– Никто-никто нас не спасет, – радостно напевал паук. – Никто-никто нам не поможет.

– Иамен! – взвыл я, отбросив всякий стыд.

Неожиданно паук остановился. Склонив ко мне жуткую харю, на которой уже прорезались нехилые жвала, он спросил:

– Простите, как вы сказали? Кого-кого вы позвали на помощь?

– Иамен – наш некромант, и он надерет тебе задницу, гнусный ты паучара! – заорал Нили, выплевывая паутину.

– Ага, – сказал паук.

Утратив к нам всякий интерес, он шлепнулся на пол и быстро-быстро пополз вон. А мы остались в кабинке, спеленутые паутиной, как две куколки шелкопряда.

– Да что же это за некромант такой, от одного имени которого нечисть разбегается? – вопросил Нили, стараясь освободить левую кисть.

От его рывков мы утратили равновесие и, покачнувшись, вывалились из кабинки. Кафель холодил обожженные паутиной щеки, но в остальном приятного было мало.

– Чтобы ты провалился в Хель, Нили, – ласково пожелал я. – Не мог, что ли, стоять спокойно?

– А какая разница – торчать в кабинке или на полу валяться?

Ответ был резонный, но тут по интеркому – звучавшему несколько глухо из-за захлопнутой двери – объявили наш рейс.

– Что будем делать?

– Поползем? – предложил Нили.

Лучшего варианта у меня не нашлось, и мы, извиваясь, как дождевой червяк под ботинком фермера, поползли к двери. По счастью, выползать из нее нам не пришлось. Створка распахнулась, и на пороге показался мистер Иамен с катаной. Некоторое время он стоял неподвижно, впитывая глазами открывшееся ему чудное зрелище.

– Иамен, вы паршивец, – прочувствованно сказал я. – Почему вы никогда не предупреждаете нас о том, что мы лезем к Фенриру в жопу?

– Хорошо, – покладисто согласился некромант, – Когда вы в следующий раз соберетесь залезть в анальное отверстие Фенрира, Ингве, я вас об этом заблаговременно извещу.

Едва лишь серебряное лезвие освободило нас от большей части паутины, я поднял одеревеневшую руку и торжествующе помахал ксивником.

– Чем бы дитя ни тешилось… – не преминул заметить некромант.

Я бы нашел, что возразить – но тут интерком снова разразился воплями, и мы рванули на посадку.

В самолете Нили опять дрых, я злобно обирал я себя клочки паутины (некоторая часть из них так надежно приклеила меня к спинке кресла, что я здорово опасался унести его с собой по прибытии), Иамен читал очередную книжку. Похоже, он ими питался. Правда, на сей раз это был не роман, а что-то по астрофизике. Отчаявшись бороться с липкими нитями, я уставился через плечо некроманта на страницу, испещренную интегралами. Заметив мое внимание, Иамен спросил, не оборачиваясь:

– Как я погляжу, вас, Ингве, тоже интересуют возможные решения уравнения Дрэйка?

Из Дрейков я знал только пирата, и было у меня смутное ощущение, что речь идет не о нем. Чтобы скрыть смущение, я ответил с великолепным апломбом:

– Нет, не особенно. Просто удивляюсь, как вы, Иамен, тратите время на подобную чепуху. Ведь человеческое представление о Вселенной примерно так же далеко от действительности, как яичница от божьего дара.

Иамен захлопнул книжку и сдвинул очки на лоб.

– Во-первых, вы не правы насчет яичницы. Горячая, с пылу с жару яичница вполне может оказаться божьим даром, особенно если до этого ты три дня ничего не ел. Во-вторых, не поделитесь ли своими взглядами на устройство Вселенной?

Я пожал плечами и высказал то, что доселе считал аксиомой:

– Вселенной не существует. Вселенная – просто бесконечное число производных, придуманное физиками, чтобы объяснить те законы, которые физике не подчиняются в принципе.

Иамен потер переносицу и произнес тоном легкого сочувствия, каким, возможно, обращаются к милому, но придурковатому ребенку:

– Потрясающе, Ингве. Я вам аплодирую. Вы и вправду верите в эту глупость?

– А во что же верите вы?

Он отвернулся к окну и довольно долго молчал – я уже решил, что не дождусь ответа.

– Возьмем, к примеру, Марс, – ни с того ни с сего сказал Иамен. – Лет через пятьдесят обнаружится, что на этой планете когда-то – очень давно – существовала жизнь. И существовала цивилизация, чуть более развитая, чем теперешняя человеческая. А потом случилась крайне паршивая война, и жизнь исчезла. Но не в этом дело. Неважно, в общем, что такое Марс – умершая планета или драчливый бог войны. Интересно лишь то, что люди, понятия не имевшие о разразившейся там бойне, назвали планету Марсом.

Иамен обернулся ко мне и продолжил:

– Так вот, если уж говорить о вере, то я бы с радостью поверил в совпадения. В милые маленькие чудеса, вроде этого казуса с Марсом, или любезных нынешним экономистам рядов Фибоначчи, или вашей, довольно-таки шарлатанской, магии.

– Что же вам мешает?

– То, что Марс красный.

– А если бы он был зеленым?

– Тогда, вероятно, в вашем гипотетическом мире цвет окислов железа тоже был бы не красный, а зеленый. Люди истекали бы зеленой кровью, и Марс остался бы Марсом.

– Значит, нет ничего необъяснимого?

– Нет.

– Все поддается исчислению?

– Абсолютно верно.

– Как насчет принципа неопределенности?

Иамен усмехнулся.

– Уж вам бы к аргументации из квантовой механики точно прибегать не стоило. Хорошо. Принцип неопределенности. Открою вам секрет, Ингве: он нужен лишь тому, кто не может в каждый момент проследить движение фотона. Для того, кто может, все намного проще. Фотон в данной точке пространства либо есть, либо его там нет. Причем намного чаще нет, чем есть.

– А вы можете проследить движение фотона?

Некромант улыбнулся.

– Я много чего могу. Только по большей части мои умения не из тех, которым стоит завидовать.

В Будапешт мы прилетели далеко заполночь, спасибо пунктуальной авиакомпании. Тащиться сейчас в замок не имело ни малейшего смысла. К тому же мы с Нили все еще толком не пришли в себя после встречи с дримкетчером. Ингри прозвонился нам, как только шасси коснулись посадочной полосы, и радостно сообщил адрес отеля. Было в его веселом голосе что-то, заставившее меня насторожиться, однако тут уж не до жиру – быть бы живу. До отеля, расположенного почему-то в новой части города, мы добирались на метро. В отличие от Нили, отдавшему свое сердце изоленте, лучшим изобретением человечества я считаю подземку. Впрочем, сомнительное это изобретение: идею людям подал цверг-перебежчик, в рассчете на то, что смертные докопаются до наших туннелей и начнется заварушка. Мерзкий народ цверги. Смертные, впрочем, на большие глубины не лезли, так что тарахтящие над головой поезда доставали разве что все тех же мотсогнировских ублюдков.

Когда мы выбрались на поверхность и подошли к зданию отеля, я в полной мере осознал источник ингриного веселья. Отель был никаким не отелем, а студенческим хостелем, да еще и перестроенным из старого монастыря. Консьерж на входе долго и подозрительно нас разглядывал, что и понятно: если я еще с грехом пополам мог прокатить за эдакого потрепанного жизнью второгодника, то Нили и Иамен на студентов не тянули никак. Наконец нам выдали ключи от комнат, и – новый сюрприз. Если для Иамена Ингри хотя бы заказал отдельный номер, нам с Нили предстояло ютиться в одной келье.

Келья напоминала гроб. Если бы мне хотелось оказаться в шкуре русского Раскольникова, кельей я был бы, несомненно, доволен. В нынешнем своем настроении я чуть ли не рыдал. Где номер люкс с арабесками по стенам, фонтаном и, главное, ложем королевских пропорций? В келью едва вместились два узеньких топчана и умывальник. Общий душ был в коридоре. Подхватив полотенце, Нили немедленно туда удалился, и вскоре из коридора раздался его рык:

– Ой, какие жопы симпатичные!

Студентики прыснули из душа, как лягушата из-под колес трактора. Заплескалась вода. Стены в бывшем монастыре были толстые, и все же они не смогли полностью оградить мой слух от неблагозвучного нилиного пения. Я застонал, и, вцепившись в телефонную трубку, набрал номер Ингри.

– Ну как, устроились? – прощебетала трубка. – Хорошую я вам нашел хазеру?

– Ингри, – сказал я тихо и внятно, – если ты еще раз попытаешься на мне сэкономить, я тебя лично удушу.

– При чем тут экономия? – возмутилась трубка. – Ты что, Ингве, совсем тупой? Это же монастырь, освященная земля. За вами же волколак охотится! Вам нужна защита!

– Мне нужны чистые простыни! – заорал я. – Желательно, льняные и открахмаленные! Мне нужна сауна! И спа! С джакузи! Мне нужен вид на королевский дворец и парк! А свой монастырь со своим гребаным Христом ты можешь засунуть себе в жопу, псих ненормальный! Иди в пустыню, пророчествуй и акриды жри, я-то тут причем?

– Не говори так про Христа. Ты не понимаешь…

– Да пошел ты в пень со своим Христом!

Я так осатанел, что со всей силы шваркнул трубкой о стену. Хрупкий аппарат разлетелся вдребезги. На мои вопли из душа выскочил голый Нили – вид его обросших шерстью ляжек ничуть не смирил мой мятежный дух. Спустя секунду к нему присоединился Иамен с катаной наперевес.

Нили оглядел учиненный мной разгром и сокрушенно покачал головой:

– Я думал, тебя тут убивают…

Иамен подобрал останки телефона, подержал в руке и выронил в помойное ведро.

– Вы, Ингве, как ребенок малый, – сказал он. – Вас оставишь на минуту – и все игрушки переломаны, изгрызен торшер…

– Какой торшер?!

Из распахнутых дверей соседних комнат выглядывали синюшные от табака и недосыпа студенческие физиономии. Выглядывали и тут же прятались, потому что голый гвардеец-свартальв – зрелище не для чистых студенческих глаз.

Чтобы успокоиться, я вылез покурить на крышу. Небо затянуло тучами, лишь Марс подмигивал в просвет кровавым зраком. Кругом тянулись крыши, трубы, трубы. Острый шпиль собора торчал справа, слева – тополя маленького парка. Громада замкового холма едва намечалась на западе, за темной лентой реки.

Я с наслаждением затянулся, и тут заметил справа некое движение. Не то чтобы меня напугали слова Ингри о рыщущем за нами оборотне – покамест это как раз мы гонялись за оборотнем – и не то чтобы полуночная встреча с городскими химерами или грабителями таила особенную опасность для взрослого свартальва, однако на всякий случай я замер, следя за движущейся тенью уголком глаза. Сомнения мои, впрочем, разрешились быстро.

– Иамен, вы что – меня караулите? Не буду я больше спутниковые телефоны ломать. У нас их, кстати, и не осталось.

Некромант подошел. Катана в ножнах висела, по обычаю, у него за плечом.

– Я и не собирался вас беспокоить. Я, собственно, вышел на прогулку.

– На прогулку? По крыше?

– Вы когда-нибудь слышали про ямакаси?

Про ямакаси я слышал, однако…

– Это японские подростки, бегающие по стенам, как орангутаны?

Иамен усмехнулся.

– Да, суть вы передали верно. Правда, не японские, а французские. И не только подростки. Они предпочитают называть себя «свободными».

– Хороша свобода – носиться по крышам.

– Свобода, – назидательно произнес Иамен, – свобода, Ингве, бывает разная. И у каждого, как правило, своя. В основном она определяется тем, что нам делать запрещено.

– А не наоборот?

– Увы, нет. Хотите присоединиться?

Я с легким ужасом посмотрел на противоположную крышу. До нее было добрых три сажени по прямой. Правда, соседнее здание на пару этажей ниже, так что перепрыгнуть, в принципе, возможно – отбив себе по приземлении все ноги.

– Признайтесь, Иамен: вы хотите моей смерти?

– Если бы я хотел вашей смерти, Ингве, – мягко ответил некромант, – вы бы были уже покойником.

Да, с самооценкой у него явно все в порядке. А вот с головой… Не говоря больше ни слова, Иамен подошел к краю крыши и легко прыгнул. Без разбега. Наверное, в предках у него были не только духи преисподней, но еще и ягуары – его перенесло на соседнюю крышу без всяких усилий, будто он не через двадцатиметровую пропасть скакал, а через лужицу в сквере. Я подошел к краю. В противоположность общепринятому мнению, свартальвы не боятся высоты. Мы часто работаем под сводами таких пещер, что куда там монтажникам-высотникам. Это в целом. В частности же, я под сводами пещер никогда не работал. В самолетах, конечно, летал постоянно, но там высота неощутима. Внизу текла узкая речка улицы в оторочке оранжевых фонарей. Хорошо хоть машин нет, глупо подумал я – как будто, навернувшись с двадцати саженей, для достижения полного эффекта надо еще и угодить под машину.

И я прыгнул. Это оказалось совсем несложно.

Мы двигались к реке. Плоские крыши сменялись двускатными, черепичными – я скользил, но не падал. Меня несло вперед на крыльях бешеного восторга. Ветер бил в лицо. Нили бы, наверное, свихнулся, узнав, чем я занимаюсь. Эта озорная мысль придала мне еще сил, и я почти поравнялся с Иаменом. У того даже дыхание не участилось – хотя, в отличие от меня, некромант не просто прыгал с крыши на крышу, а выплясывал какой-то сложный танец между пожарных лестниц, флюгеров и труб. Мы продолжали свой бег. Пальцы мои покрылись ржавчиной от спасавшей не раз от падения жести, джинсы порвались на коленях, в легких гудело и похрипывало. Спустя какое-то время я заметил, что мы уже не одни. За нами, впереди и вокруг нас неслись легкие тени, бледные огоньки. Когда они подлетали чуть ближе, мне казалось, что я вижу тонкие, будто бы детские фигурки.

– Кто это? – прохрипел я, цепляясь за водосток. – Городские химеры?

Для химер они были слишком бесплотны, для болотных огоньков – слишком далеки от родных болот.

– Тени маленьких самоубийц, – ответил Иамен, приземляясь в двух шагах от меня и протягивая мне руку.

Я перевалился на крышу и так и остался лежать на брюхе, отдуваясь. Огоньки приблизились – я уже различал их шепот и голоса. Между лопатками пробежал холодок.

– Вы шутите?

– Отнюдь.

Иамен присел на черепицу рядом со мной, положив на колени катану. Огоньки окружили нас. Я выпрямился. Наш дом был в каких-то полутора сотнях метров от реки. Внизу протянулась широкая набережная. Дунай катил медленные воды. Подсвеченное здание парламента пристально наблюдало за старым замком на другом берегу. Скалились мостовые львы. Где-то неподалеку брякнул ранний трамвай.

– Что им от нас надо?

– От вас, Ингве – ничего. Со мной они хотят поиграть.

– А?

Иамен встал и отошел на несколько шагов, ближе к коньку крыши. Теперь я различил столпившиеся вокруг него маленькие фигурки, видел и лица в толпе. В основном это были мальчишки, хотя попадались и девочки. Некоторые – во вполне современных свитерах с капюшонами и джинсах, кое-кто – в костюмчиках прошлого века, рубашках с короткими рукавами, матросках… различил я и несколько пионерских галстуков. Дети тянулись к Иамену. Самые смелые уже успели облапать катану, те, что потише, старались протиснуться вперед. Некромант повысил голос:

– Души взрослых самоубийц, в конце концов, обычно находят, к какому берегу приткнуться. А дети верят лишь в то, что видят, а видят они только этот город… Дети хотят играть. Они пробуют подружиться со своими живыми ровесниками, но те в лучшем случае убегают с ревом. В худшем игры заканчиваются довольно печально. Я взял с них обещание не лезть к живым, а взамен поклялся, что буду приходить иногда и играть с ними.

– Играть во что?

Иамен улыбнулся.

– В основном я рассказываю им истории. Иногда мы затеиваем салки или пятнашки на чердаках, или угадываем желания.

– Вы хотите, чтобы я пошел с вами?

– Нет, не стоит. Тут справа должна быть пожарная лестница. До хостеля добирайтесь лучше понизу, а то как бы вам не сверзиться ненароком.

Дети тянули некроманта за руки. Он еще раз махнул мне на прощанье, и вся компания: взрослый с катаной за плечами и маленькие мерцающие призраки – перевалила за конек крыши и побрела обратно в город. Иамен что-то говорил детям, но поднявшийся утренний ветерок уносил слова.

Я смотрел им вслед. Будь на моем месте Ингри, он наверняка бы припомнил какую-нибудь Нагорную проповедь – мол, Белый Христос проповедует детям. Я не видел никакого Христа. По-честному, я и Иамена уже не видел. Мне казалось, он слился с толпой теней, стал одним из них: бледным темноволосым призраком своего несчастливого детства.

Нили, конечно, просторожил меня до утра. Когда я наконец ввалился в комнату, грязный, исцарапанный и покрытый с ног до головы ржавчиной, изволновавшийся телохранитель уже чуть ли не на стену лез. Как выяснилось, он успел оббегать все окрестные кварталы, вернуться, снова побежать. Для начала он меня облапил, а потом принялся ругать и поносить – да так, что, по всему, следовало бы законопатить его на тысячу лет в темницу за оскорбление княжеского дома. Но я только устало отбрехивался, а потом вообще натянул на уши одеяло и заснул на своем стремном топчанчике, как мертвец. И проспал до заката.

Когда солнце рухнуло за гору Буды, мы тронулись в путь. Ноги после вчерашнего болели так, что идти пешком я категорически отказался. Взяли такси. В каком-то сумрачном отупении я наблюдал, как проносятся за окнами высокие здания – некоторые еще в щербинах от снарядов – неоновые вывески, трамвайные линии, соборы с острыми маковками, львы и ограда моста. Иамен сидел рядом и был свеж, как огурчик, что меня изрядно бесило. Наконец машина, порыкивая и разгоняя гудками загулявших туристов, вскарабкалась на холм. Мы выгрузились. Впереди возвышался замок, вниз убегали знакомые крыши и купы вишневых садов. Должно быть, прекрасен этот высокий берег весной, весь в мареве белого цветения. Хорош бы он был и сейчас, если бы не вечные сумерки. Фонари на том берегу горели ярко. От дворца били вверх зеленые лучи прожекторов, но этот клочок между замком и набережной оставался чернильным пятном на шкуре холма. Я потопал усталыми ступнями по булыжнику мостовой и спросил:

– Ну, и что дальше?

Иамен пожал плечами. Я нахмурился и добавил:

– Я думал, у вас есть какой-нибудь план.

Некромант усмехнулся.

– А почему план должен быть у меня?

Действительно, почему? Тем временем Нили, рыскающий, по обыкновению, в поисках паба или иного питейного заведения, замахал нам рукой с противоположной стороны улицы.

– Эй, идите сюда!

Мы подошли. Нили стоял перед невзрачной на вид дверкой, на которой значилось «Dungeons of the Buda Castle».

– Свинья везде грязь найдет, – хмуро пробормотал я.

Несмотря на долгий надземельный стаж, мой телохранитель, казалось, все еще чувствовал себя неуютно на поверхности, и при случает так и норовил нырнуть в какой-нибудь погреб. Не этим ли объяснялась и любовь его к пабам, многие из которых располагались в подвалах, и вела в них замусоренная окурками лесенка?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Иамен. – Все равно мы понятия не имеем, где и, главное, что искать. Надо же с чего-то начать.

И мы начали с подземелья замка Буды. Честно закупившись билетами – а некромант даже прихватил маленький путеводитель – мы устремились в тускло освещенные коридоры. Подземелье, надо сказать, было такой же дешевой подделкой, как и чумной Лондон под Лондоном настоящим. Меня слегка позабавили фальшивые пещерные росписи на стенах в одном из первых залов, но дальше уже пошли какие-то абстракции, и я приуныл. До закрытия оставалось около получаса, так что туристов, кроме нас, не было. Похоже, они вообще нечасто посещали эту сумеречную обитель – слишком уж ловко она замаскировалась между двух сереньких неприметных домов. Мы прошли еще немного вперед, когда слух наш порадовало монотонное журчание и негромкая музыка в стиле барокко. Иамен сверился с путеводителем и сообщил: «Зал Ренессанса».

– Вижу, что не постмодерна, – откликнулся я.

Нили принюхался и радостно осклабился.

– Вино. Разрази меня Хель, вино.

И вправду, это было вино. Вино текло из небольшого фонтанчика в центре комнаты. Фонтанчик окружала узорчатая железная скамья. Кузнец отчаянно старался подражать стилю позднего Возрождения. Скамьи тянулись и вдоль стен: видимо, многие туристы предпочитали задержаться именно в этом зале. Тихо, ненавязчиво играл клавесин. На скамье обнаружилась стопка чистых пластиковых стаканчиков. Нили немедленно к ним потянулся. Я тоже вдруг сообразил, что меня мучит страшная жажда. Я подхватил стакан и зачерпнул из фонтана.

– Ингве, я бы на вашем месте воздержался, – сказал Иамен. – Этот напиток не кажется мне достаточно… гигиеничным.

С этими словами он вытолкнул носком ботинка из-под скамьи два угнездившихся там использованных презерватива и порванные женские трусики.

– Да ладно, волков бояться – в лес не ходить, – беззаботно заявил я.

От вина тянуло гнилой кислятиной, но почему-то не было в тот момент для меня более желанного питья. Я опрокинул стакан в глотку. У напитка оказался вкус железистой воды из-под крана. Нили уже распахнул пасть, чтобы тоже отведать халявной браги, когда Иамен, подозрительно принюхивающийся к фонтанчику все это время, завопил:

– Нет! – и толкнул моего телохранителя под локоть.

Вино выплеснулось на рубашку Нили веселым водопадиком. Опасно лишать гвардейца-свартальва его последнего утешения. С ревом: «Ну все, этот мудак меня достал!» Нили ухватил Иамена за загривок и макнул башкой в наполненный вином каменный бассейн. Я застыл в оторопении. Некромант забулькал. Вырваться из могучего захвата он не мог, как ни дергался. Я понял, что Иамена придется спасать, иначе совсем захлебнется… И тут из темного перехода справа раздался звонкий смех. Я крутанулся на месте. Нили тоже бросил некроманта и уставился в проход. Там, в луче синеватого света, льющегося от круглого потолочного фонаря, стояла Ли Чин. На сей раз девушка предусмотрительно обрядилась в сплошную кожу, и облегающий костюм выгодно подчеркивал ее острые грудки.

– С-сучка, – отчетливо сказал Нили и ринулся в коридор.

И влип с разбега в невидимую, от стенки до стенки растянутую паутину. В коридоре заскребло, прошуршало восемью мохнатыми лапами. Ли Чин грациозно развернулась, отставила попку и не спеша пошла прочь, поцокивая каблуками. Под потолком над ее головой семенила восьминогая тень. Только тут я очухался и кинулся извлекать своего воющего от бессильной ярости телохранителя из липких сетей.

Когда мне удалось наконец освободить Нили, некромант уже вытащил голову из бассейна. Он сидел на скамье. С волос его капало. Я оттолкнул Нили, который все еще порывался кинуться в погоню, и присел рядом.

– Так. И чем же нас отравили?

Иамен смахнул со лба мокрую прядь и неожиданно ухмыльнулся.

– Ну, отравлением я бы это не назвал. Не буквально. Вы, Ингве, слышали историю о Тристане и Изольде? Помните, что сердобольная служанка добавила в кубок?

Я поперхнулся. Нили, тоже знакомый с легендой, замычал. Некромант поднял на него поблескивающие глаза:

– Вы-то что воете, любезный? Вас я спас от нелегкой судьбы. А то гонялись бы сейчас за своим князем с букетом гвоздик и признаниями в любови вечной и пылкой. Или прямо здесь, на лавочке…

Нили занес над головой Иамена огромный кулак. Я среагировал прежде, чем успел сообразить, что происходит. Мой телохранитель отлетел в коридор и снова прилип, как большая нелепая бабочка. Мне было уже все равно.

– И что, Иамен, теперь мы навсегда?..

Кажется, я даже тихонько поскуливал от ужаса. Некромант, напротив, выглядел так, будто получает от происходящего немалый кайф.

– Нет, Ингве, все не так мрачно. Зельице, конечно, разбавлено до невозможности, примерно как и само вино. Но где-то на сутки нам с вами хватит.