Текст книги "Голубь с зеленым горошком"

– Вы сумасшедший? Давайте номер карты.

– Если вы не согласны, то, – он поочередно загибал пальцы, – a) старый добрый Паоло остается без чаевых; b) вы никогда не поймете суть фразы на пляже, которой я вас якобы обидел. Судя по всему, вам просто мало знакома история острова; c) вы что-то говорили о книге? d) Выбор за вами. Мне действительно пора присоединиться к людям, которых вы так смело назвали моими «друзьями».

– Где мне передать вам первые пятьдесят центов?

– Где вы остановились? В «Reid’s»?

– Нет. Я снимаю квартиру.

– Адрес?

– Castada de Santa Clara, 16. Это напротив…

– …музея «Frederico de Freitas», – закончил за меня он. – У вас хороший вкус. Выходите из дома ровно в 13.00. Не будем создавать пробок. Улица односторонняя.

На прощание он произнес фразу, которая навсегда останется в моей памяти: «Мадемуазель, я так и не понял, что вкуснее: ваши слезы или детское вино, которое вам предложил мой старый добрый друг Паоло».

Улица действительно была односторонней. А он так и не спросил мое имя.

Круг, так круг

Украдена из Балтиморского музея искусства в 1951 году.

Текущий статус: в 2012 году картина была выставлена на аукционе в Виргинии. Владелец утверждал, что приобрел ее за $ 7 на одном из фломарктов. После расследования возвращена Балтиморскому музею.

Утро началось с того, что проживающий в Уэльсе курьер Энди сообщил о наличии камней в желчном пузыре, а немец Себ завалил мой мессенджер очередной порцией «Hallo», «Wie geht’s es dir?»[15]15
  Как твои дела? (Нем.)


[Закрыть], «Redest du noch mit mir?»[16]16
  Ты со мной не общаешься? (Нем.)


[Закрыть] Так не может больше продолжаться… Это неизлечимо. Тебе что, девятьсот восемьдесят пять оставленных без ответа сообщений не подсказывают, что я с тобой не общаюсь? Кому ты отправляешь эти дурацкие зарумяненные смайлы? Тебе ведь сороковник скоро. Конец, точка и баста. Моя толерантность и уважение к его пересаженной почке взялись за руки и дружно сиганули с высоченного обрыва во вчерашнем «Cipriani». Искренне пожелав Энди скорейшего выздоровления, я принялась за Себа. Настроение было такое шальное, что в очередной раз послать его куда подальше показалось мне слишком скучным. Тем более что мои резкие посылы зачастую притягивали его с удвоенной силой. Ладно, вспомним-ка немецкий:

«Здравствуй, Себастьян. Благодарю за шестьсот двадцать три «Hallo», триста двадцать один «Wie geht’s?» и несколько тысяч опечаленных смайликов. Пишу тебе, чтобы сообщить следующее: я начала серьезно работать над книгой о первобытных людях. Для того чтобы глубоко проникнуться темой, мой издатель сказал, что я должна четыре месяца пожить в пещере без фейсбука и интернета. Конечно, мне будут приносить воду и картофельные чипсы. Пожалуйста, не пиши мне ближайшие несколько тысяч дней. Если ты увидишь меня онлайн – это не я, а человек, которому поручено вести мою страницу. Береги почку. Чусс».

Это же каким тупым животным нужно быть, чтобы прислать в ответ «??????? 4 Monate ohne dich?»[17]17
  Четыре месяца без тебя??? (Нем.)


[Закрыть] Да, четыре месяца без меня. Ведь мы с тобой так тесно коммуницировали все это время. Да что там говорить… и белье мне выбирали, и семью планировали, и тайными желаниями обменивались. Правда, в одностороннем порядке. Но разве это важно? Да я, с…а, поселилась бы в пещере навечно, если бы мне пришлось выбирать между жизнью с тобой и жизнью без тебя.

Глядя правде в глаза, я бы не стала тратить мадейрское время на текстовые сообщения недалеким женихам, если бы не одно «но». Я честно призналась себе в том, что очень сильно нервничаю. Это было связано со вчерашним вечером и шутливой договоренностью «выходите из дома ровно в 13.00, не будем создавать пробок». С одной стороны, интуиция подсказывала мне, что мой неординарный знакомый решил слегка развеяться за моим столиком. С другой – а что, если он не шутил? Нарушить договоренность и не появиться на узенькой улице в 13.00 было бы проще всего. Выйти из дома и понять, что ты слишком серьезно восприняла игривое настроение избалованного деньгами аристократа – ну, что же, не беда. Постою десять минут на тротуаре и отправлюсь на прогулку по божественному Фуншалу. Выбор сделан, но очень хотелось курить. Опять-таки, нервы были не настроены притворяться и умиротворенно дремать.

Несмотря на очень короткий период пребывания на Мадейре, я успела стать всеобщей любимицей. Если моя первая пробежка в день приезда заняла сорок минут, то сегодняшняя затянулась еще на столько же. Работники ближайших магазинчиков, таксисты и добродушные официанты хором интересовались, как мои дела, все ли мне нравится и где я уже успела побывать. Без лишнего хвастовства могу сказать, что меня любили даже такие своеобразные ребята, как немцы и французы, которые обычно держатся довольно сдержанно, хотя и приветливо, но всем своим видом дают понять, что в тебе течет другая, иностранная кровь. Я разрушала эти барьеры быстро и незаметно, влюбляясь в культуру их стран и стараясь общаться на их родном языке. Португальцы же были совершенно особенными. Они словно хотели тебя обнять, приютить, сделать все, чтобы ты осталась с ними. Они открывали сердца нараспашку, как обыкновенную форточку, не требуя ничего взамен. Хотя это не совсем так. Они обожали настоящие улыбки, честность и открытость – все те вещи, которых катастрофически сильно не хватает некоторым странам из бывшего СССР. Как по мне, то единственным недостатком Португалии были лишь сигаретные пачки с чудовищными картинками. Таким неприкрытым извращениям позавидовали бы Ганнибал Лектор и Джек Потрошитель, а Стивен Кинг вместе с Линчем навсегда впал бы в творческий ступор. Не знаю, кто разрабатывал дизайн набитых табаком и смолой картонных коробок, но это однозначно был озлобленный, неуравновешенный псих. Все наши пугающие украинские надписи на пачках «Мальборо» и «Парламента» казались шутками гениального Жванецкого и Джорджа Карлина. Псих определенно постарался на славу, но своего не добился: вместо того чтобы бросить курить, португальцы выбирали фото «посимпатичнее», жонглируя сигаретами, как бутылками кока-колы с именами на красных этикетках:

– Дорогая, дай мне, пожалуйста, пачку с тем синеватым мужчиной, – обращался восьмидесятилетний житель Фуншала к молоденькой продавщице по имени Дженни. – Нет-нет, не с тем, который с трубками в носу, а с другим – без капельниц.

– Синьор, вы, возможно, не рассмотрели, но этот синий мужчина на фото уже, как бы так выразиться, не совсем живой.

– Ничего-ничего. Давай такого. Он неплохо держится.

– Эээээ, Дженни, а мне, пожалуйста, «Мальборо Голд», но, если можно, с трубками и капельницами.

Ужасно, конечно, но я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Ну, что поделаешь, если эти люди так воспитаны? Они обладали первоклассным чувством черного юмора, легко относились к жизни, но с детства были приучены к тому, что смерть неизбежна и нечего на ней зацикливаться.

Выкурив сигаретку под двойной эспрессо, я согласилась с очередным официантом: «Больше никакого американо на Мадейре – привыкайте к нам». Да я с радостью, с радостью, с радостью. Рассиживать в кафе время не позволяло, потому что колокола церкви St. Peter напомнили о скором приближении полуденного часа. До 13.00 оставалось совсем немного, и я в полной мере ощутила неприятный мандраж. Прямо, как в детстве на теннисных турнирах. У меня всегда пропадал аппетит перед выходом на корт в матче с более сильными противниками. Это захватывало и нервировало одновременно. Так и сейчас: зачем ты вообще вчера согласилась поддержать его странную игру? Детское «Розе» со смешным динозавриком на этикетке затуманило мозги и притупило ощущение реальности? Ты вообще его видела? Слышала, как он разговаривает? Пресыщенный жизнью игрок и самоуверенный победитель – он сейчас спит на одной из огромных кроватей «Reid’s» и помнить не помнит о твоем существовании, глупое ты существо.

Проиграв мысленно все самые нелепые сценарии развития событий, я решила пойти на компромисс: архитектурные особенности улицы не позволяли стоять на выходе из подъезда, так как он был частью дороги. Напротив – музей Фрейтаса. Так вот, было бы вполне разумно узнать, кем был синьор Фредерико, выйти из кованых ворот ровно в 13.00 и в случае полного провала и разочарования гордо зашагать по мозаичной дорожке. Решено. Иду в «Casa de Museu Frederico de Freitas», который получил высшую награду от португальского правительства.

* * *

Музей меня не поразил – он в буквальном смысле слова обескуражил. Во внутреннем дворике проводились какие-то реконструкторские работы, но красоту маленького сада и встроенного в темно-розовую стену фонтана не могло испортить ничто. Очутившись внутри помещения, я ощутила резкую слабость в ногах. Фредерико де Фрейтас был очень известным нотариусом, что никак не помешало ему стать знаменитым коллекционером произведений искусства XVII–XIX веков. Господина Фрейтаса можно назвать даже гениальным хотя бы потому, что каждая деталь его дома соответствовала утонченному вкусу и изобретательности хозяина. Любая статуэтка, картина, ваза, предмет мебели и интерьера – все создавало эффект присутствия, словно в этом уютном особняке лишь час назад застелили постель, но, к сожалению, хозяин сейчас завтракает в столовой со своей семьей, и вам придется подождать. Какое же все живое, какое же настоящее… Фотографии в рамках на изумительном английском столике у кровати… Кого вы здесь обнимаете? Жену? Любимую женщину? Близкую подругу? Казалось, что в чайный зал сейчас войдет дворецкий с серебряным подносом и предложит присоединиться к более не существующим гостям. Совершенно фантастическая кухня с мраморными умывальниками и огромными чугунными котелками… Здесь для вас готовили еду, господа аристократы? Я переходила из комнаты в комнату, поражаясь размерам дома. Из окна моей квартиры он казался не очень масштабным, а разделяющая нас односторонняя улочка была такой узкой, что я запросто могла перешагнуть на один из балконов. Удивляло и то, что охрана «заведения» состояла из пятидесятилетних женщин в черных брюках и накрахмаленных белых блузах. Они незаметно подстерегали каждое твое передвижение и не разрешали фотографировать. Музей гордился отсутствием фото на просторах интернета, и это было правильно. Я, конечно, не отношусь к клептоманам, но мне хотелось украсть все. Даже не все, а все что угодно.

Немного потерявшись в разнообразных залах, я продвигалась к выходу, осыпая португальскими словами благодарности каждую без исключения сотрудницу музея. Они отвечали взаимностью, но сохраняли официальное выражение лица, как стоящие на вахте гвардейцы у «Buckingham Palace». Самая строгая на вид женщина окликнула меня и спросила, попала ли я в библиотеку.

– Нет! Конечно, нет! Меня очень удивило, что в таком доме отсутствует библиотека. Для меня это самая интересная часть!

Я поймала себя на мысли, что слишком нарушаю тишину, но ничего не могла поделать из-за повышенной эмоциональности.

– Следуйте за мной. Я вас проведу.

– Obrigada, muito obrigada![18]18
  Спасибо, огромное спасибо! (Порт.)


[Закрыть] – тараторила я по-португальски, задыхаясь от восторга.

Что может испытать обожающий литературу человек, неожиданно оказавшийся в мире книг XVII–XIX веков? Собрание работ Черчилля, старинные фолианты, раритетные издания, посвященные творениям Микеланджело и Родена. Обложки книг целовали друг друга на нескончаемых деревянных полках, а невероятной красоты камин подыгрывал им, создавая незабываемую романтическую атмосферу, включающую в себя ощущения тайны, шелест страниц и приглушенный мягкий свет.

– И все эти книги настоящие?

– Конечно, – кивнула женщина, доставая с полки тоненькую книжечку. – Каждая из них.

– Вы не представляете, как много это для меня значит… Даже руки начали дрожать. Да я бы себя возненавидела, если бы так и не узнала о существовании библиотеки в доме синьора Фрейтаса. Господи, как же жаль, что нельзя фотографировать… Я ведь тоже пишу!

– Вы действительно пишете? – переспросила сотрудница музея.

– Да…

– Знаете, что… – Она вплотную подошла ко мне. – Если вы дадите мне слово, что фото не попадет в интернет, я разрешу вам сделать один кадр. Я постою на выходе из библиотеки на случай, если мои коллеги или посетители направятся в нашу сторону. Только не подведите меня.

– Ну что вы??? Я даю вам слово на языке души. А камеры? У вас точно не будет проблем из-за меня?

– Здесь нет камер. Именно здесь. Одно фото.

Айфон в руках ходил ходуном, пока я пыталась выбрать наиболее удачный ракурс. Как же дрожали руки… Одно фото. Есть. Я бросила умоляющий взгляд на женщину:

– Да фотографируйте уже, – она тихонько рассмеялась.

Я улыбалась и щелкала все подряд до тех пор, пока добрая хранительница правопорядка не подала мне знак рукой. Спрятав телефон в сумку, я подбежала к ней и, чмокнув в обе щеки, беззвучно обняла. В этот момент порог библиотеки переступил очередной немец в сопровождении чопорной охранницы. Их явно смутило мое зарумянившееся, сияющее от счастья лицо, но что поделаешь… Боже мой, как же прекрасен португальский народ!

* * *

На выходе из музея меня застало великолепное зрелище. Castada de Santa Clara обрывалась на перекрестке с Rua du Surdo. У португальских ребят таки отлично обстояли дела с юмором. «Улица глухих», «Улица черных девочек» – кто-то же это все когда-то называл, переименовывал. Не знаю, повезло или не повезло тем самым «глухим», но улицу тщательно ремонтировали, что доставляло мне определенные неудобства во время сна из-за шума рабочих грузовиков по утрам. Если одна такая «малютка» пыталась развернуться на миниатюрном перекрестке, от катастрофического грохота не могла спасти даже самая модерновая шумоизоляция.

Castada de Santa Clara, имеющая угол наклона в лучших традициях холмистого Сан-Франциско, застыла в автомобильной пробке на фоне растерянных пешеходов. Именно такая картинка открылась моему взору: улочка была как на ладони. Казалось, что кто-то подвесил скопившиеся машины на горном склоне и на секунду приостановил забавное кино. 12:59:34. К моему тщательно замаскированному ужасу, внимание туристов привлекала не пробка и не лимитированное пространство на ступенчатом тротуаре. Все они смотрели туда же, куда и я. Разница заключалась лишь в том, что люди крутили головами, пребывая в восхищении от увиденного, в то время как я мысленно повторяла про себя: «Только не это. Где же ты успела так нагрешить?» По проложенной брусчаткой дороге плавно катился «Rolls Royce Dawn» – тот самый четырехместный кабриолет с мандариновым салоном, возле которого все так отчаянно хотели сфотографироваться на парковке отеля «Reid’s». Экстерьер цвета океанической злости и ярости, кто же тебя создавал, что, глядя на тебя, колени мои подгибаются так безнадежно? О водителе я молчу – его стиль уже мне знаком. Расслабленная правая рука на руле, неприлично белая рубашка с рукавами до запястья, бронзовая кожа, мужественные загоревшие скулы, скрывающие лед в глазах стекла элегантных очков – приехали… Ни бурное парижское прошлое, ни привычное чувство уверенности в себе не смогли спасти меня от парализующего смущения, когда «Dawn» поравнялся с моей примерзшей к мозаичной плитке фигурке и окутанный бархатом голос произнес:

– Мадемуазель…

Было ровно 13.00. Ни секундой раньше, ни секундой позже. Айфон констатировал факт, вибрируя напоминанием о жизненно важных таблетках, которые я принимаю каждые двенадцать часов:

– Синьор Инганнаморте…

Он тактичным жестом указал на пассажирское сиденье, и я потянула за приятную на ощупь дверную ручку. Низко посаженные двери точно были продуманы для эффектных посадок и выходов в свет. Пока я поражалась тому, как создатели последней модели «Royce» угадали с пространством для длинных ног, мой знакомый тронулся с места, присоединившись к всеобщему движению трафика:

– Вы собираетесь возвращать мне долг? – спросил он на полном серьезе.

– Да, конечно. – Я смутилась еще больше и потянула за замочек на крохотной сумке. – Возьмите, пожалуйста.

– Зачем вы даете мне десять евро? Мы договаривались, что вы будете отдавать мне по пятьдесят центов.

«Вы надо мной издеваетесь?» – хотелось прокричать мне на весь Фуншал.

– Ладно, – холодно произнесла я и снова запустила руку в сумку. – Так лучше?

– Отлично. – Он аккуратно положил монетку в оранжевую нишу со стороны водительской двери. – Вы не возражаете, если я сделаю небольшой круг, чтобы вернуть вас домой?

– Можете высадить меня возле церкви. Я пройдусь пешком.

Внутри меня наслаивалось такое негодование, что угнетавшее меня смущение рассеялось как дым.

– Почему вы отвернулись? Вы пытаетесь сделать вид, что я вас снова чем-то оскорбил? В самолете вы смотрели на меня более пристально.

– Нет. Я пыталась понять, кто из пассажиров рейса вернул мою книжку.

– Какую книжку?

– Но это же были вы…

– Возможно, мне бы хотелось быть таким человеком. К сожалению, я другой. Я никогда никому ничего не возвращаю. Какую книгу вам вернули?

– «The History of Modern Art».

– Так вы увлечены искусством?

Глубоко-глубоко внутри меня формировалось ощущение, что мне делают ультразвук в клинике «Charite».

– Так вы вернули мою книгу? – ответила я в еврейском стиле.

– Да что вы пристали ко мне с какой-то книгой и романтическими фантазиями? Вы что, подающий надежды юный режиссер?

– Нет, я – умертвивший все надежды молодой писатель.

– Замечательно звучит! Вы правда что-то пишете?

На его лице появилась легкая, но очень жесткая улыбка.

– Я правда что-то не пишу.

– Признавайтесь. Откройте карты.

– Я вам не Паоло из «Cipriani», который выдает все секреты.

– Мадемуазель, бросьте это глупое кокетство. Вы действительно пишете?

– Ладно. – Я сдалась, потому что все мои привычные манипуляции на него не действовали. – Я написала две книги, но с третьей все очень печально.

– И вас издавали?

– Да. Лучшее украинское издательство.

– Так вы из Украины?

Его мимика немножечко поддалась, и широкие брови вынырнули из-под черных стекол.

– Да. Из Украины. А я могу узнать, куда мы едем?

– Конечно. Но сначала вы назовете свое имя. Я считаю, что мы уже достаточно для этого знакомы.

Не знаю почему, но я от души рассмеялась. Да, мы были достаточно для этого знакомы:

– Юля. Иностранцы называют меня Джулия. Легче произносится.

– Значит, Джулиния, – холодно улыбнулся он.

– Почему «Джулиния»? И куда мы едем? Мы проехали тоннель, торговый центр «La Vie» и никуда не свернули.

– С вами всегда так скучно?

– А с вами всегда так интересно?

В этот раз обоюдная улыбка возникла на наших лицах одновременно.

– Мадемуазель, я же сказал, что мы сделаем круг перед тем, как вернуть вас домой, – он категорически отказывался обращаться ко мне по имени. – И вы согласились.

Я согласилась заранее, потому что понятия не имела, какой круг он имеет в виду. Я бы согласилась постфактум, потому что он пообещал раскрыть смысл «шутки» на пляже и рассказать историю о том, как хоронят людей на Мадейре. Я бы согласилась не из-за любопытства к «Rolls Royce Dawn», который впервые в истории презентовали онлайн для постоянных клиентов, игнорируя «Франктфуртские автомобильные выставки». Я бы согласилась не из-за крыши, которая опускается за двадцать две секунды даже при скорости тридцати двух миль в час. Я бы согласилась не из-за того, что машина пропахла ароматизированным деревом и на восемьдесят процентов отличалась от купе «Wraith». Не из-за того, что она была недоступна даже сильным мира сего и проделала огромный путь на Мадейру с континентальной земли. Не из-за сумасшедшего сочетания ярко-оранжевой кожи и благородного металла. И уж точно не из-за двигателя V-12 и мгновенного разгона до ста пятидесяти миль в час. Мне было плевать на крышу кабриолета, которая напоминала нос античных деревянных лодок. Впрочем, как и на то, что ночные датчики реагируют на тепло пробегающих мимо зверей и невидимых в темноте существ. Конечно, все это слегка будоражит. Но как говорил мой любимый персонаж из «Games of Thrones»[19]19
  Игра престолов (англ.).


[Закрыть]: «Меня давно научили не обращать внимание на то, что следует перед словом “но”». Так вот мое исключительное «но» заключалось в следующем: меня очень сильно интересовал водитель. Круг, так круг.

– Хорошо. Я согласна на любой круг, если вы мне расскажете, что там с захоронениями.

– Мадемуазель, прекратите ставить мне детские условия. Можно подумать, что если я вам не расскажу, вы на ходу откроете дверь и выпрыгнете из машины в одном из тоннелей. Условия буду ставить я, потому что вы все еще должны мне непомерную сумму денег. Почему у вас не складывается с третьей книгой?

– Просто мне тяжело ее писать. По личным причинам.

Спорить с ним было глупо и бессмысленно.

– Надеюсь, вы не собираетесь обрушить на меня печальную историю любви? – Он постоянно меня поддевал и переигрывал по всем фронтам.

– Я избавлю вас от такого удовольствия. Вас бы это все равно не тронуло.

– Откуда вы знаете? Вы же меня немного тронули.

– Чем это, интересно?

Я уже была в предвкушении очередной издевательской реплики.

– Вы показались мне очень солнечным и ранимым ребенком. Но в тоже время в вас чувствуется какая-то демоническая неизбежность. Скажите, а что вас обычно вдохновляет, когда вы пишете?

Я на секунду задумалась и без доли притворства произнесла:

– Боль. И Париж.

– Вы любите Париж?

– До слез. Я его обожаю, боготворю… Моя первая книжка начиналась с письма к этому городу.

– Но вас не переводили на другие языки?

– Нет. Хотя у меня есть немецкий перевод. И даже французский.

– Немецкий мне не подходит. Слишком грубый язык. Сможете прочитать мне отрывок по-французски?

– Категорически нет! – Я на минуту представила себе этот кошмар. Мне было бы морально легче раздеться перед сотней изголодавшихся португальских мужчин, чем прочитать ему личный текст.

– Послушайте, мадемуазель, у вас есть два варианта: либо мы заедем в уютный ресторан и вы прочтете мне французский отрывок, либо я через километр сверну в ближайший тоннель и мы на секунду зайдем в местную мэрию. У них там сейчас как раз проходит заседание, – он посмотрел на часы. – Я принесу извинения, прервав речь своих знакомых, попрошу у них микрофон и скажу, что вы умоляли меня дать вам слово и презентовать свою книгу.

Хуже всего было то, что даже двадцать минут общения с этим человеком подсказывали мне, что он способен на все и предугадать исход практически невозможно.

– Почти договорились, – сдалась я. – Но я тоже имею право на условия и хватит дергать меня за нитки, как податливую марионетку. Я зачитаю вам отрывок в спокойном месте, если вы наконец объясните мне суть шутки на пляже.

– Здесь в самом деле своеобразная система захоронения. Не знаю, хватило ли вам нескольких дней, чтобы понять, как местные жители относятся к смерти, – начал он.

– Да, я видела, как португальцы выбирают сигареты с жуткими картинками. Они превращают это в фарс.

– Мадейра – очень специфический остров с высоким уровнем средней продолжительности жизни. Примерно 85–86 лет. Тем не менее жители и власти не желают превращать остров в кладбище. Вы улавливаете мысль?

– Улавливаю, но пока не понимаю… – призналась я.

– Когда человек умирает, родственники усопшего заключают контракт с агентством либо на пять, либо на десять лет. В большинстве случаев – на пять.

– Какой такой контракт? На обслуживание могил?

– Не совсем, – по его лицу скользнула тень улыбки. – На эксгумацию тела.

– По-моему, до меня неверно дошел смысл сказанного. Мы с вами одинаково понимаем на английском значение слова «эксгумация»?

– Более чем. Через пять лет тело эксгумируют, освободив место для следующего мертвого «клиента».

Я смотрела на него в полной растерянности, пытаясь понять, шутит он либо рассказывает все это на полном серьезе.

– Так, а что они делают со «старым» клиентом?

– Кремируют. А дальше новый контракт. – Дженнаро рассмеялся.

– Вы разыгрываете меня, да?

– Ни капли. Теперь улавливаете смысл шутки? Мне не хотелось, чтобы над вашим телом так издевались после неудачной попытки поплавать во время шторма.

– Господи… А что за второй контракт?

– Опять-таки два варианта: можно на время арендовать помещение для хранения урны с пеплом либо развеять его над океаном. Мало у кого из мадейрцев есть деньги на покупку личного склепа.

– Лучше уж над океаном.

– На самом деле без разницы. Мертвым все равно, потому что над океаном нужно летать при жизни. Знаете, что самое интересное в этой истории? Они никогда не эксгумируют тела по отдельности, а превращают процедуру в конвейерный процесс. Выкопали десять-пятнадцать человек одновременно и потащили в печь, нарядившись в маски и перчатки.

– Сумасшедшая история! А почему вы свернули в тоннель?

– Потому что я вам сказал: я не люблю, когда мне ставят условия. «Если вы мне расскажете, я зачитаю…» Вам пора повзрослеть. Мы едем в мэрию.