Текст книги "Голубь с зеленым горошком"

Camara de lobos

Украдена из музея «Кунстхал» в Роттердаме 16 октября 2012 году.

Текущий статус: картина уничтожена.

Пока мой женевский друг со свойственной ему невозмутимостью искал свободное парковочное место у здания Сити-Холла, я подключила все свое английское красноречие, чтобы выразить активный словесный протест:

– Вы же понимаете, что я не пойду с вами в мэрию?

– Что значит «не пойду»? А кто вас будет спрашивать?

– Я серьезно. Прекратите, пожалуйста. Здесь нет парковочных мест. Вы же не будете силой вытаскивать меня из машины? Она и так привлекает всеобщее внимание без дополнительных зрелищ.

– Что вы из меня монстра делаете? Я вас пальцем не трону. Конечно, вы выйдете из автомобиля абсолютно добровольно.

«Лучше бы тронул», – неожиданно пришла в голову нескромная мысль.

– Пожалуйста, синьор Инганнаморте… Я сделаю все что угодно, только не заставляйте меня так нервничать.

– Все. Что. Угодно, – с расстановкой произнес он, выдержав две четкие паузы между словами. – Что, например?

– Не знаю. Хотите сыграю вам Бетховена на pianoforte?

– Вы играете на фортепиано?

– Нет, но я научусь! Хотите, свитер вам зимний свяжу?

– Вы умеете вязать? – Он больше был не в состоянии контролировать улыбку.

– Нет. Но научусь! Я свяжу вам очень теплый свитер. Возможно, он хоть как-то согреет и растопит вашу ледяную женевскую кровь.

– Мадемуазель, это никуда не годится. Вы обрушили на меня массу бесперспективных предложений. И с кровью не угадали.

– С температурой?

– С происхождением. Кровь португальско-итальянская.

– Я так и думала. Женевские мужчины не бывают такими красивыми.

Последняя фраза была вознаграждена его пробирающим до дрожи смехом:

– Вы действительно решили, что легкий флирт вас спасет? Но комплимент я оценил. Благодарю.

Пожалуй, меня могло спасти лишь отсутствие мест на паркинге. Сидевший за рулем мужчина был категоричен и совершенно непреклонен в своих решениях. Он напоминал мне шального мальчишку, который случайно обнаружил в лаборатории отца сложный химический набор препаратов и решил провести собственные опыты, жонглируя колбами, пробирками и всевозможными реактивами. Разница заключалась лишь в том, что он был далеко не мальчишка. И точно знал, что и как смешивать для получения желаемого результата.

– Мадемуазель, считайте, что сегодня вам повезло. Я устал наматывать круги в поисках парковки. Во время заседаний у них здесь всегда аншлаг, а оставлять машину в километре от мэрии и заставлять вас гулять в тридцатипятиградусную жару кажется мне не совсем справедливым. Перенесем презентацию книги в другое место.

– В какое другое?

Вздох облегчения так и не успел вырваться из моей груди, так как его быстро спугнул новый приступ нарастающей паники.

– У меня есть идея. Я воссоединю вас с одной исторической личностью. Осмелюсь предположить, что вам это понравится.

Он поднажал на педаль газа, и «Royce» заметно припустил ход, не издав ни единого звука. Ох и машина…

– С кем вы собрались меня знакомить? – Я сгорала от любопытства.

– Вы не любите сюрпризы?

– Я не уверена, что люблю их в случае с вами. Может, я предпочту презентацию в мэрии, – вырвалось у меня.

– Мне развернуться?

– Господи, нет! Я молчу. Но все-таки, с кем мы будем знакомиться?

– С величайшим британцем в истории, – улыбнулся мой необычный спутник.

– Дайте-ка догадаюсь…

Набрав полные легкие воздуха, я выпалила на одном дыхании:

– «Even though large tracts of Europe and many old and famous States have fallen or may fall into the grip of the Gestapo and all the odious apparatus of Nazi rule, we shall not flag or fail. We shall go on to the end, we shall fight in France, we shall fight on the seas and oceans, we shall fight with growing confidence and growing strength in the air, we shall defend our Island, whatever the cost may be, we shall fight on the beaches, we shall fight on the landing grounds, we shall fight in the fields and in the streets, we shall fight in the hills; we shall never surrender, and even if, which I do not for a moment believe, this Island or a large part of it were subjugated and starving, then our Empire beyond the seas, armed and guarded by the British Fleet, would carry on the struggle, until, in God’s good time, the New World, with all its power and might, steps forth to the rescue and the liberation of the old»[20]20
  Несмотря на то что значительные пространства Европы и многие старые и славные государства подпали или могут подпасть под власть гестапо и всего отвратительного аппарата нацистского господства, мы не сдадимся и не покоримся. Мы пойдем до конца, мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и на океанах, мы будем сражаться с возрастающей уверенностью и растущей силой в воздухе; мы будем оборонять наш Остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда, и даже, если случится так, во что я ни на мгновение не верю, что этот Остров или большая его часть будет порабощена и будет умирать с голода, тогда наша Империя за морем, вооруженная и под охраной Британского флота, будет продолжать сражение до тех пор, пока в благословенное Богом время Новый Мир, со всей его силой и мощью, не отправится на спасение и освобождение старого (англ.).


[Закрыть]. С ним?

– Мадемуазель, вы меня приятно удивили. С ним.

* * *

Примерно в 1418 году португальский инфант и сын короля Жуана I проснулся утром в своей постели приблизительно со следующей мыслью: «Надоело. Мне нужна новая карта». Так уж сложилось, что он был абсолютно неординарной личностью и испытывал страсть к мореплаванию, точности и топографии. Несмотря на то что он никогда не принимал личного участия в морских экспедициях, Энрике имел все финансовые возможности для того, чтобы познавать просторы мира с помощью чужих глаз и расчетов. Впоследствии его прозовут Генрихом-мореплавателем, а пока он вальяжно расхаживает по спальне и подумывает о том, что было бы вполне разумно снарядить очередную экспедицию к берегам Западной Африки, чтобы заполучить обновленную географическую картинку мира. Так он и поступил.

Возглавлявший экспедицию Жуан Зарко и его отважные сотоварищи наверняка бы добились желаемого и преподнесли принцу вожделенную карту, если бы океан не сказал свое веское «хватит» и не обрушил на корабли всепоглощающую силу шторма, благодаря которому и была открыта Мадейра. Остров был настолько непроходим из-за буйной растительности, что, по легенде, его выборочно выжигали на протяжении семи лет, дабы обеспечить путь к благоустройству и потенциальному процветанию. Первооткрыватели не смогли обойти вниманием и противостоящий волнам мыс, который быстро облюбовали морские львы. Путешественники истребили большую часть славных созданий, превратив их умерщвление в выгодный промысел. Кожу морских львят зачастую использовали для пошивки сапог и прочих вещей, необходимых в островной жизни. Так и получил свое название городок Camara dе Lobos[21]21
  Пристанище морских львов (порт.).


[Закрыть] – бывшее пристанище sea-lions[22]22
  Морские львы (англ.).


[Закрыть], немногим из которых удалось избежать фатальной участи.

Проскочив под сомнительной высоты шлагбаумом, мы оказались в подземном паркинге.

– Мадемуазель, надеюсь, вы не возражаете немного пройтись к месту презентации вашей книги?

– Ну что вы, синьор Инганнаморте… Почту за честь, – рассмеялась я.

– Можно было бы сократить дистанцию, но в Camara dе Lobos не всегда возникает желание оставлять машину на улице, потому что возможен вариант обратного трипа на такси. – Он заглушил двигатель и потянул за ручку водительской двери.

– Что вы имеете в виду? – Я последовала его примеру.

– Я имею в виду, что мы можем остаться без средства передвижения.

«Без ох…го средства передвижения» – это была вторая пошлая мысль за сегодняшний день.

– Почему?

– Потому что местный народ выживает за счет рыбалки, производства вина, выращивания бананов и криминала.

– Если рыбалку, вино и бананы я себе представить могу, то с криминалом не очень-то складывается.

– Скажем так, – он деликатно пропустил меня вперед на выходе из паркинга, – если на Мадейре кто-то кого-то убивает, то это происходит именно здесь.

– Вы шутите, да?

– Нет. Туристов местные разборки обычно не затрагивают, но я бы не порекомендовал вам ночные прогулки в Camara dе Lobos. Конечно, если у вас не возникнет желания задружить с уголовным миром острова.

В очередной раз я затруднялась ответить себе на вопрос, говорит ли он правду или играет с химическими соединениями, как тот мальчишка из лаборатории. Сказочная красота небольшого городка, пропитанного теплом лучей и запахом винограда, настолько не соответствовала утверждению о периодических убийствах, что я сильно засомневалась. Если бы маленькому ребенку с чистейшей неиспорченной душой вручили набор ярких фломастеров и попросили изобразить самое доброе место на планете, он бы нарисовал Camara de Lobos. Ярко-зеленый фломастер – трава на горном утесе, темно-синий – волны и океан, ярко-желтый – солнечный шар, красный, оранжевый, фиолетовый, голубой – разноцветные лодочки и рыбацкие судна. Такие добропорядочные мысли сопровождали меня ровно до первой увиденной физиономии, обладатель которой, слегка пошатываясь, двигался в нашу сторону. Это был классический образ потихоньку спивающегося португальского уголовника, шныряющего среди узких переулков в поисках легкой добычи и куска шаровой лепешки.

– По-моему, я начинаю вам верить, – полушепотом произнесла я, заметно сократив разделяющее нас расстояние. Родители наградили меня модельным ростом, но Дженнаро был на голову выше и значительно шире в плечах. Я бы не стала заигрывать с людьми с такими габаритами на месте любых местных авторитетов. Да и не местных тоже. – Так, а почему все они здесь сконцентрировались? Здесь что, тюрьма?

– Нет, тюрьма расположена в другом месте. Здесь очень свежая рыба и кошельки расслабленных туристов. В тюрьме они долго не задерживаются, – улыбнулся Дженнаро, быстро взбираясь по крутым ступенькам.

– Как это «не задерживаются»? Устраивают побег?

– Да им даже побег не нужен, учитывая большие дыры в местном бюджете.

– Я не совсем понимаю. Их что, просто выпускают, потому что нет денег на содержание?

– Примерно так. Схема очень простая. Представьте, что вы совершили преступление в Лиссабоне. Вас забросили в камеру с жуткими условиями, что является для вас определенным дискомфортом. Вы пишете заявление, содержание которого зависит от вашего красноречия и личной фантазии. Например, ссылаетесь на проблемы со здоровьем и просите о переводе в другое место. Так как лиссабонская тюрьма обычно сильно переполнена, существует большая вероятность того, что вас перебросят на Мадейру. Здесь условия на-мнооо-го лучше. – Он сделал акцент на слове «намного». – Когда вы окажетесь на Мадейре, вас быстренько амнистируют, потому что у местных властей нет никакого желания кормить вас морепродуктами.

– И что? Я просто смогу расхаживать по острову как ни в чем не бывало?

– По закону вы обязаны покинуть остров через тридцать дней.

– А если я не хочу?

– Если вы не хотите, то через тридцать дней сообщите властям, что у вас нет денег на билет и оставайтесь здесь жить. Денег вам никто не даст, но и топить в океане тоже не станет.

– С ума сойти! То есть если я не захочу уезжать с Мадейры, я могу совершить кражу в магазине, немножко отсидеть в тюрьме и остаться здесь навсегда?

– Воровать нехорошо, мадемуазель. – Он снова рассмеялся, чем доставил мне огромное удовольствие. – Если вы не захотите уезжать, вы просто зайдете в мэрию и честно об этом скажете. С оговоркой, что у вас нет денег для того, чтобы вернуться домой. Мне бы не хотелось, чтобы вас закрыли даже в местной тюрьме. Заключенным не разрешают купаться в океане, а я заметил, что волны вас изрядно притягивают.

– Откуда вы все это знаете? О тюрьмах, об условиях?

– У меня хорошие отношения с местными властями. И я давал деньги на реконструкцию местной тюрьмы.

– Вы??? Но почему? – Я даже не пыталась скрыть удивления. – Поймите меня правильно… У меня много знакомых влиятельных бизнесменов, но обычно они помогают… детям, что ли… детским домам. Но что бы тюрьмам?! Это очень благородно, синьор Инганнаморте.

– Вы так полагаете? – Его раскатистый смех в очередной раз застал меня врасплох. – Мадемуазель, мне очень нравится ваша непосредственность. Впрочем, как и то, что вы заставляете меня смеяться.

– Мне очень нравится, когда вы смеетесь. – Слова просто машинально сорвались с моих обветрившихся губ. – Правда, вы самый необычный меценат в моей жизни.

Дженнаро приостановился на небольшом мостике и расхохотался. Мне показалось, что мое сердце заняло место мозга, который вообще отключился и отказывался работать. Как же красив был этот человек… В нем почувствовалась поразительная, незнакомая мне дотоле легкость, которая сделала его чуть более понятным, чуть более доступным, пусть даже на миг. Но это был мой миг.

– Мадемуазель, вы замечательный ребенок. Наивный, но замечательный. Я помогаю местным властям не из-за сочувствия к уголовному миру острова. Просто стандартный обмен услугами. Но давайте отвлечемся от этой темы. Вам ничего здесь не напоминает о присутствии величайшего британца, чью речь вы так эффектно произнесли в машине?

«Какой британец? Какая речь? Пожалуйста, прекращай называть меня ребенком… Тебя что, разница в семнадцать-двадцать лет смущает? Меня – нет». – А вот и третья нескромная мысль за сегодня.

– Надо же! – Я быстро отвлеклась, заметив большую мемориальную табличку на фоне стены.

«AQUI PINTOU EM 1950 WINSTON CHURCHILL»[23]23
  Здесь в 1950 году рисовал Уинстон Черчилль (порт.).


[Закрыть] – гласила надпись, сопровождаемая металлическим мольбертом, кисточкой и выдавленными из тюбика железными красками.

– Он что, еще и рисовал?

– Да, и весьма прилично.

– Но что он рисовал?

– Это…

Аккуратно положив мне на плечи загоревшие руки, мой гид развернул меня в противоположную сторону, словно слепую невесомую куклу.

– Ооох… как же здорово…

Обладающий непревзойденным вкусом Уинстон Черчилль выбрал идеально правильное место для создания своих пейзажей. Не нужно было быть ни гением, ни интеллектуалом для того, чтобы понять, почему бывший премьер-министр Великобритании, одаренный политик, лауреат Нобелевской премии по литературе и член тайного масонского общества бросал светский «Reid’s» и все свои дела ради того, чтобы приехать в Camara de Lobos в сопровождении человека с огромным зонтом. Зонт конечно же был на случай дождя, потому что Черчилль совершенно не приветствовал art «en plein air»[24]24
  На открытом воздухе (фр.).


[Закрыть], если гадкие хаотичные капли падали на кончик сигары и мешали привычному дымящемуся удовольствию. Он бесконечно рисовал пальмы, которые словно торчали из красочных лодок, и наслаждался вкраплениями черепичных крыш на таинственном утесе под облачным небом. Время от времени сопровождавший сэра Уинстона «адъютант» распахивал зонтик над его головой, чтобы художник не утратил музу и посетившее его вдохновение. О да, если человек талантлив, так он талантлив во всем. Ну, или почти во всем.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – повторяла я. – Если бы не вы, я бы вряд ли сюда попала и вообще не узнала о том, что Черчилль что-то рисовал. Спасибо!

– Мадемуазель, прекратите меня благодарить. Я ничего не делаю просто так. У вас будет возможность оказать мне ответную услугу. Так что, готовы к презентации книги?

– Нет. Да… Прямо здесь?

– Нет. Конечно, нет. Вы должны сидеть там, где и сэр Черчилль. Я же обещал вас воссоединить. Не возражаете, если мы немного пройдемся в жару к его любимому ресторану? Заведение довольно заурядное, но там очень достойно готовят эшпаду.

– Я «за»! И еще раз «за»! А что такое эшпада?

– Вы всегда задаете столько лишних вопросов?

– Почти, а что?

Мы, не сговариваясь, рассмеялись. Он объяснил, что «эшпада» – это вкуснейшая рыба, которую, по большому счету, можно попробовать лишь в двух уголках известного нам мира – в Японии и на Мадейре. Слишком уж своенравной и глубоководной оказалась рыбка. Японцы даже прозвали в честь нее остроконечные кинжалы, потому что «эшпада» переводится как «рыба-сабля», которая не имеет ничего общего с довольно распространенной «рыбой-меч», несмотря на определенную схожесть в названиях.

– Так что, все-таки эшпада? – спросил он, когда мы уселись на террасе заурядного, по его мнению, ресторана.

– Ну, почему бы и нет? Все остальные названия в меню кажутся привычными и знакомыми. Эшпада, так эшпада.

«Круг, так круг», – выстрелило в голове.

– Есть один нюанс, – заулыбался mon ami. – Здесь всегда демонстрируют сырую рыбу на подносе, чтобы клиенты убедились в ее свежести.

– Не вижу препятствий. С удовольствием посмотрю на свежевыловленную эшпаду. – Я непринужденно пожала плечами.

– Уверены?

– Как никогда в жизни.

Если во Вселенной и существовал человек, способный сморозить большую чушь, то это точно была я. Когда официант с должным достоинством поднес к столику сэра Черчилля недавно пойманную эшпаду, я без промедления оторвалась от пола вместе со стулом и отъехала на метр назад.

«Это, бл…ь, что?» – четвертая пошлая мысль за сегодняшний день, которая била по нервам в обнимку с отступающим шоком.

В то время как мой непредсказуемый спутник и официант угорали от приступов смеха, я смотрела на жуткого монстра, который пялился на меня громадными выпученными глазами. Распластавшаяся на подносе длиннющая черная змея таращилась то вправо, то влево, обнажая чудовищные остроконечные зубы. «Челюсти» Спилберга? Да сейчас. Младенческий чупа-чупс по сравнению с этим ужасом. «Чужой», «Чужой-2», «Чужой-100» и «Туман» Кинга просто нервно курили в стороне, глядя на этого сосисочнообразного урода. Что вы, японцы, назвали в честь этой твари божьей? Кинжал? Да я бы сделала семьсот пятьдесят харакири подряд, если бы оказалась на месте ныряльщика, которому повстречалось такое подводное сокровище. Благо, что дайверы так глубоко не заныривают.

– На вкус «оно» точно лучше, чем на вид? – Я так и продолжала сидеть чуть в стороне от стола, дожидаясь, пока чучело уберут с глаз долой и отправят под разделочный нож.

– Мадемуазель, это очень вкусно, не сомневайтесь. Вы собираетесь снова ко мне присоединиться или так и останетесь там сидеть?

Мы со стулом вернулись на место только тогда, когда поднос с уродцем оказался на безопасном от нас расстоянии.

– Так что, готовы прочесть мне отрывок на французском? Если мне не изменяет память, то мы здесь как раз ради этого.

– Да, дайте мне пару минут. Я найду текст в телефоне.

– Take your time[25]25
  Не торопитесь (англ.).


[Закрыть]. Вы не возражаете, если я пока сделаю пару звонков?

Что мне нравилось в Жорже и в сидящем напротив меня мужчине, так это то, что они, несмотря на занятость, не позволяли себе уделять постоянное внимание телефону, находясь рядом с девушкой. Они напоминали мне моего киевского друга Гарика, который всегда приезжал с шикарным букетом цветов на встречу с женщинами и по возможности игнорировал все телефонные звонки. Важно ли это? Для меня – да. Такие мелочи в общении заставляют чувствовать себя нужной и интересной. Интереснее новостей, интереснее фейсбука и какого-нибудь инстаграмма.

Найти французский перевод оказалось не так просто. Хорошо, что я вспомнила, что однажды отправляла его в фейсбук своему другу-французу, с которым мы вместе учились в Гамбурге. Гораздо проще было проштудировать непродолжительную переписку в социальной сети, чем перелопатить три тысячи писем в джимейловской почте.

– Готово! – сказала я, наткнувшись на текст и мысленно улыбнувшись ответной реакции француза Реми.

«Это из какого-то фильма Вуди Аллена?» – написал парижанин.

– Тогда приступим. Вам слово, мадемуазель.

– Allors[26]26
  Итак (фр.).


[Закрыть]. Приступим.

«Paris, salut, Cheri! Bonjour, la Ville de la majuscule… c’est tout dire. Je sais que tout est déjà dit de toi, tout est chanté, tout est écrit. On parlait de toi et on écrivait à toutes les époques en envoyant aux amis, aux connaissances et aux envieux des cartes postales avec ton image, mais est-ce qu’on t’écrit personnellement? Est-ce que tu a déjà reçu une lettre? Je ne comprends pas, comment on peut parler de toi comme d’une ville. Est-ce que les villes savent éprouver les émotions comme toi et moi? Est-ce que les villes sont capables de comprendre la personne comme Tu m’avais compris? J’ai vu beaucoup de merveilleux coins du monde mais c’était en effet «de simples villes». Et Toi, Tu est vivant, veritable, fou, sensuel, charmant. Tu fais rever ceux qui ne savent pas ce que c’est le Rêve. Tu provoques les larmes aux gens qui ne peuvent pleurer qu’en ayant perdu leur fortune. Toi, tu pénètres dans l’âme et à l’inconscience. Tu t’approches à pas de loup sans qu’on s’en aperçoive, doucement, plein de tact, avec la pointe de charme qui t’est propre et ensuite tu frappes dessus… assène un coup ponctuel, précis, en plein dans le mille qui s’appelle le Coeur.

Ton ciel insolent me regardait bien en face en me comprenant sans parler et en me lisant comme le livre ouvert… il lisait dans mes pensées toutes mes idées, stimulait mes désirs, me faisait penser à celui que j’essayais oublier de vive force. Toi, tu a appris tous mes secrets et comme un ami le plus dévoué tu les a enterré aux coins obscurs de Montmartre. Comme c’était étrange d’observer des gens qui se trouvaient à côté de moi non loin de Sacré Coeur et Te regardaient du haut en bas. Tantôt ils me regardaient, tantôt ils te regardaient mais ils ne comprenaient pas que nous étions ensemble… ils n’entendaient pas notre conversation, ils ne soupçonnaient pas que de choses nous avions dit l’un à l’autre là-bas, à Montmartre. Ils te regardaient d’un air hautain mais toi, de toute façon tu planais au-dessus d’eux, tu les observais avec une parcelle d’ironie et d’ennui, d’ailleurs comme moi.

Nous nous ressemblons, nous sommes si libres, nous n’avons pas besoin de ces visages, de ces paroles bêtes, des aspirations stupides, des actions absurdes, des regards qui dans leur majorité expriment une platitude, une vanité et une futilité d’âme. Nous avons un mystère commun qui fit de nous réellement un couple. Je T’aime et Tu m’aimes. Tout est simple et en peu féerique. Je te dirai en toute franchise: je suis charmée par ta liberté. Tes astres ne meurent jamais. Ton soleil ne frappe jamais avant d’entrer dans la chambre de quelqu’un ou même dans la vie. Tes maisons et des chateaux n’ont besoin personne pour continuer à exister et pourtant ils ne seront pas vides, ils ne perdront pas leur charme mais au contraire ils conserveront davantage encore leur ambiance et originalité. Même Ta lune, elle est aussi française.

Paris, cheri, je partirai – tu n’écriras pas, tu ne téléphoneras pas, je resterai simplement dans ta memoire et tu m’attendras… patiemment, sans gêne, sans frémissement au coeur mais avec la curiosité. Tu m’attendras simplement parce que ce sera tres intéressant pour toi de savoir quel secret je préparerai pour notre rencontre suivante. Toi et moi – nous sommes les amants presque idéaux. On peut t’aimer à la folie, fondre en toi, se fier à toi, succomber à ta tentation une fois pour toutes et finalement on peut s’enfuir chez toi, mais en même temps savoir et comprendre qu’après la séparation suivante tu ne dérangera pas, n’importunera pas par tes conversations absurdes et les phrases banales affectées…»[27]27
  Париж, привет, любимый… Здравствуй, Город с большой буквы. Я знаю, что о Тебе уже все сказано, все спето, все написано. О Тебе говорили и писали во все времена, отправляли друзьям, знакомым и завистникам открытки с твоим изображением, но как часто пишут лично Тебе? Ты когда-нибудь получал письма? Я не понимаю, как можно говорить о Тебе, как о городе. Разве города умеют чувствовать, как Ты и я? Разве города способны так понять человека, как понял меня Ты? Я была во многих прекрасных уголках этого мира, и это действительно были «просто города». А Ты – живой, настоящий, безумный, чувственный, очаровательный… Ты заставляешь мечтать тех, кто не знал, что такое Мечта, Ты вызываешь слезы на глазах людей, которые могут заплакать, лишь потеряв состояние. Ты проникаешь в душу и в подсознание. Ты подкрадываешься почти незаметно, тихо, тактично, с присущим лишь одному Тебе шармом, а потом наносишь один удар – точечный, четкий, прямо в десятку, под названием сердце.
  Твое небо смотрело мне прямо в глаза и без слов меня понимало, читало меня, как открытую книгу, видело все мои мысли, обостряло желания, заставляло думать о том, о чем я всеми силами пыталась забыть. Ты узнал все мои тайны, и как самый преданный друг похоронил их в темных углах Монмартра. Как странно было наблюдать за сотнями людей, которые стояли рядом со мной недалеко от Сакре-Кер и смотрели на Тебя сверху вниз. Они смотрели то на меня, то на Тебя, но не понимали, что мы с Тобой заодно, они не слышали наш разговор, они не подозревали, как много мы сказали друг другу там, на Монмартре… Они смотрели на Тебя свысока, но Ты все равно парил над ними. Ты наблюдал за этими людьми с долей иронии и скуки, впрочем, как и я…
  Мы с Тобой так похожи, мы с Тобой так свободны. Нам не нужны эти лица, дурацкие слова, глупые стремления, нелепые поступки, взгляды, в большинстве своем выражающие пошлость, тщеславие и пустоту души. У нас есть общая тайна, и это действительно сделало нас парой. Я люблю Тебя, а Ты – меня. Все просто и немного волшебно. Скажу Тебе честно: я восхищаюсь твоей свободой. Твои звезды никогда не умирают. Твое солнце никогда не стучится перед тем, как войти в чью-то спальню или даже в чью-либо жизнь. Твои дома и шато могут прекрасно существовать без людей, и при этом они не станут пустыми, не утратят свой шарм, а напротив – еще больше сохранят свою атмосферу и уникальность. Даже твоя луна ни какая-нибудь, а французская.
  Париж, родной, я улечу – Ты не напишешь, не позвонишь, Ты просто запомнишь меня и будешь ждать… терпеливо, бесцеремонно, без трепета в сердце, но с любопытством. Ты будешь ждать просто потому, что Тебе интересно, какую тайну я подготовлю к нашей следующей встрече. Ты и я – почти идеальные любовники. Тебя можно безумно любить, растворяться в Тебе, довериться Тебе, отдаться Тебе раз и навсегда, в конце концов к Тебе можно сбежать, но при этом знать и понимать, что после очередного расставания Ты не побеспокоишь, не потревожишь, не будешь докучать нелепыми разговорами и банальными, наигранными фразами (фр.).


[Закрыть]

Я старалась читать медленно, с паузами, с расстановкой, делая правильные ударения на тех или иных французских словах, но это был в чистом виде экспромт без малейшего шанса на подготовку. Я сбилась дважды или трижды, несколько раз голос подвел и дрогнул, но все-таки я дочитала до самого конца, до последнего слова «никогда» в заключительном предложении:

«Et j’espère que lui aussi comme toi un jour m’embrassera tout simplement, encore une fois et ne me quittera jamais»[28]28
  И я так надеюсь, что он, так же как и Ты, когда-нибудь просто молча обнимет меня и больше не отпустит (фр.).


[Закрыть].

Оторвавшись от дисплея айфона, я робко подняла глаза на Дженнаро. Предсказать его реакцию по традиции оказалось очень непросто, но мне показалось, что в его взгляде что-то изменилось.

– Простите, я же сразу сказала, что ничего из этого не вый…

– Стоп. – Это был первый раз, когда он резко оборвал меня на полуслове. – Мадемуазель, во-первых, все было великолепно. Во-вторых, у вас замечательный эпистолярный стиль и вы обязаны писать, но…

– Но?..

– Один момент мне не понравился.

– Какой именно?

– Вам не говорили, что когда вы читаете на публику, было бы неплохо поддерживать визуальный контакт со слушателями?

– Да… Знаю, знаю. Простите.

– Но в остальном мне действительно очень понравилось. Благодарю за доставленное удовольствие. – Он подал знак официанту и утвердительно кивнул головой. – Простите, я вынужден был приостановить подачу эшпады, чтобы не прерывать ваше чтение. Надеюсь, я не заморил вас голодом.

– Нет. Как раз наоборот. Спасибо!

Нежное филе эшпады никак не ассоциировалось с тем демоническим красавцем, которого совсем недавно продемонстрировали нам на металлическом подносе. Рыба таяла на языке и влюбляла в себя с каждым поглощенным кусочком. Хэнди моего спутника постоянно вибрировал, вызывая плохо скрытое раздражение с его стороны. Когда телефон прожужжал десятый раз подряд, он извинился, но все же ответил настойчивому абоненту:

– Франгиция…

В трубку ему что-то мучительно долго рассказывали, но ответы Дженнаро были предельно сдержанными и односложными: «Да», «Я не поеду туда на ланч», «Где?», «Не знаю», «Количество просмотров на YouTube еще не говорит о том, что это что-то стоящее», «Ее ожидания – ее проблемы», «Если и приеду, то точно не один».

Нажав на отбой, он посмотрел на часы, которые по своей скромности не уступали оставленному на паркинге автомобилю:

– Мадемуазель, еще раз прошу прощения. Скажите, у вас есть какие-либо планы на вечер, кроме как обливаться слезами на фоне заката в «Villa Cipriani»?

– Нет, но спасибо, что напомнили… – Я больше не могла на него сердиться, просто разучилась.

– А как вы относитесь к бразильской музыке?

– Не знаю. Вся моя Бразилия ограничивалась стыковками в Сан-Паулу по пути в Аргентину.

– Ясно. Тогда в девять вечера я заберу вас на той же улице у музея Фрейтаса. Договорились?

– Договорились, – неуверенно подтвердила я.

Когда «Rolls Royce» плавно выныривал из подземного паркинга Camara de Lobos, его обладатель снова бросил взгляд на часы и сказал:

– К сожалению, до вечера я буду вынужден с вами расстаться. Но прежде чем вернуть вас домой, я покажу вам еще одно место. Время не позволяет, но позволяет.

«Royce» выскочил на горную дорогу и помчался над океаном.

– А что за место?

– Место, где я попрошу вас об услуге.

– Какой такой услуге?

Я непроизвольно вжалась в мандариновое сиденье.

– Вы же не думаете, что я просто так с вами катаюсь и показываю остров?

Я и в самом деле так не думала, потому что давно перестала верить в сказки о Золушках, спящих принцессах и коварных колдуньях. Вся эта сладкая чушь еще ни разу не увенчалась моим личным хеппи-эндом. Если, конечно, хеппи-эндом не называть кокаиновые оргии моих бывших состоятельных ухажеров. Следующий вопрос Дженнаро заставил меня вздрогнуть:

– Мадемуазель, вы боитесь высоты?

– Нет.

– Хорошо.

Н. е. х. о. р. о. ш. о. Я очень сильно боялась. Я очень сильно боялась высоты.