Текст книги "Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»"

«У России нет четких интересов в Австралии»

Наряду с нелегальной работой по созданию и укреплению коммунистического движения и пропагандистскими акциями Симонов возобновляет свою официальную, или, если угодно, полуофициальную деятельность. Офис советского представительства в Сиднее был открыт им в январе 1920 года.

Основания для оптимизма внушала менявшаяся международная обстановка. После неудавшейся блокады Советской России ведущие державы Антанты пришли к выводу, что власть большевиков – надолго и с ней придется устанавливать какие-то связи. «Запахло» полосой признания. Ожидались советско-английские переговоры о заключении торгового соглашения.

Симонов попытался наладить отношения с центром, действуя не напрямую, а через легитимных (в отличие от него) советских представителей – Л. К. Мартенса в США и Л. Б. Красина в Великобритании. Завязал переписку с Ф. Стрёмом. Этот шведский социалист и коммунист после высылки Воровского был назначен генеральным консулом РСФСР.

Обращение к Красину было логичным и естественным, он представлял Советскую Россию в Великобритании, а Австралия входила в Британскую империю. Мартенс работал в стране, в чем-то похожей на Австралию, и его опыт мог оказаться Симонову весьма полезным. А что навело его на мысль «выйти» на Стрёма, неясно. Возможно, посоветовал кто-то из русских или австралийских коммунистов, знавших этого политического деятеля. Так или иначе, все три корреспондента по переписке были лицами влиятельными, в Москве к ним прислушивались, и Симонов надеялся, что, по крайней мере, кто-то из них ему поможет.

Красин Симоновым особо не заинтересовался, а вот Мартенс и Стрём старались помочь, передавали в НКИД просьбы Симонова, ходатайствовали за него.

С особыми теплотой и сочувствием отнесся к нему Мартенс. В советской иерархии этот крупный революционер и ученый-инженер считался фигурой значимой – как-никак стоял у истоков российской социал-демократии. Он списался с Красиным, налаживавшим в Лондоне советско-английские торговые отношения, запросил инструкции для Симонова. Тот ответил и «во исполнение первой инструкции» Симонов направил Красину (опять-таки через Мартенса) аналитическую справку – «описание состояния австралийского рынка»[158]158
  Там же, л. 6.


[Закрыть]. Но дальше этого дело не пошло. Переписка с Красиным не получила своего развития.

Мартенс делал все, что в его силах, чтобы улучшить положение советского представителя в Австралии. У него было существенно больше возможностей для регулярного и стабильного обмена информацией с Москвой. Помимо почтового сообщения имелись разные оказии для доставки корреспонденции. Обмен людьми между США и Советской России был достаточно интенсивным, во всяком случае, не таким скудным, как между Советской Россией и находившейся за тридевять земель Австралией.

Мартенс переадресовывал в НКИД письма Симонова и сам обращался к Чичерину и Литвинову с просьбами заняться проблемами консула в Австралии. В письме от 27 июля 1920 года он ставил его в известность, что информировал Литвинова о его трудностях и предлагал зам-наркома сделать все необходимое для «продолжения дела», начатого Симоновым[159]159
  АВПРФ, ф. 65, оп. 4, п. 1, д. 1, л. 2.


[Закрыть]. В декабре 1920 года Мартенс писал: «Дорогой товарищ Симонов, я получил ваши письма от 20 октября и 23 декабря. Я чрезвычайно огорчен, что вы до сих пор не могли связаться с нашими товарищами в Европе. Со своей стороны делаю все возможное, чтобы обратить внимание тов. Литвинова и тов. Чичерина на Ваше положение»[160]160
  Там же, л. 3.


[Закрыть].

Воодушевленный поддержкой Симонов взялся распространять в Австралии издававшийся в США бюллетень «Советская Россия» (при этом скрупулезно отчитывался о всех денежных поступлениях от подписчиков)[161]161
  Там же, д. 4, л. 5, 7, 10–11, 20, 35.


[Закрыть]. С конца февраля 1920 года начал издавать собственный бюллетень с таким же названием.

Он подготовил меморандум «Российская социалистическая федеративная республика». Издал его в начале 1920 года тиражом в 2000 экземпляров и разослал «видным газетам, коммерсантам, членам биржи и членам парламентов» с целью формирования в австралийском обществе благоприятного отношения к Советской России и установления взаимовыгодных торгово-экономических связей[162]162
  Там же. ф. 04, оп. 4, п. 21, д. 21, л. 22.


[Закрыть]. 13 февраля меморандум был направлен премьер-министру.

Этот документ должен был произвести впечатление на австралийские правящие круги. Не дешевая революционная агитка (практически бесполезная, зато идеологически выдержанная), а взвешенное, спокойное объяснение целесообразности нормального общения с социалистическим государством. Подчеркивалось, что РСФСР представляет интересы подавляющего большинства российского населения, следует продуманной экономической политике и не является бесчеловечным, кровавым и варварским режимом, с которым зазорно иметь дело. Автор указывал, что Россия – крестьянская страна, и большевики сумели прийти к власти, потому что дали крестьянам землю, в то время когда «русская автократия» хотела ее отнять. Симонов демонстрировал свою информированность, ссылаясь на известных западной публике авторитетов (генерала Г. Гофа, У. Буллита, Дж. Ллойд-Джорджа[163]163
  Британский генерал Губерт (Хьюберт) Гоф – участник Первой мировой войны, сторонник мира и возобновления торговых отношений с Советской Россией; Уильям Буллит – государственный и политический деятель США, дипломат, выступал за признание Советской России; Дэвид Ллойд Джордж – видный британский государственный и политический деятель, премьер-министр в 1916–1922 годах. Выступал за установление торговых связей с РСФСР.


[Закрыть]), которые выступали за налаживание контактов с РСФСР[164]164
  АВПРФ, ф. 65, оп. 4, п. 1, д. 2, л. 12.


[Закрыть].

Советское правительство, писал он, не претендует на то, чтобы называться демократическим, поскольку является правительством диктатуры пролетариата[165]165
  АВПРФ, ф. 65, оп. 3, п. 1, д. 1, л. 35–36.


[Закрыть]. Однако оно выигрывает на фоне правительств западных стран, которые осуществляют «диктатуру немногих финансовых магнатов». Разница в том, что Советская Россия не лицемерит и открыто признает свою диктатуру. Но диктатура носит временный характер – это инструмент строительства светлого будущего, где все будет по-настоящему демократично. А вот с капиталистической системой управления в светлое будущее не попасть – в Англии, в США, во Франции или в Австралии господствует «диктатура постоянная», которая только маскируется под демократию[166]166
  Там же, л. 36.


[Закрыть].

В своем стремлении подать советскую власть как можно привлекательнее Симонов часто выдавал желаемое за действительное. «Сегодня, – уверял он, – средний российский крестьянин живет лучше, чем самые высокопоставленные чины Красной гвардии или советские правительственные деятели, включая самих Ленина и Троцкого»[167]167
  Там же, л. 7.


[Закрыть].

Он заявлял, что положение правительства Советской России «сегодня прочнее, чем когда-либо», что это «это самое прочное из всех существующих сегодня правительств» и призывал австралийцев «забыть всю эту чушь» (антисоветскую), признать РСФСР и «немедленно установить с ней политические и экономические отношения»[168]168
  Там же, л. 8.


[Закрыть].

В своих восторженных и горделивых оценках советского режима Симонов терял чувство меры. Объявлял, что Красная армия «всех сильней» и при желании может запросто расправиться со всей мировой буржуазией и не делает этого единственно по причине своего миролюбия. Трудно сказать, насколько действенными были подобные аргументы – возможно, они достигали цели обратной желаемой. Уж слишком легко было напугать англосаксов большевистской угрозой. Показателен такой пассаж: «У меня имеются все основания сказать совершенно откровенно, что мое правительство, если захочет, в состоянии создать для Британской империи ад на Ближнем Востоке и в Индии. Однако мое правительство не стало этого делать, поскольку со всей серьезностью и искренностью стремится избежать всякой вражды и хочет установить дипломатические отношения со всеми, в том числе и с Британской империей»[169]169
  Там же, л. 22.


[Закрыть]. Это можно было расценить как принуждение к мирному сосуществованию…

Подобные рассуждения производят впечатление отчасти наивных, но сделаем скидку на условия, в которых находился Симонов, на ограниченность имевшихся у него источников информации. Он выполнял свою работу добросовестно и не факт, что другой на его месте сумел бы проявить себя лучше.

Симонов буквально засыпал письмами редакции австралийских газет, которые осмеливались усомниться в обоснованности и справедливости того, что происходило в РСФСР. Эти письма наполнили отдельную папку в Архиве внешней политики Российской Федерации, объемистую, пухлую. Стоило Петру Фомичу обнаружить статью или заметку, в которых критиковался опыт советского строительства, как он тут же хватался за ручку или карандаш.

Он направил возмущенное послание в сиднейскую «Дэйли телеграф», которая рассказывала о милитаризации общества в социалистическом государства и делала вывод, что его вожди готовятся «к нападению на небольшевистские нации». Симонов заверял, что все обстоит диаметрально противоположным образом. Это иностранные государства «в течение трех лет и на тринадцати фронтах» вели наступление на Российскую рабоче-крестьянскую республику, и теперь, когда эта затея провалилась, они начинают болтать о «всеобщей милитаризации в России»[170]170
  Там же, л. 10.


[Закрыть].

Милитаризация, заявлялось, ей ни к чему, поскольку «все ее мужчины и женщины и так предпочтут умереть, сражаясь за свою свободу, чем уступить международным ненасытным волкам-эксплуататорам», причем умереть не как «овцы», а как «прекрасно подготовленные, обученные и организованные бойцы… сражающиеся против международных грабителей и эксплуататоров, чьи прислужники расхаживают в Лиге Наций…»[171]171
  Там же.


[Закрыть].

Сиднейская «Сан» обвинила большевизм в диктатуре и анархизме, чем дала хороший козырь в руки советского представителя. Он тут же изобличил редакцию в политической неграмотности. «Диктатура, какой бы она ни была, не может быть анархистской хотя бы потому, что анархисты не признают никаких диктатур и вообще никакой политической власти»[172]172
  Там же, л. 35.


[Закрыть].

Симонов вошел во вкус, осаживая буржуазных писак. Временами становился излишне резок и не стеснялся в выражениях. Понятно, это не повышало доходчивость его аргументов, но в какие-то моменты хотелось рубить сплеча. Досталось главному редактору той же «Сан», дерзнувшему высказаться против «товарищей Ленина, Троцкого и Симонова». Симонов был польщен тем, что удостоился оказаться в одном ряду с вождями революции, но, тем не менее, назвал главного редактора «придурочной старухой»[173]173
  Там же, л. 32.


[Закрыть]. Хотя тот не принадлежал к слабому полу.

Как бы не заносило Симонова в запале полемики, в конечном счете он создавал почву для сближения двух стран. Он стремился к установлению нормальных отношений между Советской Россией и Австралией и в этом плане действовал так же как Мартенс, Красин, Воровский, Ганецкий и другие советские представители за границей. Отдавая дань революционной риторике, они заботились о включении своей страны в систему традиционных международных связей. Это определялось «текущим моментом». Гражданская война заканчивалась, мировая революция не случилась, и РСФСР нуждалась в восстановлении торгово-экономических и политических контактов с развитыми странами.

«Я искренне надеюсь, сэр, – писал Симонов премьер-министру в сопроводительном письме, прилагавшемуся к меморандуму „Российская социалистическая федеративная республика“, – что в самом ближайшем будущем наши страны возобновят торговые отношения к взаимной выгоде. Сегодня мистер Ллойд-Джордж и многие другие государственные деятели осознали, что мое правительство было право, настаивая все последние два года на том, что торговые отношения должны развиваться, поскольку изоляция губительна как для моей страны, так и для всех остальных. Россия слишком велика и слишком богата ресурсами, чтобы ее игнорировать… но и Россия не сможет нормально существовать без общения с другими нациями»[174]174
  Там же, л. 79.


[Закрыть].

Рассказывая о конкретных шагах Советского правительства, направленных на обеспечение экономического роста и прекращение блокады РСФСР со стороны Антанты, Симонов призывал воспользоваться новыми условиями для взаимовыгодного делового сотрудничества. «Мое правительство, – с пафосом заявлял он, – сегодня является крупнейшим продавцом и покупателем, которого когда-либо видел мир, и отказываться от торговли с такой страной было бы самоубийственно для тех, кто пошел бы на это»[175]175
  АВПРФ, ф. 65, оп. 4, п. 1, д. 2, л. 14.


[Закрыть]. Допустим, это было преувеличением, но в качестве пропагандистской фигуры речи годилось вполне.

Симонов знал, как правильно подать выдвигавшиеся им идеи и делал это ярко, со вкусом, стилистически отточено. Вот пример из его меморандума: «Вы не сможете держать Советскую Россию в изоляции, может год другой, но не до бесконечности. Это будет наносить вам не меньший ущерб, чем нам… Мы не просим нас любить. Мы не просим отказаться от вашего предвзятого отношения к тем теориям, которым мы следуем. С какой стати? Я со своей стороны и пытаться не стану убеждать вас, что нам по душе ваши идеалы. Если бы я так поступал, то был бы лицемером, лжецом. Чего хочет мое правительство, так это установить коммерческие отношения между нашими странами к обоюдной выгоде»[176]176
  Там же.


[Закрыть].

Нет никаких оснований бояться Советской России, подозревать ее в разных кознях и подрывной деятельности против западных стран, убеждал он австралийцев и советовал брать пример с таких европейских государств, как Финляндия, Эстония, Латвия, Германия и Италия, которые к тому времени начали устанавливать дипломатические и торговые контакты с Москвой. «Во всех этих странах капиталистические правительства. Мы подписали перемирие с Польшей. Наши делегации участвуют в мирных конференциях с Румынией и Чехословакией»[177]177
  АВПРФ, ф. 65, оп. 3, п. 1, д. 1, л. 22.


[Закрыть].

24 декабря 1920 года Симонов написал министру внутренних дел о том, что имеются большие возможности в торговле между Австралией и РСФСР, что он это знает из бесед с австралийскими бизнесменами, но «в этом отношении пока абсолютно ничего не делается»[178]178
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 1, л. 135.


[Закрыть]. Он указывал, что Советская Россия «постепенно устанавливает торговые отношения практически со всеми странами мира» и ссылался на Великобританию. «Безусловно, Вам известно, что мое правительство в последние несколько месяцев приобрело в Великобритании товаров на сумму в несколько миллионов ф. с.». Подчеркивалось: «торговля развивается также в весьма крупных объемах между моей страной и Германией, Италией, Австрией, Швецией, Норвегией и вашей сестрой доминионом Канадой и с США»[179]179
  Там же, л. 135.


[Закрыть].

В письме главному редактору «Ивнинг ньюс» от 10 марта 1920 года Симонов указывал на «хорошую возможность установить прямые торговые отношения» между Австралией и Россией и призывал сделать это «скорее, пока не будет слишком поздно». Говорилось, что объем этой торговли может составить до 10 млн. фунтов ежегодно и «Советская Россия вполне готова к этому»[180]180
  АВПРФ, ф. 65, оп. 3, п. 1, д. 1, л. 16.


[Закрыть].

Совместно с австралийскими бизнесменами Симонов разрабатывал конкретные проекты, например, экспорта российской древесины в Австралию с Дальнего Востока[181]181
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 3, л. 49–51.


[Закрыть]. Пытался заинтересовать Москву в перспективности научно-технического взаимодействия с Австралией. Через Мартенса направил для передачи в центр «описание изобретения и экспериментов для интенсивного использования низших сортов угля». 22 апреля 1920 года из Нью-Йорка пришел ответ – Симонова благодарят, документация переслана в Москву[182]182
  АВПРФ, ф. 65, оп. 4, п. 1, д. 1, л. 1.


[Закрыть].

Он обращался напрямую к Чичерину, старался заинтересовать наркома заманчивыми, с его точки зрения, перспективами торговли с Австралией. «Многие из коммерсантов желают восстановить торговые сношения с Россией. Здесь страшно нуждаются в нашем лесе. Можно продать миллиона на два фунтов. Две фирмы предлагали мне заказы по полмиллиона фунтов»[183]183
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 7, л. 35.


[Закрыть].

Симонов подчеркивал, что он следовал советам Мартенса – это, как он надеялся, должно было сыграть в его пользу в глазах Чичерина. «Руководствуясь до некоторой степени активностью тов. Мартенса в Америке, я возобновил свою официальную активность с посылки федеральному премьеру меморандума, где я объяснял положение Советской России и указывал на обоюдную выгодность возобновления торговых сношений между Россией и Австралией»[184]184
  АВПРФ, ф. 65, ф. 04, оп. 4, п. 21, д. 21, л. 22.


[Закрыть].

Симонов сообщал, что на протяжении всего 1920 года он стремился добиться отклика от австралийских коммерческих и промышленных кругов. Это было невероятно сложно, ведь в глазах предпринимателей советский представитель, большевик мог быть кем угодно, только не деловым партнером – «годился только, чтобы его пристрелить (“was good only to be shot”)»[185]185
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 6, л. 5.


[Закрыть]. Но Симонову (он указывал на это без ложной скромности), все-таки удалось заставить австралийцев прислушаться к себе – это стоило немалых трудов, особенно с учетом отсутствия «контактов и инструкций из Советской России, а также соответствующего финансирования»[186]186
  Там же, л. 7.


[Закрыть]. Он упоминал крупного австралийского торгового брокера Ф. Ч. Мардела, готового способствовать взаимодействию с Советской Россией. Благодаря ему «даже в министерстве торговли, самом твердолобом из австралийских министерств стали благосклонно относиться к возможности торговых связей с Советской Россией».

Осторожно замечая, что торгово-экономическое сотрудничество Москвы с Австралией, конечно, не должно опережать подобное сотрудничество со странами Европы (Симонов давал понять, что не «тянет одеяло на себя» и свое место знает), он докладывал о своих достижениях. Речь шла о предварительной договоренности с крупной корпорацией “Pacifc Supply Company”, головной офис, которой находился в Дании. Оттуда до Москвы было добраться значительно легче, чем из Мельбурна или Сиднея. Симонов заверял, что эта корпорация могла взять на себя осуществление торговли между Советской Россией и Австралией, а также содействовать торговым контактам РСФСР на европейском направлении.

Он обещал, что советско-австралийская торговля за пару лет выйдет на уровень четырех млн. фунтов (два миллиона – на экспорт и два – на импорт), и это только начало. В перспективе стоимость товарооборота должна была возрасти до 10 млн. фунтов. По мнению Симонова, уже в марте 1921 года можно было бы заключить советско-австралийское соглашение с тем, чтобы через 6–7 месяцев «началась реальная торговля»[187]187
  Там же.


[Закрыть].

Петр Фомич не скрывал своей личной заинтересованности в достижении поставленной цели, это позволило бы ему добиться от австралийского правительства признания в качестве, пусть, не дипломатического, а торгового представителя РСФСР. Согласия Лондона на это не требовалось. Одновременно выражалась надежда, что как только соглашение будет подписано ему пришлют в помощь «какого-нибудь абсолютно надежного человек или несколько человек из России»[188]188
  Там же.


[Закрыть].

Наряду с зондажем деловых кругов и поиском торговых партнеров он выяснял возможность оказания австралийцами гуманитарной помощи России. Зимой 1920–1921 годов там начался страшный голод, охвативший около 30 губерний, республик и областей с населением более 40 млн. человек. Симонов сообщал в НКИД о частных компаниях, благотворительных организациях и отдельных людях, готовых предоставить донорскую поддержку[189]189
  АВПРФ, ф. 04, оп. 4, п. 21, д. 21, л. 25.


[Закрыть].

По большому счету отдачи от своих усилий он так и не почувствовал. Одна из причин заключалась в инертности австралийских официальных кругов, их двойственном отношении к Симонову. Он жаловался одному из коммерсантов: «Какая может быть торговля с Россией, когда Ваше правительство отказывается выдавать вам паспорт для выезда туда, когда ваши письма в Россию возвращаются с пометкой „доставка невозможна“? Какая может быть торговля, когда ваше правительство изымает не только мою официальную корреспонденцию, но даже мои деньги?»[190]190
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 3, л. 50.


[Закрыть].

Поведение австралийской верхушки было не единственным и, пожалуй, не главным, что удручало Симонова. Он был уверен, что сумел бы добиться желаемого отклика, если бы располагал необходимой поддержкой Москвы. Но нормального общения с НКИД по-прежнему не получалось. Народный комиссариат не реагировал на информацию о советском представителе в Австралии и на его предложения. Письма, которые передавали в Москву Мартенс и Стрём, оставались без ответа.

Своими переживаниями Симонов поделился со Стрёмом (письмо от 22 июля 1920 года):

«Как я уже сообщал, мое положение здесь весьма шаткое. Я не получаю инструкций, лишен связи и средств. Судя по всему, почта, адресованная мне лично, теперь доставляется и, похоже, мои письма доставляются в Европу. Поэтому мне непонятно, почему меня держат в неизвестности и изоляции. …Прошу Вас проявить настойчивость с тем, чтобы меня снабдили инструкциями, информацией и финансовыми средствами. С самого моего назначения мне приходится ужасно тяжело, и положение мое таково, что в любой момент Бюро может быть закрыто и вся моя официальная деятельность прекращена. Я стараюсь изо всех сил, чтобы продержаться, ведь закрытие Бюро произведет очень плохое впечатление»[191]191
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 7, л. 21.


[Закрыть].

3 ноября 1920 года он направил «по шведскому каналу» письмо Чичерину:

«Дорогой товарищ Чичерин,

Я писал несколько писем товарищу Стрёму в Стокгольм, и он сообщил мне, что мои письма отправлены Вам, но никакого ответа на них нет. Быть может, я могу показаться Вам слишком настойчивым или даже надоедливым своими частыми писаниями, если, конечно, Вы получили все мои письма. Но, не получая ответа, я не знаю, получаете ли их или нет. Между тем, я чувствую себя в пренеприятном положении, представляя здесь Советскую Россию без всяких инструкций от Вас и без средств. Так как я уже писал довольно подробно об этом, а также, как я понимаю, и тов. Мартенс, и тов. Стрём писали о том же Вам, то я не буду повторять. Скажу только, что положение мое прямо-таки невыносимое. Здесь, конечно, мало кто знает об этом, т. к. наружно я держусь со всеми на должной высоте. Но каждый день приходиться думать, что вот-вот конец, что больше держаться так немыслимо. Я издавал официальный орган “Soviet Russia”, но пришлось приостановить это издание (последний выпуск был за прошлый месяц). Думаю, что и Бюро придется закрыть, но кое-как еще держусь. Накопилось у меня больше 400 фунтов долгов. Закрывать теперь Бюро было бы страшно скверно. Капиталистическая пресса и без этого атакует меня чуть не каждый день под всяким удобным и неудобным случаем»[192]192
  Там же, л. 33.


[Закрыть].

В архивном досье Симонова хранятся проекты двух адресованных ему писем, подготовленных руководством наркомата. Оба – на официальных бланках. Первое датировано августом, второе – сентябрем 1920 года (без указания точных чисел). В августовском письме высоко оценивалась работа советского представителя.

«Уважаемый товарищ, до нас доходили лишь скудные известия и материалы о Вашей деятельности, но полученные нами образцы Ваших изданий на английском языке приводят нас к убеждению, что Ваша работа в Австралии очень многое принесла». Симонову предлагалось поддерживать связь с Л. К. Мартенсом, а также с Л. Б. Каменевым, находившимся в то время в Великобритании во главе советской делегации, «или в случае его отъезда с тем товарищем, который будет нашим представителем в Лондоне». Указывалось, что этот контакт должен обеспечить Симонову «твердую базу», в том числе в плане решения финансовых вопросов[193]193
  Там же, л. 27–27об.


[Закрыть].

Это письмо, написанное по-русски, так и осталось проектом. Незарегистрированным, не подписанным, не отосланным.

Сентябрьское письмо писали по-английски. По всей видимости, подписать его должен был ответственный сотрудник наркомата, уполномоченный на это главой НКИД. Начиналось оно так: «Дорогой товарищ Симонов, товарищем Чичериным, Народным комиссаром по иностранным делам, мне поручено уведомить Вас о получении нескольких Ваших писем, доставленных через товарища Мартенса из Нью-Йорка или через товарища Ф. Стрёма». Длительное молчание центра объяснялось проблемами со связью (“diffculties of communication”), которые делали невозможным поддержание «тесных контактов». Подчеркивалось, что НКИД выражает «исключительное одобрение» (“appreciates very much”) деятельностью Симонова, которая осуществлялась «в сложных условиях» и сожалеет, что «в связи с отсутствием средств связи» ему «пришлось столько вынести» (“have put you under such strain in performing your task”).

Целесообразность существования представительства на пятом континенте не ставилась под сомнение, но давалось понять, что оно сохраняется преимущественно в силу «морального интереса» (то есть, для «демонстрации флага»), а также работы с эмигрантами. Задачи же развития двусторонних отношений не рассматривались как приоритетные, поскольку, отмечалось, «в настоящее время у России нет четких интересов в Австралии»[194]194
  Там же, л. 31.


[Закрыть].

Симонову «бросали косточку», заверяя, что советскому представительству в Лондоне поручено обеспечить финансирование представительства в Австралии. И еще больше обнадеживали: мол, необходимые меры в этом плане будут предприняты еще до того, как данное письмо дойдет до Симонова. Обещали в ближайшем будущем прислать в Австралию сотрудника НКИД, который «помог бы советскому представителю в исполнении его обязанностей и разъяснил бы ему потребности Советской России в настоящее время»[195]195
  Там же, л. 32.


[Закрыть].

Очевидно, проекты обоих писем были подготовлены в результате настойчивых просьб Мартенса, Стрёма и самого Симонова. Очевидно, они не могли быть подготовлены без указания Чичерина или одного из его заместителей. Вопрос о судьбе «австралийского офиса» был внесен в повестку дня наркомата. Однако, по всей видимости, к окончательному мнению на этот счет руководители НКИД прийти не смогли и колебались перед тем, как принять окончательное решение.

Интересно, что проект письма на английском языке дошел до Симонова. Его переслал Зузенко из норвежского порта Берген 12 ноября 1920 года. Сам этот факт Симонов воспринял как отрадный, однако то, что письмо не было подписано, его, конечно, смутило. Он не преминул отметить это в ответном послании Чичерину от 12 января 1921 года (последнее из переданных через Мартенса). Симонов удивлялся тому, что, несмотря на все заверения наркомата, он так и не получил никакого финансирования и попытки как-то прояснить ситуацию через офис советского представительства в Лондоне ничего не дали[196]196
  АВПРФ, ф. 65, оп. 2, п. 1, д. 6, л. 7.


[Закрыть].

Эпизод с неподписанными проектами писем можно было бы списать на несогласованность действий чиновников НКИД, досадное головотяпство в центральном аппарате внешнеполитического ведомства. Но для человека, находившегося вдали от родины, в очень трудном положении, не выполненные обещания воспринимались как циничный и жестокий розыгрыш.

Предположим, что тогда, в августе-сентябре 1920 года, Чичерин решил пойти навстречу Симонову. То, что письмо на английском языке не было подписано и пересылалось не официальным путем, допустим, объяснялось особенностями положения консула, формально не признанного. Хотя подобное объяснение недостаточно убедительно, ничего другого в голову не приходит. Нельзя исключать, что глава НКИД подумывал перевести Симонова на «легальное» положение, но что-то этому помешало. Скажем, подоспел очередной донос, и планы наркома переменились. В любом случае остается вопросом, каким образом неподписанное письмо попало к Зузенко, и кто дал ему поручение отправить его из-за границы Симонову.

Проходили дни, недели и месяцы, но ни денег, ни официально подтвержденных инструкций из Москвы не поступало. Мучительное состояние неопределенности, в котором находился Симонов, продлевалось на какое-то, возможно, длительное время.

Ему хотелось, чтобы к представительству в Австралии Чичерин отнесся так же, как к представительству в США. Пусть не признанному страной пребывания в качестве полноправной дипломатической миссии, но, по крайней мере, наделенному внятными полномочиями со стороны Москвы.

В начале 1921 года Симонов лишился канала связи с Москвой через Мартенса. После налета полиции на нью-йоркское бюро советского представительства и слушаний в сенате США о деятельности советского посланника (подозревался в тайном содействии революционному движению) американские власти приняли решение: офис закрыть, а его шефа и других сотрудников выслать из страны. Мартенс отбыл на родину 22 января. На его помощь теперь рассчитывать не приходилось.

Симонов успел передать ему еще одно свое письмо. Это был своего рода развернутый манифест, из которого следовало, что советский представитель в Австралии – честный человек, добросовестно справлявшийся со своими обязанностями. Естественно, предполагалось, что Мартенс при встрече с Чичериным доведет до сведения наркома содержание этого «манифеста» и замолвит словечко за коллегу.

«Мое отозвание меня не беспокоит. Я смотрел и смотрю на мое назначение не как на почесть или привилегию, а как на долг. Я был в рабочем движении с детства в России, и здесь вот уже десятый год, и за все это время я не оставлял моей активной деятельности в рабочем движении ни на один день. Я не претендовал и не претендую быть большим человеком, но я делал свою работу честно все время, и рабочие в Австралии знают это. Я был „экстремистским“ лектором по-русски и по-английски, был секретарем русской организации и в отделах и главным секретарем федерации.

Я был редактором единственной русской газеты (выбран референдумом), написал две книги по-английски и также огромное количество статей в английские социалистические газеты (имелись в виду англоязычные австралийские газеты – авт.), отбыл четыре месяца каторги (был осужден на годы и был освобожден стараниями моих личных товарищей, членов парламента Brookfeld и Considine), теперь редактирую официальный орган моего бюро “Soviet Russia” и приходится делать по его изданию одному абсолютно все, приходится работать день и ночь и вдобавок голодать, т. к. финансов нет. Повторяю, что все, что я делаю, я делаю не из каких-либо личных выгод. Был назначен консулом, очевидно, потому, что был найден для этой должности самым подходящим. Я так это и принял, и принял как обязанность, как долг. В такое тяжелое время отказаться от такого назначения я считал преступным. Я не мог и думать о том, чтобы отказаться. И я исполнил свой долг так, как это только было в моих силах, и в глазах рабочих Австралии, как русских, так и английских, при существующих обстоятельствах я исполнил свой долг превосходно…

…Как я уже сказал, меня нисколько не печалит возможность моего отозвания. Но в исполнение моего того же долга я прошу Вас передать мой искренний совет Комиссару иностранных дел не назначать никого из находящихся теперь в Австралии русских. Это произведет страшно скверное впечатление. Повторяю, что лично для меня это решительно все равно, но с политической точки зрения, чтобы это назначение было полезным, а не вредным, пусть пришлют кого-либо или прямо из России или же, если это невозможно, то кого-либо из Америки. Из Америки можно вполне приехать кому-либо в Австралию»[197]197
  АВПРФ, ф. 65, оп. 4, п. 1, д. 1, л. 3.


[Закрыть].

Письмо подводило к мысли, что Симонов – хороший работник и лучше бы его оставить в Австралии. Ну, а если заменять, то не кем-то из эмигрантов, строчивших на него доносы…

Перед отъездом из Соединенных Штатов Мартенс заверил Симонова, что переправлял в НКИД все его послания, но к «величайшему сожалению» они остались «по-видимому, без результата». В этом же письме (от 20 декабря 1920 года) он обещал: «Сегодня еще раз напишу… попрошу оказать Вам содействие… буду настаивать, чтобы с Вами снеслись немедленно, а в случае, если Вашу работу считают в России не нужной, чтобы Вам немедленно дали знать об этом».[198]198
  Там же.


[Закрыть].