Текст книги "Четвертый вектор триады"

Слог 6
УЧЕНИК КОЛДУНА

Лэйм

Дом на улице Прорицателей

Ночь

Алекс, морщась и чертыхаясь, растирал в деревянной миске помет летучих мышей. Осталось еще истолочь несколько желчных камней, добавить кровь лягушки, убитой серебряным ножом, и смешать с заранее приготовленным ядом очковой змеи.

Серые окаменевшие комочки помета поддавались с трудом, желчь нещадно пахла, а лягушачья тушка, подвешенная за лапки, подергивалась и наводила на грустные размышления.

«Все-таки я почти привык», – подумал Алекс, откладывая в сторону миску. «Видимо, можно привыкнуть к чему угодно», – угодливо подсказало Эго, но память тут же зажгла в сознании мертвенно-лиловый свет над жертвенным алтарем. Колдун в черном плаще и шипастой короне склоняется к подбежавшему слуге. И вот в зловещей, гулкой тишине зала страшным диссонансом звучит крик младенца. Маленькое, замерзшее до голубизны тельце беспомощно дергает полусогнутыми ножками и заходится скрипящим плачем…

Этот сон, поразительно реальный и подробный, повторялся уже несколько раз. И каждый раз Алекс просыпался от собственного крика.

«Случись такое наяву, и я бы на него бросился. Пропади пропадом его туманные намеки и сомнительные знания! – подумал Алекс и с содроганием отогнал страшное видение. – Видимо, настало время уходить. Где искать девушку, о которой говорил Георг, я наконец знаю. А Колдун? Он уже ничего не может мне дать, да и то, что дал, лучше бы оставил при себе!»

Действительно, год, проведенный в ученичестве у Колдуна, подверг Алексову любовь к магии серьезному испытанию.

Еще совсем недавно это был мир чудес и открытий. Приятно было слушать отголоски глубинных вибраций мира, разбуженных громовым заклинанием или тихой мантрой, хлопком в ладоши или щелчком пальцев. Неизъяснимую радость давала власть над ветром и дождем, летящим камнем и остановившейся водой. Великую мудрость открывал для себя Видящий, когда чувствовал приближающуюся грозу и закончившееся вчера землетрясение, когда определял на глаз слабую точку в стене и на слух направление камнепада.

Сухие, не пахнущие животными испражнениями слова и знаки представлялись Алексу друзьями и помощниками: то благородными воинами, готовыми к любой битве, то утонченными дипломатами, улаживающими любые конфликты, а то, что уж греха таить, преданными и нежными возлюбленными… Симметричный и отвлеченный мир магических формул пленял Алекса утонченностью и целесообразностью, совершенством и красотой.

Но Колдун почему-то упрямо не хотел замечать его привязанностей. Он, с навевающим тоску однообразием, снова и снова заставлял Алекса резать и вытягивать, вскрывать и свежевать. Потоки крови и слизи, желчи и экскрементов густым слоем заливали небесное совершенство, непреодолимыми путами тянули к земле, страшной тяжестью давили на плечи.

Алекс последний раз перемешал вонючую жижу и озорства ради начертил каменной ложкой в воздухе Знак Мухи. Склянка из мутного, зеленоватого стекла неуверенно приподнялась над полкой. Не обращая на нее прямого внимания, подмастерье заставил знак задрожать и извлек из дальнего угла слабое жужжание. В неровном свете свечи склянка двинулась к столу. В ее тени, скользящей по стене, явно обозначились суматошно мельтешащие крылышки. В момент, когда Алекс протянул за ней руку, на его ладони вдруг возник противно шевелящийся мохнатый паук размером с собачью голову. Надо было, конечно, спокойно смотреть, как паук ловит стеклянную «муху», но юноша непроизвольно отдернул руку. Паук вместе со склянкой рухнул на стол, угодив при этом в миску со снадобьем.

– Ты боишься пауков, девушка? – проговорило вдруг мутное медное зеркало на дальней стене. Голос Колдуна был, как всегда, презрительным и ядовитым.

Паук вылез из миски и принялся отряхиваться. Он был похож на черную восьмилапую собаку. Ошметки коричневой грязи противным дождем хлестали по лицу, пачкали стол, стены и даже, кажется, потолок.

«А ведь придется все это убирать», – подумал Алекс.

Зеркало больше ничего не говорило. Проклятый паук продолжал отряхиваться. Количество разбрызгиваемой грязи уже вдесятеро превысило первоначальный объем, а поток смрадной мороси не иссякал. Одежда, руки, лицо – все покрылось липким вонючим слоем.

Душной волной накатились стыд и обида. Алекс сдавил паука ментальным узлом, и тот послушно замер, прекратив извержение мрази. Постепенно стервенея, ученик с хищным удовольствием начал скручивать и рвать мохнатое, неожиданно хрупкое тело. Силовые поля, гудящие исступленной жестокостью, с плотоядным хрустом отрывали членистые ноги, выкручивая каждый сустав до предела, до мутного облачка боли и дальше – через рвущиеся розовые нити, через брызгающую красную кровь…

«Вот это уже неплохо, мальчик», – сказало зеркало, и довольное сопение Колдуна постепенно стихло в его глубине.

И только тут Алекс опомнился. У пауков не может быть красной крови!

Еще несколько секунд он стоял, вцепившись побелевшими пальцами в камень стола, а потом ярость огненным завывающим вихрем хлестнула по зеркалу.

Глухим взрывом охнул расплавленный металл.

Опустошенный Алекс вдруг подавился сжавшим горло плачем. Мутные соленые слезы брызнули из его глаз. С ними пролились в мир остатки сил, и юноша упал на каменный пол, борясь с подступающей тошнотой.

Подмирье

Спецсектор Промежутка

– Етидреный хрен! А вдруг он и в нас вот так долбанет?

– Молчи, балбес, сам не хапаешь, че бормочешь! Как он нас в Спецсекторе засечь-то сможет?

– Так сам же давеча говорил, что Лысый о чем-то догадывается? А этот не слабее будет! Давай Шефу доложим, что наше наблюдение раскрыто.

– А доказательства?

– А ты хочешь дожидаться, пока нас, как то зеркало, в лужицу превратят? Я жить хочу! Пусть Его Самость сам с ними бодается!

– Не канючь! Все одно на пузо бухнешься и хвостом будешь пол мести. Знаю я тебя! Придется ждать. Ты просто не жмотствуй – купи амулет подороже. Глядишь – пронесет…

– Чихал он на наши амулеты! Может, щас наверх попытаться? Предсмертник в отрубе, чмырь где-то поблизости. Может, успеем?

– Не, не успеть! Вон он уже приподнялся. Подождем еще, будет момент поуверенней. Интересно, как там у Лысого?

– Не трави кишки! Мне вот все время метится, что все наши усилия – ему в удовольствие. Мозгой секу, что быть такого не могет, а от мысли этой отделаться не получается! Вроде как мы у него на побегушках: то одну жертву подбросим, то другую…

Слог 7
УРОЧИЩЕ КАШЛЯЮЩИХ ДРАКОНОВ

Лэйм, Великие Древние Горы

Вечер

Сан стоял на дне глубокого ущелья, обозначенного в хрониках как Урочище Кашляющих Драконов, и слушал затихающий грохот.

Грохот этот раздавался как будто в толще скал и действительно напоминал кашель. Если столь могучие звуки производили живые существа, то размеры их были огромны. Куда больше современных драконов.

Легенда гласила, что восемь сыновей Великой Белой Драконицы были замурованы в этих скалах на заре веков. Каменная пыль забила им глотки, и кашляют они и мучаются, не в силах преодолеть тяжкий гнет обрушившихся скал. Никто из людей не знает, за что пожинают они столь суровую Карму. И плачут семь братьев, слушая дождь, стучащий по скалам. И у каждого из них слезы своего цвета, такого же, как и шкура. Только восьмой – черный брат – не плачет, и поэтому в радуге, появляющейся после дождя, нет черной полосы. Сан любил легенды. Когда среди нудных и тяжеловесных философских трактатов в библиотеке родного храма он находил книгу стихов или сказаний, время останавливалось. Молитвы и медитации, ритуалы приема пищи и даже тренировки переставали существовать. Оставалась только шуршащая под пальцами дверь в иной мир.

Мир, вместивший в себя не только отголоски реальных событий, не только мечты и чаяния давно умерших людей, но и крохи чудесных прозрений, озаряющих иногда путь Избранных.

«Все сказки от были», – сказал как-то Учитель, и в ответ на эту мысль в мозгу Сана возник образ благообразного старца в маленькой шапочке на бритой голове, с аккуратной седой бородой и пронзительным взглядом непривычно светлых глаз. «Верить не хотят люди, что их внутренняя лаборатория имеет космическое значение», – проговорил мудрец на смутно знакомом языке и отвернулся, вглядываясь в панораму ошеломляющей красоты гор за своей спиной. Учитель не смог тогда объяснить Сану его видение. Он лишь как-то особенно посмотрел на воспитанника, и в глубине его глаз почудились юноше уважение и священный трепет.

И все же каждый раз нужно было возвращаться. Возвращаться к повседневным трудам и заботам, среди которых мытье полов в отхожем месте было далеко не самым неприятным.

Монастырский устав был строг. «День без работы – день без еды!» – провозгласил Первый Патриарх, и вот уже тридцать поколений этот закон неукоснительно выполнялся. Терпение и неприхотливость ценились не меньше, чем мастерство воина или знание священных текстов. «Чистота вокруг рождает чистоту внутри», – было начертано на стене кладовой, где хранились метлы и щетки. «Проснулся утром – убери свою планету!» – добавил про себя Сан пришедшую из подсознания мысль.

Обитатели Урочища Кашляющих Драконов внутри, видимо, были отвратительны. По крайней мере, вокруг царили хаос и запустение. Высушенные солнцем трупы всевозможной живности валялись безобразными кучами. Причем они не были съедены. Создавалось впечатление, что многие из них специально пришли сюда, чтобы тихо скончаться. Без борьбы и бестолкового цепляния за опостылевшую жизнь.

Основную часть мумий составляли грызуны и гады. Но были и крупные животные. Неподалеку из груды крысиных тушек мрачно скалился труп человека. Клочья полуистлевшей одежды не давали возможности определить его национальность. Одно Сан мог сказать определенно: перед смертью он не сопротивлялся. Просто лег и умер.

Как будто в подтверждение этой мысли, справа от Сана обозначилось какое-то движение. Крупный варан слегка пошевелил чешуйчатым хвостом.

– Кое-кто из пришедших сюда еще жив, – вслух проговорил Сан. – Например, я. И умирать пока не собираюсь.

Только произнеся эту фразу, он наконец осознал, что уже давно преодолевает ментальное давление. Давление это было рассеянным и удачно маскировалось под холодно-высокомерное поле Великих Древних Гор. Оно принуждало личность ощутить свою ничтожность на фоне седых исполинов, для которых века – лишь песчинки, пересыпаемые ветром. За самоуничижением следовали апатия и покорность, слабость и нежелание жить. Все было мертво и безысходно. Теперь Сану нетрудно было нащупать за всей этой тоскливой тягомотиной ядовитый и жадный Зов. И действовал этот Зов, судя по всему, на довольно значительном расстоянии.

«Видимо, я не заметил его, потому что и так шел именно сюда», – подумал Сан и сразу улыбнулся этой неуклюжей попытке найти себе оправдание.

Все дело, конечно, было во встрече с юной амазонкой, странно совпавшей с видением в колдовской пещере. Сан никак не мог заставить себя не вспоминать упругую грацию ее походки, спокойствие и звучность ее голоса. Она была чудесным, изначально отличным от мужчины существом, пришелицей из другого, таинственного и зовущего мира.

Примерно час тому назад следы девушки свернули в один из боковых проходов, отклонившись от направления на юг. Сан долго стоял у развилки. Сердце его рвалось вслед за незнакомкой. Мучительно хотелось догнать ее, остановить, показать правильное направление.

Молодой послушник терялся в догадках: как дикарка, не обладающая знаниями законов Сатвы и мудростью дерева Бодхи, сумела пройти почти до третьей мембраны?

Внезапная смена направления окончательно поставила Сана в тупик. После долгих колебаний он все-таки решил продолжить путь на юг, предоставив девушке самой искать дорогу к Храму. Это решение далось ему с трудом, но принцип ишварапранидхи требовал принятия естественного течения вещей. В который раз слова Учителя разрешили возникшее сомнение. «Делай что должно, а там будь что будет».

Вдруг в ущелье раздался тихий, но явственный металлический звук. Мастер боевых искусств никогда не ошибается в определении источника такого звука. Сан был уверен, что это звякнул топор, задевший выступ скалы. Где-то впереди прятался вооруженный человек.

Сан напряг внутренний слух и понял, что человек этот не один.

Людей было много, но еще больше было других, незнакомых и злобных существ, мысли которых напоминали стаю голодных волков, почуявших запах крови. Твари были достаточно крупны, чтобы внушить некоторые опасения.

Сан физически ощущал исступленную ярость совокупного сознания этих существ, тщетно пытающегося пробиться через его защитный блок, сломить волю, заставить подчиняться чужим приказам, подчиняться безропотно и бездумно, так, как подчинялись нелюдям люди, ожидающие за поворотом ущелья.

«Может быть, вернуться и поискать другой путь?» – неуверенно затрепыхалось подхлестываемое инстинктами низшее «я».

– У кого есть выбор, тот несвободен! – громко сказал Сан, обращаясь к ожидающим впереди.

Для истинного последователя Сатвы выбора, по сути дела, не было. Нужно было просто следовать навстречу судьбе, спокойно принимая трудности, опасности и самую смерть… Сан покопался в памяти и легко извлек на свет очередную цитату: «Если враги затаились и не нападают, значит, момент для них недостаточно удобен».

Не глядя больше за поворот ущелья, он легким прыжком взлетел на большой плоский кусок скалы, лежавший неподалеку. Затем он сложил ноги в виде корней лотоса и погрузился в медитацию.

Подмирье

Спецсектор Промежутка

– Ну че, Ушастый, нащупал Диких? Там их тьма тьмущая, чуешь ведь? Че молчишь-то?

– Не егози! Упираются они. Гляделки у них к свету дневному не схопны. Воют, что до темноты из пещер своих ни-ни. Но обещали рабов послать. Не пойму, откуда у них там рабы? Может, искателей кладов каких под контроль взяли? Раньше всех на месте кончали. Обжирались так, что летать не могли, а все равно никого не оставляли. А теперь слыхал? Рабы! Прогресс, едрена плешь!

– А нам какая разница? Нам, главное, предсмертнику жизнь портить. Пусть рабами занимается. Ты тех рабов чуешь? Я – так нет. Нету в них магии ни на чох. И силы нету. Лысый с ними играючи разберется. Лишь бы до темноты его занять. А там крыланы подтянутся. И тогда ему конец. Противу стаи никто не сдюжит. Готовь писало – галочку ставить!

– Погоди радоваться! В этой лямбде ни на кого рассчитывать не приходится. Только-только губенки раскатаешь, и сразу мордой об стену! Вот порвут они ему глотку, тогда и обрадуемся вместе. А щас заткнись. Первый пошел…

Лэйм

Великие Древние Горы

Вечер

Белая пантера быстрым прыжком прянула из нежно-голубой травы и тихим ворчанием предупредила Сана о приближении опасности. Изумрудное солнце Страны Отдохновения закатилось за серые скалы Урочища Кашляющих Драконов, и Сан спустился в мир форм.

Ни один мускул не дрогнул на его умиротворенном лице, но он уже был здесь, способный в любое мгновение вскочить и выхватить меч. Злобные нелюди оставили наконец попытки подчинить своей воле дерзкого пришельца и решили натравить на него своих рабов.

Осторожные шаги за поворотом ущелья стихли. Чужой взгляд ощупал лицо неподвижного сатвиста и скользнул вниз по желтому балахону. Затем скрипнула тетива лука.

Сан еще успел про себя отметить, что жила слишком сухая и короткая, а значит, лук небольшой и, скорее всего, южного образца; что ветер дует лучнику в спину и вправо, а значит, оперение отклонится слегка вбок, в сторону противоположной стены ущелья; что руки у стрелка сильно дрожат и он вряд ли сможет взять правильный прицел. Одновременно со звонким щелчком тетивы Сан почувствовал, что выстрел не попадет в цель, и поэтому остался на месте. Расстояние было слишком мало, и стрела ударила почти сразу, успев спеть лишь пару нот из свистящей песни летящей смерти.

Нельзя сказать, что Сан получил от этого хоть какое-то удовольствие. Древко стрелы чиркнуло по груди, резко рванув за ворот накидки. Со стороны стрелявшего пришла волна удивления. Он видел, что фигура на камне не шелохнулась, хотя стрела пробила желтый балахон в опасной близости от тела. В голове у стрелка возник даже образ сочащейся кровью борозды, прочертившей хилые ребра бестолкового монаха, погрузившегося в медитацию так не вовремя.

Ну это он зря. Сначала пусть лук держать выучится…

Второй выстрел заставил-таки желтый силуэт опрокинуться.

В следующее мгновение монах уже стоял на каменной плите, сжимая в руке стрелу с диковинным пестрым оперением.

– Я не думаю, что ты ожидал получить ответ на свое приветствие, – бесстрастным голосом медленно проговорил он, пристально глядя в глаза бородатого лучника, – но ты его получишь.

Выпущенная стрела еще не успела клюнуть базальт у ног Сана, а маленькая вертящаяся тень уже метнулась к замершему в оцепенении стрелку. Было видно, что тот пытается уклониться, но взгляд монаха держал его, как питон зазевавшегося кролика. Тускло блеснувшая звездочка с ужасающей точностью вспорола кожу на запястье, и кисть, держащая лук, непроизвольно разжалась. – Я мог бы убить тебя, – продолжил Сан, – но пока мне нужно, чтобы ты больше не стрелял.

Громким топотом ущелье возвестило о выходе массовки. Судя по шуму, который она производила, серьезных неприятностей пока не предвиделось.

Главные действующие лица затаились в пещерах и со злобным интересом ждали развития событий.

Два десятка оборванных и пестро вооруженных людей окружили плиту, на которой в спокойной позе застыл улыбающийся монах. Их движения были замедленными и неуверенными.

«Они все страдают от истощения», – вдруг понял Сан, внимательно вглядываясь в бледные лица и сгорбленные фигуры. Почти у всех на шеях чернели непонятные метки. Татуировка? Да нет, подживающие раны! Некоторые совсем еще свежие, сочащиеся сукровицей. Другие старые, подсохшие. А еще шрамы. Теперь Сан знал, кто затаился в ущелье. Кровопийцы. Вампиры. Нетопыри.

Тягостное молчание нависло над ущельем. Никто из вновь прибывших не спешил навстречу уверенному и слегка презрительному взгляду юноши с глазами мудреца и ногами, впившимися в камень, словно корни дерева. Во всей его фигуре чувствовалась неукротимая мощь, редкая у людей, напоминающая скорее льва или тигра. К тому же он стоял на возвышении, и нападать на него нужно было снизу вверх.

Сан выжидал. Происходящее напоминало ему театрализованное действо на кровавой тризне диких племен, когда пленные сражаются между собой без особого рвения, стремясь только выжить в этой ужасной бойне, а зрители, опившиеся кумыса и медовухи, готовы растерзать и победителей, и проигравших.

«Чтобы они нормально дрались, хозяевам придется ослабить контроль, – решил Сан. – Пожалуй, стоит рискнуть…»

Наконец рослый широкоплечий воин, сжимавший в руке шипастую дубину, издал отчаянный боевой клич и бросился вперед, стремясь сметающим ударом поломать монаху ноги или хотя бы заставить его отступить назад. Его усилия пропали даром: Сан подпрыгнул, пропуская колючего кованого ежа, и, опускаясь, выбросил ногу навстречу нападавшему. Охнув, тот грянулся навзничь, выронив дубину и схватившись руками за лицо.

Сан все еще стоял на одной ноге на краю плиты, и зрители могли в полной мере оценить его превосходное чувство равновесия. После нескольких секунд замешательства сразу четверо вскинули копья и почти одновременно кинули их в монаха.

Падая на руки, Сан даже пожалел, что противники так плохо разбираются в тактике боя. Направленные в грудь, спину и бока копья пролетели над ним, и незадачливым метателям пришлось уклоняться от оружия своего визави по другую сторону каменного пьедестала.

А на пьедестале, подобно статуе Сатвы, снова стоял неподвижный, презрительный монах.

– Мне не нравятся ваши потуги свести все к пьяной разбойничьей драке, – возвестил Сан, медленно выговаривая слова и ни к кому конкретно не обращаясь. – Если среди вас есть настоящий боец, то я освобожу для него половину плиты.

– Я могу сразиться с тобой, – донесся хриплый голос, и на каменную площадку тяжело полез высокорослый северянин со светлыми вьющимися волосами. В левой руке он держал тяжелый широкий палаш, а в правой прятал узкий и длинный стилет, прижатый лезвием к предплечью.

Говорил он с трудом, глотая окончания и коверкая слова. Глядя в его пустые глаза, молодой послушник вдруг вспомнил рассказ Учителя о берсерках – страшных витязях Северного Предела, впадавших в неистовство от запаха крови, не имеющих жалости и чувства меры. Одновременно во втором слое сознания пронесся образ «лун гом па» – «лунного бегуна», в состоянии гипнотического транса бегущего из одного сатвийского монастыря в другой по диким горам, не останавливаясь, не отдыхая, в течение нескольких суток.

Взобравшись на плиту, северянин расправил плечи и глубоко вздохнул. Апатия и неуверенность медленно исчезали с его лица, в глазах проступил некоторый интерес к происходящему, губы искривила довольная ухмылка.

«Они почти отпустили его», – понял Сан.

– Ну что ж, Айсгард, вперед, – негромко бросил он.

Голубые льдинки глаз берсерка изумленно вспыхнули. Он не мог постичь грозного значения этой короткой фразы, а лишь мимоходом удивился, откуда пришлый монах может знать его имя, и бросился в атаку.

Палаш обрушился на голову Сана стремительно и неотвратимо, как топор мясника. Но не на этот удар ставил хитрый северянин. Он предвидел, что монах сделает нырок, и, используя инерцию тяжелого лезвия, ударил стилетом с разворота.

Сан был готов к этому. Его правая рука железным захватом сдавила кисть противника, а левая зафиксировала плечо атакующей руки… Острие стилета замерло в сантиметре от цели, и его хищный блеск, казалось, усилился. Долгожданная влага была так близка! Жало дрожало от нетерпения, вожделея погрузиться в теплую пульсирующую плоть.

Почувствовав себя в стальных тисках, беловолосый заревел от ярости и ударил ногой назад, пытаясь освободиться. Сан оттолкнул его от себя, гася силу удара, и северянин сразу сверкнул палашом, пытаясь достать горло противника.

Не попал.

И снова два бойца стояли друг против друга.

Беловолосый, у которого не прошел его «коронный» удар, был несколько обескуражен. К тому же с монахом творилось что-то странное. Он не только упрямо не желал обнажать меч, рукоять которого выглядывала над его правым плечом, но еще и взгляд опустил долу, будто прислушивался к чему-то в глубине своего тела. Фигура его обмякла, плечи опустились, и на губах появилась глупая пьяная улыбка. Неуклюже переступая в своих чудных тапках, он закачался из стороны в сторону, тщетно пытаясь сохранить равновесие. Руки его болтались перед грудью, как будто держали чаши с вином.

При этом монах потешно моргал глазами, словно пытаясь прояснить затуманенный алкоголем взгляд.

Справедливо полагая, что его дурачат, северянин снова нанес удар палашом. На этот раз он бил коротким резким всплеском, направленным в низ живота. Рука его двигалась изнутри наружу, как бы открывая дорогу стилету, который сейчас уже не прятался, а нетерпеливо подрагивал, обратившись острием вперед. Викинг рассчитывал, что, уходя от палаша, монах будет вынужден резко подать нижнюю часть тела назад. В результате такого движения голова неизбежно качнется немного вперед. Навстречу ей и был направлен быстрый, как молния, удар стилета. Если бы все произошло так, как он задумал, монах бы уже лежал, а из глазницы торчала бы изящная рукоятка из клыка северного ластонога.

Но дело обернулось иначе. Вместо того чтобы убрать руки подальше от хищного блеска алчущей стали, монах оставил их перед грудью. Он не только ожидал, но и желал красивого продолжения. И когда кинжальный выпад стилета прочертил восходящую прямую к его лицу, предплечье коротким взмахом отразило атакующую руку, а нога, словно стрела из лука, вонзилась в ребра противника.

Удар сатвийского послушника часто бывает очень силен.

Встречный удар силен вдвойне.

Викинг глухо охнул и тяжело осел на еще горячий дневным теплом камень.

Вновь протрезвевший Сан обвел взглядом круг своих противников. И каждый в этом кругу почувствовал, как неукротимая воля Учителя проникает в сознание и, погружаясь глубже, борется с черным отчаяньем и липким страхом.

– Вам не удастся победить меня, – слова Сана эхом отдавались в остывающем гулком ущелье, – но я предлагаю вам победить вместе со мной. Нетопыри не летают при свете солнца. Мы сможем немного отдохнуть и подготовиться к битве. Я освободил вас от их чар. Выбор за вами. Смерть и свобода или рабство и смерть. Выбирайте!

Люди оглядывались по сторонам, терли глаза, как очнувшиеся ото сна. В ущелье уже слышались злобные хриплые крики. Хозяева, потерявшие рабов, были в ярости. Но Солнечный Свет еще не покинул Великие Древние Горы, и те, кого Сан назвал нетопырями, в бессильной ярости скрежетали зубами и дрались друг с другом.

«Пожалуй, придется задержаться», – подумал Сан, перевязывая руку бородатому лучнику и слушая его сбивчивый рассказ о тактике нетопырей.