Текст книги "Ночной фотограф"

– Это точно, – говорю я, – цирк уехал без клоунов. Я и сам знаю массу людей со странными вывихами. Хотя, если подумать, всё что мы делаем, к чему стремимся – игры детей дошкольного возраста. Есть игрушка, неважно, что это – деньги, власть, женщина. Что угодно. Взрослая игрушка. И ты пытаешься её получить любой ценой. Хотя ты жил без неё и мог бы спокойно жить и дальше. Но нет, эти дети капризны и избалованы. И поехало – чем выше цена этой игрушки, тем больше крови льётся. Большие, жадные, тупые дети. Занесло меня не туда, прости.

– Ну, почему? Хорошая тема. А ты в какие игрушки играешь?

– Не знаю даже. Наверное, меня хорошо воспитали. А ты?

Михаил задумался. Я вижу, что его зацепило, и задумался он скорее, чтобы найти ответ для себя, а не для меня. Он наливает себе рюмку, выпивает. Молча хрустит огурцом.

– Э! Ты заснул? – спрашиваю я.

– Да нет, напился я. Поеду – ка я в гостиницу. Который час? Ух, уже пять часов.

– Утра или вечера?

Уставшая улыбка в ответ.

– Как вызвать такси? Ты же помнишь, в шесть возле гостиницы?

Я проснулся от запаха кофе и звона посуды. Шарю ногами, безуспешно пытаясь найти тапки. В итоге, бреду босяком по холодному полу. Отопление включили, а подогреть забыли. В квартире свежий горный воздух, чуть ли не пар изо рта валит. На кухне Ленка моет посуду.

– Привет, сестрёнка. Оставь, я сам помою.

– Ага, помыл уже. Когда ты уже женишься? Ты любишь уют и порядок в доме?

– Не-а, – отвечаю. – Творческий беспорядок – моя стихия.

– И что же творческого в этой горе посуды?

– Ладно, не ворчи.

– Давай, топай в душ.

Стою под прохладными струями воды. Смываю с себя всю грязь вчерашнего дня. Чтобы испачкаться днем сегодняшним. Мне иногда бывает страшно из-за мысли, что однажды мне не удастся смыть с себя душевную грязь. Страшно, что могу стать одним из героев моих фотосессий, которые и марают меня день ото дня.

Сбриваю трехдневную щетину, растираюсь полотенцем, щедро обливаюсь одеколоном и выхожу на кухню, где меня ждёт крепкий кофе и тарелка ещё горячих оладей. Лена в комнате шумит пылесосом.

– Только на столе ничего не трогай, – кричу я.

Пью кофе. Обжигающий и терпкий. Умеет Ленка делать кофе. И оладьи. И посуду мыть. Некоторые в свои двадцать лет умеют только… эх, ладно. Люблю гордиться сестрой под чашечку кофе.

Наконец появляется Ленка, садится устало на табурет.

– Тебе срочно нужна женщина. Иначе твоя квартира превратится в ферму по выращиванию пенициллина. Повторю вопрос – когда ты женишься? В конце концов, могу я погулять на свадьбе брата?

– Не родилась…

– Знаю, знаю, не родилась ещё та принцесса – пародирует она меня. – Что ты новенького отснял?

– Да так, некогда даже на комп скинуть. Сегодня еду фотографировать вампиров.

– Кого?

– Вампиров. Вурдалаков.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Вампиров, – повторяет она. – А завтра телепузиков. Мёртвых телепузиков в лужах йогурта, вытекающего из их перерезанных горл. Или горлов? Как правильно?

– Горлей.

– Точно.

– Я не шучу. – рассказываю ей о Воксе, о бале вампиров, о чудо – корреспонденте Чаке Норрисе, пожирающем всё на своём пути.

Время уже поджимает. Одеваюсь в парадно-выходное светлые брюки, белую водолазку и пиджак от самого Юдашкина, подаренный мне одной из прежних пассий.

Решаю ехать на метро. Не хочется оставлять машину на ночь неизвестно где. Лена по дороге к метро щебечет о предстоящей сессии, о том, что на Новый Год они хотят поехать в Испанию, что нужно покупать новый телевизор. Я просто слушаю её голос.

* * *

Возле гостиницы нас уже ждёт ярко-красный Додж, раритетный, сороковых годов, с никелированным оскалом и выпученными фарами-глазами. Он смотрится непривычно на фоне новых силуэтов автомобилей, выигрышно непривычно. Элегантный как рояль. Водитель в форменном кителе и фуражке открыл нам дверь, и мы тонем в кожаных сидениях. Внутри автомобиль тоже весь красный, даже руль оплетён кожей цвета малинового варенья. Кровь. Довольно эффектно. Тусклая подсветка салона создаёт впечатление, словно находишься в мастерской фотографа.

Водитель не менее колоритный. Бледное худое лицо. Впавшие щёки, тени под глазами, невозмутимое выражение лица.

Мы едем по городу, вижу, как прохожие оглядываются на эту кровавую реликвию. Едем молча. Худая спина шофера вынуждает нас молчать. Неловко разговаривать при этом вурдалаке.

Город закончился, и мы мчимся вдоль залитых лунным светом полей. Минут через десять мы въезжаем на просёлочную дорогу, пролетаем дачные участки с теплицами и огородами. Михаил сосредоточен и внешне спокоен. Возможно, обдумывает текст репортажа или вопросы для интервью. Я же чувствую себя неуверенно. Меня начинает охватывать какой-то неконтролируемый страх. Ладони становятся липкими, и лёгкой судорогой сводит икры.

Водитель вдруг оборачивается к нам, у него нет лица. Морщинистое рыло летучей мыши, с дырами ноздрей, огромной пастью, в которой обнажается ряд мелких острых зубов и два клыка, похожих на когти хищника. Он отпускает руль и перелезает к нам на заднее сидение, протягивая ко мне лапы, чёрные и когтистые. Он движется по паучьи, широко расставив локти и колени, рывками, какими-то фрагментами. Я видел такое в японских ужастиках. От ужаса не могу не то что закричать, а и вообще пошевелиться. Михаил поворачивается ко мне, как-то замедленно, протягивает ко мне руки с костлявыми пальцами. У него глаза без век с вертикальными кошачьими зрачками.

Пасти голодно-похотливые. За спинами бьются перепончатые крылья. Бэтмены, меня съедят бэтмены. Ничего не могу сделать, я парализован и обездвижен.

Стоп!!! Нужно что-то делать со своей фантазией. Но я действительно не могу контролировать накрывшую меня панику. Еле сдерживаю желание со всей силы ударить водителя в затылок, выпрыгнуть на ходу из автомобиля и бежать по светящемуся от лунных лучей лесу, пока не упаду от изнеможения.

Я вижу в зеркале заднего вида лицо водителя. Никаких эмоций. Истукан с серыми безжизненными губами. Михаил, кажется, задремал.

А мои мысли все сосредоточены на вампирах. Вот мы останавливаемся посреди леса. Шофер исчезает. На обочине стоят чёрные силуэты. У них непропорционально длинные руки, просторные плащи. Или крылья. Некоторые взмывают в воздух и парят над автомобилем.

Остальные медленно идут к нам. Я вываливаюсь из дверей и бегу по лесной дороге. Надо мной планирует огромная чёрная тень. Кошки-мышки. Летучая тварь то взмывает ввысь, то падает в пике, проносясь над головой, то отстанет, то обгонит. Наконец длинные жёсткие пальцы с когтями впиваются в шею и швыряют меня в грязь.

Когда же мы уже приедем? Я или сойду с ума, или убью водителя.

Наконец фары высветили кованые ворота, высокий кирпичный забор. Вокруг тонет в лунных лучах сосновый лес. Шофёр посигналил, и ворота раскрыли свою зловещую пасть, впуская нас в неизвестность. Перед нами предстал двухэтажный дом – чудовищное смешение стилей. Готические стрельчатые своды каким-то образом ужились с античными колоннами и романтическим балкончиком, на углах которого восседают клювоносые горгульи. Архитектор – большой оригинал.

Из дома выходит человек в длинном чёрном плаще с красным подбоем и в нелепом цилиндре на голове. Но не идёт нам на встречу, а остаётся ждать у входа. Водитель открывает дверь автомобиля, и мы выходим на свежий воздух. Я достаю из багажника сумку с фотооборудованием. Михаил как-то изменился. Он стал похож на легавую в предчувствии охоты. Вот она – журналистская хватка.

– Мне показалось, что нас везли на бойню. Я чуть со страху не обделался, – прошептал я.

Корреспондент кивнул головой.

– Они отрабатывают деньги. Антураж, достоверность происходящего.

– А кто сегодня будет из олигархов?

– Никого. Сегодняшнее представление только для нас. Для прессы. Ну что, пошли?

Мы двинулись к дому.

– Здравствуйте, как доехали? – приветствует нас стоящий у входа в дом «дракула».

– Ужасно, – говорю я.

– Я рад, что вы довольны.

У него такое же бледное лицо, как и у водителя. В лунном свете кожа прямо светилась серовато – белым оттенком.

– Проходите в дом. – Он открывает тяжёлую дверь и пропускает нас внутрь. С улицы попадаем в огромный зал. Тяжёлые шторы из алого бархата, витраж, изображающий чертей, издевающихся нам грешниками. Огромная люстра нависла над длинным массивным столом. Масса свечей, расставленных, где только можно. Я сразу стал присматриваться к ракурсам. Освещения достаточно, яркие цвета интерьера дадут объем и глубину. Должно получиться интересно.

– Меня зовут Роман, сейчас к вам выйдет Мастер. Присядьте пока, – он указывает на диван.

Я никак не могу оторвать взгляд от его лица. Нездоровый цвет кожи, синеватые губы, крючковатый нос. Типичный вурдалак, каких я насмотрелся в фильмах ужасов. Куда мы попали? А вдруг это и правда логово кровососов? Меня опять начал накрывать страх.

Роман ушёл, и мы садимся на диван. Я обвешиваюсь чехлами со сменными объективами, проверяю вспышку. Готов к труду и обороне. Делаю пару пробных снимков. Михаил возится с диктофоном.

– Тебе не страшно? – спрашиваю я.

– Есть немного. Молодцы они. Понимаешь, здесь должно быть страшно. За это и платят деньги.

– А почему они такие все бледные? Меня это пугает. Хочется отламывать ножки от стульев и забивать им в сердце. Инстинкт самосохранения подсказывает.

– Брось, это же грим.

– Серьёзно?

– Конечно. Они напудрены в три слоя.

К нам идёт Роман.

– Прошу, Мастер ждёт вас у себя.

Ведёт нас на второй этаж по изогнутой лестнице по краям зала. На стенах висят портреты таких же напудренных вурдалаков. Картины маслом, стилизация под старинную живопись.

Мастер сидит в резном старинном кресле за шикарным столом с гнутыми ножками и резьбой на торце столешницы. На Мастере рубашка с воротником жабо, замшевый сюртук. Волосы зачёсаны назад, обильно налакированные. Тот же мертвецкий цвет лица. Теперь я вижу, что это пудра. Кто-то играет и в такие игры. Взрослые люди, чего им не хватает в жизни? Что заставляет их заниматься подобным бредом? Из-за чего они надевают на себя эти дурацкие наряды, посыпают себя косметикой, и всё это с серьёзным видом? Взаправду. Почему бы ему сейчас не сидеть перед телевизором с банкой пива? Или учить сына выпиливать лобзиком? Или заниматься любовью с женой? Или любовницей. Неужели любовь хуже этого унылого карнавала?

– Хотите кофе? – спрашивает Мастер.

– А разве вампиры пьют кофе? – спрашиваю я.

– Молодой человек, ваш сарказм неуместен. Мы не вампиры. Мы их сподвижники.

– Вы верите в вампиров? – спрашивает Михаил.

– Вы смотрите новости? Слышали о чудовищном цунами, стёршем с лица земли город Порто-Вело в Испании? Дома уносило в океан, такие были волны.

– Нет, не слышал, а что? При чём здесь…?

– Как вам эта весть?

– Очень прискорбно. Люди, наверное, погибли. – Михаил потерял контроль над темой. – Но при чём здесь вампиры?

– А при том, что вы поверили в такую новость. Почему вы просто так поверили в это?

– Не знаю, а почему бы и нет?

– А потому что Порто-Вело находится не в Испании, а в Бразилии. Мало того, в тысячах километров от океана. Там определенно не может быть цунами.

– Ну и? Я не пойму к чему вы клоните?

– К тому, что если Вы легко поверили в одну чушь, то почему вы не можете поверить в другую. Что Вам мешает? Вы верите в Бога?

Я с любопытством наблюдал за этой дискуссией. В принципе, Мастер был прав.

– Наверное, да.

– Вы верите в то, что Иисус воскрес и вознёсся на небеса? Что он был зачат от святого духа? Что Бог слепил человека из глины, что он создал мир за шесть дней? Знаете, чем религия отличается от Порто-Вело? Порто-Вело хотя бы звучит правдоподобно.

– Хорошо, – Михаил выбит из колеи. – Но Вы не ответили на мой вопрос. Мы здесь для того, чтобы сделать свою работу. Для этого Вы, вместо того, чтобы разводить полемику, должны помочь нам разобраться во всём и преподнести в выгодном для репортажа свете. Скажите, Вы верите в вампиров? Просто ответьте на вопрос.

– Нет, – Мастер иронично улыбается. – Я не верю в вампиров. Слово «вера» уже подразумевает сомнение. Я не знаю точно, но мне очень хотелось бы, а вдруг это существует – давай, я буду верить в это. Так, на всякий случай, чтобы чего не вышло. Вот что значит вера. И поэтому, я смело могу сказать, что я не верю в вампиров. Я знаю, что они существуют. Я это точно знаю. Верой здесь и не пахнет.

– Что-то наша беседа слишком агрессивна, – говорит Михаил, – я, пожалуй, не откажусь от кофе.

– Хорошо, – Мастер выходит из-за стола, – у нас есть ещё часа два для общения. Адепты прибудут к десяти. Начало в полночь. Давайте пройдём в трапезную и продолжим там.

Мы проходим через зал. Эхо дублирует наши шаги. Я пытаюсь проникнуться атмосферой, увидеть то, что раскроет картинку, проявит нюансы и акценты. Отражение алых штор в паркете, разнокалиберные свечи, изгиб лестницы.

Трапезная представляет собой большую комнату с длинным столом и деревянными скамьями, старинный шкаф с посудой. Роман уже здесь, накрывает стол. На столе – блюдо с жареным мясом, овощами и зеленью. Бутыль вина, медные чаши. Тарелок, вилок и ножей нет. Наверное, у вампиров принято есть руками.

– Здесь у вас курят? – спрашиваю я.

Роман уже ставит передо мной пепельницу в форме черепа.

– Итак, угощайтесь, – Мастер жестом предлагает нам присесть.

Минут пять мы молча едим. Мясо нежное, сочное, но почти не солёное и без специй. Компенсирую недостаток вкуса кинзой, петрушкой и мятой, обильно разложенными по краям блюда.

Михаил смакует красное вино. Вино цвета крови.

– Расскажите нам о вампирах, – просит корреспондент, вытирая руки льняной салфеткой и достаёт сигары. Предлагает Мастеру, тот отрицательно качает головой. Я не отказываюсь.

– Видите ли, я ничего не могу о них рассказать, потому что практически ничего не знаю. Так же, как и о людях. Я знаю, что они есть, я даже общался с ними. Возможно, они – иная раса, или иная форма жизни, или больные, если конечно, бессмертие можно назвать болезнью. Не знаю, но могу сказать, что ничего ужасного, мистического или сверхъестественного в них нет.

– А зачем вам это шоу? Что у вас – секта или кружок по интересам? В чём цель вашей организации?

– Понимаете, когда сталкиваешься с подобным, в тебе ломается что-то внутри. Рушится фундамент, на котором стоит твоё мировоззрение, понимаешь, что всё вокруг не так и нет ничего невозможного. Это произошло со мной. Хотя, я думаю, если к нам с официальным визитом прилетят инопланетяне, или даже спустится сам Мессия с карающим мечом, ничего не изменится. Люди так же будут веселиться, грустить, влюбляться, убивать и играть в шахматы. Ничего не изменится. И у цивилизации ничего не сломается до самой её гибели. Даже зная, что вечером будет конец света, утром все пойдут на работу.

Я же настолько впечатлился, что решил посвятить этому жизнь. Я могу себе это позволить.

– Но зачем? Вампиры – порождения зла. Вы поклоняетесь злу?

Мастер посмотрел на Михаила, как на последнего безнадёжного двоечника.

– Что мы знаем о зле? Для клевера самое большее зло – корова. Ужасное огромное чудовище с ненасытной пастью. Мы – зло вообще для всего живого на планете. Зло – категория чисто человеческая. Люди придумали зло, они же его и творят. И никакой Сатана, никакой Бог, никакой Творец не имеет к этому никакого отношения. Им просто наплевать.

Проблема человечества в том, что мы возомнили о себе слишком много. Венец природы, уникальные, неповторимые. И поэтому людей есть нельзя. А коров можно, и клевер можно. А людей нельзя. Потому что венец. Я боюсь отступить от темы и уйти в философию или, ещё хуже, политику. Давайте поближе к репортажу.

Я не люблю умников, тем более таких самодовольных. Особенно, когда на их лице толстый слой штукатурки и они похожи на покойников. Сумасшедших умников я вообще боюсь. Мастер нездоров. В двадцать первом веке, когда космические корабли бороздят, нести такую ахинею здоровый человек не должен. Другое дело, что таких нездоровых каждый второй, если не больше. Люди верят во всё, что им ни принесут на блюдечке. В Бога, в чёрта, в полтергейст, в Армагеддон, который будет через неделю, в гороскопы и гадания, в пользу пилюль для похудения и в карьеру на поприще сетевого маркетинга. Верят рекламе и предвыборной агитации. Дети, доверчивые и наивные дети. И вот сидит передо мной ещё один владелец таракана в голове и свято верит в вампиров.

– А расскажите о вашей встрече с вампиром, – просит Михаил.

– Наверное, я воздержусь от комментария. Это слишком личное. И не имеет отношения к репортажу.

– А вне репортажа? Нам же интересно. Мы никогда не общались с вампирами.

– Простите. Давайте пропустим этот вопрос.

– Ну что ж, в чём суть сегодняшнего мероприятия? Как это называется? Бал?

– Месса, хотя к религии никакого отношения не имеет. Просто месса. Слово красивое. Честно сказать, это вид досуга. Вечеринка единомышленников. Я не буду вам лгать – мы никому не поклоняемся, не носимся с идолами и иконами. Мы просто развлекаемся. Это весело, вы сами увидите. И прибыльно, – Мастер пригубил бокал с вином. В уголке рта осталась красная капелька. Слишком красная на бледном фоне лица.

– Скажите, – Михаил взял ещё кусочек мяса, – кто ваша крыша? Прошу прощения за прямоту.

Мастер иронично усмехнулся.

– Никто.

– Ну, хорошо, допустим, я поверил.

Вошёл Роман с подносом, на котором стоят кофейник и чашки.

– Вот и обещанный кофе, – сказал Мастер, – я прошу прощения, но скоро подъедет народ. Когда допьёте кофе, можете посмотреть нашу библиотеку. В ней собрана большая коллекция книг, посвящённых вампирам, фильмы, картины. Небольшой музей вампиризма. Роман вас проведёт. Можете пока пофотографировать, если нужно. Еще никого нет.

Мастер расшаркался и вышел. Роман тоже вышел, сказав, что будет в зале, но всегда к нашим услугам.

– Клоун напыщенный, – проворчал корреспондент, – и кофе у них дрянной.

– Я пойду пока поснимаю интерьер, присмотрюсь, – я взял Лейку и пошёл в зал.

Месса началась ровно в полночь. Часов в десять съехались участники. Представительные люди на дорогих автомобилях. Женщины в шубах, мужчины в длинных плащах. Приветствия, рукопожатия, похлопывания по плечу. На меня никто не обращал внимания. Михаил остался в трапезной и не выходил. Наверное, доедал мясо. Я сходил в библиотеку, но меня не впечатлило. Куча дешёвых книг – ужастиков, правда, нашлась пара полок из старинными фолиантами, но я даже побоялся их в руки взять.

Приехавшие адепты куда-то разошлись, так что зал опять опустел. К одиннадцати все ввалились в зал. Это было впечатляюще. Мужчины одеты в чёрные плащи, фраки, смокинги. На головах колпаки либо цилиндры. Женщины затянуты в корсеты. Длинные просторные юбки, шляпки, вуаль, веера. И все намазаны толстым слоем грима, придающего им вид покойников, восставших из гробов. У некоторых я даже заметил клыки во рту. Детский сад «Солнышко», праздник Хеллоуин.

Всего собралось человек двадцать, в театральных нарядах и макияже они напоминали манекенов. Они расхаживали по залу, держа в руках бокалы с вином, отливающим рубиновым цветом. Разговаривали тихо, спокойно, никакой лишней жестикуляции, лица застывшие, полное отсутствие внешнего проявления эмоций.

В одиннадцать внезапно заиграла музыка. Орган и ударные. Странное сочетание, но эффект впечатляющий. Низы давят на внутренности, верхи ввинчиваются в мозг, а тамтам отбивает шаманский ритм. Музыка странная, органист явно импровизирует. Представьте «Блэк Саббат», исполненный на органе. Блюз, написанный Бахом.

Присутствующие зажигают расставленные по всей комнате свечи, люстра гаснет. Комната наполняется тенями, дрожащими, беспокойными, запахом плавящегося воска, шелестом одежд. На сцене появляется Мастер. Все умолкают и выстраиваются полукругом возле сцены. Несколько минут Мастер стоит молча. Орган захлёбывается последним аккордом, остаётся только ритм тамтама, под который Мастер затягивает то ли песню, то ли молитву на тарабарском языке. У него высокий звонкий голос, поначалу режущий слух. Паства подхватывает, и уже эхо хора мечется по стенам, резонируя, усиливая и так мощные голоса.

Я всё это время делаю снимки. Блики свечей в бокалах, бледный профиль женщины с губами, накрашенными ярко-алой помадой, спину музыканта, ряд свечей на фоне кровавых портьер, Мастера, закатившего глаза в экстазе молитвы.

Пение разливается, растекается, тягучее и вязкое, то распадаясь в неприятной какофонии, то собираясь в необычайно стройные и красивые напевы. Древнее, языческое, нечеловеческое. Что-то из глубин генетической памяти. Мурашки бегут по коже. Мне хочется, чтобы они пели и пели. Кажется, что когда они закончат концерт, то повернутся ко мне, Мастер укажет на меня пальцем, и они не спеша пойдут в мою сторону, протягивая мёртвые руки и обнажая совсем не бутафорские клыки. Уверенные в том, что мне некуда будет деться, они будут наслаждаться моим страхом. Адреналин в крови улучшает её вкусовые качества. Это то, что им нужно – страх в венах. Деликатес. Они питаются не кровью, они питаются страхом.

Тамтам ускоряет ритм, голоса становятся визгливее и беспорядочнее. Это уже не песня. Это вой голода. Вой ночи.

Внезапно всё стихает. Тишина вакуумом бьёт по перепонкам.

Все поворачиваются ко мне. Мастер поднимает руку. У меня подкашиваются колени от страха. Но профессионал во мне сильнее. Это будут мои последние кадры. Вурдалаки идут медленно, словно завязая в паркете. Я фотографирую их пустые глаза, приоткрытые рты, нелепые наряды. Я понимаю, что бежать бессмысленно, и перехватываю Лейку поудобнее, чтобы вмять её в лицо первому, кто ко мне подойдёт. Второй рукой я пытаюсь выудить из сумки объектив, тот что поувесистей. Я не сдамся без боя.

Я отступаю, прицениваясь, кого ударить первым. Но что-то не то. Они смотрят не на меня, а за меня. Краем глаза я замечаю сбоку какое-то движение. Это Михаил машет мне рукой. Он стоит возле портьеры, похожий на портрет на красном фоне, и жестом показывает мне отойти в сторону. Оглядываюсь и вижу за моей спиной чудесное создание – девушку с распущенными чёрными волосами, огромными глазищами, прелестным румянцем, в длинной шёлковой накидке до пола. Эти кровопийцы шли к ней. Зачем им нужен свихнувшийся жёлчный фотограф, если есть такой деликатес?

Михаил машет всё энергичнее, требуя, чтобы я отошёл в сторону и не мешал этому странному шествию. Что я и делаю, но подумываю, а может, отметелить мне этих пижонов, спасти девушку и жениться на ней. Чары моей фантазии убрались восвояси, и я снова вижу бал-маскарад с ряжеными, а не мистерию древних вампиров.

Михаила я потерял из виду уже давно. Я подхожу к журналисту и вздрагиваю от неожиданности, взглянув вблизи на его лицо, отштукатуренное пудрой и косметикой.

– Ты что, тоже вампир? – спрашиваю его.

– Мне предложили присоединиться к празднику. У них профессиональные гримеры. Я решил, а почему бы и нет? Чтобы вжиться в образ, прочувствовать на себе. Возможно, тогда напишу что-нибудь стоящее, а не рядовой набор фразочек.

– А что это за дамочка? – я указываю на девушку, которую уже взяли в круг, и мне уже не видно её, не видно, что с ней делают. Только спины, фалды смокингов, шелестящие юбки и головные уборы окруживших её людей.

– Понятия не имею, – пожимает плечами Михаил.

В этом макияже, с серьгой в ухе и крашеной взбалмошной причёской он точно похож на голубого, ему бы ещё глазки подвести и губки подмалевать.

– Это жертва, – раздаётся голос за спиной.

Мы оглядываемся и видим мужчину лет пятидесяти в стильном сером костюме, разительно отличающегося от этих клоунов.

– В смысле? – я не могу оторвать взгляд от его лица – короткие волосы, узкий подбородок с небольшой эспаньолкой, тонкие аристократичные черты лица. И глаза настолько глубокого чёрного цвета, что создаётся впечатление, что это окна в иные миры. Он бледен, но не присыпан пудрой, а действительно бледен. В руке – бокал с вязким красным напитком, похожим на густой сироп.

– Жертва. Еда. Вы забыли, где вы находитесь?

– То есть, сейчас эти люди будут пить её кровь?

Мужчина улыбнулся.

– Конечно, нет. Это игра. Ритуал, заменяющий жертвоприношение. Имитация реальности. Хотя, даже сам Христос предлагал испробовать его кровь. И плоть. Не переживайте, ничего с ней не случится.

Михаил взглядом показал на бокал.

– А что вы пьёте? – спрашивает он, – не похоже на вино.

– Кровь.

Михаил рассмеялся.

– Ну конечно, конечно. Кровь. Точно! Что здесь ещё могут пить? Я – Михаил Синицкий, корреспондент журнала Вокс, – он протянул руку для рукопожатия.

– Тадеуш. Я здесь вроде спонсора. Вы присоединитесь к пиршеству?

Девушку подводят к столу, стоящему посреди зала. Накидка соскальзывает с её плеч и падает на пол. Под накидкой нет никакой другой одежды. Её поднимают на руки и укладывают на стол.

– Давайте подойдём поближе, – сказал Тадеуш, – это то, ради чего и проводятся подобные сборища. Поздний ужин.

– Позволите сделать несколько Ваших кадров? У Вас такой такое интересное лицо. Я не практикуюсь на портретах, но всё же… – я придерживаю его за рукав. – Это быстро.

– Если желаете – пожалуйста. Но только потеряете время.

Это заняло секунд двадцать, не больше. Фотографировать подобное лицо – одно удовольствие. Человек одним своим видом создаёт портрет. Тебе остаётся только успевать делать снимки. У любого профана получится шедевр.

Когда мы подходим к столу, девушка лежит на спине, высоко закинув голову, словно подставляя шею. Вокруг стоят эти чудовища, глядя на неё жадными голодными взглядами. Неожиданно у неё по шее потекла кровь. Я стою позади, и мне плохо видно, я только вижу разливающееся кровавое пятно у неё на шее. Жертва руками размазывает кровь по груди и животу, крови становится всё больше и вскоре всё тело, кроме лица измазано красным. У меня закружилась голова. Они убивают её. Всего лишь для того, чтобы весело провести вечер. Тошнота подступает к горлу.

И тут вурдалаки набросились на неё. С похотливым урчанием они слизывали кровь с её тела, присасывались к запястьям, к шее, к животу, к набухшим соскам. Я стою как вкопанный, не могу даже пошевелиться. На своём веку я повидал крови и трупов, но такое хладнокровное убийство, такое смертельное развлечение мой разум не воспринимает. Самое страшное, что я боюсь показаться смешным, если попытаюсь прекратить этот ужас. Я здесь чужой. Это не моя территория. Как я умудрился выйти за свои, и так не слишком безопасные, границы? Где Михаил? Я вижу его склонившимся над бедром девушки. Он из их круга, понимаю я, он втянул меня в это хитростью. Никакой он не журналист.

Вдруг чьи-то руки аккуратно отбирают у меня фотоаппарат, кто-то подталкивает меня сзади, меня пропускают вперёд. Я стою возле девушки, моё сознание парализовано. Меня опять легонько подталкивают в спину. Ну же, давай, чего ты ждёшь? Присоединяйся. Я склоняюсь над телом и прикасаюсь ртом к шее. Это не кровь!!! Сладко-кислый вкус, клюква или красная смородина. Может, вишня. Я не могу сосредоточиться. Я чувствую губами, как бьётся жилка, я слышу частое глубокое дыхание. Она постанывает от удовольствия. Я слизываю сироп, чувствую языком её кожу, нежную и гладкую, вижу, как вздымается грудь. И кишащую толпу кровопийц, набросившихся на неё. Я должен это прекратить. Ведь я люблю её. Но вместо этого еле сдерживаюсь, чтобы не сжать челюсти на её горле. В голове сумбур, лица окружающих перепачканы красным, пальцы скользят по телу, становясь похожими на руки убийцы-мясника.

Кружится голова, я выпрямляюсь. Закидываю голову вверх и вою. По потолку скользят тени. Или огромные летучие мыши. Я и сам могу взлететь. За моей спиной гигантские, как у птеродактиля крылья.

Вижу фигуру Тадеуша, стоящего на лестнице, облокотившись о перила. Он похож на Сатану, наблюдающего за подданными. Шабаш.

Я снова припадаю к кровавому месиву на теле. Никакая это не клюква. Это кровь, солёная и приторная. Самое вкусное, что я когда-либо пробовал.

Нет страха, нет стыда, нет ничего, кроме голода и восторга.

Я проснулся от тошноты. Вскакиваю, бегу в туалет, падаю на колени перед унитазом, и меня выворачивает наизнанку. Весь унитаз в красных потёках. Кровь! О, ужас!!! Я ненавижу красный цвет. Он преследовал меня вчера везде, где только можно. Сквозь кислый запах желудочного сока пробиваются ягодные нотки. Клюква? Чёрт, как же я испугался. Того, что мог пить кровь, того, что меня отравили, и у меня открылось кровотечение. У меня нет сил, падаю на холодный кафель и ползу в комнату. Даже не прополоскав рот. Доползаю до кровати, с трудом забираюсь на неё, и валюсь на спину, раскинув руки. У меня всё болит – голова, мышцы, внутренности, выкручивает суставы, даже зубы ноют.

Пытаюсь вспомнить вчерашний день. Вчерашний? Разве это было вчера? И что именно произошло? Неподвижно лежу, глядя в потолок и пытаюсь вспомнить, что со мной случилось. Память подаёт мне коктейль из реальных событий, сна и бреда. Совершенно невозможно различить их между собой. Реальность так абсурдна, а сон настолько осязаем, что я не берусь восстанавливать события.

Окровавленное тело девушки, окружённое голодной толпой, потом клубок обнаженных тел прямо на полу, сексуальная оргия под бредовые аккорды органа. Чьи-то руки, чьи-то губы, чьи-то когти и клыки. Летающие под потолком монстры с разинутыми пастями, полными острых зубов. Красный цвет повсюду. Вскрытые вены, брызжущие кровью, разорванная плоть, страсть и боль. Морда летучей мыши, целующая меня в засос. Я, наблюдающий над всем этим сверху, парящий вокруг люстры.

Затем дежа вю – красный Додж, отмороженный шофёр в фуражке, Михаил с кровавыми потёками вокруг рта, сосны, ночной город. Я хочу откусить голову водителю, но никак не дотянусь до него, потому что он очень далеко, почти на горизонте, я еле различаю его худую спину.

Я осматриваю квартиру. На кресле лежит фотоаппарат и сумка с оборудованием Нужно проверить, всё ли там, думаю я. Одежда аккуратно висит на спинке стула. Только водолазка на полу, безнадёжно испорченная красными пятнами.

Смотрю на будильник – без пятнадцати два. Судя по свету за окном, дня.

Как бы мне добраться до душа? Что со мной? Нужно позвонить Михаилу. Позже. Поиски телефона меня прикончат.

Я снова проваливаюсь в кошмар. Мне снится, что я брожу по подвалам с вязкой чеснока на шее и колом в руке. Я ищу, кого убить. Впереди мелькает чья-то спина. Бегу по лужам, догоняю, и с разбегу загоняю кол в спину вперед идущему. Человек падает, я переворачиваю его на спину и вижу, что это я, но у меня клыки и когти на скрюченных пальцах. Изо рта течёт чёрная кровь. Вдруг второй, убитый я, загорается, сначала небольшими огоньками по всему телу, затем огонь усиливается и уже слепит глаза. До боли. Я смотрю на отражение в луже и вижу лицо, безобразное, клыкастое, с острыми ушами и понимаю, что я – это не я, а кто-то другой. А я, настоящий, сгораю ярким пламенем в луже канализационного стока.