Текст книги "Ночной фотограф"

Просыпаюсь, но отголоски сна ещё держатся в памяти. Нужно встать или я так и умру, распластанный на кровати. С трудом добираюсь до кухни, включаю чайник и сажусь на табурет. Чёрт, что со мной произошло? Может вызвать врача? И что он мне скажет? Попейте чай с малинкой, если будет температура – аспиринчик. Постельный режим. Вы же знаете, какой сейчас грипп ходит. Я бы мог стать намного лучшим терапевтом, чем они. Я хотя бы выписывал рецепты разборчивым почерком. И снимал бы обувь в коридоре, а не пёрся грязными сапогами по ковру. И кроме малины советовал бы добавлять в чай лимон.

Ну и аспирин, конечно. Куда ж без аспирина?

Чайник закипел, заливаю кофе, и пока он остывает, подъедаю остатки вчерашнего пиршества – подсохший сыр, скользкие уже пластинки ветчины, сморщенные устрицы, завядшие веточки укропа и петрушки. Вроде становится легче. Снимаю футболку, пропитанную ночным кошмаром. Милый, где ты был? А хрен его знает!!! Грудь исцарапана до крови, полосы четыре параллельных линии от шеи до низа живота и четыре поперёк, вдоль рёбер. На мне можно играть в крестики – нолики. Иду в ванную, раздеваюсь догола и рассматриваю себя в зеркале. Извернувшись, вижу исполосованную спину. Что это – следы страстного секса или бичевания? На плече синяк от укуса. Хорошо, что не до крови. Такой же синяк на бедре. Меня что, пытались съесть?

Становлюсь под душ и долго тру себя мочалкой, смывая засохшие капли крови на царапинах. Вот это поработал. Радует одно, что мне не пришлось платить за это пять тысяч долларов. На халяву получил экстрим. Повезло. На запястье мочалка цепляется за что-то, делая больно. Я вижу две ранки, словно проткнутые шилом. Тупо рассматриваю их, сажусь в ванную, чтобы не грохнуться в обморок. В глазах круги, тёрпкие мурашки по коже. В голове ритмично бьет одно и то же слово «сукасукасукасукасукасука». Нет никаких сомнений, я знаю что это. Я видел такое в сотнях фильмов. Знаю чем это чревато, и чем закончится. Укушенный.

На ватных ногах выбираюсь из ванной, лезу в аптечку. Выливаю на себя три пузырька перекиси водорода, жирно мажу йодом все царапины, до которых могу достать. Выливаю на ранки на запястье ещё пузырёк йода. Вот почему мне так плохо, я умираю, чтобы трансформироваться в комара – кровососа, чтобы жить ночью и умереть от солнечного света. «Сукасукасукасукасукасука». Меня снова тошнит, на этот раз от страха.

Нужно что-то делать!!! Нужно найти Мастера и пытать его, пока он не расскажет мне всё, что знает. Наверняка у меня есть шанс. Я шарю по квартире в поисках мобильника, в конце концов, набираю свой номер с городского телефона. Нахожу телефон в сумке с объективами. Дрожащими руками набираю номер Михаила.

– Алло, – голос Михаила бодр и весел. – Ты как?

– Как я? Я – прекрасно!!! Мать твою!!! Я – просто великолепно!!! Я умираю, понял?

– Тихо, тихо, ты чего орёшь? Что случилось? Ты где?

– Я дома, – ору я в трубку. – Где мне ещё быть?

– Я сейчас подъеду. Говори адрес.

Я диктую ему адрес, швыряю телефон в кресло и в изнеможении падаю на диван.

Смерть гораздо легче переносится, чем ожидание смерти. Надежда – сестра разочарования. Лучше жить без всякой надежды и готовиться к самому худшему. И торопить его. Ну, давай же, сколько можно ждать? И вот – свершилось, слава богу, я наконец-то в полном дерьме. Теперь можно отмыться и жить дальше. Или просто не жить. Но когда есть хоть крупица надежды, жизнь превращается в ад. Вместо того, чтобы броситься в омут и выгрести по полной, цепляешься за соломинку, тянешь время, подкармливаешь нервами осколки иллюзии, и в итоге – получаешь, то что должен получить. Неприятности. Давно бы уже всё закончилось, а так только начинается. Для меня нет ничего хуже неопределённости.

Вот и сейчас я пытаюсь не думать о том, что со мной будет. Но у меня это плохо получается. Это всё равно, что узнать, что у тебя рак. Эта мысль, как зуд. Чтобы от неё избавиться, нужно подумать об этом. И чем больше думаешь, тем больше чешется.

Нужно начинать привыкать к земле. Роюсь в стопке дисков, нахожу фильм «Интервью с вампиром». Я сделал правильный выбор. Фильм меня немного успокаивает. Я себя вижу симпатичным кровососом Бредом Питом, либо элегантным, но подлым Бандерасом. А что, жизнь на этом только начинается. Жаль только, что придётся расстаться со всем, чем я жил. Но вспоминаю «От заката до рассвета» и, представив себя безобразным безмозглым монстром, хочется просто умереть и попасть в рай. Такое бессмертие – не лучший вариант. Зачем снимать такие пессимистические фильмы? Тарантино – сволочь. Хочется выть, плакать, биться головой об стену. Курю часто и жадно. Михаил никак не приедет и мобильник его молчит. «Чтоделатьчтоделатьчтоделать» сменило прежние ругательства. Я рассматриваю ранки – ничего особенного, немого воспалены, но не более. Зато начинают болеть царапины. Кто и когда это сделал – не помню. Мне кажется, что я забыл всё, что происходило, а помню то, чего не было. Я засыпаю от усталости.

Меня будит звонок в дверь. Я набрасываю халат и иду открывать дверь. Михаил, гладко выбритый, свежий и довольный, протягивает мне пакет.

– У тебя должен быть сегодня прекрасный аппетит. Я купил тебе фрукты и пиццу.

– Проходи, – говорю я и плетусь обратно к дивану.

– Ты как-то нехорошо выглядишь. Но как ты зажигал вчера – это нужно было видеть. А с виду – скромняга.

– Миша, хватит шутить. У меня действительно проблема. Во-первых, я себя ужасно чувствую. А во-вторых…

Я не знаю, как сказать ему об укусе.

– А ты не знаешь? – он идёт на кухню. У меня нет сил идти за ним.

– Что я должен знать? – кричу я.

Я слышу, как он хлопает дверцами шкафчиков, лезет в холодильник, включает чайник.

– Что я должен знать? – повторяю я.

– У тебя есть лимон? – спрашивает Михаил.

– Я тебя спрашиваю – что я должен знать? – я закипаю.

– Ты же должен знать, есть ли у тебя лимон.

– В жопу лимон. Иди сюда!!!

– Две минуты. Сейчас иду.

Он появляется с тарелкой разогретой в микроволновке пиццы и огромной чашкой кофе. Пить кофе из таких чашек всё равно что закусывать «Дом Периньон» кабачковой икрой. Кощунство.

– Сейчас, – он опять уходит на кухню.

Я готов лопнуть от ярости. Наконец, он возвращается с чашечкой кофе для себя и садится в кресло и отковыривает кусочек пиццы. Его взгляд сочится иронией и весельем. У него, видите ли, всё в порядке.

Я отхлёбываю кофе, такой крепкий и горячий, что у меня деревенеет язык и выжидательно пялюсь на Михаила.

– У тебя передоз, – говорит он, жуя пиццу. Что за идиотская привычка – разговаривать во время еды. – Самый банальный передоз. Если бы я тебя не остановил, могло бы быть печально. Хм, а ничего пицца. Бери.

– В жопу пиццу. Какой передоз? Передоз чего?

– Ну я не знаю, я не специалист. На вкус я не могу определить. Может ЛСД, может мескалин. Мухоморы, эфедрин, спорынья. Или любая их комбинация. Галлюциногены, короче. Ты был великолепен, – он смеётся с набитым пиццей ртом. Крошки сыпятся ему на колени. – Ты был звездой шоу.

– Я ничего не помню. То есть, помню всякий бред.

– Это не важно, тебе лучше не знать, – он веселится вовсю. Он смеётся надо мной, чуть не сошедшим с ума. – Но ты однозначно лучший. Прима!!!

– Меня что, наркотой накачали? Я не подсяду? – несмотря на то, что я повидал много наркоманов, о наркотиках знаю очень мало, только общеизвестные факты из социальных программ по борьбе с оными.

– Так, небольшой ликбез. Ты что, никогда не баловался?

– Могу курнуть, если предложат. Клей в юности нюхал раз. Потом животом мучился весь день. Я даже не пью, ты же знаешь.

– Галлюциногены не вызывают физической зависимости. Как и никотин. Это моральный выбор. Если ты безволен, твой мозг будет требовать удовольствий. Мозг, но не тело. С мозгом легче договориться.

– Ничего себе, удовольствие, – говорю я. – У тебя есть закурить?

– Тебе лучше воздержаться.

– Дай сигарету.

Михаил достаёт сигары, протягивает мне одну и закуривает сам, струшивая пепел в чашку от кофе.

– Мне понравилась схема, – он пускает кольцо дыма, зависшее в душном воздухе давно не проветриваемой квартиры. – Тебя настраивают на определённый сценарий, посылают в нужном направлении. Если бы тебя загрузили информацией об инопланетянах, ты бы сейчас помнил, как тебя похитили чужие с Тау Кита, препарировали тебя, а потом поделились секретами неземных технологий. Тебе нужно отоспаться, вот мой совет.

– Кошмар, я действительно видел настоящие рожи этих вурдалаков и сам был вурдалаком и даже летал. У меня крылья были, такие огромные, с перепонками. Мне так хреново. Я себя плохо вёл?

– Однажды, – говорит Михаил, – я попал в компанию малознакомых интеллигентов на чей-то день рождения. Приличные, умные люди, разговаривающие на малопонятном языке на непонятные темы. И слушающие классическую музыку. Я заскучал и напился. Крепко напился. В аут. Представь, сидят вокруг трезвые, адекватные люди, а я пляшу лезгинку под Вагнера, тяну за рукава дам составить мне компанию, откопал у них гитару, спел им десяток матерных частушек, разбил три тарелки, обозвал всех унылыми мудаками и уснул в салате. Что я чувствовал утром, как ты думаешь? Но не только мне запомнился этот праздник. Поверь, они запомнили его точно на всю жизнь, так что я не переживаю. Оставить о себе добрую память – это хорошо.

И тут я протягиваю ему запястье.

– А это что? Как ты это объяснишь?

Он смотрит на ранки немного дольше, чем следовало бы. Проводит по ним пальцем.

– Не знаю, похоже, что тебя… кололи гвоздём или шилом.

– Или кусали?

– На следы зубов не похоже.

– А на следы клыков?

Он держит паузу в раздумье.

– Не неси чепуху. Ты что веришь в вампиров? Бред.

– Расскажи мне всё что было. Всё чего я не помню.

– Ты думаешь, я много помню? После того, как облизали ту девчонку, у всех крышу снесло. Наркота была в том сиропе, которым её поливали, стопроцентно. Были шаманские танцы под тамтам и орган. Потом меня завалила на пол тётка. Помнишь, в розовом платье? Потом опять танцы, тётки, голые тела. Боялся я, помню, тоже заглючился на вампирах. Ты чудил – выл, рычал, зубы скалил, бегал голый по залу, пока тебя не заняли две дамочки. Ну, сам понимаешь. Но я особо за тобой не следил. А где ты поранился – не знаю. Может вилкой?

– Какой вилкой? Ты там вилки видел?

– И то верно. Да мало ли где невменяемый человек может себе увечье нанести.

Опять мне подсовывают надежду, чтоб она из меня жилы тянула. Я уже даже свыкся с мыслью о том, что я могу стать вампиром.

– Слушай, – говорю я. – Может из меня ещё наркота не вышла, но я жутко напуган. И никакие аргументы меня не убедят. Я хочу позвонить этому Мастеру. Хочу услышать, что он скажет.

– Зачем? Всё закончилось. Всё прошло чудесно. Весело и красиво. Я уже почти статью написал. Ничего получается. И с Мастером я сегодня по телефону разговаривал. Мы концепцию обсуждали. Давай не будем устраивать балаган.

– Я пока всё не узнаю – не успокоюсь. Дай мне его номер.

– Он у меня в блокноте, в гостинице.

– Ты же с ним разговаривал. Должен в телефоне остаться.

– Я по городскому из номера звонил.

– Не ври мне. Пожалуйста.

– Да, чёрт побери, – срывается он. – Успокойся. Ты помнишь ещё, зачем мы туда ездили? Мне нужны фотографии. Ты в состоянии? Давай посмотрим, что у тебя получилось. Я завтра улетаю, так что времени в обрез. И включи музыку.

Михаил перебирает пальцами компакты на полках.

– Давай Стинга, а? «Oh you'll never see my shade or hear the sound of my feet, while there's a moon over Bourbon Street».

Он ещё и поёт хорошо.

Мы сидим возле компьютера, смотрим то, что отснято этой ночью. Получилось приличное количество кадров. Штук двести. Выбрать будет из чего.

Мне стало немного легче. Съел три апельсина и доел остатки пиццы. Стинг отджазовал и мы сменили его на более весёлого Джо Кокера.

На улице уже темно и снова заморосил дождь. Дрянная погода. Через неделю зима, а на улице слякоть и лужи. Уже который год нет настоящей зимы. Нет настоящего снега по колено, нет инея на берёзах. Снежинки, и те какие-то ассиметричные и безобразные. Опять Новый Год будем встречать с зонтиками.

Михаил внимательно рассматривает каждый кадр. Молча, почти без комментариев. Интерьер снят отлично, мне самому нравится. Вот приехавшие люди, ещё без грима и карнавальных костюмов. Они веселы, беззаботны и в предвкушении праздника. Вот они уже наряжены, поют дикую молитву, Мастер, закинув голову, будто воет на луну. Много красного, отблески свечей в трубах органа. Вот вампиры идут на меня, вытянув руки, с пустыми взглядами и приоткрытыми ртами.

– Вот этот кадр точно пойдёт в номер, – Михаил доволен моей работой. – В принципе, нам нужно кадров десять – двенадцать. А здесь можно целый фотокомикс сделать.

Девушка в чёрной накидке. Как она прекрасна!!! Мне нравится очень мало женщин. Как говорил один знакомый поэт, наш, из местных:

Я видел слишком много тел, чтоб я кого-нибудь хотел.

Но эта действительно хороша. Наверное, я бы даже смог влюбиться. И даже сходить с ней в кино на последний сеанс.

Та же девушка, но уже без накидки, лежит на столе. Красное пятно на шее, хищные бледные лица. Руки с накладными когтями.

А это что у нас? Я это точно не снимал. «Хастлер» обзавидовался бы. Самое настоящее порно, к тому же жёсткое. Я мелькаю на некоторых снимках. Жаль, что я ничего не помню. Мне было весело.

– Надеюсь, этого не будет в вашем журнале? – спрашиваю Михаила. – Кто это снимал?

– Не я, точно. Над этими кадрами можно поработать. Если не самые откровенные, можно что-то вытянуть. Вообщем, мне нравится.

Он даёт мне флешку.

– Сливай.

– Всё, и это тоже? Я хотел поработать немного с ними, где-то подретушироваь, где-то углубить объём. Цвета вывести.

– Не нужно. У нас целый отдел фотошопников. Мы сами подгоним под то, что нам нужно. Мне ехать пора. У меня встреча на девять вечера. Переодеться не помешало.

Он вызывает такси и уходит. Оставляя меня с моей, немного приглушённой паранойей один на один. Я ещё раз просматриваю фото. Чего-то не хватает. Кого-то нет на снимках. Я не могу вспомнить, в голове все перемешалось. Вот здесь странные кадры – просто голые шторы. Зачем я фотографировал шторы? Ничего не помню. Это было ещё до того, как у меня отобрали фотоаппарат. Оставим загадки на завтра.

Захожу на почтовый ящик. Завален письмами и спамом. Отвечать лень, отмечаю всё галочками и удаляю. В блоге не появлялся уже неделю. Наверное, меня уже забыли. Там быстро забывают пропавших. И так же быстро вспоминают, будто ты и не исчезал никуда.

Включаю телевизор. Идёт фильм о Рождестве. Толпы народа в супермаркете с подарками в блестящих упаковках, Санта Клаусы в колпаках и с ватными бородами, колокольчики, елки, дома в гирляндах, пушистый снег в свете фонарей. Счастливые лица, семья ест индейку при свете свечей. Хор мальчиков на улице поёт Рождественские песни.

Такие фильмы убивают во мне последние капли любви к Новому Году. Хочется тоже, чтобы было всё красиво, празднично и уютно. Но обычно – это озабоченные лица, выползающие с сумками из набитых троллейбусов, каша из снега и грязи на тротуарах, одинокая ёлка возле райисполкома с бумажными уродливыми фонарями, пьяная тусовка в ночном клубе, либо застолье, заканчивающееся разговорами о политике, низких зарплатах и хреновости жизни вообще. Либо одиночество перед телевизором с надуманно – весёлыми концертами безголосых звёзд и тупыми шутками ведущих. Брудершафт с президентом, навешавшем тебе с экрана новогодней лапши. И всю ночь крики на улице и задолбавшие всех фейерверки. Народ делает счастливую мину, хотя в душе – радости нет.

Наверное, только дети и ещё студенты в общежитиях могут искренне наслаждаться праздником. Но это тоже у них пройдёт.

Меня разбудило солнце, плеснувшее в окна. Солнце не светило над городом уже недели три. Вечные серые тучи, иногда разрождающиеся дождём, но чаще просто висящие без всякого дела однотонной обесцвеченной пеленой. Только ночью, они расходятся иногда, обнажая воспалённую луну. Но к утру, словно часовые, снова оказываются на посту. Такая погода усугубляет мою, и без того, регулярную депрессию.

Я постоял у окна несколько минут, радуясь, как ребёнок солнечным лучам. Конец ноября похож на начало марта. Ещё не было зимы, а уже хочется весну.

Пока я мылся в душе, небо снова затянуло и всё стало монотонным и грустным. Моё исполосованное тело уже не болит, только чешутся царапины. Пятна йода похожи на кровоподтёки. Ранки на руке особо не беспокоят и уже затянулись корочкой. Бредовые мысли о вампирах за ночь выветрились из моей головы, хотя вопросы остались открытыми. Я просто запихнул их подальше. Обычно, ответы приходят сами, словно нежданные гости. Два последних дня вспоминались как кошмарный сон, будто и не было ничего. Просто приснилось. Но шляпу Фреди Крюгера всё-таки вытащил в реальность.

Засел за компьютер с чашкой зелёного чая и горой бутербродов. Ух, сколько накопилось работы. Шнурок, ночная бойня возле вагончика, вампирская вечеринка. Материал потенциальный. Красивый такой материал, сочный. Рутина растянулась до шести часов вечера. Никто не звонит, никому я не нужен. И это хорошо.

Мне давно уже никто, кроме Ленки, не звонил просто так, поболтать. Всегда по делу. Дело – это какие-то обязательства, какие-то проблемы, копошение, нестабильность. Пусть даже мелочь, но всё равно лишние движения приходится делать. Только чувствуешь себя забытым и ненужным.

Почти всё готово, подретушировано, подкорректировано, отфотошоплено, выложено на сайте. Снова чай с бутербродом и сигарета. Это никуда не годится, думаю я и решаю съездить куда-нибудь перекусить в кафе. Выбор небольшой. У меня всего два любимых места – «Чили», куда не ходит ни один из моих знакомых, и «Джаззз», где собирается местное масс-медиа, обсудить последние сплетни, не прошедшие цензуру. Выбираю «Джаззз», потому что там никогда не услышишь шансон, «Русское радио» и клубную кислоту. Только джаз во всех его наилучших проявлениях.

И тут звонит Михаил, который должен был быть в Москве ещё утром, и сообщает, что проспал рейс, и теперь уезжает поездом, и неплохо, если бы я подъехал на вокзал, получил гонорар. Через полчаса я уже на вокзале. Михаил без всяких чемоданов и сумок. Только барсетка на запястье, откуда он выудил конверт с пятнадцатью зелёными Франклинами.

– Отличная работа, – говорит он. – Офис подтвердил, они довольны. Только один нюанс. Мы забыли сфотографировать фасад. Всё-таки, колорит. Сосны, луна, эти чудища на балконе. Сможешь доснять?

Он протягивает мне визитку.

– Это телефон Мастера. Созвонись с ним, ладно?

– Не вопрос. На когда?

– В течение недели.

– Сделаем, не волнуйся.

– Ладно, я побежал, а то ещё и на поезд просплю. Спасибо за всё, надеюсь, увидимся.

Мы пожали друг другу руки и Михаил растворился в вокзальном хаосе. Я облегчённо вздохнул. Уехало последнее напоминание о моём кошмаре. Теперь еду кушать рёбрышки под джаз.

Войдя в кафе, я сразу сориентировался, куда мне направиться. Саня Фомин, ведущий новостей на местном телеканале, зычным голосом рассказывал очередную байку, заглушая несчастную Билли Холлидэй. Медийщики составили три стола и заставили их пиццей, пивом, водкой и салатами. Саня ревел сиреной:

– …и вот, представляете, вместо кабака нас ведут во двор пятиэтажек к облезлому доминошному столу. Милевич достаёт из сумки газету, застилает ею стол, ставит банку солёных огурцов, кладёт на газету кусок сала, кулёчек с килькой пряного посола, полбуханки чёрного хлеба. И пол-литровую банку винегрета. Немая сцена. Дальше – хуже. На столе появляется бутылка медицинского спирта. Настоящего, из аптеки, с такой скромной этикеточкой. Расставляются рюмки. Именинник, наконец – то, соизволил объясниться. «Дорогие гости», говорит, «Я решил отметить день рождения, напомнив себе и вам о нашей молодости. Помните, как мы, студентами, на остатки стипендии бухали, где придётся и что придётся. Но как нам было весело и свободно. Ностальгия меня совсем заела. Да, чуть не забыл…». И кладёт на стол пачку «Стюардессы». Все молчат. Я, например, подарок ему за триста долларов купил, а он мне килечку. Ни фига, думаю, скажу, что подарок забыл, и завтра подарю ему пузырёк «Шипра» и томик Тютчева. Ну, чтоб не разрушать атмосферу ностальгии по совку.

За столом все смеются. Кто, хлопая себя в истерике по колену, кто просто для виду. Замечают меня, машут, чтобы я присоединялся. А Саня ревёт всё громче:

– Все оглядываются, ищут пути к спасению. Но именинник настойчив и неумолим. Он достаёт ещё и баклажку с водой и наливает в рюмки по половинке, чтоб спирт разбавлять.

Но знаете, может действительно, нужно быть попроще? Так аппетитно выглядел этот натюрморт, что действительно вспомнились годы молодые. И даже Мироненко, кроме виски пьющий только текилу, промолчал и тяжело так засопел в предвкушении вкушения. И тут, откуда не возьмись, появился… да-да, наряд ментов. Летёха и два курсанта. Видят, дяди солидно одетые, при деньгах, за распитие в общественном месте. И себе на бутылочку наскребут. Подходят, честь отдают, мол, нарушаете. А мы им – отвалите, мы ужинаем и ничего не нарушаем. Кто спирт убрать успел, до сих пор не знаю. Лейтенант берёт рюмку, нюхает – вода. Вторую нюхает – вода. Баклажку нюхает – тоже вода. Стоят шесть мужиков на морозе и пьют воду из рюмок под солёные огурчики. И ещё и не по полной! По половинке! А Милевич ему – может и Вам плеснуть? За мой день рождения? Лейтенант, задумчиво так, курсантов под ручки и задний ход. Правильно, мало ли что у таких на уме может быть.

Я беру стул за соседним столиком, втискиваюсь между журналистом из «Альтернативы» и оператором с 6-го канала. Все смеются, наливаются рюмки, звенит посуда, табачный дым висит туманной пеленой. Подходит официантка и я заказываю отбивную, салат и томатный сок.

Альтернативщик Семён – человек в постоянном процессе. Его никогда не видели пьяным. Но его никогда не видели трезвым. Он всегда имеет при себе флягу с алкоголем, чтобы поддерживать себя в стабильно подвыпившем состоянии. Он постоянно с сигаретой в зубах, но как он подкуривает, или куда девает окурки – загадка. Его рубашки всегда слегка не свежи, лёгкая утренняя небритость и взгляд уставшего мудреца.

Телеоператор Игорь, справа от меня, просто ничем не примечательный оператор. Он молча жует салат и иногда похихикивает над остротами Фомина.

– Кстати, Игорь, – говорю я, – однажды видел, как у тебя брали интервью на улице. Халтурите? Вместо того чтобы спрашивать мнение народа, вы друг друга снимаете. А кто камеру держал?

– Какая разница кто? Я что не народ, что ли? Я тоже имею право высказаться, – Игорь слегка притормаживает после принятого спиртного, да и вообще по жизни, – вот скажите, Семён, – обращается он к моему соседу слева, – вы же народ?

– Боже упаси!!! Народ сам по себе, я – сам по себе. Народ инертен, бестолков и скучен. Он питается субпродуктами. Крабовые палочки, порошковое пиво, Киркоров, Галкин и шансон – его самая любимая пища. А так же новости по центральным каналам. Народ от такой пищи жиреет и радуется своему существованию. И в таком состоянии с ним можно делать всё, что угодно. Народ всегда сыт.

– Народ ссыт, – вставляет свои пять копеек Саня и продолжает рассказывать анекдот.

– Какое веское замечание, и ссыт, однозначно, ему не хочется терять эту субпродуктную кормушку. Вот вы смотрите новости? – обращается он ко мне, наливая себе очередную рюмку.

– Нет, не смотрю. Зачем?

– Значит и вы не народ, и поэтому я готов рассказать Вам страшную тайну, зарезанную беспощадной цензурой.

– Может, не нужно?

– Может и не нужно, просто предупрежу – будьте бдительны, почаще оглядывайтесь и старайтесь ночи проводить дома.

Газета «Альтернатива» – яркий представитель жёлтой прессы. Инопланетяне, тайны истории и цивилизаций, снежные люди, оборотни, чудеса и всемирные заговоры. Я пытался читать несколько номеров, но не осиливал даже первой страницы. Сказки для ясельной группы. Но Семён, насколько мне известно, довольно популярный в узких кругах человек и вхож туда, куда я даже в мечтах не могу попасть. Вот нужный мне человек, который должен быть в курсе вампиров, оборотней и прочих гремлинов.

Покружив вокруг да около, я не удерживаюсь и спрашиваю его в лоб:

– Семён, а что вы знаете о вампирах? Слышали о частном клубе вампиров?

– Конечно, слышал, даже встречался с некоторыми «вампирами», но так как там состоит несколько довольно известных людей, не желающих афишировать свои увлечения, я промолчал и не вынес это на страницы нашей газеты. Ничего особенного, псевдовампиры, как говорится. Это болезнь, читали, наверное. Они считают себя вурдалаками, со всеми выходящими из этого последствиями. Даже кровь пьют, не человеческую, конечно. И эти сборища помогают им справляться с болезнью. В общем, ничего интересного. А позвольте полюбопытствовать, что это за тема такая?

С чего это тебя вампиры заинтересовали? Пардон… – Семён наливает себе рюмку, выпивает и снова переходит на «вы».

Как только Семён начинает «тыкать», это означает, что алкоголь в организме иссякает и пора добавлять. Выпив, он сразу становится сдержан, и говорит «вы» даже детям и животным.

– Итак, почему вампиры? Хотите фотосессию сделать?

– Уже сделал, – говорю я. – Но остались вопросы. Я закатываю рукав и показываю укус.

Семён долго и задумчиво рассматривает ранки.

– Это что?

– Не знаю, наверное, меня покусали вампиры.

– К врачу ходил?

– Какой врач? Мне больничный не нужен.

– Пошли, выйдем на свежий воздух. – Семён встаёт и бредёт к выходу, дымя сигаретой. Я встаю и плетусь следом. Краем глаза замечаю, как официантка несёт поднос с моим заказом. Жрать хочется, а меня волокут на мороз непонятно зачем.

– Слушай меня внимательно, у меня чутьё на всякое дерьмо, – Семён говорит заговорщицки, полушёпотом и озираясь по сторонам, как профессиональный Штирлиц.

Мы стоим в подворотне, спрятавшись от пронизывающего ветра.

– Мне не нравится тема вампиров, я ничего не хочу знать об этом и обсуждать. Вокруг всего этого неясные мне шевеления. А я боюсь того, чего не понимаю. Около месяца назад ко мне подъезжал сомнительный персонаж с предложением написать статью о якобы проживающих в нашем городе вампирах. Мол, у вас эзотерическое издание, статья сразу поднимет ваш рейтинг, благодатная почва, народ такое любит и всё такое. Обещал дать некоторые наводки, наработки. Сулил денег. Вот это меня и насторожило. Я сначала загорелся, но всё проанализировав, дал ему отрицательный ответ. Нюх у меня на неприятности. Да и товарищ мне не внушил доверия, как всем известный Берия. Простите за экспромт. Да ещё эти убийства в городе.

– Убийства? Что за убийства?

– Не важно, – Семён явно проболтался, – короче, я бы тебе советовал не лезть в это дело с нечистой силой.

– А как же укус? А если и правда…

– Замажь зелёнкой. Всё, я замёрз. Пошли греться. Надеюсь, ты меня понял, – и он, выскочив из подворотни, потрусил ко входу в кафе.

Ничего я не понял, только опять вернулось ко мне предчувствие неминуемой беды, такое меленькое, подсознательное, но беспокоящее, словно больной зуб. Отбивная моя, скорее всего, уже остыла.

Итак, у меня всё великолепно. В желудке урчит отбивная с картофелем фри, в зубах тлеет сигарета, в колонках страдает Натали Коул. Пока я сидел в кафе, выпал снежок, покрыв всё белой, сверкающей в свете фонарей, простыней. В салоне моего автомобиля тепло и уютно. Всё прекрасно, не считая вампиров. Чёрт, это слово мелькает в моей голове чаще, чем все остальные слова вместе взятые.

Я думаю об этих долбанных вампирах чаще, чем о сигарете или о женщине.

Еду по вечернему городу в поисках персонажей для моих ночных фоторепортажей, и понимаю, что я опять занят не тем. Мне хочется как можно быстрее очутиться дома, залезть в интернет и узнать как можно больше о вампирах, всю подноготную. Пока у меня не найдётся разумное, хотя бы даже просто удобное, объяснение всему произошедшему в эти дни, меня будет точить червь неопределённости и будить во мне необъяснимую тревогу и дискомфорт.

И ещё, Семён, перейдя окончательно на «вы», сунул мне в карман салфетку с номером телефона какого-то профессора, то ли филолога, то ли литературоведа, специалиста по фольклору, помешанного на всякой нечисти.

Когда я уже почти подъехал к дому, зазвонил телефон.

– Привет, это Звягинцев. Не спишь?

– Привет, майор. Не сплю. Никогда, так что не бойся, не разбудишь. Как дела?

– Ты мне срочно нужен. Ты где сейчас?

– Да уже почти дома. Но если надо…

– Надо, надо, давай, дуй на Старореченскую, дом тринадцать. Частный сектор. Знаешь, где это?

– Разберусь, что случилось?

– Потом, потом. Чем быстрее, тем лучше. Жми на всю катушку, если гайцы попадутся, не тормози, я потом всё порешаю. Фотоаппарат с тобой? И ещё, увидишь рядом с моей машиной чёрный микроавтобус – проезжай мимо, даже не притормаживай.

– Понял, сейчас буду.

Лезу в бардачок за картой. Старореченская не очень далеко, минут за семь можно доехать по пустым улицам. Жму сто двадцать, немного заносит по свежевыпавшему снегу, но доезжаю за пять минут, в начале улицы сбрасываю скорость. Вижу ментовский «бобик» и «Опель» Звягинцева. Никаких микроавтобусов. Улица освещается только фарами этих машин и тусклым светом из окон домов.

– Привет, майор. Ешё раз. Что тут у вас?

– Полная хрень у нас. Нужно, чтобы ты сделал пару снимков и быстренько отсюда свалил. Потом всё расскажу. Сейчас каждая минута на счету. Каждая секунда. Вот там…

Он указывает мне пальцем на двух ППСников, переминающихся с ноги на ногу за «бобиком».

Обойдя машину, я увидел то, из-за чего я, собственно, сюда и приехал.

Она лежала на куче накрытого чёрным целлофаном песка. Лет двадцать пять, не больше. Короткая искусственная шубка, джинсы, высокие красные ботфорты, яркий макияж и рыжие пышные волосы, выгодно смотрящиеся на чёрном фоне. Естественная поза, словно она просто прилегла посмотреть на звёздное небо. Губы приоткрыты, словно для поцелуя и мёртвые, остекленевшие глаза.

Я сделал десяток кадров, когда подошёл майор и отвернув ворот шубы сказал:

– И вот это.… Это главное, из-за чего я тебя и позвал.

Под шубой белый джемпер с небольшим пятном крови в районе сердца. Присмотревшись, я увидел, что прямо в середине этого пятна из тела что-то торчит. Ух ты, да эту девочку убили китайскими палочками для еды. Прямо в сердце, потому и крови мало. Экзотическая смерть.

– Быстрее, – майор нервничал, озирался по сторонам, – Снимай и проваливай, я утром позвоню.

– А что собственно…?

– Потом, потом…

Я защёлкал фотоаппаратом. Майор буквально запихал меня в мой автомобиль и тут свет фар осветил всю нашу компанию. К нам ехал огромный чёрный микроавтобус. Майор залился отборным матом.